CC BY
107
УДК Sll.161.1’37
СТРУКТУРА ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКОГО ПОЛЯ МОРАЛЬНОЙ ОЦЕНКИ В ЛЕГЕНДЕ О ВЕЛИКОМ ИНКВИЗИТОРЕ И ЖИТИИ СТАРЦА ЗОСИМЫ (РЕЗУЛЬТАТЫ СТАТИСТИЧЕСКОГО АНАЛИЗА ЛЕКСИКИ ЭПИЗОДОВ РОМАНА Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ»)
© Ольга Юрьевна Ткаченко
Литературный институт им. А.М. Горького, г. Москва, Россия, аспирант кафедры русского языка и стилистики, e-mail: non_ho_paura@mail.ru
Статья посвящена исследованию лексико-семантического поля моральной оценки в ключевых эпизодах романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы»; описание структуры поля проводится на основе статистического анализа и классификации лексики с оценочным компонентом значения. Определяется роль структуры поля моральной оценки в построении мировоззренческих концепций персонажей и романной полифонии.
Ключевые слова: лексико-семантическое поле моральной оценки; структура лексико-семантического поля; семантика; идиостиль Ф.М. Достоевского.
Настоящая работа посвящена исследованию лексико-семантического поля моральной оценки в двух эпизодах романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» - легенде о Великом инквизиторе и Житии старца Зоси-мы, описанию его специфики и структуры. Вначале необходимы некоторые пояснения к выбору текстов в связи с их особенностями, влияющими на состав и структуру поля, а также существенными для определения методов исследования.
Сам Достоевский неоднократно указывал в своих дневниках и письмах на то, что книга «Pro и contra», которая по первоначальному замыслу должна была включить в себя оба рассматриваемых текста, является ключевой в романе [1]. Исследователи творчества Ф.М. Достоевского отмечают, что «книга эта определяет проблематику всего романа» [2]. Кроме того, эти эпизоды являются ярким примером идеологического диалога как основы творчества Достоевского, который: «ставил идею на грань диалогически скрестившихся сознаний. Он сводил такие идеи и мировоззрения, которые в самой действительности были совершенно разобщены и были глухи друг к другу, и заставлял их спорить <...> предвидел новые сочетания идей, появление новых голосов-идей и изменения в расстановке всех голосов-идей в мировом диалоге» [3]. «Голоса-идеи» инквизитора и Зосимы представляют особый интерес для исследования, поскольку они составляют основу идеологического «спора» главных героев романа - Ивана и Алеши Карамазо-
вых и таким образом «звучат» на двух уровнях. Первый из них - реальный спор двух братьев о добре и зле (напомним, что не только инквизитор является персонажем произведения Ивана, но и Зосима, чье житие записано «на память» Алешей, может рассматриваться как персонаж произведения последнего. Немаловажно, что это произведение создается в качестве ответа на легенду, рассказанную Иваном, что прослеживается не только на идейном, но и на лингвистическом уровне). Второй - непрямой диалог инквизитора и Зосимы, «спор», осуществляемый при помощи демонстрации двух диаметрально противоположных этико-идеологических систем.
Таким образом, мы имеем дело с троичной структурой текста. Во-первых, перед нами два центральных эпизода романа Достоевского, во-вторых, спор двух главных его персонажей, в-третьих, пластическое воплощение двух идей (образы инквизитора и Зо-симы).
Возможно, при таком трехслойном построении текста наиболее логичным было бы рассмотреть лексику со значением моральной оценки сперва на общеязыковом уровне, с учетом особенностей авторского употребления, затем в контексте повествования персонажей и, наконец, определить состав поля, актуальный в рамках морально-этических систем «голосов-идей» инквизитора и Зосимы. Однако избираемый нами метод исследования «от текста» подсказывает прямо противоположный его путь. М.М. Бахтин
обосновывал необходимость использования металингвистических факторов при собственно лингвистическом анализе текста тем, что в полифоническом романе «диалогические отношения совершенно невозможны без логических и предметно-смысловых отношений <...> Логические и предметносмысловые отношения, чтобы стать диалектическими <...> должны воплотиться, то есть должны войти в другую сферу бытия: стать словом, то есть высказыванием, и получить автора, то есть творца данного высказывания, чью позицию оно выражает» [3, с. 213]. В данном случае, авторами и «творцами» этих текстов первично являются Зосима и инквизитор. Позиция инквизитора при этом выражается в его «диалогизированном монологе» [3, с. 290] с Христом, а позиция Зосимы - в обращении к «отцам и учителям».
