CC BY
51
ИСТОРИЯ И ФИЛОЛОГИЯ 2008. Вып. 1
УДК 398 (=161.1)(045) И.А. Подюков
СТИЛИСТИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ДУХОВНОГО СТИХА В СОВРЕМЕННОЙ ПРИКАМСКОЙ ТРАДИЦИИ
Особенности духовного стиха в современной прикамской традиции рассматриваются с точки зрения религиозной идеологии и народно-художественных способов осмысления христианского вероучения.
Ключевые слова: прикамская традиция, духовные стихи, современное бытование, стилистика.
Стилистические ресурсы фольклора разнообразны. Крайне специфичны они в жанре народных духовных стихов. Стилистически неоднородные, эти тексты внешне могут быть похожи на былины, баллады, на лирические песни и даже на жестокие романсы. В современной традиции соседствуют старые эпические стихи и рифмованные, «куплетные» стихи более позднего характера. Современное состояние жанра таково, что тексты отличает широкая вариантность: носители традиции в наше время «перенимают» их друг от друга с голоса, «по напевке», а также разучивают с ходящих по рукам списков.
Стихи, обычно содержащие назидательное поучение, в определенной степени были своеобразным народным учебником древнеправославной веры. Основное их содержание - воспевание божественного идеала «вечного и радостного бытия», вне которого земная жизнь человека представляется лишь как юдоль страданий, одиночества и горя. В духовных стихах основные понятия веры изложены в понятиях и эстетических категориях, «присущих именно народному сознанию и с помощью характерного для крестьянства языка» [2. С. 14]. Следовательно, в народных духовных стихах мы имеем дело и с религиозной идеологией, и с народно-художественным способом осмысления христианского вероучения, целого ряда мировоззренческих категорий. Содержание стиха, обращенное к экзистенциальной проблематике, диктует и особую манеру исполнения - стихи полагается петь негромко и «умильно» (стихи даже не поют, а глаголят). Соответствуют содержанию стихов малое количество экспрессивных средств, в целом сдержанный художественный язык, активное использование традиционных формул, отличающихся стертой, ослабленной образностью. Примером народно-поэтического осмысления сущности человеческой жизни как пребывания во грехах может служить стих «Земля, земля матина...».
Земля, земля матина...
Земля, земля матина, ино что же земля спородила. А спородила земля много лесу, лесу всякого, лесу превсякого, Всякого звания, всякого прозвания,
Лесу хвойного да лесу лисьяного, лесу крупного и мелкого,
Мелкого лесу, да его больше всех.
А у Анниной души того больше грехов.
Ино Господи, прости Анину душеньку
Во больших-то грехах, во худых-то делах.
Да спородила земля много грибочиков,
Есть крушкие, есть и мелкие,
Всякого звания, всякого прозвания,
Ино мелких грибочков-то больше всех.
А у Аниной души того больше грехов,
Ино Господи, прости душеньку Аннину
Во больших-то грехах, во худых-то делах.
Ино спородила земля много травоньки
Всякого звания, всякого прозвания,
А на травоньках много цвету цветет,
Цвету белого, цвету желтого, цвету синего,
Ино синего цвету больше всех,
А у Анниной души того больше грехов.
Ино Господи, прости Аннину душеньку
Во больших-то грехах, во худых-то делах.
Ино есть на земле много речушек,
Есть большие реки, есть и мелкие.
В мелких речушках много галечек,
Есть крушкие галечки, есть и мелкие,
А у Анниной души того больше грехов.
Ино Господи, прости Аннину душеньку
Во больших-то грехах, во худых-то делах.
Ино есть в реках много рыбочек,
А на рыбочках есть чешуечки,
Есть крушкая чешуя, есть и мелкая,
Ино мелких чешуечек больше всех.
А у Анниной души того больше грехов.
Ино Господи, прости Аннину душеньку
Во больших-то грехах, во худых-то делах.
Ино есть на небе много звездочек,
Есть крушкие, есть и мелкие,
Ино мелких звездочек больше всех.
А у Анниной души того больше грехов.
Ино Господи, прости Аннину душеньку
Во больших-то грехах, во худых-то делах.
(Зап. от Т. Р. Суворовой 1916 г.р., д. Булдыри Юрлинского района. Стих исполняется во время проводов умершего и на поминках).
Данный стих развивает мысль о земной человеческой жизни как о пребывании во грехах и соответственно отражает свойственное для старообрядчества понимание смерти как спасения. Одновременно предметом живописания в нем становится мысль о величии природного мира - во всех его формах и уровнях.
