CC BY
94
Т. Б. Маркова
СТРАСТЬ К ЧТЕНИЮ: ЧТЕНИЕ И ЧИТАТЕЛЬ В ИСТОРИИ ЕВРОПЕЙСКОГО ИСКУССТВА
Все чаще высказывается мнение о том, что эпоха книжной культуры, ставшая идеалом образованности и воспитанности, завершилась. Однако это можно оспорить, поскольку в системе образования книга используется не только в качестве учебного и научного материала, но и как эффективное средство гуманизации человека. Более того, сегодня многие по прежнему считают, что именно чтение книг способствует развитию человеческого в человеке, в то время как массовая зрелищная культура ведет чуть ли не к одичанию людей
Философия с самого начала ориентировалась на устную речь. Еще у Платона присутствует недоверие к книжным медиумам. Опасения философа были вызваны тем, что книга могла попасть в руки недостойного человека и знания могли быть использованы во вред, а не во благо людей. Однако постепенно мудрецы, изрекающие истины, наставники, ведущие длительные диалоги с учениками, уступают место лекторам, речи которых идеально пригодны для записей и могут распространяться в виде книг. В связи с тем что слушатель превращается в читателя, культивируется способность к рефлексии и интерпретации написанного текста. Отсюда с уверенностью можно утверждать, что происхождение таких феноменов культуры, как наука и ученость, связано с появлением и распространением книг.
Для обозначения особо трепетного отношения человека к книге, наименования особого чувства симпатии, переходящего в страсть к собирательству, давно утвердилось понятие «библиофил» и «библиофильство», что буквально означает любовь к книгам. Отличие библиофила от философа и ученого - любителей мудрости и истины - состоит в том, что он испытывает особую нежность не только к значению, идеальному содержанию, но и к материи самого знака, коим является книга. Библиофильство - это любовь к книге не только как к произведению искусства, но и как к историческому документу, памятнику древности, редкости. Отсюда близость любви к книгам к собирательству и даже стяжательству. Собирательство и чтение книг, так или иначе, связано с получением особого рода удовольствия, которое нуждается в аналитическом прояснении. Вопросы, которые могут быть при этом поставлены, звучат следующим образом: 1) какие потребности (природные или культурные, материальные или духовные, а, может быть, их смесь) порождают любовь к книгам; 2) в чем особенность книг, как объектов, на которые направлены страсти; 3) чем отличаются книги от других материальных знаков, которые в качестве носителей информации должны быть «прозрачными» (т.е. незаметными, не привлекающими к себе внимания); 4) какую дополнительную информацию, кроме той, которая записана в форме текста, содержат книги и как они ее выражают; 5) как формируется и трансформируется страсть к собиранию книг; 6) чем отличается библиофильство, как эмпатическое и даже магнетическое влечение к книгам, от кажущейся чисто духовным актом любви к чтению? Чтобы понять книги как предмет страстной
© Т. Б. Маркова, 2006
любви, лучше всего обратиться к литературным описаниям читателя и к картинам, изображающим любителя книг за работой.
Образ читателя и книги в истории живописи
Прочнее всего книга связана с монотеистическими «высокими» религиями, в которых верующие уже не ожидают нуминозных знаков, а получают от Бога письменное послание. В связи с этим в религиозном искусстве книга представлялась не просто как ценная вещь или материальный предмет, а как Слово Бога. Религиозная окраска этого старейшего атрибута искусства определялась не только содержанием послания, которое требовало истолкования, но и священным характером самой книги, которой нередко приписывалось чудодейственное воздействие. В этой связи можно говорить о сходстве чувств, которые вызывала икона и Священное Писание. Традиция мистического восприятия текста позволяет лучше понять те чувства, которые до сих пор вызывает книга среди библиофилов.
Пожалуй, наиболее популярным и известным символом средневекового ученого с соответствующими атрибутами были изображения святого Иеронима. Большинство художников рисуют святого Иеронима в пустыне, на фоне монастыря в Бетлеме, где он основал свою студию и занимался с учениками. Наоборот, на картине итальянского художника XV в. Антонелло да Мессина из Флоренции, которая хранится сейчас в национальной галерее Лондона, Иероним изображен в своем кабинете. Под кабинетом тогда подразумевалась не отдельная комната, а скромный уголок кельи с приподнятым полом. Чтение протекает в уединении и представляет собой процесс коммуникации с миром божественной истины посредством одной-единственной книги.