В связи со сказанным выше представляется, что выборку лексики для определения состава поля следует осуществлять исходя из наличия в семантике лексической единицы компонента моральной оценки, указанного непосредственным повествователем (инквизитором или Зосимой) и актуального для его идеологической системы.
Состав и структура исследуемых полей первоначально будут установлены для каждого текста в отдельности, затем выделены общие лексико-семантические единицы и, наконец, определена их значимость для текста всего романа. То есть этапами данного исследования будут:
1) определение состава и структуры лексико-семантических полей моральной оценки в каждом из исследуемых текстов;
2) сопоставление полученных результатов и описание единого лексико-семантического поля моральной оценки в легенде
о Великом инквизиторе и Житии старца Зо-симы;
3) выявление специфики поля моральной оценки в диалогическом, полифоническом романе Ф.М. Достоевского.
В качестве метода исследования нами избирается метод, разработанный А.К. Ми-хальской в работе, посвященной изучению различий между системами словесных средств моральной оценки в русской и английской художественной речи [4]. Его основу составляет сплошная выборка из исследуемых текстов лексики с морально-
оценочным компонентом значения и дальнейшая ее классификация по следующим группам:
I - общие концепты (ОК) (добро, зло, любовь, грех и т. д.);
II - нравственное чувство и самооценка субъекта (НЧСС) (изверг я был; перед вами я согрешил; трепещет восторгом душа моя и т. д.);
III - нравственное чувство субъекта к объекту и его оценка (НЧСО) (вы меня любите; просить у них прощения; перестав ему сострадать и т. д.);
IV - нравственная характеристика объекта (НХО) (примиритель, спаситель его; существо почти дикое, жестокое и т. д.);
V - нравственно значимые действия (НЗД) (любил он их очень и молил за них бога; томил и мучил их; пришел отдать за них жизнь свою и т. д.).
В каждой из групп отдельно фиксируются лексические единицы, содержащие положительный и отрицательный компоненты оценочного значения.
Таким образом, методикой настоящего исследования является сплошная выборка лексики и дальнейшая статистическая и классификационная обработка материала с применением компьютерных программ.
Первый из исследуемых текстов, Легенда о Великом инквизиторе (т. 14, с. 228-237), включает 4552 единицы, из которых 199 слов и выражений (собственно слов или включающих их в себя языковых формул) относятся к лексико-семантическому полю моральной оценки, т. е. лексика, заключающая в себе морально-оценочный компонент значения, составляет приблизительно 4,4 % всего текста.
Результаты классификации выбранного языкового материала по пяти вышеописанным группам и его статистической обработки представлены в табл. 1 (показатели процентного соотношения округляются до целого в расчете общего числа положительных и отрицательных формул, да десятых - в остальных графах).
Из полученных результатов первым обращает на себя внимание общее соотношение лексических формул положительной и отрицательной моральной оценки. «Отрицательная» лексика в речи инквизитора почти вдвое частотнее «положительной». Единственной
группой, в которой число формул с положительной семантикой превышает количественный показатель «отрицательной» лексики оказалась вторая - «нравственное чувство и самооценка субъекта». Это представляется неслучайным, поскольку весь текст инквизитора, по сути риторический, построен на утверждении собственной правоты в «споре» с Христом, своеобразном оправдании перед ним своих действий путем логической аргументации. Стоит отметить также, что формулы этой группы, отмеченные нами как отрицательные и являющиеся таковыми с точки зрения традиционного православного представления о моральных ценностях, в речи инквизитора зачастую звучат с явным искажением первичного значения. Так, утверждение инквизитором его отречения от Христа вовсе не представляется признанием вины, скорее напротив, вызовом, утверждением собственного превосходства: «слушай же: Мы не с тобой, а с ним, вот наша тайна! Мы давно уже не с тобою, а с ним» (т. 14, с. 234), «я очнулся и не захотел служить безумию. Я воротился и примкнул к сонму тех, которые исправили подвиг твой» (т. 14, с. 237). То же значение приобретает в тексте самоуличение инквизитора в обмане и лжи, которые, на что указывает он сам, по природе своей отрицательны, однако в его деле спасения слабого человечества представляются всего лишь средством достижения власти. То есть центральным аргументом инквизитора становится аргумент к цели и средствам, типовой для риторического апо-логизма [5].
