Страницы монгольского дневника Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

Страницы монгольского дневника

Наталья Жуковская

Памяти Виталия Васильевича Волкова посвящается

Наверное, если бы не он, нашей экспедиции просто не было бы. Впрочем, это не совсем так. Экспедиция, конечно, была бы. За нею стояло научное содружество двух академий — Академии наук СССР и Академии наук МНР, в ее пользу свидетельствовали уже проведенные к тому времени исследования на территории Монголии, самой центральной в Центральной Азии. Они побуждали к поиску нового, того, что помогло бы раскрыть тайны истории этого региона, к которым, как показывает многолетний опыт, можно приблизиться, но не более того.

Нет, конечно, экспедиция была бы. Но именно он, его личность, предопределил и сплотивший всех ее участников (а нас было более 30) дух товарищества, содружества людей разных научных профессий — мужчин и женщин, ученых и водителей, русских и монголов. В среде последних он был свой, причем не только потому, что значительную часть жизни прожил в Монголии и имел отчима монгола, но и потому, что всем своим нутром принял и пропустил через себя эту страну, ее природу и культуру, ее народ и его образ жизни, его наивность и отзывчивость, а иногда и хитрость и жестокость, ибо нет народов с однозначной характеристикой... Я отработала в Советско-Монгольской историко-культурной экспедиции с начала до конца, с 1969 по 1990 год, и считаю это время лучшим периодом своей профессиональной жизни. Листая страницы экспедиционных дневников, я смотрю на то, что в них написано, немного отстраненным взглядом, понимая, что Монголия сейчас совсем иная страна, чем та

Наталья Львовна Жуковская, заведующая отделом Института этнологии и антропологии Российской академии наук, Москва.

с которой я простилась в 1990 году; и уж тем более совсем не та, которую я увидела впервые в 1969.

Итак, всего лишь несколько страниц полевого дневника, лишь несколько экспедиционных дней. Между первой и последней записью расстояние в 21 год.

1969. Улан-Батор

15 августа, пятница. Исторический день: сегодня началась наша экспедиция. Прибыли в Улан-Батор. Летели спецрейсом из Внуково с делегацией советских писателей и журналистов (К. Симонов, С. Смирнов, Д. Кугультинов и др.) и высших чинов армии (генерал армии И. Федюнинский, других не знаю), ехавших в Монголию на 30-летие Победы на Халхин-Голе. Их встретили шумно, с целой вереницей машин. Нас — никто. ВВ (Волков) созвонился с посольством СССР в Улан-Баторе, и нас всех (В. В. Волков, С. Г. Кляштор-ный, Л. Л. Викторова, М. С. Гришин, Н. Н. Мамонова и я) с вещами посольская машина доставила в Президиум Академии наук МНР. Тут же в вестибюле состоялась наша первая встреча с монгольскими коллегами Сэр-Оджавом, Бадамхатаном, Нацагдоржем, Цэрэнханд и др. Нас ждут завтра, а может и послезавтра, все удивляются, что мы здесь. В самый разгар беседы секретарь иностранного отдела Президиума Цэгмид вносит телеграмму, извещающую о нашем прибытии сегодня. Все смеются: наконец-то и мы, и телеграмма вместе тут.

Нас устроили в гостинице «Алтай» в новом 12-м микрорайоне Улан-Батора. В гостинице живут только русские. Это что-то типа общежития для русских рабочих и их семей, приехавших по контракту на стройки Улан-Батора. Вокруг жилые дома (5-этажные, блочные), в них тоже в основном живут русские. Доступ монголов в гостиницу ограничен. В столовой «Алтая» состоялся совместный обед гостей и хозяев. Вечером гуляли с Бадамхатаном по городу, зашли в гости к академику Дамдинсурэну, там уже были Викторова и Кляшторный, потом зашли к Цэрэнханд, и я познакомилась с ее мужем экономистом Ойдовом. А потом Бадамхатан и Цэрэнханд проводили меня до гостиницы.

16 августа, суббота. Сегодня организованным порядком идем смотреть действующий монастырь Гандан тэкчинлинг. Попали как раз на службу, заказанную несколькими верующими в память о своих умерших родственниках. Сначала народу было много, потом все

ушли, нас тоже попросили покинуть храм. Внутри остались лишь те, кто заказал службу и оплатил ее.

Нам показали библиотеку и небольшой храм для малых служб более узкого назначения, затем пригласили в ламскую юрту для гостей. Она похожа на маленький храм и музей одновременно: бурханы и иконы (танка) под стеклом, застекленные витрины с макетами, изображающими бытовые сценки из жизни монголов, — их сделали ламы. Тут же телевизор одной из последних советских марок. Угостили чаем с конфетами. Принимавший нас лама коротко рассказал о том, что в хуре (монастыре) более 100 лам, что Монголия является членом Всемирного Братства Буддистов и т. д. Потом Бадамхатан всех нас по очереди представил. На прощание каждому вручили книжечку с описанием восьми буддийских драгоценностей и значок с изображением нити счастья улдзий. Вечером была в гостях у Бадам-хатана. Его смуглая и очень красивая мама кормила меня бозами собственного приготовления. Очень вкусные!

