CC BY
46
ТЕОРИИ, КОНЦЕПЦИИ, ПАРАДИГМЫ
Философия. Гравюра Себастьяна Леклерка. 1707.
УДК 1:32
Роцинский С.Б.
Стоит ли философии претендовать на место в политическом пространстве?
Роцинский Станислав Борисович, доктор философских наук, профессор кафедры философии Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации
E-mail: [email protected]; [email protected]
Рассматривается проблема взаимодействия политики и философии в решении вопросов управления обществом и государством. В ходе анализа истории вопроса выделены два противоположных подхода к оценке отношения власти к философии: софократический (учение Платона) и технократический (концепция К. Поппера). Синтезом этих крайностей является точка зрения, согласно которой оптимальным типом взаимоотношения философии и власти является такой, когда государственный правитель обладает философской культурой и не препятствует философскому свободомыслию (Гегель, Кант).
Ключевые слова: философия, политика, государство, власть, софократия, технократия, мудрое правление, наукоучение, логика культуры, принятие политического решения.
Философия и политика - извечные друзья-враги. Сближает их то, что и философия, и политика являются формами человеческой культуры, для той и другой свойственно стремление к истине, и та, и другая с помощью своих специфических средств занимаются проблемами человека, общества, отношений между людьми. В политике философия черпает эмпирический материал для своих теоретических обобщений, в философии содержатся полезные для политики мысли по части теории, методологии, логики истории и культуры. Это и многое другое могло бы служить основой для мирного и взаи-
мополезного сосуществования этих двух областей человеческой деятельности. Но, с другой стороны, в характере и целях этой деятельности есть немало такого, что не позволяет политике и философии жить в вечном согласии, что не делает их отношения дружескими, а, напротив, нередко приводит к их вражде. Причин тому много, и одними из главных являются разногласия гносеологического свойства. Если философия занимается поиском и обоснованием наиболее общих законов сущего и должного, то политика озабочена исследованием дел насущных, партикулярных, связанных с решением проблем настоящего и обозримого будущего. Если материалом философского дискурса собственно философии являются идеи, и столкновение позиций и мнений в ее сфере происходит в форме дискуссии, полемики, взаимной критики, то аргументами политического языка власти являются интересы, а при возникновении политических разногласий «оружие критики» нередко заменяется «критикой оружием» (Маркс).
Если говорить в целом, то отношения между политикой и философией являются частным случаем того общего отношения, которое существует между практикой и теорией, сущим и должным, индивидуальным и универсальным. Еще Аристотель указывал, что если философия имеет своим предметом первые причины и начала всего сущего, то все другие рассудочные дисциплины занимаются отдельными областями сущего, «имеют дело с тем или другим <специальным> бытием, и, отведя себе какую-нибудь <отдельную> область, они занимаются этою областью, а не сущим просто как таким...» (Метафизика 1025Ь 1-26)1. Прямым углом занимается и геометр, и плотник, но первый видит в его свойстве истину высшего порядка, тогда как второму он нужен для использования в деле. Подобным образом это различие в характере мышления относится и к случаю с философией и политикой.
Тем не менее, многие философы считали, что в вопросах политики частное не следует отделять от всеобщего, что философский разум способен научить преобразовывать не только природу, но и общество, что задача власти и есть осуществление абсолютно должного в «неподлинном бытии» сущего. Начало такого воззрения было положено в учении Платона. Как отмечает современный исследователь данного вопроса Б.Г. Капустин, для сторонника такой позиции философа-рационалиста нет сомнения в том, что он «знает, как преобразовать познанный предмет в целях его собственного совершенствования, чтобы он более полно и последовательно (непротиворечиво) воплощал ту "объективную" истину, которая открылась "чисто научному" мышлению. Здесь и начинается "проект-ность" метафизического мышления (ныне называемая чаще "социальной инженерией")»2.
Конечно, не всякая философия, рассуждающая о политике и власти, претендует на то, чтобы ее идеи становились руководством к реформаторскому или революционному действию. Равным образом и политика, занятая проектами социальных преобразований или же вопросами завоевания, осуществления и удержания власти, может и не оглядываться на существующие философские теории и доктрины, что, собственно, чаще всего и происходит. Но даже в таких случаях эти две области не остаются в полной изолированности друг от друга. Связь между ними всегда существовала - явная или неявная, прямая или косвенная. И об этом убедительно свидетельствует исторический опыт.