При этом принятие на себя тяжести лжи представляется подвигом, «страданием», которое сильные мира сего принимают на себя: «В обмане этом и будет заключаться наше страдание, ибо мы должны будем лгать» (т. 14, с. 231). На этом примере хорошо виден
сам механизм построения квазилогического [5, с. 71] риторического доказательства инквизитором: изначально отрицательное явление, выраженное словом с резким отрицательным компонентом значения («обман», «ложь»), ставится в один ряд со словом, имеющим положительный оттенок значения и напрямую связанным с ценностями самого Христа («страдание», «смирение» и т. д.), и, путем многократного повторения этого ряда, «+» и «-» слова буквально синонимизируют-ся. Подобное построение речи, с одной стороны, делает ее влиятельной, с другой - противоречивой, однако противоречия эти обнаруживаются лишь при анализе на уровне лексических соответствий и противоречий. Инквизитор приписывает себе черты добродетели, традиционно приписываемые Христу, при этом утверждая прямо противоположную идеологическую систему, т. е. стирает границы понятий «добра» и «зла» как таковых.
Немаловажно то, что лексика, классифицируемая нами как «наиболее общие концепты», в тексте Легенды нечастотна и значение ее не определяется инквизитором. Сами лексемы «добро» и «зло» теряют в его речи какую бы то ни было самостоятельную семантику, «разозначиваются» [6] и становятся лишь формулой, выражающей абстрактное противопоставление.
Таким образом, принимая во внимание двухполюсную структуру поля моральной оценки, можно сказать, что отрицательная ядерная его часть представлена семантически опустошенным словом «зло» и «вторично означенными» [7] лексемами, отрицательный компонент значения которых практически стирается благодаря их постановке в один ряд со словами, обладающими положительной семантикой.
Таблица 1
Статистический анализ лексики с морально-оценочным компонентом в Легенде
ОК НЧСС НЧСО НХО НЗД
Всего формул 22 (11 %) 22 (11 %) 13 (6,5 %) 73 (36,7 %) 69 (34,7 %)
Из них «+» 11 (5,5 %) 12 (6 %) 5 (2,5 %) 27 (13,6 %) 20 (10,1 %)
Из них «-» 11 (5,5 %) 10 (5 %) 8 (4 %) 46 (23,1 %) 49 (24,6 %)
Всего положительных формул: 75 (38 %) Всего отрицательных формул: 124 (62 %)
Ядерным в другой половине поля становится не само слово «добро», а лексема «любовь». Слова «любовь», «любить» очень частотны в тексте Легенды, именно они становятся главной положительной самохарактеристикой инквизитора. Все свои действия он склонен обосновывать «любовью к человечеству», что, безусловно, является сильным аргументом. Но и в этом случае анализ значения данного слова, восстанавливаемого по тексту Легенды, подсказывает, что семантическое наполнение этого слова для инквизитора и Христа различно. Исходя из логики исследуемого текста, добро представлено любовью, а любовь - единственно желанием сделать людей счастливыми. При этом счастье представляется исключительно земным, символом его становится «хлеб земной».
Столь резкий переход от добродетели и любви к земному хлебу не случаен в тексте инквизитора и определяет дальнейшее развитие его мысли. Обнаруживается, что для счастья и обретения слабым человечеством « хлеба земного» необходимы власть и порабощение, а также дозволение человеку греха, который также мыслится как земное проявление счастья. То есть система моральнооценочных построений в речи инквизитора предполагает не только взаимопроникновение, но и слияние, взаимное замещение традиционно положительных и отрицательных значений.
Обратимся теперь к составу лексикосемантического поля моральной оценки в Житии старца Зосимы (т. 14, с. 260-294). Отметим, что для этого текста частотность употребления морально-оценочной лексики составляет 6,9 %, т. е. более чем в полтора раза превышает тот же показатель в Легенде.
На сей раз результаты статистического анализа показывают почти двукратное количественное превосходство лексики с положительным оценочным значением, что в
высшей степени соответствует соотношению хвалы и хулы в традиционном русском риторическом идеале [8]. Немаловажным при этом вновь представляется соотношение положительной и отрицательной лексики в каждой из классификационных групп. Единственной группой, в которой количество отрицательных формул превышает количество положительных, оказалась лексическая
группа со значением нравственной значимости действия. При этом нельзя не отметить, что распределение отрицательной и положительной лексики в тексте, как показывают результаты выборки, неравномерно и напрямую связано с композиционным построением Жития.