17 августа, воскресенье. С утра опять организованным порядком осмотрели два музея: Дворец Богдо-гэгэна и Монастырь Чойджен-ламы. И тот и другой недавно реставрированы, впечатляют не только обилием экспонатов, но и каким-то их особенно свежим видом. После осмотра музеев съездили на воскресную барахолку (дзах), посмотрели, кто, чем и как торгует. Сделала несколько снимков, хотя и предупреждали, что снимать здесь не разрешают. Обидно, потому как такой базар — сочное этнографическое зрелище. Какие лица (типажи со всей Монголии), какая национальная одежда (все краски земли в самом невероятном сочетании)! А уж что касается предметов купли-продажи, то здесь можно найти все, что нужно в кочевом хозяйстве: юрту целиком и частями и мебель для нее, лошадей, верблюдов, овец, одежду и обувь домашнего производства, шапки из лисы, тарбагана, барсука, детали старинных украшений. Но более всего впечатляли «железные» ряды: гвозди всех размеров, болтики, шурупчики, кнопки, ручки от дверей, коробочки от монпасье, съеденного еще в прошлом веке, — все это, в целом и поломанном виде, в комплекте и без, лежало грудами на земле. Невозмутимые хозяева этого добра сидели каждый возле своей кучки, курили длинные монгольские трубки и с достоинством отвечали на постоянно звучавший вопрос ямар унтэй (сколько стоит?), и называли иногда абсолютно невообразимые цифры, оценивая какой-нибудь гвоздь без шляпки, крышку невесть куда сгинувшей коробочки или рваную, не имеющую пары, рукавицу. Далее шел торг и, как ни странно,

покупалось все. У меня тоже был свой интерес: хотела купить четки. Но в этот раз не повезло, попадались только магазинные бусы со вставленными 2—3 кораллами в виде разделителей. Настоящие старые четки стоят дорого.

Во второй половине дня Пэрлээ-гуай (член-корреспондент Академии наук МНР) повез меня, Мамонову и Гришина на машине гришинского отряда в местечко Худжирт, примерно 20 км от Улан-Батора, посмотреть наскальные рисунки, обнаруженные начальником нашей экспедиции академиком А. П. Окладниковым (далее — АП). Мы их еле нашли. В этих местах идет разработка камня (так считает АП) или происходит естественное разрушение скал (так считает Пэрлээ-гуай). Вокруг сильные осыпи мелкой каменной крошки. Рисунок сделан красной краской: в квадрат ровными рядами вписаны красные точки. Над верхней стороной квадрата стоят стилизованные два человечка и животные. Все обведено белым мелом — следы работы АП и его отряда.

19 августа, вторник. Сегодня первый раз заседал Ученый совет экспедиции. Обсуждали маршруты каждого отряда. Мы, то есть этнографический отряд1, собирались на запад Монголии, но оказалось, что наша машина ГАЗ-53 не годится для поездки туда: она не берет крутых перевалов и застревает в болотах. А восток Монголии — ровный и без болот (что-то не очень я в это верю). Пришлось срочно составлять новый маршрут по восточным районам. Во второй половине дня все отряды получили экспедиционное снаряжение — то, которое мы привезли из Москвы.

20 августа, среда. Весь день ушел на подготовку к отъезду в поле. Сначала получали оборудование на монгольском складе (раскладушки, войлочные подстилки ширдыки, кастрюли). Потом покупали в дорогу продовольствие, делали это в русских магазинах — в монгольских ничего такого нет.

21 августа, четверг. Главное событие дня — встреча сотрудников экспедиции с президентом Академии наук МНР Б. Ширэндыбом. Он излагает задачи, которые ставит перед экспедицией монгольская сторона. Это решение проблем этногенеза монголов на материалах, которые будут собраны или добыты каждым из отрядов экспедиции — эпиграфических, этнографических, данных раскопок стоянок бронзового века, гуннских городищ, монгольских городов средневековья и т. д.

25 августа, понедельник. Вечером Викторова, я, АП и его сотрудники С. Л. Троицкий и С. Н. Астахов поехали смотреть наскальные

рисунки в Их Тэнгэрийн ам (Падь Великого Неба). АП датирует их XIII веком — не позже и не раньше (шаманские рисунки, женщина в бокке2, птицы над оградкой, два человека держат животное и пр.). Затем проехали в падь Дзалад, пособирали палеолитические камни. Низкий берег размыт водой, дорога идет вдоль хребта Богдо-ула мимо академических и правительственных дач. Каждый камень на дороге — практически Леваллуа3. Местные жители смотрели в изумлении, как мы расковыриваем их дорогу.

26 августа, вторник. АП все еще не уехал. Пока они здесь, мы тоже здесь. Идут последние приготовления.