Проблемами политики и государственности философия занималась чуть ли не с самого своего зарождения. Еще в VI веке до н.э. в Китае Конфуций создал социально-этическое учение о государстве, которое не теряет там своей актуальности по сей день. Особенностью этого учения было то, что оно явилось не плодом умственных построений, а систематизацией тех отношений, которые уже складывались в тогдашнем китайском обществе. «Излагаю, а не сочиняю», - так характеризовал учитель Кун метод своих поучений. Он был убежден в том, что совершенствование отношений между властителями и подчиненными заложено в самой человеческой природе. Следование природе, традиции, культуре и есть тот путь, по которому должен идти «благородный муж», взявший на себя бремя управления государством. Учение Конфуция - не схема или теоретическая модель государства определенного типа, а система норм и принципов, которые должны соблюдаться в обществе во взаимоотношениях между людьми, стоящими на разных ступенях социальной иерархии.
Примерно полтора века спустя в Древней Греции на арене политической риторики появляется колоритная фигура Сократа. В отличие от Конфуция, который в известном смысле апологизировал традиционные порядки и отношения, Сократ, излагая свои социально-этические идеи, преуспел в критике той формы государственности, ко-
1 Аристотель. Метафизика. М. - Л.: Госсоцэкономиздат, 1934.
2 Капустин Б.Г. Современность как предмет политической теории. М.: РОССПЭН, 2000. С. 92.
Конфуций исполняет обязанности судьи в царстве Лу. Китайская гравюра
торая существовала в его время в демократических Афинах.
«Цари и правители, - говорил Сократ, - не те, которые носят скипетр или избраны кем попало или получили власть по жребию или насилием или обманом, но те, которые умеют управлять»1.
Так писал Ксенофонт, ученик и биограф Сократа. Принципиальное различие между позициями философа и афинских охранителей показывает Вл. Соловьев в своем очерке «Жизненная драма Платона». Сократ, пишет он, вовсе не был лишен патриотической лояльности, он «признавал смысл и правду и в народных верованиях, и в практическом авторитете отечественных законов», которыми руководствовались охранители. Но «он был против слепой, безотчетной веры, не хотел ничего принимать без предварительного испытания»2. И далее:
«Охранителям Сократ как бы говорил так: "...Прекрасно, что вы охранители, беда лишь в том, что вы - плохие охранители: вы не знаете и не умеете что и как охранять. Вы действуете ощупью, как попало, подобно слепым. Слепота ваша происходит. от вашей глупости и невежества". - Чем же можно на это ответить, кроме темницы и яда?»3.
В трагическом итоге жизненного пути Сократа ярко выразилось отношения к философской критике в адрес власти со стороны носителей и охранителей этой власти. Ханна Арендт в своей работе «Философия и политика» писала по этому поводу:
«Пропасть между философией и политикой наметилась со времени суда и приговора Сократу, которые в истории политической мысли явились таким же поворотным пунктом, каким был суд над Иисусом для истории религии»4.
Вл. Соловьев следующим образом пояснял суть коллизии Сократа с афинскими властями:
«Дело именно в том, что антагонизм здесь был не принципиальный в смысле отвлеченно-теоретическом, а жизненный, практический и, можно сказать, личный... Сократ указывал, а главное, доказывал неопровержимым образом умственную несостоятельность своих противников, и это была, конечно, вина непрощенная»5.
Честолюбивая подоплека неприятия философских мудрствований людьми, обладающими
Сократ в суде. Барельеф работы А. Кановы. властью, - факт психологический. Поэт Давид
Ктщ в. фрагмент Кугультинов написал по этому поводу:
«Вам все простится, кроме превосходства Ума, так прячьте разум», - произнес Философ хоть с улыбкой, но всерьез...»6.
Осуждение на смерть Сократа не остановило философского интереса античных мыслителей к государственным делам. Превзошедший талантом своего казненного учителя Платон продолжает критиковать афинские демократические порядки и другие «несовершенные» формы осуществления власти. В противовес им он создает свое учение об «идеальном» государстве, рационализированная модель которого осталась в истории как умозрительное построение гениального мыслителя.
