CC BY
150
МЕЖКУЛЬТУРНАЯ КОММУНИКАЦИЯ
УДК 820
В. К. Чернин, Д. Н. Жаткин
Стихотворения Альфреда Теннисона «Кракен» и «Слезы, бесполезные слезы...» в творческой интерпретации К. Д. Бальмонта*
В статье впервые осуществлен сопоставительный анализ стихотворений Альфреда Теннисона «Kraken» («Кракен», 1830), «Tears, Idle Tears...» («Слезы, бесконечные слезы.», опубл. в 1847 г.) и их русских переводов, выполненных в начале XX в. К.Д. Бальмонтом. К анализу также привлекаются созданные в 18801890-е гг. О. Кавелиной и М. Анненковой интерпретации «Tears, Idle Tears.», тематически перекликающиеся со стихотворением П.-Б.Шелли «Time Long Past» («Время, давно ушедшее», 1820). Анализ переводов мистически-ужасающего стихотворения «Кракен» и меланхоличной песни «Слезы, бесполезные слезы.», дополняя общую картину восприятия Теннисона Бальмонтом, представленную, прежде всего, переводами поэм «Плавание Мальдуна», «Лотофаги», «Улисс» и «Леди из Шалотта», способствует как отображению многообразия граней творчества Теннисона, так и уточнению представлений о художественных предпочтениях русского переводчика.
The article presents for the first time a comparative analysis of Alfred Tennyson's poems «Kraken» (1830) and «Tears, Idle Tears.» (published in 1847) and their Russian translations, created by K.D.Balmont at the beginning of the XX-th century. The analysis concerns interpretations of O.Kavelina and M.Annenkova, made in the 1880-1890-s and thematically close to P. B.Shelley’s poem «Time Long Past» (1820). The analysis of translations of the mystical and terrifying poem «Kraken» and melancholic song «Tears, Idle Tears.», making full the general picture of Balmont’s perception of Tennyson, represented first of all by translations of poems «The Voyage of Maeldune», «The Lotus-Eaters», «Ulysses» and «The Lady of Shalott», helps to show the variety of aspects of Tennyson’s creative work and to make understanding of literary preferences of the Russian translator more precise.
Ключевые слова: А. Теннисон, компаративистика, международные
литературные связи, история английского романтизма, художественный перевод, реминисценция, межкультурная коммуникация.
* Статья подготовлена по проекту НК-73(3)П «Проведение поисковых научноисследовательских работ по направлению «Филологические науки и искусствоведение» в рамках мероприятия 1.2.1. Программы», выполняемому в рамках мероприятия 1.2.1 «Проведение научных исследований научными группами под руководством докторов наук» направления 1 «Стимулирование закрепления молодежи в сфере науки, образования и высоких технологий» федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы.
Key words: A. Tennyson, comparative studies, international literary relations, History of English Romanticism, literary translation, reminiscence, intercultural communication.
Созданное Альфредом Теннисоном в начале его творческого пути стихотворение «Кракен» («Kraken», 1830) отличается какой-то особой внутренней зрелостью автора, проявившейся и в мастерском владении стихом, и в многообразии мотивов и образов, и в использовании впечатляющих художественных деталей. Центральным образом произведения стало мистическое морское чудовище гигантских размеров Кракен, о котором скандинавские и немецкие моряки слагали легенды, поводом для возникновения которых было нередкое нахождение выброшенными мертвыми на поверхность моря огромных глубоководных кальмаров. Очевидно, молодому Теннисону была хорошо знакома «Естественная история Норвегии» («Forste Forsog paa Norges naturlige Historie», 1752) Понтоппидана, в которой Кракен описывался как живой подводный остров, имевший множество рук-щупалец и составлявший окружностью полторы английских мили.