27 августа, среда. Наконец, утром рейсом на Чойболсан улетели АП, Астахов и Троицкий. В 10 утра мы начали загружать вещи в машину, в 11.30 трогаемся в путь. Заехали в Президиум Академии — отдали Цэгмиду ключи от склада, затем в столовую — поели перед дорогой. В нашем отряде 7 человек: с советской стороны — Викторова (начальник), я и водитель М. Д. Смирнов, с монгольской — Ба-дамхатан (сотрудник отдела археологии и этнографии Института истории АН МНР) и три его студента: Лубсан, Жанлав и Цэрэннад-мид. Первый маршрут — на восток, в Чойболсан, центр Дорнодского аймака. Этнографический отряд Советско-Монгольской историкокультурной экспедиции открыл свой первый полевой сезон.

1976. Цэцэрлэг, Арахангайский аймак

15 августа. Воскресенье. С утра дождь, потом солнце. Сегодня работает воскресный базар. Поехали туда с Костей (водитель этнографического отряда К. И. Шишкин). Ассортимент беднее, чем в прошлые годы: лук, чеснок, морковь; старые книги и учебники; колечки, замки и замочки; какие-то полотнища с изображением трех русских богатырей.

Пытались попасть в музей, но там начался ремонт, вся экспозиция по естественным наукам и современной истории переведена в новое здание возле стадиона. Там сегодня ждут большую группу учителей с районного семинара, для них наводят порядок. Показать мне костюм ламы-заклинателя чойженчи директор музея обещал позже, когда будет время. Осмотрели уже готовый отдел природы. Смотритель этого отдела говорил о полезных свойствах монгольской фауны. Пьют сырую кровь барсука и оленя: барсучья кровь лечит желудок, оленья прибавляет сил. Брать эту кровь надо у живых

Рис. 1. Западная Монголия, 1985 год. Кочуем по-новому — на грузовиках

животных, надрезая кровеносную жилу на их шее. Мясо горной индейки полезно для здоровья человека, но убивать ее нельзя, сейчас это запрещено, так как она занесена в Красную книгу. Мясо жирного барсука ели для укрепления легких. Впечатляет чучело грифа (тас). Он водится в горах Арахангая, размах крыльев более 2 м.

К обеду к гостинице подъехал отряд ВВ. В маленькой машине он сам и два Сергея (С. Н. Кореневский из Института археологии АН ССР и С. А. Панарин, тоже оттуда, но собирается поступать в аспирантуру Института востоковедения), в большой — вся монгольская часть отряда во главе с археологом Цэвэндоржем. Вместе пообедали в столовой при гостинице, затем опять-таки все вместе пошли в музей. На сей раз директор капитулировал и дал мне возможность обстоятельно осмотреть костюм чойженчи. Экспозиция еще не вся свернута, хотя музей мокрый (протекает крыша, на полу стоят лужи) и покрыт каким-то крупным плесневым грибком. Грибок ползет по стенам, столбам, потолку, полу.

Знаменитая согдийская стела VI века4 по-прежнему стоит под открытым небом, доступная дождям и ветрам, и продолжает разрушаться. А советская полуторка 30-х годов XX века тут же рядом спрятана под навес. Этнографическая экспозиция вроде бы ничем не пополнилась после 1972 года, когда я была здесь впервые.

После осмотра музея оба встретившихся в Цэцэрлэге отряда (этнографический и археологии бронзового века) отправились на берег р. Урд-Тамир и устроили там небольшой пикник с шашлыком из мяса и рыбы. Рыбу нам пожертвовал какой-то проходивший мимо рыбак-монгол. Он не местный и, как объяснил нам, любит ловить рыбу, но не любит ее разделывать и есть. Архи, айраг (кумыс), два вида шашлыка плюс обычная экспедиционная тушенка — вот меню нашего пикника. Вечер был сначала ветреный, потом ветер стих и установилась вполне приличная, тихая погода. Гулянье шло до глубокой ночи. Все остались ночевать в палатках на берегу, а меня ВВ отвез в мой люкс в гостиницу, о чем я совсем не пожалела: среди ночи начался сильный дождь, который шел до утра.

16 августа, понедельник. Поднялась рано, собрала вещи, жду своих спутников — водителя Костю и монгольского этнографа Батнасана. Сегодня пораньше мы хотели отправиться в путь по запланированному маршруту. Подъехали они только в полдень: ночью здорово промокли и всю первую половину дня сушили спальные мешки и палатку. Завтракали или обедали (?) в ресторане при гостинице в зале с замечательным панно, сделанным художником Баиром (я с ним познакомилась в 1972 году в полном смысле слова на большой дороге, где он голосовал в ожидании попутной машины на Цэцэрлэг). Бронзовые на деревянном фоне рельефы на сюжеты монгольской мифологии прикреплены к стенам ресторанного зала. Смотрятся очень здорово!