Прилагая свою метафизику к доктрине государственной власти, Платон, как известно, доказывал, что функцию ведения государственных дел должна взять на себя философия. «Государством должны управлять философы», - этот тезис Платона на долгие века стал предметом споров. В более или менее резкой форме свое несогласие с ним высказывали многие, в том числе такие авторитетные мыслители, как Кант, Гегель, Ницше. Отрицательная точка зрения на этот вопрос наиболее радикально, пожалуй, изложена Карлом Поппером в книге «Открытое общество и его враги». В ней Поппер за-
1 Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. М.: Наука, 1993. С. 99.
2 Соловьев В.С. Жизненная драма Платона // Сочинения в 2 т. Т.2. М.: Мысль, 1988. С. 592.
3 Там же. С. 593.
4 Арендт Х. Философия и политика // История философии. Вып. 13. М.: ИФРАН, 2008. С. 153.
5 Соловьев В.С. Указ. соч. С. 593.
6 Кугультинов Д. Избранные произведения: В 2 т. Т. 1. М.: Художественная лит., 1970. С. 64.
дался целью буквально камня на камне не оставить не только от «софократии» Платона, но и от всей философской системы древнегреческого философа. Подвергая тотальной критике «философию ис-торицизма», Поппер всячески доказывал, что государственный руководитель должен заниматься не «утопической социальной инженерией», изобретенной мудрствованиями философов, а исключительно «постепенной, поэтапной инженерией», направляя усилия и ресурсы не на воплощение какого-то идеала, а на решение конкретных проблем частного характера.
Таким образом, во взгляде на роль философии в государственном управлении просматриваются по меньшей мере две позиции, причем позиции крайне противоположные. Первая из них содержится в учении Платона и сводится к утверждению, что государством должны управлять философы. В трактате «Государство» устами Сократа Платон говорит буквально следующее:
«Пока в государствах не будут царствовать философы либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино - государственная власть и философия - ...до тех пор, дорогой Главкон, государствам не избавиться от зол»1.
Противоположную точку зрения, которую достаточно резко обозначил К. Поппер, разделял также Гегель, несмотря на идейное родство с Платоном в базисных философских вопросах. Гегель исходил из того, что развитие общества и государства - процесс естественноисторический. Своего «идеального» состояния государство может достигнуть не сразу, будучи выстроенным по образцовому плану мудреца, а в результате длительного хода постепенного развития. Совершенствование государства происходит по мудрости не субъективного, а объективного духа, по воле высшего разума, который правит миром.
«...Идея осуществляется в мире, и ...вовсе не необходимо, чтобы правящие обладали идеей»2.
Если бы даже правители государства и обладали этой высшей идеей, им вряд ли удалось бы ее осуществить. Ибо «это осуществление лишь частью совершается мыслью, частью же оно совершается благодаря внешним обстоятельствам, благодаря человеческим действиям как средствам»3. Обладающий энтелехийной силой мировой разум, прокладывая себе дорогу через частные препятствия и временные отступления, выступает в конечном счете высшим архитектором государственного строительства.
Гегель на конкретных примерах показывает, что соединение философии и бразд правления государством, имевшее место в истории, не давало сколько-нибудь ощутимого позитивного результата. В частности, «философом на троне» был римский император II в. Марк Аврелий. Как философ это был крупный представитель позднего стоицизма. Но данное его достоинство не имело особого значения в управлении государством.
«...Мы можем указать только частные его поступки, - пишет Гегель, - а Римская империя не сделалась благодаря ему лучшей»4.
В ряду философов-правителей можно назвать и более известные нам имена отечественных правителей - Екатерины II и В.И. Ленина. «Философствующая на троне» русская императрица на самом деле философствовала не на троне, а, скорее, в свободное от государственных дел время. Ибо как только дело касалось именно дел, а не рассуждений, в том числе и выраженных в ее знаменитом «Наказе», то всякие либеральные идеи, заимствованные из европейской мысли, властно корректировались фактором «внешних обстоятельств», увязали в неподатливой, консервативной среде российской действительности, объективно не готовой к восприятию идей французских философов-просветителей.