Текст Жития условно делится на две части: собственно Житие, охватывающее
эпизоды «первой молодости старца», и поучения Зосимы. Житие включает в себя три эпизода: первый рассказывает о последних днях жизни и смерти брата Зосимы, Маркела; второй - о юношеских заблуждениях самого Зосимы, чуть не заставивших его драться на дуэли, просветлении и познании божьей правды; наконец, третий - история таинственного посетителя - убийцы, терзаемого совершенным преступлением и лишь с помощью Зосимы отважившегося на признание. Истории этих трех персонажей параллельны. Каждый из них проходит следующие стадии: заблуждения и ошибки - раскаяния и покаяния - обретения покоя и пришествия к Богу. Необходимо отметить, что около 70 % лексики с семантическим значением отрицательного нравственного действия приходится именно на описание заблуждений и ошибок Маркела, Зосимы и посетителя с последующим их признанием и покаянием. То есть «зло» в данном случае представлено конкретными человеческими действиями, совершенными в прошлом, но искупленными и в итоге приведшими «к свету».
Таблица 2
Сравнительный анализ лексики с морально-оценочным компонентом в Житии
ОК НЧСС НЧСО НХО НЗД
Всего формул 421 (38,2 %) 63 (5,6 %) 125 (11,4 %) 215 (19,5 %) 278 (25,3 %)
Из них «+» 313 (28,4 %) 32 (2,9 %) 102 (9,3 %) 132 (12 %) 135 (12,3 %)
Из них «-» 108 (9,8 %) 30 (2,7 %) 23 (2,1 %) 83 (7,5 %) 143 (13 %)
Всего положительных формул: 714 (65 %)
Всего отрицательных формул: 387 (35 %)
Значимым при этом представляется то, что относящиеся к данной группе языковые формулы, такие как: «Иду убивать человека доброго, умного, благородного, ни в чем предо мной неповинного, а супругу его тем навеки счастья лишу, измучаю и убью» (т. 14, с. 270); «Даю жизнь, а сам отнял жизнь» (т. 14, с. 279), хотя и содержат лексические компоненты отрицательного значения, но контекстуально представляют собой покаяние, т. е. могут рассматриваться как признания, переходные на пути к очищению, составляя знаменитую формулу-откровение, проходящую через все Житие: «всякий из нас пред всеми во всем виноват».
Ту же роль выполняет в тексте большинство лексических единиц с отрицательным морально-оценочным значением в группах «нравственное чувство и самооценка субъекта» и «нравственное чувство субъекта к объекту и его оценка»: «изверг я был, что претил вам прежде» (т. 14, с. 262); «Не скажу, чтобы были скверные; все эти молодые люди были хорошие, да вели-то себя скверно, а пуще всех я» (т. 14, с. 268).
В группах «общие концепты» и «нравственная характеристика объекта» количество единиц с положительным оценочным значением заметно превосходит количество отрицательных, что еще раз указывает на взаимосвязь лексического и идейного уровня текстов, на уровне языковых единиц подтверждая общую идею поучения Зосимы об отсутствии ада (а с ним и зла) материального, спасении через покаяние человеческой души и обретении высшей радости и веселья духовного.
Не менее значимым представляется количественное соотношение лексики разных классификационных групп. Наиболее упот-ребимыми в данном тексте являются лексические единицы со значением наиболее общих концептов, такие как: «добро», «зло», «Бог», «рай», «ад», «злодеяние», «преступление», «грех», «любовь», «послушание»,
«смирение», «братство» и др. Как и в случае с распределением исследуемых языковых единиц по «+» и «-» полюсам лексикосемантического поля моральной оценки, ситуация эта прямо противоположна выявленной в ходе анализа Легенды о Великом инквизиторе. Если по мысли инквизитора доб-
ро и зло как таковые возможны лишь через воплощение их в конкретных человеческих действиях и суждениях, Зосимой эти категории мыслятся наиболее общими, абстрактными и универсальными. И именно они, как относящиеся к сфере «высшей правды», на что мы неоднократно находим указания в тексте, играют главную роль в его системе ценностей и морально-этических представлений. Все человеческие действия подчинены высшему закону, который находит свое воплощение в мыслях и деяниях людей «благочестивых», верующих в «высшую правду» и «милость божию».