По мере усложнения социально-экономических связей пишутся и распространяются книги светского содержания. Книга как символ мудрости, учености, культурности находит свое отражение в искусстве. Начало целому ряду сюжетов с книжной символикой положили портреты гуманиста эпохи Возрождения Франческо Петрарки, сделанные в конце XIV в. Первый из них представлен на фреске в росписи «зала знаменитых людей» в падуанском дворце Альтикьеро, а второй - так называемая подсвеченная миниатюра - написан одним из его последователей. На фреске и миниатюре поэт изображен за работой в своей студии, среди множества книг. В XVII в. натюрморты с книжной тематикой символизируют притязание образованности на уважение к себе со стороны общества. Мотив читателя или читательницы доминирует в частной живописи в течении XVII-XVIII вв. и создает связь между великой эпохой голландских интерьеров и трактовкой домашних сюжетов в классической французской живописи. В качестве примера можно привести знаменитый этюд Г. Курбе «Читающий Бодлер» или изображения читателей Домье. Эта живопись регистрирует начало книжной эпохи. Теперь, видя уменьшение количества людей, читающих в транспорте, по сравнению с теми, кто слушает музыку, мы понимаем, что живем в ее конце.
В искусстве XVIII в. наблюдается тенденция к выражению психического состояния героя и одновременно реальной бытовой обстановки, окружающей человека. В портретах Гудона, Даннегера и Шубина, Латура и Рослина, в жанровых зарисовках Хогарта и Хо-довицкого, в натюрмортах Шардена манифестируется новая героика. Герой мысли - это не тот, кто постиг нечто недоступное другим, а тот, кто включен в процесс трансляции книжного знания. Книги пишутся из книг, а не создаются в уединении. Главная особенность живописи этого периода - это уход от возвышенного к обыденному, от мистического
к непосредственному. Чтение книг становится повседневным занятием культурного человека. Вместе с тем, нельзя сказать, что книга подверглась демистификации и перестала восприниматься как источник священного или тайного знания. Мотив книги, используемый художниками XVII и XVIII вв., по-прежнему является отвлеченно-аллегорическим атрибутом мудрости, знания, вдохновения.
Апофеоз любви к книгам и другим символам учености представлен натюрмортами Шардена. Его изображения атрибутов искусства (гипсовые головы, перо, чернильница, музыкальный инструмент, мольберт, книги), во-первых, манифестировали единство всех видов искусства, а во-вторых, производили облагораживающее воздействие на повседневную жизнь человека. Наиболее известной и часто интерпретируемой картиной Ж.-Б. Шардена являются «Атрибуты искусства» (1755). Изображенные на ней свитки бумаги и книги не являются «вещами в себе» или некими символами, указывающими на потусторонний мир идей и ценностей. Они несут функциональную смысловую нагрузку, раскрывающую присутствие книг среди других предметов в доме как необходимое и обязательное условие жизни культурного человека. Такое отношение к книге раскрывает не только предпочтение мастера, но и дух эпохи, умонастроение людей «читающего столетия», когда печатное слово окончательно перестает быть роскошью и становится частью самой жизни. Сначала Писание, затем книги, газеты и журналы, становятся медиумами социальной коммуникации и обеспечивают единое общественное мнение по поводу разнообразных и спорных вопросов.
Словосочетание «читающий философ» не является само по себе новым. Достаточно вспомнить изображения «читающего монаха» или «читающего рабочего». Все они характеризуют принадлежность людей к книжной эпохе, но по-разному представляют внешность, позу, мимику, репрезентирующую читателя, позволяющую судить на основании этих знаков о его интенсивной внутренней работе.
Образ философа встречаются в живописи сравнительно реже, чем образ книги. Наибольший интерес вызывает соединение их на одной картине. В итальянском искусстве XVI-XVII вв. - это «Три философа» Джорджоне и «Пейзаж с философами» Сальватора Роза. В голландской живописи - это картина «Философы» (1633) Рембрандта, в которой также демонстрируется повышение статуса науки и ученых.