Что касается Ленина, то его деятельность в качестве политика-философа описана достаточно обстоятельно с самых разных сторон. Я же отмечу лишь два момента. Первый заключается в том, что философию марксизма Ленин применял с существенными поправками «на большевистский манер». Прежде всего в той ее части, которая повторяла, в сущности, гегелевскую идею естественности исторического процесса: новый
1 Платон. Государство // Собр. соч. в 4 т. Т. 3. М.: Мысль, 1994. С. 252.
2 Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Кн. 2. СПб.: Наука, 1994. С. 134.
3 Там же.
4 Там же. С. 136.
Разговор Дидро и Екатерины II. Художник Г. Берндтсон. 1893
общественный порядок не может наступить раньше самой историей назначенного срока, старый порядок не может сойти с исторической арены, не исчерпав полностью возможностей дальнейшего развития. Россия же была далека от того, чтобы ресурсы капиталистической фазы ее развития можно было считать исчерпанными. Правда, есть основания полагать, что с окончанием гражданской войны Ленин под знаком «новой экономической политики» намеревался восстановить status quo естественного хода развития России, тем самым вернуться на почву последовательного понимания философии истории как в марксистском, так и в гегелевском истолковании. В тоже время именно с началом НЭПа, в 1922-1923 гг., ужесточается и борьба с инакомыслием, и по инициативе Ленина из Петрограда в Штеттин отправляется «Философский пароход». Сталинский режим прекратил начавшиеся было попытки предпринимательского либерализма, но возрождение стихийного, «дикого» постсоветского капитализма в 1990-е гг. - не есть ли это подтверждение верности гегелевско-марксистской идеи о естественности и закономерности исторического процесса?
Второй момент заключается в том, что в действительности Ленин ни в коей мере не был «софо-кратом»: у него философия вовсе не первенствовала над политикой, а, напротив, служила лишь инструментом в политической технологии. Для него любые истины, даже истины математики, если они задевают интересы людей в их классовой борьбе, достойны опровержения1. Если же вспомнить еще и Сталина, то он не только в еще большей степени, чем Ленин, поставил философию в полную зависимость от политики, но и очертил философию такими узкими рамками, что то, что от нее осталось, и философией-то назвать было нельзя.
Таким образом, аргументов в подтверждение того, что у философии не получалось быть достойной руководительницей политическими делами, наберется предостаточно. Однако что касается доказательств обратного свойства, свидетельствующих о том, что игнорирование философии, отказ от прислушивания к ее голосу при принятии политических решений приводит к ошибочности, а то и вредности этих решений, - то здесь дело обстоит гораздо сложнее. Ибо для объяснения провалов в политике всегда найдется масса других причин, и вряд ли за них кому-нибудь из государственных деятелей будет поставлено в вину небрежение философией. Прагматически ориентированное сознание всегда будет искать причины в ошибках и просчетах политиков, распад СССР будет объяснять тем, что он произошел в результате «аппаратных игр», подрывной деятельности «агентов влияния», тайного сговора сепаратистов и т.п. Политтехнологическое разумение исторических событий никогда всерьез не воспримет их философского толкования. Не примет в духе историософской концепции Вл. Соловьева, согласно которой «установление внешнего, политического единства решительно обнаружит его недостаточность»2, вследствие чего после стадии принудительного единства собирательного тела империи закономерно наступает период его дробления. Равно как и не примет гегелевского объяснения причины падения политических режимов «исторической необходимостью».
«Сколь слепы те, кто полагает, - писал Гегель, - что можно сохранить учреждения, конституции, законы, живой дух которых исчез и которые не соответствуют более нравам, потребностям и взглядам людей»3.
Однако отношение к вопросу о возможности философии каким-то образом влиять на политические события не ограничивается лишь полярными точками зрения. взаимодействие тезиса и антитезиса предполагает синтез. Исторический пример и соответствующее толкование такого синтеза мы находим опять-таки у Гегеля. Речь идет о личности и деятельности прусского короля Фридриха II, которого Гегель называет «философическим королем», поскольку тот занимался вольфовской метафизикой и французской философией, сочинял стихи и «был, таким образом, философом согласно воззрению его времени». Однако философия, отмечает Гегель, была его личной склонностью и не была непосредственным образом связана с его королевскими функциями.
1 См.: Ленин В.И. Марксизм и ревизионизм // Избранные сочинения: В 10 т. Т. 5. Ч. 1. М.: Политиздат, 1985. С. 59.