«Кракен» принадлежит к числу наиболее зловещих произведений, причем не только в творчестве Теннисона, но и в английской литературе в целом. Предложенное Теннисоном описание места обитания Кракена точно повторено в единственном переводе этого произведения на русский язык, выполненном в 1902 г. К.Д. Бальмонтом и увидевшем свет в «юбилейном сборнике в честь Николая Ильича Стороженко» «Под знаменем науки»: «Below the thunders of the upper deep; / Far far beneath in the abysmal sea» [11, с. 218] [Ниже шумов верхних слоев глубины, / Далеко-далеко ниже в бездонном море] -«Внизу, под громом верхней глубины, / Там, далеко, под пропастями моря» [2, с. 26]. Ощущение бездны, безмерной морской глубины, создаваемое посредством прямого указания на бездонность пучины, существенно усиливается и в оригинале, и в русском переводе при упоминаниях о практически полном отсутствии света: «faintest sunlights flee» [«самые робкие солнечные лучи мелькают»] - «еле зримые сиянья скользят»; «into the sickly light» [«в блеклом свете»] -«в мерцаньи тусклом». Бальмонт следует за английским оригиналом и в описании «непосягаемого никем» («uninvaded») сна Кракена, однако при этом акцентирует внимание на его спокойствии, «безбурности»: «His ancient, dreamless, uninvaded sleep / The Kraken sleepeth...» [11, с. 218] [Своим древним, без снов, непосягаемым никем сном / Спит Кракен.] - «Издревле, чуждым снов, безбурным сном / Спит Кракен.» [2, с. 26].
Используя громоздкие витиеватые фразы, Теннисон создает впечатление громадного веса и гигантского размера Кракена, при этом полностью избегая каких-либо определений, напрямую указывающих на огромность чудовища. Впечатление о Кракене дополняют, казалось бы, незначительные, но вместе с тем яркие нюансы, в частности, употребление монстром в пищу «громадных червей океана» («huge seaworms»), его способность всплыть однажды «с громким воплем» («in roaring»). Создаваемая Теннисоном зримая картина присутствия многочисленных моллюсков, губок, полипов, живущих рядом с Кракеном («.above him swell / Huge sponges of millennial growth and height; / <.> / Unnumber’d and enormous polypi / Winnow with giant fins the slumbering green» [11, с. 218] [.над ним раздуваются / Огромные губки тысячелетнего возраста и высоты; / <.> / Бесчисленные и громадные полипы / Отвеивают гигантскими плавниками дремлющую зелень]), несколько трансформирована Бальмонтом за счет восприятия «тысячелетней <.> вышины» губок как «грозной» и некоего очеловечивания полипов, имеющих вместо «гигантских плавников» (giant fins») «гигантские руки»: «Над ним растут
огромнейшие губки / Тысячелетней грозной вышины; / <.> / Чудовища-полипы, без числа, / Гигантскими руками навевают / Зеленый цвет дремотствующих вод » [2, с. 26]. Теннисон отмечает, что только близость Судного Дня способна заставить Кракена, эту тучную ленивую массу, пробудиться от сна («Until the latter fire shall heat the deep» [11, с. 218] [Пока последний огонь не накалит бездну]), всплыть, чтобы затем погибнуть; Бальмонт проводит ту же мысль, оживляя очистительный огонь Судного Дня и говоря о его раскаленном дыхании («Пока огонь последний бездны моря / Не раскалит дыханьем.» [2, с. 26]).
Стихотворение Теннисона «Слезы, бесполезные слезы.» («Tears, Idle Tears.»), являющееся самодостаточным фрагментом поэмы «Принцесса» («The Princess», опубл. в 1847 г.), повествующей о принцессе Иде, решившей отказаться от брака и основать женский колледж, представляет собой лирическую песню одной из девушек из окружения принцессы, исполненную после вечерней прогулки у разбитого шатра. Несмотря на обращенную к воспитанницам просьбу принцессы развлечь собравшихся музыкой, девушка неожиданно для всех спела песню, проникнутую грустью, тоскливым ощущением бесполезного растрачивания молодости, проходящей в колледже, в стороне от любовных наслаждений и семейного счастья.