Особого внимания заслуживает полотно французского живописца Ж.-Б. Шардена «Философ, погруженный в чтение» (1734). Картина представляет собой манифестацию чтения как весьма важного занятия, которое попадает в категорию труда, а не развлечения. С точки зрения современного риторического кода это полотно предвосхищает книжную революцию, ибо каждая его деталь наделена символическим значением, прославляющим чтение и читателя. Об этом говорит, прежде всего, то, что изображенный на картине читающий философ одет в парадную одежду, специально предназначенную для важных торжеств и церемоний. Мы видим на нем мантию (плащ) и меховой ток (круглую шляпу с отворотами), на бархатной ткани которых мягкими матовыми переливами играет золотистый свет, намекающий на то, что ученье - это свет, а неученье - тьма. Нас, читающих книги в повседневной одежде и в любой удобной позе, читающих, чтобы скоротать время или получить нужную информацию, эпатирует то, что читающий философ Шардена одет безупречно, с изысканной элегантностью, что книга, которую он не просто читает, а внимательно изучает и делает поправки, выглядит гораздо более внушительно, чем наши книжонки в мягких обложках. Возможно, в картине речь идет о встрече общественно важного лица и одного из «великих гостей», под которыми подразумеваются раритетные тома собраний сочинений. Но думается, своей картиной Шарден бросал вызов не только нам,
но и читателям своего времени, которые относились к тиражируемым печатным способам книгам без должного почтения.
Подлинное углубленное чтение протекает в тишине и одиночестве. Сосредоточенная фигура в изысканном наряде, роскошный in-folio, песочные часы, гравированные медальоны, перо наготове - все говорит о важности события чтения. Между читателем и миром повседневной жизни как бы задернут занавес. Тишина вибрирует, а одиночество наполнено жизнью мира. При помощи этих знаков художник не только раскрывает культурную значимость книги, но и демонстрирует высочайшее духовное удовольствие от чтения. Читатель - это новый герой, который выходит на широкий общественный путь и забывает о себе и своих невзгодах. Его внимание сосредоточено на мысли, содержащейся в тексте книги.
Лучшие произведения Ж,-А. Гудона - это портреты, прославляющие философов, ученых, людей искусства: Глюка, Бюффона, Дидро, Д’Аламбера, Руссо, Франклина. Высшим достижением Гудона стала знаменитая статуя Вольтера (1781). Изображение изможденного, умирающего старика стало под резцом Гудона героизированным апофеозом непобедимого человека. Скульптор не отступает перед самой щепетильной верностью натуре и не скрывает ни дряхлости, ни болезненной худобы и слабости своей модели, но он наделяет ее живой и вдохновенной силой духа, которая торжествует над физической немощью. Блистательный, саркастический ум Вольтера передает острый насмешливый взгляд. Энергия, затаившаяся в пальцах неподвижно лежащей руки, наполняет фигуру умирающего старика напряженно пульсирующей жизнью.
Такие особенности искусства XX в., как беспредметность, абстракция, нефигуратив-ность, способствовали превращению классического образа книги в знак, символ, характеризующий преемственность культур: пиктографическая (иероглифы) - письменная - книжная - «знаковая». Современные художники изображают книгу как абстрактный предмет, может, потому, что она становится массовой. В процессе тиражирования она утрачивает свою уникальность. В искусстве XX в. книга беспредметна, ее можно обнаружить, лишь внимательно рассмотрев картину. Современное искусство репрезентирует книгу как некий символ, знак, требующий интерпретации; знак, отсылающий зрителя к двоякой сущности книги - ее материальной и духовной ипостаси. Если вспомнить слова П. Пикассо («я рисую мир не таким, каким его вижу, а таким, каким мыслю»), то картины как раз отражают множество и единство книги как некоего целого в представлении художника.
Библиотека и жизнь
Описание частных библиотек в литературе, их изображение в живописи связано, в первую очередь, с новым восприятием окружающей среды, с осознанием значимости собственного индивидуального «Я», с ростом престижа интеллектуальной и творческой профессии, книги и библиотеки в обществе. Описания библиотек присутствуют в мемуарах, художественных произведениях. Возможно, в какой-то степени ее образ является идеализированным, поскольку она представлялась писателем и художником как нечто таинственное, недоступное и в то же время притягивающее. Частная библиотека охватывала наиболее ценные и значимые с точки зрения владельца коллекции. В отличие от общественной и научной библиотеки, она была небольшая и располагалась в одной из отдельных комнат. В просторном и хорошо освещенном помещении книжные шкафы стояли либо вдоль стен, либо рядами по всей комнате. Частная библиотека, располагавшаяся в одном месте вместе
с письменным столом и мягкими и жесткими креслами, была одновременно книгохранилищем, кабинетом для чтения, уютным уголком, а ее владелец - читателем, библиотекарем и ученым. В некоторых домах наряду с книгами, архивными документами и частной корреспонденцией находились картины, скульптуры, фарфоровые вазы, глобус, гербарии.