После завтрака простились с отрядом ВВ, прихватили до ближайшего сомона несколько попутчиков-монголов и двинулись в свою очередную рабочую точку — сомон Тарят. Преодолев крутой перевал, въехали в долину р. Их Тамир и вскоре остановились возле знаменитой скалы Тайхыр чулуу, где обычно делают передышку все экспедиционники. Скала высотой около 20 м возвышается посреди ровной речной долины, на всем протяжении которой нет ни одного мало-мальски приметного камня, хотя противоположный берег скалистый. Есть, конечно, и легенда о богатыре Тайхыре, оторвавшем кусок от ближайшего горного хребта и метнувшем его в своих врагов. С тех пор «камень» так и лежит в долине Их Тамира, на гладком степном берегу. Специалисты по руническим надписям утверждают, что на этой скале таковые имеются. Мы их не смогли обнаружить, возможно, они находятся на недосягаемой для нас высоте. А вот надписей типа «Ваня + Маня = ...» белой и красной краской на

родном нам языке было предостаточно и на самом верху, и посередине скалы. Не заметить их было невозможно.

В сомоне Их Тамир решили не задерживаться; хотели посетить только местную достопримечательность — молочный завод, снабжающий своей продукцией весь Арахангай. Однако на заводе был обеденный перерыв, который, как мы не раз убеждались, в Монголии, может длиться не час, не два и даже не три. Поэтому сразу двинулись дальше. На мосту через довольно бурный и глубокий Тамир, где две встречные машины разойтись не могут, наша стала пятиться назад, чтобы пропустить монгольскую, и едва не свалилась в реку. Мы уже висели над водой, и даже непонятно, что нам помешало туда рухнуть. Выручил нас водитель монгольской машины — той самой, которой мы уступили дорогу: зацепил тросом и мгновенно втащил на мост, после чего пятился сам пока мы этот мост не переехали. Все произошло так быстро, что я даже не успела толком испугаться. Испуг пришел позднее и радости особой не доставил.

От Цэцэрлэга, который мы покинули в полдень, до Тарята 220 км. Ехали всю вторую половину дня и прибыли к 8 часам вечера. Погода весь день держалась хорошая, но под конец пути нас прихватил снег с дождем — и это в середине августа! Дорога сразу превратилась в болото, и Костя заметно приуныл. Еще до въезда в сомон завезли наших попутчиков в бригаду, где они живут. Там шли массовые заготовки домашнего сухого творога (арул). Работала небольшая артель по производству кази. На вид это вещество было похоже на мелкий сушеный творог. После того, как с молока снимут сметану и масло, а потом совершат перегонку оставшейся молочной жидкости на водку, специальная машина отжимает воду из отходов, и их раскладывают на просушку на деревянных панелях. Мы долго недоумевали, что такое кази и даже попробовали его (безвкусен!), но когда услышали, что из него делают клей и пластмассу, поняли: это же казеин! Ночевали в сомонной гостинице. Вечером в столовой ели цуй-ван — крахмальную прозрачную лапшу с мясом. Это китайское блюдо, ставшее в монгольских столовых чуть не дежурным.

1983. Сомон Баян Булак, Баянхонгорский аймак

19 августа, пятница. Сегодняшний день был насыщен этнографическими впечатлениями. С утра пришел наш вчерашний знакомый Лхамсурэн, директор местного клуба и организатор самодеятельнос-

ти, и сказал, надо немедленно ехать в бригаду, если мы хотим купить барана. Бичиг (то есть разрешение)5 он у председателя не достал, сделает это потом, а пока надо просто договориться с чабаном, заплатить ему деньги и забрать покупку. Поехали в бригаду. Предварительно развели немного спирта и прихватили в бутылке с собой. Расчет оказался верным, разговор о баране начался именно с него. Чабан (лет 40 с небольшим на вид, оказалось почти 50), морщась и давясь, тем не менее выпил четыре небольшие пиалы спирта, ничем не закусывая, и судьба барана была решена. Нас угостили чаем, простоквашей (тарак), сухим творогом, которые мы размачивали в чае, свежими молочными пенками (урюм). Поехали на машине в отару. Там начался отбор. Тангад, монгольский этнограф и мой многолетний спутник по работе в экспедиции, выбрал барашка-трехлетку, уже взрослого, но еще не заматеревшего, и долго преследовал его, пока не отловил. Баран развивал отличную скорость и забивался в середину отары. Тангад выискивал его взглядом и все начинал сначала. Вместе с нашим бараном блеяла и бегала с места на место вся отара, пока, наконец, операция «Баран» не была благополучно завершена. Тангад оседлал его и верхом на нем добрался до машины. Тем временем Лхамсурэн выбрал себе козла, тоже трехлетку, с отличной коричнево-белой шкурой. Баран отчаянно сопротивлялся, козел шел спокойно. Когда позднее им пришла пора умирать, они поменялись ролями: баран умирал тихо, даже с достоинством, козел отчаянно вопил. По дороге баран метался по кузову машины и сломал ногу, поэтому, как только въехали в сомонный центр, тут же решили его забить. Сделали это в хашане (хозяйственном дворе) Лхамсурэна, он разделал его сам по всем правилам, быстро снял шкуру, вынул внутренности, слил кровь. Его жена промыла кишки, сварила кровяную колбасу. А Тангад приготовил свое коронное блюдо — печень барана, запеченную в золе очага. Печень была поделена на три куска, каждый обернут в слой жировой желудочной пленки, а сверху в плотную мокрую бумагу. В печень положили только дольки чеснока, к сожалению, не посолили, но и без соли все было умопомрачительно вкусно. Сварились потроха — сердце, легкие, желудок, кишки, начиненные смесью крови и жира. Кусок сырой печени и желчный пузырь бросили посередине хашана — ястребу.