Речь здесь по сути идет об индуктивном и дедуктивном построении доказательства. Точнее, о логическом доказательстве можно говорить лишь в связи с риторическим построением речи инквизитора, который, апеллируя к рациональным аргументам (земного хлеба, земного счастья, человеческой слабости), пытается отрицать сложившуюся систему наиболее общих моральных представлений, принятых в православной традиции, опустошая сами их наименования и стирая границы между крайними точками полярной системы добра и зла. Устанавливая по частным, конкретным доводам общий закон, воплощением которого считает себя (отсюда размышления о праве, власти, силе, тайне, счастье и т. д., которые в конечном итоге составляют лексическое значение слова «любовь», центрального в системе моральноэтических представлений инквизитора), он прибегает к индукции. Вспомнив о несовершенстве и внутренних противоречиях идеологического доказательства инквизитора, описанных выше, обратим внимание и на то, что сама структура индуктивного доказательства понимается логикой как недостаточная и зачастую приводящая к противоречивым результатам [9].
Мысль Зосимы, в свою очередь, хоть и не является доказательством как таковым, по форме напоминает дедуктивное построение, полагающее в своей основе «веру» как высший критерий и способ существования морально-этической системы. Слова «добро», «вера», «Бог» в речи Зосимы практически синонимичны, они в равной степени значимы и составляют ядро положительного полюса лексико-семантического поля мораль-
ной оценки. Остальные слова обретают морально-оценочный компонент исходя из семантической связанности с ними. То есть наиболее общие концепты определяют и классифицируют значения других лексических единиц.
Таким образом, выявленные нами различия состава и структуры поля моральной оценки в текстах Легенды о Великом инквизиторе и Жития старца Зосимы указывают на то, что данные тексты действительно полемизируют друг с другом, что прослеживается не только на лексическом и идейном уровнях. Обнаруживая лишь редкие лексические соответствия, в основном на уровне наиболее общих концептов, поля моральной оценки в исследуемых текстах тем не менее связаны друг с другом.
Их сочетание представляет собой четко структурированную систему. Соотношение лексики с морально-оценочным компонентом значения в них противоположно (38 % «+» и 62 % «-» в Легенде, 65 % «+» и 35 % «-» в Житии), т. е. общее для этих двух текстов поле моральной оценки содержит практически равное количество лексических единиц с положительными и отрицательными значениями. Такой результат представляется неслучайным, поскольку он отражает напряженность спора о добре и зле, актуального не только для данных эпизодов, но и для всего романа.
Возвращаясь к образам Ивана и Алеши (авторов изученных текстов), нельзя не отметить того, что полученные нами результаты полностью соответствуют содержанию идейного спора персонажей. Иван, склонный к практическому, рациональному осмыслению мира, как и его «герой», инквизитор, опирается на частные предпосылки и, путем сложных логических построений, пытается вывести некие общие законы (или опровергнуть существующие), исходя из моральной оценки конкретных человеческих поступков. Здесь же необходимо вспомнить, что «для Достоевского попытка научного познания законов общественного развития чревата отказом от «нравственной ответственности личности» [10]. Эти попытки приводят Ивана и инквизитора к разрушению исходной структуры представлений о морали, на лексическом уровне выраженному в разозначи-вании центральных единиц поля моральной
оценки и разрушению его биполярной структуры.
Идеологической системе Ивана противопоставлено в романе мировосприятие Алеши, основывающееся на вере и исходящее из традиционных христианских представлений о добре и зле [11]. Как показывает настоящее исследование, эта система, не будучи логической, тем не менее четко структурирована, целостна и самодостаточна. Самодостаточность и относительная автономность противоположных идеологических систем составляют структуру полифонического романа Достоевского и делают возможным звучание в нем «множественности самостоятельных и неслиянных голосов и сознаний» [3, с. 309].
Таким образом, результаты статистического анализа и классификации лексики моральной оценки в центральных эпизодах романа «Братья Карамазовы» не только описывают исследуемое семантическое поле, но и оказываются значимыми для понимания языковых основ идейного содержания текста и, следовательно, романной полифонии, составляющей основу творческого метода Достоевского.
1. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Л., 1976. Т. 30. С. 122. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием тома и страницы в круглых скобках.
2. Щенников Г. К. Художественное мышление Ф.М. Достоевского. Свердловск, 1987. С. 82.
3. Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979. С. 153.