В отечественном библиотековедении эта тема почти не изучена, автор нашел лишь один философско-культурологический анализ образа библиотеки в художественной литературе. Он сделан М.Ю. Матвеевым, сотрудником отдела истории библиотечного дела Российской национальной библиотеки. Матвеев в своей книге «Образ библиотеки в произведениях художественной литературы» приводит основные группы произведений, в которых встречается описание библиотеки, и показывает особенности образа библиотеки в той или иной группе. Он говорит о том, что отношение различных людей к библиотеке зависит не столько от ее известности или показателей деятельности, сколько от тех представлений и стереотипов, которые бытуют в обществе1. И как раз художественная литература их подробно и точно анализирует и в каком-то смысле даже формирует эти стереотипы. Исключение составляет философская проза, в котором эти образы уникальны и неповторимы (Х.Л. Борхес, У. Эко, Ж.-П. Сартр, Г. Гессе).
В своем романе «Ослепление» Элиас Канетти раскрывает тип человека, увлеченного только книгами и не замечавшего ничего кроме книг. При этом он показывает, насколько сильно влияют на него установленные каноны, нравы, обычаи и заблуждения, принятые в обществе. Мир в романе Э. Канетти не единое и органичное целое, а состоит из множества малых миров, тесно соприкасающихся друг другом и взаимопроникающих друг в друга. Моделью такого распавшегося и ослепленного мира для Канетти стал Берлин, когда он в 1928 г. работал по приглашению издательства «Малик» над переводами Эптона Синклера. В этом городе он увидел приметы и пороки своей эпохи, почувствовал в полную силу движение времени и ощутил в полной мере процесс переосмысления ценностей, ломки многих понятий, которые война поставила под сомнение. Канетти задумал серию романов, объединенных общим названием «Человеческая комедия заблуждений», но написал лишь одну книгу «Ослепление». Герой романа - книжный человек, который изолирован от действительного мира и считает себя свободным от обязательств по отношению к другим людям. К единственному постороннему человеку в своем жилище, экономке, Питер Кин относится с пренебрежением. Она должна, по его мнению, готовить еду, убирать комнаты и следить за порядком в библиотеке. Сокровищем, перед которым он преклоняется и чтит больше всего, является библиотека - таинственная, незримая и невидимая для других, куда посторонним вход запрещен2.
Для Кина библиотека была живым организмом, живым существом, которое требовало ухода, бережного отношения и заботы. Каждая книга имела свой характер и свое имя. Входя в библиотеку, Питер Кин, прежде всего, здоровался с книгами, смотрел всё ли в порядке, целы ли корешки, на месте ли стоят книги. Его одежда соответствовала его отношению к библиотеке как возлюбленной - выглаженные рубашка и брюки, а также жилетка и пиджак. Строгий классический костюм серых тонов и отсутствие аксессуаров подчеркивали сдержанный, но властный характер владельца. Его библиотека постоянно пополнялась новыми книгами. Он не мог без них жить, и всякая его прогулка по городу заканчивалась походом в книжный магазин и покупкой книг. Кроме того, он обладал «второй библиотекой», которая размещалась у него в голове и насчитывала около двухтрех тысяч томов, там же «размещалось» и знание древних восточных языков. Питер Кин, властвующий над книгами, вообразил себя центром вселенной и сверхчеловеком, ибо всё
человеческое - доброта, жалость и любовь - потеряли для него всякий смысл. Однако его сердце оказалось поражено его экономкой, прикинувшейся библиоманкой, а на деле оказавшейся глупой и вздорной женщиной, втянувшей профессора в серию житейских скандалов.
Роман не подлежит однозначному прочтению. С одной стороны - это гимн книжному миру, а с другой - глупая и капризная женщина раскрывает перед книголюбом стихийные силы бытия, не познав которые, человек не может считаться состоявшейся личностью. Такова дилемма: библиотека или повседневный жизненный мир. Питер Кин чем-то напоминает нынешних молодых людей, которые проводят время в Интернет-кафе и вместо того, чтобы общаться с людьми лицом к лицу, коммуницируют посредством компьютера.