Уже после того, как мы наелись ну и, естественно, под такую закусь слегка поддали, хозяин предложил нам посмотреть его коллекцию музыкальных инструментов. Она не совсем его личная, при-

надлежит клубу, директором которого он является, но собирал он ее сам и хранит у себя в юрте. Впрочем, морин хуур (степной вариант скрипки) он сделал сам, подобрав нужную породу дерева и покрасив козлиную шкуру в зеленый цвет. Подыгрывая на морин хууре, он спел нам любимую всеми монголами песню «Арван таван». Другие инструменты его коллекции — бамбуковый варган (хулсан хуур), металлический варган (твмвр хуур), свирель (джимбур), труба (бишкур), небольшой кожаный буддийский барабанчик (дамару). Играет он на всех, но особенно на свирели.

Оставив машину, вещи и Костю у Лхамсурэна, пошли к старику Гомбо, которого сомонный дарга (в данном случае председатель колхоза) вчера назвал нам как хорошего информанта. Увы, ошибочка получилась. Человек прожил целую жизнь, но ни на один вопрос, чем он в этой жизни занимался, ответить не смог.

Вернулись к Лхамсурэну и стали собираться в путь. Свалили в кастрюлю недоеденные потроха, завернули в бумагу сырую баранину, упаковали подсоленную шкуру (хотя Лхамсурэн на нее с вожделением поглядывал, так как в кочевом хозяйстве каждая дополнительная шкура пригодится, Тангад решил оставить ее себе) и двинулись дальше.

Через 80 км въехали в госхоз Гулин с необычной для Монголии специализацией: выращивает саженцы для будущих лесопосадок, имеет пашню, огороды, обводной канал. Проезд к нему через ущелье из красных скал, потом ровная степь и ни одной юрты. Тангад сказал, что у него в Гулине есть информант — специалист по травам и лекарственным растениям и он хочет заночевать в его юрте и поговорить с ним. Юрта старика была набита пациентами, все пришли лечиться, тем не менее Тангад там остался.

Из юрточно-хашанной части поехали в ту, где стоят дома. В клубе у библиотекаря узнали, что в поселке есть одна русская семья. Нам указали дом, и мы пошли туда. Молодая семья гидротехников с двумя детьми семи и шести лет. Им самим около 30, приехали из-под Ростова-на-Дону по контракту на три года. Не знали, что попадут туда, где нет русской школы — а старшей девочке уже пора учиться — и где кроме них нет других русских. Наташа (хозяйка) угостила нас оладьями (хозяин в данный момент находился в командировке в Улан-Баторе) и все жаловалась на бесцеремонность монголов, на то, что они все время просят еду, когда она кормит своих девочек, на то, что приходится дверь держать закрытой, на сортирную проблему и т. п. Все тот же случай полной неподготовленности

приезжающих по контракту советских граждан к специфике той страны, куда они едут.

Ночевали на р. Дзабхан. Тепло. Сплю в машине на переднем сидении. Обычно здесь спит Тангад, а я — на раскладушке прямо под звездами.

1985. Улан-Батор

12 августа, понедельник. Утром зашла за А. М. Решетовым, в 12 часов мы с ним двинулись в Гандан. Пытались предварительно дозвониться до Ч. Жугдэра — он сейчас вице-президент АБКМ6 по монгольскому региональному центру, однако не получилось, решили идти наудачу. Решение оказалось верным. Жугдэр был на месте и радостно принял нас в своем кабинете. Принесли кумыс в деревянном ведре с металлическими обручами и свежее печенье, по форме напоминающее подошву. Это хэвийн боов, особый вид печенья для праздничных приемов и почетных гостей. Впрочем, все это предназначалось не только нам: через два часа прибудут буддисты из ФРГ — доктор К. Готтман с женой. Его буддийское имя звучит на санкрите так: Арья Майтрея Мандала. Они прибыли на несколько дней ознакомиться с жизнью буддистов Монголии и провести совместную «службу о мире» в Гандане. А через несколько дней ждут небольшую группу буддистов из Италии.