2 Соловьев В.С. Оправдание Добра. Нравственная философия // Сочинения: В 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1988. С. 478.
3 Гегель Г.В.Ф. Политические произведения. М.: Наука, 1978. С. 50.
Пароход «Обербургомистр Хакен» (первый «Философский пароход») перед погрузкой. Кадр кинохроники. 1922
«Но, - продолжает далее Гегель, - он был философическим королем также и в том смысле, что он сделал для себя принципом во всех своих действиях и во всех своих учреждениях совершенно общую цель, благо, пользу своего государства, противопоставляя этот принцип договорам с другими государствами, партикулярным правам в своем собственном государстве, подчиняя их в себе и для себя всеобщей цели. Но так как позднее такое поведение государей стало чем-то обычным, то последующих государей не называют более философами, хотя тот же принцип продолжает руководить их действиями; как и правительство, так и учреждения преимущественно зиждутся на этом принципе»1.
Следовательно, по Гегелю, критерием достоинства государственного руководителя не может быть ни всецелая его поглощенность философией, ни отсутствие в его личной культуре всяческой философии. Мудрый правитель тот, кто в своих действиях руководствуются определенными принципами. Выбор же этих принципов, в свою очередь, напрямую связан с его «философичностью», или, говоря проще, с его философской, интеллектуальной культурой.
Следует отметить, что король Фридрих II заботился не только о собственной культуре. Примечательным его нововведением была отмена цензуры и обеспечение свободы прессы, при нем началось переустройство Пруссии на началах Просвещения. Его деятельность очень высоко ценил И. Кант, писавший о том времени: «...наш век есть век Просвещения, или век Фридриха»2. В статье «Ответ на вопрос: что такое Просвещение?» Кант говорит о свободе слова и мысли как важнейшем условии, при котором возможно сотрудничество политики и философии, власти и просвещенной части общества. Монарх, законодатель
«сам наносит ущерб своему величию, - писал Кант, - ...когда он доверяет своему правительству надзор над сочинениями, в которых его подданные пытаются разобраться в своих взглядах, .когда он свою высшую власть унижает настолько, что начинает поддерживать в своем государстве духовный деспотизм»3.
Склонность и призвание к свободному мышлению, по мнению Канта, зародила в человеке сама природа, и
«этот зародыш в вою очередь воздействует исподволь на образ мыслей народа (благодаря чему народ становится все более способным действовать свободно) и даже, наконец, на принципы правительства»4.
Принципы свободы мысли и слова, провозглашенные И. Кантом, стали впоследствии нормами жизни цивилизованных обществ. Но далеко не у всякой власти хватало мудрости следовать этим принципам. Именно в условиях дефицита или отсутствия личной свободы становится особенно нужной свободная философия.
В.М. Межуев, рассматривая проблему функционирования свободной философии в публичном пространстве, писал по этому поводу:
«В условиях деспотической и тиранической власти, ее узурпации разного рода "отцами народов", философия в ее собственном качестве была и остается языком не власти, а оппозиции, проясняющим и доводящим до сознания всех смысл и значение человеческой свободы»5.
Политическая роль философии, убежден исследователь, и, в конечном счете, ее призвание - служить не власти, а обществу.
Таким образом, из всего сказанного можно сформулировать некоторые выводы о различных типах отношения философии и политики. Платоновская идеальная модель государства, где власть принадлежит философии, может быть обозначена, если употребить термин Поппера, как «софократия». Противоположная ей, в которой ценность философии начисто отрицается и правит холодный расчет политической выгоды, заслуживает названия «технократия». Персонифицировать эти модели можно в
1 Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Кн. 2. С. 134.
2 Кант И. Ответ на вопрос: что такое Просвещение? // Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. М.: Kami, 1994. С. 143.
3 Там же. С. 141.
4 Там же. С. 147
5 Межуев В.М. Философия и «публичное пространство» // Политическая концептология. 2012. № 2. С. 61.
Философы за столом короля Фридриха II в Сан-Суси. Художник А. фон Менцель. 1850
Поклонение волхвов. Художник Сандро Боттичелли. Ок. 1475. Фрагмент. На переднем плане слева направо: Лоренцо Медичи, Анджело Полициано и Джованни Пико делла Мирандола
Диспут королевы Кристины Шведской и Рене Декарта. Художник Н. Форсберг. 1884. Фрагмент
Г.В. Лейбниц представляет Софии-Шарлотте Бранденбургской план создания Прусской академии наук. Гравюра XVII в.