К нашим дням мы имеем дело с постепенным разрушением текстов. Многие поздние стихи забываются целыми куплетами, а старые эпические стихи, стираясь в памяти, легко переходят в пересказ, используются тем не менее как назидательные тексты. Так, в легенде об Адаме и Еве говорится о грехопадении - «Были Адам и Ева. Они жили у Господа Бога в раю. Пили, ели райскую пищу они. Сели под кусточек, к ним подкрался черт несчастный, сам злосчастный, он их стал соблазнять на сатанинскую веру, у него-то тоже вера, вера зла. Она злая и лукавая...» (Зап. от Мазеиной А. Ф., с. Юм Юрл. р-на). Вполне прозаическое оформление имеет зачин стиха «Дева Мария и два жида»: «Со страхом, братия, послушаем, Во святом граде Еруса-лиме ходила тут дева Мария, С ею-ту были две мироносицы-жены. Попали им встречу - два жида идут. Спросила тут дева Мария - где вы жиды были, куда гребите». Особенно показательно здесь использование диалектной постпозитивной частицы - ту, просторечной и диалектной сниженной лексики (встречу - 'навстречу', «куда гребите» - 'куда идёте'; глагол гребите, возможно, появляется как осмысление формы грядете). Тем не менее, и в данном тексте налицо использование ряда особых художественных приемов. В строках (при целом ряде отступлений) очевидна установка на сохранение ритма. Строка «Плачьте вы, небо и земля, плачьте вы, солнце и луна» содержит два равных по слоговому строю предложения (в каждом по восемь слогов), следующая строка «Плачьте, реки и моря, плачьте, вдовы и сироты» состоит из двух равных предложений, каждое из которых содержит семь слогов. Строка «Били там, мучили Исуса Христа, бивши-мучивши, в темницу садя» содержит, помимо синонимических повторов, внутреннюю рифму.
Стихи могут быть как рифмованные, так и безрифменные. В строке может не быть размерного чередования сильных (ударных) слогов и слогов слабых, безударных: «По всему тогда да свету белому // Протекёт река, да река огненна»; «Пусть валятся жо да души грешные, // Пусть валятся оне да скрозь сырой земли» (стих «У святых-то отцов было написано»). Строка может быть упорядочена общим количеством слогов и применением определенного стихотворного размера. Так, в строке «Иду я долиной, поет соловей, // Иду я, вздыхаю, повсюду я зрю» (стих «Иду я долиной») мы видим смешение трехсло-гового размера (анапеста) и силлабики (ср. также - «Тут огонь горит, да разгорается ,// Тут смола кипит да раскипается» - стих «Что ле душа с телом да не простилася»). Особенно часто применяется хореическая основа - «За спиною смерть с косою, // она ходит и не спит. Она еть ходит, надзирает, // у кого бы снеть глава» (стих «Жизнь плачевну-ту провожаю»), «Где ты, Агни-
ца, сокрылась, Я которую люблю» (стих «Агница»), «Жена Лота оглянулась, Стала каменным столбом» (стих «Вечор сумерки наступали»).
При оформлении стихов активно используются повторы, рефрены, синтаксический параллелизм («У святых-то отцов было написано, У святых-то отцов было узаконено»), единоначалие («И хоть и грешная, и беззаконна, я твоя, создатель, тварь. И не лиши же ты меня, Боже, благодати-то тыё»; «Плачьте вы, небо и земля <... > Плачьте, реки и моря»), инверсированный порядок слов (река огненна, трубы золоты). Очевидно также обращение к звуковым повторам и внутренней рифме («Тело-то бело помертвело, и язык-от замолчал» - стих «Смерть-та люта и гневлива»), часты «подхватывающие» повторы («Тут ле заснут стоять да святы-те ангелы, Святы-те ангелы, святы архангелы; Праведны стоят, да как свечи горят, Как свечи горят, да разгораются»).
В стихах высокочастотна книжная, старославянская лексика - град город, глагол речь, скорбеть, сокрыться, рцыте говорите (повелительное наклонение от ректи), злато, сшествовать сойти, воспрянуть, лета годы, вопиять, зреть. Ряд слов и выражений книжного характера получают своеобразную диалектную огласовку - гоенна (геенна), сувета (суета). Выражение в мгновение ока использовано в форме об меговения ока, слово чертог заменяется словом чердак («На чердаке цветы златые, все да ангелы поют» - стих «Умоляла мать родная»). Активно применяются абстрактные слова - вечность, прошшеньицо, умиленье, покаянье, в том числе и в диалектной обработке (издеванье - издевательство, беззаконство - беззаконие, мотарство -мытарство). Библейская топонимика очень часто подвергается деформации -Рыдань-река вместо Иордань, город Русаим вместо Иерусалим, гора Егофа вместо Голгофа, горы Саянские и Траянские вместо Сионские.