В своем переводе, известном под названием «Слезы», Бальмонт опускает в первом стихе относящийся к «слезам» эпитет «бесполезные» («idle»), тем самым отчасти смягчая ощущение бесцельности существования, выраженное в пустых слезах об ушедших днях: «Tears, idle tears, I know not what they mean» [11, с. 136] [Слезы, бесполезные слезы, я не знаю, что они значат] - «О слезы,
слезы, что в вас, я не знаю» [11, с. 356]. Если для Теннисона важно отметить, что слезы рождаются в человеческом сердце и только потом подступают к глазам («Rise in the heart, and gather to the eyes» [11, с. 136]), то для русского переводчика это не существенно, упоминания о сердце и глазах оказываются в одном ряду однородных членов: «Вы к сердцу подступаете, к глазам» [11, с. 356]. Упоминание о «счастливых осенних полях» («happy Autumn-fields») заменено Бальмонтом на семантически близкое сочетание «желтеющие нивы», которое, впрочем, не до конца раскрывает подтекст теннисоновской песни, поскольку утрачивается значимая для оригинала лексема «autumn» («осень»), конкретно называющая время года, ассоциирующееся в сознании поэта со слезами. Для Теннисона осень является не только символом, но и реальностью, поскольку, с его же слов, поэма и - конкретно - входящий в ее состав песенный фрагмент создавались «золотой осенью в Тинтернском аббатстве» [см.: 11, с. 451]. В то же время для Бальмонта «желтеющие нивы» - не столько осень, сколько призрак ушедших дней («Глядящим на желтеющие нивы, / На призрак дней, которых больше нет» [11, с. 356]), что не соответствует оригиналу, в котором явственно проступает противопоставление счастливых осенних полей ушедшим веселым дням: «In looking on the happy Autumn-fields, / And thinking of the days that are no more» [11, с. 136] [Когда смотришь на счастливые Осенние поля, / И когда думаешь о днях, которых нет больше].
Теннисон сравнивает слезы с тем первым лучом на парусе корабля, что способен возвратить из загробного мира друзей, надежда на встречу с которыми, казалось, уже навсегда потеряна, и при этом использует жесткое слово «underworld» («преисподняя»): «Fresh as the first beam glittering on a sail, / That brings our friends up from the underworld» [11, с. 136] [Свежие, как первый луч, блестящий на парусе корабля, / Что приносит наших друзей из преисподней]. Перевод Бальмонта существенно мягче («Вы свежи, словно первый луч, что глянул / На корабле, любимых нам вернувшем» [11, с. 356]), однако при этом вполне оправдан, особенно с учетом последующих лирических размышлений о последнем луче на парусе корабля, уносящем за горизонт все, что человек любил в земной жизни: «Sad as the last which reddens over one / That sinks with all we love below the verge» [11, с. 136] [Грустные, как последний, алеющий на парусе корабля, / Что тонет со всем, что мы любим, за краем] - «Вы грустны, как последний луч, вдали, / На корабле, увлекшем наше счастье» [11, с. 356]. Бальмонт заменяет условное «all we love» («все, что мы любим») абстрактным существительным «счастье», отчетливо раскрывающим суть тех чаяний и устремлений, которые утрачены вместе с последним солнечным лучом.
Теннисон говорит о «самой ранней песне» («earliest pipe») птиц, символизирующей начало дня, приносящей боль человеку, который
хочет слышать и ощущать окружающую жизнь, но понимает, что дни сочтены: «The earliest pipe of half-awaken’d birds / To dying ears...» [11, с. 136] [Самая ранняя песня полупроснувшихся птиц / Для слуха умирающего.]; в своем переводе Бальмонт, отклоняясь от оригинала, рассуждает о «крике сонных птиц», воспринимаемом «гаснущим слухом», и тем самым несколько изменяет как саму описываемую картину, так и эмоциональное впечатление от нее: «Крик сонных птиц, сквозь сон поющих песню / Для гаснущего слуха» [11, с. 356]. Образ горящего окна, возникающий в сознании умирающего и становящийся символом последней надежды, подобен у Теннисона мерцающему квадрату («glimmering square»): «...when unto dying eyes / The casement slowly grows a glimmering square» [11, с. 136] [.когда взору умирающего / Окно медленно вырастает мерцающим квадратом]. Бальмонт не сохраняет теннисоновского сравнения: «.когда / Горит окно для гаснущего взора» [11, с. 356].