соответствующих типах правителей: правитель-софократ и правитель-технократ. Если употребить терминологию Канта, то здесь можно говорить о таких понятиях, как «категорический императив» и «условный императив». Для софократа высшим авторитетом является категорический, безусловный императив, обязывающий к исполнению высших для него принципов независимо от обстоятельств места и времени. Технократ действует по формуле условного императива: если обстоятельства сложатся так-то, то я приму такое-то решение.
Третью, серединную точку зрения, видимо, можно было бы соотнести с синтетическим словообразованием «технософократия». Для наделенного властью лица, исповедующего и осуществляющего эту позицию в своей политической практике, вполне подошло бы название «правитель-мудрец». Мудрый правитель, обладающий философской (и не только) культурой, при принятии решений руководствуется не только прагматическими соображениями, но и основополагающими принципами и нормами культуры, которые, собственно, и являются выражением глубокой жизненной философии своего времени. преследуя те или иные конкретные цели, исходя из собственных интересов, мудрый правитель в выборе и использовании средств достижения этих целей непременно сверяется с определенными универсальными, общечеловеческими, общепризнанными нормами и принципами.
Эти принципы, нормы и ценности вырабатываются, конечно, не философами, а опытом человеческой истории. Но формулирует их философия, являясь квинтэссенцией общественного самосознания той или иной эпохи. В разные эпохи эти принципы были, конечно, не одни и те же. У правителей эпохи Платона они были одни, во времена Макиавелли - другие, в век Локка - уже третьи. И т.д.
Разумеется, не всякая философия нужна политике, во всяком случае, для надлежащего уровня философской культуры политических лидеров. В свое время В.С. Соловьев, размышляя над подобными вопросами, исходил из того, что есть «философия школы» и есть «философия жизни». Первая, занимаясь исключительно теоретическими вопросами, не имеет прямой связи с общественной жизнью, тогда как вторая философия находится внутри этой жизни, стремится участвовать в ее образовании и преобразовании1. В.С. Библер делает подобное различение при помощи других терминов -философия как «наукоучение» и философия как «логика культуры». Эта вторая философия «в первом приближении, актуализируется именно как разум общения (диалога) логик, общения (диалога) культур»2. Австрийский ученый Кристоф Гюнцль резонно утверждает, что угрожающий существованию рода человеческого конфликт между Востоком и Западом «должен быть решен с помощью новой философии.., иначе этот спор может окончиться атомным уничтожением»3.
«Эго-деятель» и «эко-деятель» - такое название дает в своей статье Ю.М. Резник типам людей, из которых один - это «человек, ориентированный на себя, игнорирующий общие интересы», а другой - «формирует иной жизненный стиль, который отличается сбалансированным и гармоническим
1 См.: Соловьев В.С. Философские начала цельного знания // Сочинения: В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1988. С. 179.
2 Библер В.С. От наукоучения к логике культуры. М.: Политиздат, 1991. С. 14.
3 Гюнцль Кристоф. Новое мышление в преодолении прошлого и созидании будущего. М.: Республика, 1993. С. 18-19. 74
взаимодействием с природным и социальным окружением»1. Эти характеристики полностью относятся к политическим лидерам. И очень хочется разделить оптимистическую веру автора статьи в то, что альтернативой существующему эго-системному миропорядку наконец станет «экологический коммунитаризм, где главными действующими лицами станут эко-деятели»2. Но это станет возможным лишь тогда, когда философия экологического коммунитаризма преодолеет сопротивление приверженцев конфронтационного мышления эго-деятелей, прежде всего тех, кто решает задачи государственного и мирового масштаба.
Вот к голосу такой философии и должна, видимо, прислушиваться политика. И если «философия школы», философия как «наукоучение» вряд ли способна преуспеть в роли наставницы государственных мужей, то философия как «логика культуры», безусловно, может и должна быть мудрой советчицей политических лидеров, прочих представителей политических элит и управленцев различных уровней3. А они, со своей стороны, должны вдумчиво прислушиваться к ее советам и рационально осмысливать их перед тем, как принимать решения, имеющие жизненно важное значение для общества, государства и всего мира.