Весьма показательны и грамматические формы. В текстах стихов часты краткие прилагательные («Добродушен святой старец в гости странничков зовёт», «я сед», «я грешна и беззаконна»), устаревшие грамматические варианты («Святаго страдальца я дёрзко толкнул», «Ты свое дело твориши»), рассогласование существительного и прилагательного («Я ле мо ушёл жо из своей кильи, Да из весёлой да земляные», «в небесные обитель», «два пернатые крыла» - из архаических форм - земляныя, небесныя, пернатыя). Деепричастные формы активно используются как средство книжной стилизации — «Святейший про тебя я сон видела, чудный-престрашный, будто тебя евреи поймали, посадивши на Егофу гору водили, крест пригвоздили, руки ноги растягавши, гвоздями пригвоздявши, святое лицо одевавши, палатином ударявши, уксусом напоивши, копьём бок пробудавши» (с. Юрла - в стихе «Сон Богородицы»).
Одновременно с книжными формами тексты стихов обильно «инкрустированы» формами диалектными. Это прежде всего диалектные слова и выражения (туто - тут, здися - здесь, заснут - начнут, дёрзко - дерзко, Псалтыря - псалтырь, вьюнош - юноша, доступить - достать, отемнить -
ослепнуть, упеть- спеть, левица - львица; плачёт, как река течёт, рыдает, как ключи кипят - о сильном плаче, туском призатускнуть - потускнеть, ни писку ни вереску - никакого звука). Активно включаются в строй предложения разнообразные частицы - эть ведь, ле ли, постпозитивная согласуемая частица -то («Тут ле. заснут стоять да святы-те ангелы», «Уж ты ле пташка ле. бедняжка», во второй-от раз, один-от Бог», «Жизнь плачевну-ту провожаю», «все-те, святы-те»). Из диалектных грамматических явлений особенно частотно применение стяженных форм прилагательных (праведны -праведные), винительного прямого дополнения («Мне своя душа спасти», «Смерть... ходит, надзирает, у кого бы снеть глава»). В исполнении стихов наглядно представлены и фонетические особенности говора - пролёжать, прошшать, целовек, для цего. Такое сочетание форм «природного» языка и форм, взятых из книжности, не только порождает орнамент сказовости, но и очень точно отражает соединение в сознании представителя старообрядчества книжности и устности, живой эмоции и ищущей истины мысли.
В формульном составе отмечено использование целого ряда устойчивых сочетаний типа «муки вечные-предвечные», «дни златые», «рай блаженный», «Царь небесный». Активно используются этикетные именования Бога с помощью личных местоимений «Ты», «Он» («Тебе молятся да души грешные, Чтобы избавил Ты их от муки-то вечные»), слов типа Владыка, Учитель, Господь (Восподь), Творец. Устойчивые перифразы характеризуют «тот мир» - он определен в них как «иная страна», «начало», «рай прекрасный, всех на свете лучше стран», место, где «ни дня нету, ни ночи, свет сияет завсегда», где «поля устланы цветами, розы запах издают. Рощи с чудными древами, тамо ангелы поют». Образы этого («сего») мира в стихах редки -это жизнь странника, чужбина, отсутствие родного дома, забота-суета (суве-та), страдания («Никому-то меня не надо, горьку странницу в селе»; «Дома родного нигде не найду»). Достаточно высока частотность общефольклорных тропов и фразеологизмов - свет белый, сыра земля, вёсна красна, бела горенка, зеленый сад, пора-времечко, путь-дороженька, веки вековать, плачет как река течёт, седой как лунь.
Показательно высокочастотное использование в стихах народно-христианских мотивов, раскрывающее такое свойство старообрядческого фольклора, как повышенная его нарративность (наличие сюжетных, событийных формул). Так, в стихе «Под сосёнкой молодой» использован частый в русском фольклоре и в поэзии мотив «высушить море» («Ино я высушу да синё морё, Доступлю тебе крест церковный»). Обозначая способность сделать невозможное (аналогично поэтическим тропам типа сдвинуть горы, погасить звезды), формула указывает на всевластие божества, божественного слова.
В этом тексте имеет место использование еще ряда формул. Это введение мотива «потеря ключей», который обозначает невозможность достижения грешником блаженного рая. Он встречается и в религиозных сюжетах (так, в стихе «О грешной душе» ключи от рая теряют св. Петр и Павел, объ-
ясняя этим то, что они не могут пропустить в рай грешную душу - Свердловская обл., зап. В. Бирюкова), и в сюжетах, не связанных с «райскими ключами». Мотив брошенных на дно моря ключей част, например, в севернорусских свадебных причетах; так, в новгородском плаче невесты говорится: «От замков ключи потеряны, во сине море опущены. Ты взойди, красно солнышко, обсуши ты сине море. Уж вы свет мои подруженьки, вы сходите на сине море, поищите золотых ключей».