В заключительных стихах русского перевода полностью опущены размышления Теннисона о поцелуях, принадлежащих умершим любимым («Dear as remember’d kisses after death» [11, с. 136] [Дорогие, как вспоминаемые поцелуи после смерти]); напротив, мысль о поцелуях, возникающих в человеческом воображении, максимально развернута Бальмонтом, который, однако, внес упоминание о «чуждых <.> устах» (вместо «оп lips that are for» [на губах, что для других]), тем самым дополнив мотив несбыточного желания оттенком некоей неприемлемости: «.sweet as those by hopeless fancy feign’d / On lips that are for others.» [11, с. 136] [.сладкие, как те, что безнадежная фантазия воображает / На губах, что для других.] - «.сладость ласк, что мыслим мы с тоскою / На чуждых нам устах» [11, с. 356]. Теннисон находит предельно точное определение ушедшим дням -«Death in Life» («Смерть в Жизни»), показывающее, что они, с одной стороны, являются частью жизни, а с другой - безвозвратно потеряны, навсегда остались в прошлом.
В 1880-1890-е гг. были созданы еще два произведения на мотив теннисоновского стихотворения «Слезы, бесполезные слезы.» («Tears, Idle Tears.») - «Зорька ль на небе пылает.» (1880) О. Кавелиной и «Вижу ль на небе полоску зари золотую.» (1894) М. Анненковой. Образы обоих стихотворений, состоящих из трех строф по пять стихов каждая, очень близки, что позволяет предполагать знакомство М. Анненковой с более ранним текстом О. Кавелиной, ср.: «Зорька ль на небе пылает, / Рожь ли шумит золотая» [4, с. 215] -«Вижу ль на небе полоску зари золотую, / Тихий ли шепот колосьев до слуха коснется» [1, с. 284]; «Красное ль солнце садится, / Море ль кипит голубое» [4, с. 215] - «Солнца ль закат прихотливо в лучах разольется, / Волны ль со стоном и ревом бушуют морские» [1, с. 284]; «Краше любимой могилы - / Минувшие дни!» [4, с. 215] - «Дороги мне, как былинка с могилы заветной, / Те невозвратные дни!» [1, с. 284].
Особенностями построения произведения О. Кавелиной и М. Анненковой близки аналогичному теннисоновскому по тематике стихотворению П.-Б.Шелли «Time Long Past» («Время давно ушедшее», 1820), однако характерный рефрен Кавелиной «Минувшие дни» [4, с. 215], повторяющийся в конце каждой из трех строф, и подобные ему варианты заключительных стихов строф у Анненковой («Юности светлые дни» [1, с. 284]; «Вспомнив минувшие дни» [1, с. 284]; «Те невозвратные дни!» [1, с. 284]) созвучны повтору в последнем стихе каждой из четырех строф «Tears, Idle Tears.» Теннисона - «...the days that are no more» [11, с. 136] [.дни, которых нет больше], - и это служит доказательством того, что первоисточником для Кавелиной и Анненковой послужила именно теннисоновская песня. У Шелли шесть раз (дважды в каждой строфе) повторяется с некоторыми вариациями оборот «is (was/of/that/for/from) Time long past» («время давно ушедшее»), однако при этом возникают совсем иные образы - давно ушедшее время сравнивается с призраком умершего близкого друга («Like the ghost of a dear friend dead» [10, p. 143] [Как призрак дорогого друга умершего]) и трупом любимого ребенка: «’Tis like a child’s beloved corse» [10, p. 143] [Как ребенка любимого труп]. Впоследствии стихотворение Шелли было переведено Бальмонтом, который, публикуя свой перевод под заголовком «Минувшие дни», акцентировал внимание на точности передачи образного строя: «Как тень дорогая умершего друга, / Минувшие дни» [9, с. 141]; «Как смутные призраки, с лаской тревожной / Приходят к нам прошлого дни» [9, с. 141]; «Как сны золотые пленительной ночи, / Минувшие дни» [9, с. 141]; «Как солнечный свет после мрака ненастья, / Нам дороги прошлые дни» [9, с. 141]; «Приходите к нам из пучины забвенья, / Минувшие дни» [9, с. 142]; «И как мы над трупом ребенка рыдаем, / <.> / Погибшие прошлые дни!» [9, с. 142].