По ходу разговора спросила про ламу Чулуунбатора, который недавно написал письмо в журнал «Наука и религия» по поводу моей статьи о четках, опубликованной в нем. Оказалось, что это тот самый лама, который разливал нам кумыс. Ему лет 40, несколько лет он стажировался на Шри-Ланке. Он, как и я, обрадовался знакомству и возможности обсудить интересные нам обоим проблемы. Жуг-дэр выделил нам комнату по соседству со своим кабинетом, и мы перебрались туда — Чулуунбатор, Решетов, я и молодой выпускник Московского института международных отношений Эрдэнэ, ныне сотрудник Иностранного отдела Гандана. Я показала Чулуунбатору четки, купленные на уланбаторском базаре за 60 тугриков, поинтересовалась, из чего они сделаны. Он объяснил: зерна из семян плодов дерева бадманимбу, растущего только в Индонезии, плод похож на гранат и содержит внутри 108 семян, за что и ценится верующими7, а разделители в моих четках изготовлены из плодов дерева гуракча. Так звучит на монгольском санкритское слово рудракша — дерево

Рис. 2. Западная Монголия, 1985 г. Кочуем по-старому — на верблюдах

бога Рудры. Ожерелья из его цветов вешали на шею индуистским богам, а косточки плодов стали наиболее массовым материалом для изготовления буддийских четок. Кстати, первого монгольского космонавта зовут Гуракча; интересно, знает ли он истоки своего имени.

Чулуунбатор перечислил названия еще нескольких материалов, четки из которых очень ценились в Монголии: нэг бод — семена дерева, но какого, так и не поняла; зургадай шар мод — дерево с желтой древесиной, растет в отрогах Гималаев, имеет полые ветви, разделенные белыми полосками на шесть граней (зургаа по-монгольски — это число «шесть», буддийская молитва ом ма ни пад ме хум имеет шесть слогов, потому такие четки очень ценятся); заны хужир-хай — слоновый рубец, высушенный и потому особенно прочный, зерна из этого материала никогда не ломаются (интересно, где слоны, а где Монголия, может быть, это иносказание?); харгана — то же самое, что наш карагач; лунгтан — дерево, под которым «просветлел» Будда (хоть это понятно — дерево Бодхи, оно же ficus religiousa); жемчуг, коралл, яшма и, наконец, вершина тантрийских запросов — кость переносья человеческого черепа. Чулуунбатор посоветовал, если интересуюсь четками, изучать сутру «Эрхийн баян» (в пер. «Богатство четок) тибетского автора Сумба Хамбо Ешей Бальжора.

Добавил, что ламы не любят четки с разделителями: они мешают сосредоточиться во время молитвы.

1985. Сомон Баян Дзурх, Хубсугульский аймак

23 августа, пятница. Вчера уже затемно въехали в центр сомона Баян Дзурх. Название переводится как «Богатое сердце». Чем оно богато, пока неясно, но вообще-то мне очень нравятся такие названия, к тому же последние 50 км мы ехали по красивой и величественной местности, долине притока реки Тэс: горное ущелье, тайга. Остановились в сомонной гостинице, все в одной большой комнате. По ночам уже бывает легкий морозец, и хозяйке легче протопить одну комнату. Договорились встать пораньше.

К 8 часам утра хозяйка уже приготовила нам завтрак — лапшу с мясом, молочные пенки, чай с молоком. Приятно отметить, что это вовсе не общепит, как в гуанзах (столовых) на всех дорогах Монголии, а домашняя, вкусная, специально для нас приготовленная еда. Поев, отправились в контору сомона и побеседовали с даргой Бато-чиром. Ему 34 года, родом из сомона Бурэн Тогтох, хотогойт (субэтнос в составе монголов), сомонным даргой работает всего 33 дня,

Рис. 3. Монгольский «Кулибин» Содном знакомит этнографов со своим очередным изобретением

окончил высшую партийную школу в Улан-Баторе, хорошо говорит по-русски. Он дал общие сведения о сомоне и для облегчения нашей жизни приставил к нам главу профкома Бямбажава, и тот весь день сопровождал нашу «команду», перемещаясь из юрты в юрту, от информатора к информатору, очень устал к вечеру, но вроде был доволен и даже пригласил нас вечером к себе домой.

Довольно холодно, экспедиционный ватник уже не спасает, и я обрадовалась, узнав, что в сомоне есть служба быта (что-то вроде ателье национальной одежды) и можно заказать монгольский халат дэли на ватной прокладке и больше не мерзнуть. Именно туда я отправилась сразу после посещения дарги, выбрала шелк вишневого цвета и заказала себе дэли. К просьбе иностранной экспедиции отнеслись внимательно, обещали завтра выполнить заказ. Так потом и оказалось. Халат этот служил мне верой и правдой много лет, причем не только в Монголии, но и в моей холодной квартире в Москве.

Первый информатор, у которого мы побывали, Содном, 50 лет, дархат (субэтнос в составе монголов), своего рода местный Кули-бин, изобрел 15 станков, из них 14 уже запатентовал, имеет грамоты и награды. Работает всей семьей с женой и сыном в артели (жена — токарь, сын — сварщик), изобретает новые станки, совершенствует старые. В числе его изобретений колода для кормления скота, в которую корм поступает автоматически, станок для просверливания отверстий в уни (жерди, образующие крышу юрты). Их нам продемонстрировали тут же.