4. Михальская А.К. Русские и англичане: особенности речевого поведения и восприятие художественной литературы // Вестник Литературного института им. А.М. Горького. М., 2006.
5. Волков А.А. Основы русской риторики. М., 1999.
6. Михальская А.К. Риторическая деконструкция одного пропагандистского мифа: к проблеме предмета и системы современной общей риторики // Актуальные проблемы филологии: теория и практика. Красноярск, 2006.
7. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1989.
8. Михальская А.К. Русский Сократ. М., 1996.
9. Кондаков Н.И. Логический словарь-справочник. М., 1975.
10. Эльсберг Я.Э. Наследие Достоевского и пути
человечества к социализму // Достоевский - Поступила в редакцию 11.05.2010 г.
художник и мыслитель. М., 1972. С. 80.
11. Августин Аврелий. Исповедь. М., 1991.
UDC 811.161.1’ 37
STRUCTURE OF THE LEXICAL AND SEMANTIC FIELD OF A MORAL APPRAISAL IN THE LEGEND OF THE GRAND INQUISITOR AND FATHER ZOSSIMA’S LIFE (RESULTS OF THE STATISTICAL ANALYSIS OF LEXICON OF EPISODES OF NOVEL “THE BROTHERS KARAMAZOV”) BY F.M. DOSTOEVSKY
Olga Yuryevna Tkachenko, Literary Institute named after A.M. Gorky, Moscow, Russia, Post-graduate Student of Russian Language and Stylistics Department, e-mail: non_ho_paura@mail.ru
Article is devoted to the research of lexical and semantic field of moral appraisal in key episodes of the novel of F.M. Dostoevsky «The Brothers Karamazov»; the description of structure of the field is done on the basis of the statistical analysis and classification of lexicon with an estimated component of value. The role of structure of the field of a moral appraisal in construction of world outlook concepts of characters and of the novel’s polyphony is defined.
Key words: lexical and semantic field of moral appraisal; structure of lexical and semantic field; semantics; idiostyle of F.M. Dostoevsky.
УДК S2 (470)
ЛЮБИТЬ И ЗНАТЬ ПРИРОДУ, КАК ЛЮДЕЙ: ЧЕЛОВЕК И ПРИРОДА В ПОВЕСТИ «КОЛХИДА» К. ПАУСТОВСКОГО
© Светлана Александровна Мантрова
Мичуринский государственный педагогический институт, г. Мичуринск, Россия, аспирант кафедры литературы, e-mail: SMantrova@yandex.ru
Главный конфликт повести «Колхида» К. Паустовского - борьба человека с «ошибками» природы. Герои произведения - типичные пассионарии, стремящиеся изменить окружающий мир, готовые отдать жизнь на благо великой цели создания «новой» природы. Повесть по праву можно считать гимном труду людей науки, преобразующих ради блага страны малярийные джунгли Колхиды.
Ключевые слова: герои-преобразователи; пассионарии; труд людей исправит ошибки природы.
В 1933 г. К. Паустовский побывал в Мингрелии. Он приступил к работе над повестью «Колхида» (1934).
Главный конфликт произведения - борьба человека с «ошибками» природы. В качестве такой «ошибки» предстают полные опасностей непроходимые болота Западной Грузии. В «Колхиде» автор поставил перед собой высокую задачу - сделать познавательный материал неотъемлемой частью судеб героев, раскрыть его в столкновении живых характеров. В повести писатель развертывает историю преобразования природы как историю развития и становления человеческих характеров. Один из героев восклицает: «Главное - то, что мы создаем новую природу для людей свободного труда. Мы здесь покажем такую силу нашей эпохи, о какой вы и не подозреваете» [1]. Одно из важней-
ших достоинств «Колхиды» состоит в том, что автор не рассказывает историй, как люди работают, не вдается в подробности техники труда. Он показывает, как, преображая Землю, люди сами преображаются.
В «Колхиде» не все герои верны идее необходимости преобразования природы. Аспирант Института пушнины Вано Ахмете-ли занимается разведением нутрии, поэтому ему жаль джунглей. Вано целые месяцы проводил в болотах, «он стал певцом колхидских джунглей - душных лесов, перевитых лианами, гнилых озер, всей этой запущенности, разлагающейся на корню малярийной растительности» [1, с. 505]. В описаниях природы Колхиды четко прослеживается авторская оценка. Гниль, влажность, вызывающие болезни, буйная растительность,