ЛИТЕРАТУРА
1. Арендт Х. Философия и политика // История философии. Вып. 13. М.: ИФРАН, 2008. С. 153-180.
2. Аристотель. Метафизика. М. - Л.: Госсоцэкономиздат, 1934. 348 с.
3. Библер В.С. От наукоучения к логике культуры. М.: Политиздат, 1991. 413 с.
4. Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии. Кн. 2. СПб.: Наука, 1994. 424 с.
5. Гегель Г.В.Ф. Политические произведения. М.: Наука, 1978. 438 с.
6. Гюнцль К. Новое мышление в преодолении прошлого и созидании будущего. М.: Республика,1993. 191 с.
7. Кант И. Ответ на вопрос: что такое Просвещение? // Кант И. Сочинения на немецком и русском языках. М.: Kami, 1994.
С. 125-147.
8. Капустин Б.Г. Современность как предмет политической теории. М.: РОССПЭН, 2000. 308 с.
9. Ксенофонт. Воспоминания о Сократе. М.: Наука, 1993. 380 с.
10. Кугультинов Д. Избранные произведения. в 2 т. Т. 1. М.: Художественная лит., 1970. 431 с.
11. Ленин В.И. Марксизм и ревизионизм // Избранные сочинения. в 10 т. Т. 5. Ч. 1. М.: Политиздат, 1985. С. 59-67.
12. Межуев В.М. Философия и «публичное пространство» // Политическая концептология. 2012. № 2. С. 51-61.
13. Платон. Государство // Собр. соч. в 4 т. Т. 3. М.: Мысль, 1994. С.79-420.
14. Резник Ю.М. Вера в общее дело (Экзистенциальные размышления) // Личность. Культура. Общество, 2014. Т. XVI.
Вып. 3-4 (83-84). С. 8-26.
15. Соловьев В.С. Жизненная драма Платона // Сочинения в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1988. С. 582-625.
16. Соловьев В.С. Национальный вопрос в России. Выпуск первый // Сочинения: В 2 т. Т. 1. М.: Правда, 1989. С. 259-410.
17. Соловьев В.С. Оправдание Добра. Нравственная философия // Сочинения в 2 т. Т. 1. М.: Мысль, 1988. С. 47-580.
18. Соловьев В.С. Первый шаг к положительной эстетике // Сочинения: В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1988. С. 548-555.
19. Соловьев В.С. Философские начала цельного знания // Сочинения: В 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1988. С. 139-288.
20. Электронное научное издание Альманах Пространство и Время. 2015. Т. 9. Вып. 2: Пространство и время принятия ре-
шений [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://j-spacetime.com/actual%20content/t9v2/.
21. Badiou A., Hallward P. "Politics and Philosophy: An Interview with Alain Badiou." Angelaki: Journal of the Theoretical Hu-
manities 3.3 (1998): 113-133.
22. Baghramian M., Ingram A. Pluralism: The Philosophy and Politics of Diversity. London: Routledge, 2014. 290 p.
23. Davis M. The Politics of Philosophy: A Commentary on Aristotle's Politics. Lanham, MD: Rowman & Littlefield Publishers,
2000. 176 p.
24. Geuss R. Philosophy and Real Politics. Princeton: Princeton University Press, 2008. 126 p.
25. Lahtinen M. Politics and Philosophy: Niccolo Machiavelli and Louis Althusser's Aleatory Materialism. Leiden, Boston: Brill,
2009. 351 p.
Цитирование по ГОСТ Р 7.0.11—2011:
Роцинский, С. Б. Стоит ли философии претендовать на место в политическом пространстве? / С.Б. Роцин-ский // Пространство и Время. — 2015. — № 4(22). — С. 68—75. Стационарный сетевой адрес: 2226-7271provr_st4-22.2015.31._
1 Резник Ю.М. Вера в общее дело (Экзистенциальные размышления) // Личность. Культура. Общество, 2014. Т. XVI. Вып. 3-4 (83-84). С. 24.
2 Там же. С. 26.
3 См. в этой связи, например: Электронное научное издание Альманах Пространство и Время. 2015. Т. 9. Вып. 2: Пространство и время принятия решений [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://j-spacetime.com/actual%20content/t9v2/.