Рассмотренные примеры раскрывают отличие двух видов любви к книгам. Это важное различие, которое обозначилось в процессе анализа трансформации образа читателя, вызвано тем, что книга представляет собой двоякую - духовную и материальную ценность., Книга является художественной ценностью и как всякое художественное произведение представляет собой сплав духовного и материального. Как таковая она может выполнять и функцию денег, правда неудобную для повседневных покупок, но весьма эффективную для длительного сохранения капитала. При этом книги и другие произведения искусства сравнительно редко хранятся в банковских сейфах. Как правило, они хранятся в музеях и выставляются в галереях, а также продаются на аукционах. Отсюда ясно, что библиофильство и его эволюция должны рассматриваться в режиме музея, а не библиотеки. Здесь книга интересна не со стороны содержания, а как редкость, как культурный памятник эпохи. Писатель, собиратель и книголюб В. Лидин в своей автобиографии «Мои друзья книги» описал страсть к книгам, как нечто подобное азарту охотника. Однако способ, каким он получал удовольствие от своего собрания, выглядит на первый взгляд довольно странным: книги стояли на полках в одной комнате, в другой ютился сам собиратель. Между комнатами было пробито нечто вроде окна, глядя через которое на свои сокровища, владелец и получал огромное удовольствие3. Это вовсе не извращение. Такой тип страсти определен особенностями книги как материально-художественного феномена культуры и поддерживается воспитательными технологиями, соответствующими любви к богатству.
Другой тип удовольствия связан с чтением как способом духовного освоения книги. Культурный капитал отличается от финансового тем, что производится одним, а принадлежит всем. Отсюда удовольствие от чтения имеет мало общего с библиофилом, который единолично хочет обладать тем, что является продуктом коллективного труда и должно принадлежать всем. (Собиратели книг и других культурных ценностей, чувствуя это, стараются выставлять свои редкости. При этом они снимают комплекс вины и одновременно увеличивают свой капитал: чем больше внимание к коллекции, тем она ценнее.)
Удовольствие от чтения - совсем иного рода. Симптом его, собственно, и описан в романе Канетти. Конечно, и раньше люди получали удовольствие от чтения книг и даже в науке есть своя эстетика письма. Кафка и Гоголь вводят нас в сюрреалистический мир бюрократической эстетики. Случай Кина интересен тем, что в ходе его анализа проявляется переход классического удовольствия от текста, описанного Р. Бартом4, к современному наслаждающемуся читателю, образ которого задан X. Кортассаром в его романе «Игра в классики».
Подводя итоги аналитическому исследованию феномена удовольствия в его художественном изображении, можно сделать некоторые выводы. Культивирование любви к книге
и чтению характерно для самых ранних периодов цивилизации. Искусство закрепляет в сознании людей представление о высоком статусе книжного знания. Первоначально считается, что письменностью владеют те, кто общается с богами. И впоследствии такое мистическое отношение к тем, кто умеет читать и писать сохраняется. Однако неверно думать, что книголюбие - это некая врожденная или априорная способность особо тонких натур, способных поставить духовные удовольствия выше телесных. На самом деле любовь к книгам, как сама способность получать удовольствие от чтения - это сложный продукт культуры. Поэтому уменьшение числа любителей книг нельзя связывать только с наступлением электронных медиумов. В этом отчасти повинны и те, кто пишет и издает книги, и те, кто проектирует и обслуживает библиотеки. Очевидно, что исключительно утилитарное отношение к книге и ведет к «смерти читателя». Как и к «смерти автора». К этому прискорбному событию причастны те, в чьи профессиональные обязанности входит постоянное совершенствование медиумов письма и чтения - то есть книг.
1 Матвеев М.Ю. Власть стереотипов или многообразие подходов (Образ библиотеки в произведениях художественной литературы) // Библиотековедение. 2003. №2. С. 66-72.
2 Канетти Э. Ослепление / Пер. с нем. С. Алта. СПб., 1995. С.8, 10.
3 Лидин В. Мои друзья книги. М., 1986.
4 Барт Р. Удовольствие от текста // Его же. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1989. С. 462.
Статья принята к печати 27 сентября 2006 г.