Перешли в юрту бывшего ламы Балдан-Осора, он долго рассказывал о монастырских праздниках, свидетелем которых был в детстве в монастыре Дзолингийн хуре (?). Сын бывшего ламы — ветеринарный врач, его уважают в сомоне все скотоводы, а начальство оценило его заслуги, вручив награду в виде мотоцикла. Беседа с Балдан-Осором длилась более двух часов, я отсидела себе все на свете на маленькой монгольской табуретке.

Учитель рисования в местной школе Рагчабазар, 47 лет, когда-то был художником-декоратором в Драмтеатре в Улан-Баторе. Сейчас рисует орнаменты на сундуках, непременной составляющей юрточ-ной мебели, вырезает из дерева рюмки, кружки, табакерки. Сын тоже идет по стопам отца, рисует, но пока только детские рисунки. Сфотографировали отца, сына и набор инструментов. В конце рабочего дня заскочили на местный водопад, он всего один метр высотой. Какие-то хохмачи уговорили сомонное начальство построить здесь электро-

станцию, местная лесопилка даже получила приказ начать готовить стройматериалы. Впрочем, на этом, слава Богу, все закончилось.

К 7 часам вечера мы вернулись в гостиницу, обменивались впечатлениями о прошедшем дне. В их числе — мой первый за 15 лет работы в Монголии опыт похода в сомонный магазин через черный ход. Там мы купили черное дэли для Веры (этнограф-сибиревед В. П. Дьяконова), сапоги для жены нашего сопровождающего Бям-бажава и еще какую-то мелочь. Наверное, сапоги, как и в Москве, с «белого входа» не купишь.

В 8 часов, когда мы решили, что умотавшийся с нами за день Бямбажав уже спит и про нас забыл, он пришел в гостиницу, и мы отправились к нему в гости в юрту. Молодая жена и два сына 4-х и 3-х лет угощали нас хошурами (жареные в кипящем масле пирожки) с начинкой из бараньих потрохов и дикого лука. Очень вкусно! Пили чай с молоком и монгол архи. Жена хозяина Долгорма так и не присела с нами за стол, все крутилась возле очага. Сам хозяин собирается через год ехать в Ленинград учиться в высшей профсоюзной школе. Он уже побывал в Москве, Иркутске, Новосибирске, Улан-Удэ и других городах.

Вечером сидим в гостинице без света, со свечами. Это тем более удивительно, что днем свет горел. Оказывается, именно днем он должен гореть, так как это нужно больнице, ремонтной мастерской и еще кому-то. На огонек свечи забрел юрист из соседнего номера, приехал из Мурэна (столица Хубсугульского края) с какой-то проверкой. Пришлось «гудеть» и с ним до 12 ночи.

1990. Долина р. Хануй, Арахангайский аймак

22 июля, воскресенье. Сегодня мы наконец-то проведем тот самый банкет, идею которого я вынашиваю еще с зимы — банкет в честь участников экспедиции, защитивших в этом году диссертации по Монголии. Здесь таких трое: ВВ, Володя (археолог, сотрудник Музея искусства народов Востока В. Е. Войтов) и я. Материальную сторону окончательно согласовали вчера: монгольская часть отряда будет готовить хошуры, советская представит на стол жареную и вареную рыбу и жареные грибы. Чимгээ (монгольский историк, сотрудник Института истории АН МНР) еще вчера сварила свое фирменное экспедиционное блюдо — шоколад с грецкими орехами. Весь день все трудились по мере сил: Аня (архитектор А. Болховитинова) и Войтов на раскопе, Санжмитов (монгольский археолог,

многолетний спутник ВВ и сотрудник его отряда) и монгольские студенты — там же. Я и ВВ долго выясняли друг у друга, что делается в обоих наших институтах (Институте этнографии и Институте археологии АН СССР) на пятом году перестройки, особого оптимизма никто из нас не обнаружил.

Примерно в 7 часов вечера все, наконец, было готово и даже спирт разведен. До этого час-полтора слушали эстрадную программу Хазанова, Мишина, Жванецкого про нашу российскую реальность (смех и грех!). Наконец, приступили. Открыла мероприятие я, сказав, что весь этот год мечтала отметить все состоявшиеся в Москве докторские и кандидатские защиты именно в центре Монголии, и вот моя мечта сбылась. ВВ развил эту тему, затем Санжмитов произнес длинную речь — более длинную, чем все сказанное им за те 15 лет, какие я его знаю. Потом вдруг распелся Войтов — две недели мы не могли от него этого добиться. Все остальные включились также. Не устраивало это только волковского водителя Сашу. Он принадлежит к тому поколению людей, которые песни нашего времени не знают и не любят. Чимгээ очень хотела петь с нами песни, известные ей по годам учебы в Москве — «Подмосковные вечера», «Калинка, малинка моя». Наши наотрез отказались петь это старье, и Чимгээ из команды певцов выбыла тоже.

В полночь, допив все, что было припасено к сегодняшнему дню, решили отправиться на ночное купание на протоку Хануя, примерно в 2 км от нашего лагеря. ВВ счел это развлечение детским и отправился спать. Просил по возвращении вести себя потише и не разбудить Санжмитова, которому завтра рано вставать.