Это, наконец, использование достаточно затемненного мотива «плака-ния на сады» (в совете, данном Богом иноку-юныше: «Ты отлей-ко все сады слезами, - Я спишу тебе святую книгу»). Ассоциативно этот совет, как представляется, связан с известным в народной культуре плачем на цветы, поскольку само слово сады в говорах Прикамья нередко обозначает цветы (ср. известный в прошлом ритуал плача на цветы в Троицу в знак поминовения умерших). Слезы здесь - не только метонимический знак горя, но и знак души, знак связи между человеком и божеством. Слезы в традиционной культуре известны как представление мифологемы живительной воды, в связи с чем плач воспринимается как сакральный акт, как «знак не только горя и смерти, но и души вообще» [1. С. 72]. Сходным образом в другом стихе («Зирай приближенье») может быть понят совет «верным в вере»: «Верные все вы в вере, Приходите и прослезите святой храм».
Сказители нередко творчески относятся к стихам, насыщая их сугубо фольклорными элементами. Так, известное стихотворение «Смерть-та люта и гневлива» теряет образ монаха-отшельника, сидящего «в малой келье» и ожидающего смерти. В стихе появляется женский образ, и героиню смерть застаёт в белой горнице: «В белой-то горенке меня застала, в белой-то горнице одныё». Использование этого образа с идеализирующей семантикой здесь особенно примечательно. Обычно он используется в свадебной поэзии как указание на локус, с которым связано свадебное торжество: «Во столовой белой горнице Красна девица белится, // Она белится, румянится, // Хорошо снаряжается, // Во цветы убирается»; «Во столовой белой горнице, // На стулечке на ремещатом, // На ковре на красном золоте // Тут сидит да добрый молодец»; «Во светлой во светлице, // в столовой белой горнице, // Тут сидят князья - бояра». Образ как нельзя более точно выдает состояние героини - страх перед смертью и соответственно жажду земной жизни, что специально проясняется строчкой «Тут еть уж боязнь на меня напала, как увидела эту смерть». Героиня просит смерть дать еще пожить: «Ты оставь-ко меня на мало время мне-ко на сем свету пожить». Дальше следует «живописание» смерти: «Тело-то бело помертвело, и язык-от замолчал. Очи-те туском призатускли, и я зубы крепко сжал»; в характеристике соматических состояний особенно выделяется тавтологизм туском призатускнуть - потускнеть. Фольклорные формы несколько трансформируют идею стиха - ей является не призыв стоически принимать неизбежность, не осмысление смерти как платы за грехи и как начала настоящей жизни человека, а провозгла-
шение ценности самой земной жизни. Наряду с обязательным прощанием с родными и призывом оплакать («Вы простите-ко меня, простите, мир и ближной человек»; «Вы пролейте-ко слез ручей»), стих содержит просьбу поминать «во жизни всей», что по сути выражает стремление умирающего остаться включенным в неразрываемую цепь поколений.
Особенно значимы для стиха образ лютой смерти (осмысляется как зооморфная метафора) и образ могилы как «земной утробы». Последний образ, за которым стоит древнее персонифицированное представление о Матери-Земле, отмечен в формульном языке русской поэзии XVIII в.: «"Смерть алчна" коих поразила, <... > Мне мнится, из земной утробы Глаза подъявше, вопиют» (А.П.Сумароков). Известно, что старообрядческая традиция не принимает подобных аналогий, поскольку подобное представление «человечности» природного выступает как своего рода языческий миф. Аналогично в стихе «Жизнь плачевну-ту провожаю» появляются образ смерти с косой, которая не щадит ни бедных, ни богатых, и связанное с этим образом вполне пантеистическое уподобление человека траве («Скоро в землю приклонимся, как посохая трава»).
Духовные стихи, как это было в традиции, по-прежнему выражают ряд религиозных догм, запретов и рекомендаций. С другой стороны, они в своеобразной художественной форме выражают сумму жизненных ценностей. Религиозная тема в них нередко сводится уже не к идее беззаветного служения Богу и к борьбе с искушениями, а к мысли о необходимости выполнять
дело Христа, идя путем земным, принимая также и земные ценности.
* * *
1. Жаворонок С. И. Лирическая формула в традиции и тексте // Культурно-исторический диалог. СПб., 1993.
2. Поздеева. И.В. Книга - личность - община - инструменты воспроизводства традиционной культуры // Старообрядческий мир Волго-Камья. Проблемы комплексного изучения: Материалы науч. конф. Пермь, 2001.
Поступила в редакцию 04.03.08
I.A. Podjukov
Stylistic features of modern Sacred poetry in Kama region
The peculiarity of sacred verse in Prikamje tradition is considered from the point of view religious ideology and national-artistic way of understanding of Christian dogmas.
Подюков Иван Алексеевич
ГОУВПО «Пермский государственный педагогический университет» 614600, Россия, г. Пермь, ГСП-372, ул. Сибирская, 24