К.И. Чуковский заявлял, что «Бальмонт как переводчик - это оскорбление для тех, кого он переводит, для По, для Шелли, для Уайльда» [цит. по: 5, с. 683]. В своей книге «Высокое искусство» он подверг бальмонтовские интерпретации стихотворений Шелли пристрастно-критическому анализу, заметив, что в них присутствует полу-Шелли, полу-Бальмонт, некий Шельмонт [8, с. 6-7]. И все же Бальмонт, обладая даром проникать в чужую культуру и необыкновенной творческой энергией, создал превосходные переводы, без которых трудно представить Серебряный век русской поэзии. По наблюдению В. Орлова, «хорошее знание многих языков, большие лингвистические способности и основательная филологическая эрудиция позволили Бальмонту широко развернуть переводческую деятельность», охватившую собой «и Запад и Восток, и глубокую древность и новое время» [6, с. 68]. Среди высоких оценок переводческой деятельности Бальмонта выделяется суждение Б.Л. Пастернака, признававшего, что «русский Шелли был и остается
и ^ и ^ и ^ и
трехтомный бальмонтовский», что этот «труд был находкой, подобной открытиям Жуковского», и потому пренебрежение, высказываемое ему отдельными критиками, «зиждется на недоразумении»: «Обработка Шелли совпала с молодыми и творческими годами Бальмонта, когда его свежее своеобразие еще не было опорочено будущей водянистой искусственностью» [7, с. 18]. Также сохранилось суждение А.А. Блока, отмечавшего неординарные качества Бальмонта как переводчика еще одного великого англоязычного писателя -Эдгара По: «Эдгар По требует переводчика, близкого его душе, непременно поэта, очень чуткого к музыке слов и к стилю. Перевод Бальмонта удовлетворяет этим требованиям, кажется, впервые» [3, V, с. 618].
Определенный итог своей работы по переводу произведений Теннисона Бальмонт подвел в написанной им в 1908 г. статье «Завет воли», в которой внимание акцентировано на характерной теннисоновской теме безысходности души человека, на мыслях о романтическом бегстве от суровой реальности к идеалам прекрасного. Интерпретации мистически-ужасающего стихотворения «Кракен» и меланхоличной песни «Слезы, бесполезные слезы.», дополняя общую картину восприятия Теннисона Бальмонтом, представленную, прежде всего, переводами поэм «Плавание Мальдуна», «Лотофаги», «Улисс» и «Леди из Шалотта», способствовали как отражению многообразия граней творчества Теннисона, так и уточнению представлений о художественных предпочтениях русского переводчика.
Список литературы
1. Анненкова М. «Вижу ль на небе полоску зари золотую..». На мотив из Теннисона // Наблюдатель. - 1894. - № 3. - С. 284.
2. Бальмонт К.Д. Кракен // Под знаменем науки: Юбилейный сборник в честь Николая Ильича Стороженко. - М.: тип. А.Ф. Пантелеева, 1902. - С. 26.
3. Блок А.А. Собрание сочинений: в 8 т. - М.; Л.: ГИХЛ, 1962.
4. Кавелина О. «Зорька ль на небе пылает.» // Нива. - 1880. - № 11. -С. 215.
5. Макогоненко Д.Г. Кальдерон в переводе Бальмонта. Тексты и сценические судьбы // Кальдерон П. Драмы: в 2 кн. - М.: Худ. лит-ра, 1989. - Кн. II. - С. 671690.
6. Орлов В.Н. Бальмонт. Жизнь и поэзия // Бальмонт К.Д. Стихотворения. - 2е изд. - Л.: Сов. писатель, 1969. - С. 5-70.
7. Пастернак Б.Л. Заметки переводчика // Литературная Россия. - 1965. - № 13. - С. 18.
8. Чуковский К.И. Высокое искусство. - М.: Худ. лит-ра, 1968.
9. Шелли П.-Б. Минувшие дни / пер. с англ. К.Д.Бальмонта // Шелли П.-Б.
Великий Дух: Стихотворения. - М.: Азимут, 1998. - С. 141-142.
10. Shelley P.B. The Golden Treasury. - London: Picador, 1875.
11. Tennyson A. The Lady of Shalott and Other Poems / Теннисон А.
Волшебница Шалотт и другие стихотворения. - М.: Текст, 2007.