Купание в ночи, веселье, крики, шутки, смех... До 2-х часов ночи народ никак не мог угомониться. Кто-то после купания хотел еще выпить, ну хотя бы чаю. Последнее, что я слышала, уже упаковавшись в свой мешок, это голос Сергея Панарина, кому-то что-то доказывающего.

28 июля, суббота. Дождь лил всю ночь и продолжает идти утром. По этой причине до 10 часов никто не желал вставать. Наконец, поднялись, попили кофе, он уже на исходе, да и конец полевого сезона не за горами. После завтрака Саша, Рафик и Чимгээ поехали в сомон Эрдэнэмандал отвезти картошку и лук работающему там отряду монгольских археологов, помочь Чимгээ купить барана (есть сведения, что там его можно купить за 150 тугриков, в ценах 1990 года это 33 рубля, а здесь, в Хануйской бригаде, он стоит 200 тугриков), ну а заодно половить рыбки. Оставшиеся в лагере пообедали,

тяпнули кофе с коньяком. Весь сезон маленькая бутылочка коньяка проездила со мной в машине, и вот ее час пробил.

Недалеко от нашего лагеря ферма животноводческой бригады, вокруг которой на залежах навоза прекрасно растут шампиньоны. Монголы почти не едят грибов, разве что цагаан муг (переводится как «белый гриб», но ничего общего с нашим белым не имеет), да и то в лечебных целях. Так что мы ни у кого ничего не отнимаем. Я и Аня отправляемся на сбор грибов и возвращаемся вскоре с двумя большими сумками крепеньких, совсем молоденьких, с розовыми пластиночками шампиньонов. На ужин — последний ужин заканчивающегося полевого сезона — были запланированы жареные грибочки. Готовил их Панарин, большой мастер в этом вопросе, но чистили и резали все сообща.

Вернулась команда, уезжавшая на закупку барана. У нее ничего не получилось, и даже имеются два объяснения этому: этнографическое и экономическое. Первое гласит, что продавать что-либо в субботу, в том числе и барана — плохая примета, будет нанесен урон хозяйству. Согласно второму, мясо зарезанного барана до города не доедет, за два дня пути по жаре непременно протухнет. Кто бы ни был прав, барана в город везти не придется. Тем временем небо заволокло начерно, мы ожидали бури, дополнительно укрепили все палатки, однако, как это часто бывает в Монголии, пронесло. Чернота прошла стороной, над нами побрызгал легкий дождь в сочетании с солнцем, и неожиданно засияли две радуги, одна поярче, другая побледнее, но обе почти над головой. Как всегда, захотелось пройти в «ворота» радуги, тем более двойной, и кто-то даже помчался это делать на машине, и, конечно, ничего не получилось. Зато ВВ снял всех желающих на цветной слайд на фоне двух радужных арок.

А потом был прощальный ужин. Этнографический отряд закончил полевой сезон, завтра мы возвращаемся в Улан-Батор. Со мной вместе едут Аня и Панарин из отряда ВВ, через несколько дней они улетают в Москву. Прощание было долгим, до 2-х часов ночи, естественно, пили, пели, играли в преферанс, кто-то часто и громко смеялся, кто-то недовольно бурчал, что ему не дают спать. Завтра рано вставать и как можно быстрее возвращаться в город.

* * *

Никто из нас не догадывался, что то был последний день последнего полевого сезона работы Советско-Монгольской комплексной историко-культурной экспедиции. Мы еще строили планы, кто куда и с кем поедет на будущий год, намечали новые темы, составляли новые программы. Однако и в Монголии, и в России начиналась новая эпоха, и одной из первых ее примет стал отказ от совместных экспедиций. На смену шло что-то новое, пока еще неясное, но многие, в том числе Виталий Васильевич Волков, понимали: в этом грядущем нас уже не будет...

ПРИМЕЧАНИЯ

1 В 1969 году этнографическим отрядом СМИКЕ руководила Л. Л. Викторова, этнограф-монголовед, сотрудник Ленинградской части института этнографии АН СССР (ныне Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого — Кунсткамера). С 1970 по 1990 год этот отряд возглавляла Н. Л. Жуковская. С 1982 года в составе экспедиции появился 2-й этнографический отряд, его возглавлял А. М. Решетов.

2 Бокка — средневековый головной убор знатной монгольской женщины.

3 Леваллуа — согласно классической периодизации Мортилье-Брейля — завершающий период нижнего палеолита.

4 См. о ней: Кляшторный С. Г., Лившиц В. А. Согдийская надпись из Бугута // Страны и народы Востока. Вып. X. М., 1971. С. 121—146.

5 В описываемые годы купить барана в сомонной отаре можно было только при предъявлении письменного разрешения главы сомона; в частных хозяйствах скотоводов скота было мало и его не продавали.

6 АБКМ — Азиатская буддийская конференция за мир, международная организация, созданная в 1970 году. Ее штаб-квартира находилась в Улан-Баторе.

7 Число 108 — сакральное число в буддизме, ему посвящена обширная литература на многих языках мира.