CC BY
196
И.А. Киселева
СТИХОТВОРЕНИЕ ЛЕРМОНТОВА «ПАРУС»: ПОЭЗИЯ ДУХОВНОЙ ПЕРСПЕКТИВЫ
В поэзии Лермонтова поражает прежде всего духовная энергия, которая оказывается более притягательной, чем возможное грамматическое совершенство и изящество речи. Для раннего Лермонтова характерна непримиримость и вызов, стремление к борьбе и поиск истины. 1837 год вносит в жизнь и поэзию Лермонтова чувство смирения И истинное чувствование благодати, которое и есть узрение Господа.
В пейзажно-символическом стихотворении 1832 г. «Парус» романтический образ, связанный с категориями свободы, одиночества, странничества, обладает и характерной для романтизма религиозно-мистической аурой. В миропонимании христианства Церковь есть корабль, плывущий во Вселенной, тогда как апостольство, исповед-ничесгво Благой Вести, сопоставимо с ролью парусов Священного Корабля. Архитектурный облик православного собора вызывает подобные ассоциации. Над главными срединными четырьмя столбами православного храма, на углах, в парусах, изображаются евангелисты (или херувимы), что в представлении, например, святителя Иринея Лионского сопоставимы с четырьмя ветрами. Сами золотые купола своим цветом и луковичной формой уподобляются огненным языкам, в виде которых Дух Святой сходил на апостолов. Старший современник Лермонтова, преподобный Серафим Саровский, напоминает, что в «день Пятидесятницы торжественно ниспослал Он им (апостолам) Духа Святого в дыхании бурне»1. Лермонтовский парус
«просит бури, // Как будто в бурях есть покой!». В буре в день Пятидесятницы действительно явлен покой, ибо послан Дух Утешитель. И христианский храм есть покой Духа Святого.
Важен образ Церкви-корабля и для романтической литературы. Так, Новалис в «Гимнах к ночи» представляет такую картину:
Из Царства Света вниз, во мрак! Иная жизнь в могиле. Печаль в разлуке — добрый знак: Счастливые отплыли Мы в тесном нашем челноке, Небесный берег вдалеке2.
Плавание на корабле мыслится как метафора богопознания. Еще аттические трагики сравнивали жизнь с плаванием. Т.А. Миллер, анализируя образ моря в письмах каппадокийцев, пишет, что ««море» Златоуста несколько похоже на «море» Василия. Его характерная черта - это одновременное соединение бури и тишины, зла и его преодоления. Оно требует от плывущих по нему неусыпной бодрости и одновременно обещает им награду»3. Святые Отцы преодоление страстей связывают с плаваньем в бурном море. Подобная мысль есть и уН.М. Языкова в стихотворении «Пловец» (1830):
Смело, братья! Туча грянет, Закипит громада волн, Выше вал сердитый станет, Глубже бездна упадет!...
Там, за далью непогоды Есть блаженная страна...4
В стихотворении «Пловец» (1812) В.А. Жуковского так же мотив обретения блаженства, рая связан с преодолением бурного моря: Все оделось черной мглою; Вскалыхалися валы; Бездны в мраке предо мною; Вкруг ужасные скалы. «Нет надежды на спасенье!» —
Я роптал, уныв душой... О, безумец: Провиденье Было тайный кормщик твой.
Мощный вел меня хранитель.
Вдруг — все тихо! Мрак исчез;
Вижу райскую обитель...
В ней трех ангелов небес5.
Но если Жуковскому райская страна открывается через преодоление бури, то'Лермонтов в самой буре пытается обрести покой. В стихотворении Лермонтова «Крест на скале» (1830) достижение вершины горы и спасительного Креста соответствует тому внутреннему чувству, которое поэт выразил словами: «И с бурею братом назвался бы я».
Литературная жизнь 30-х годов философски осмысляет феномен стихии. Так, Ф. Глинка в стихотворении 1831 г. «Гром», описывая это небесное явление, размышляет:
Где зарождаются сии кипящи громы?
Где бурь и непогод таинственные домы ?..
— Зачем нам тайны познавать
И, мыслями волнуясь, утомляться?
Не лучше ли, во всем встречая благодать,
Жить просто и всему по-детски удивляться!..6
Проявление вольной стихии связано в поэтическом сознании Глинки с ощущением Божьей благодати в мире. Восприятие Глинки в этом тексте сродни детскому мироощущению, благодать встречает он «во всем», и в покое, и в напряжении. Для него благодатным было бы и ощущение лермонтовского паруса, когда «Под ним струя, светлей лазури, / Над ним луч солнца золотой». Лермонтов же это состояние гармонии не может отождествить с блаженством, так как оно для него внешне. Его душа не готова к восприятию благодати в гармонии мира. Рай для Лермонтова определяется внутренним состоянием, сердечным чувством.
Стихотворение Тютчева «Цицерон» (1829(?)) начинается со следующих строк:
Оратор римский говорил Средь бурь гражданских и тревоги: «Я поздно встал и на дороге Застигнут ночью Рима был!»7.
Далее в тексте провозглашается блаженство того, «кто посетил сей мир в его минуты роковые». В «Деннице» за 1831 г. сразу же за этим текстом следуют «Зимние карикатуры» князя Вяземского, где заострен момент плутания души:
Пойдешь вперед, поищешь сбоку, Все глушь, все снег да мерзлый пар, И Божий мир стая снежный шар, Где как ни шаришь, все без проку
Метельная ночь, буря, мыслится как проявление демонических сил. Но вслед за «Зимними карикатурами» напечатано стихотворение Тютчева «Успокоение». Тютчевские тексты как бы берут в кольцо вариации Вяземского, за счет чего не создается впечатлении безысходности от чтения альманаха и, в частности, тяжелых текстов Вяземского. И если собственно в «Зимних карикатурах» не светится божественный луч, то в диалоге Вяземский реализует себя и в положительном плане. Человеку необходимо пройти, пережить действие стихии в собственной душе, необходимо очистить душу страданием, понять присутствие смерти в этой жизни, чтобы выйти к новым высотам духа. Тютчев провозглашает:
Гроза прошла...
И радуга концом дуги своей В зеленые вершины уперлася!..9.
Как после Ноева потопа явилась радуга в знак мира между Богом и человеком, так и в тютчевском произведении образ радуги указывает на явление Божьей милости, благодати. «Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была знамением завета между Мною и между землею» (Быт.9,13), - таковы слова Господа. В романтической традиции это наполнение символа радуги актуально. Например, гётевский Фауст
полагает, что «мир весь радуется радуге». Радость же есть одна из ведущих эмоций христианской культуры. «...Я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям...» (Лк. 2, 10), такова весть ангела пастухам о рождении Божественного Младенца. «Радуйся, Благодатная! Господь с тобою» (Лк. 1, 28), - обращается Архангел Гавриил к Деве Марии. Радуга есть и символ Богоматери, и знак семи даров Святого Духа. Радость связана с приближением Царства Небесного, ибо она есть Его эмоциональная доминанта. Прот. Владислав Свешников дает такое определение: «Радость представляет собой довольство и гармонию внутренних сил личности...»10. В «Деннице» за 1830 г. Глинка в прозаической зарисовке «Очищенное золото» в аллегорической форме показывает становление человеческой души, проходящей, как и золото, «горнило очищений». Красочность стихотворения «Когда волнуется желтеющая нива...» есть, таким образом, знак внутреннего покоя поэта, связанного с определенностью его личности. В лермонтовском «Парусе» лирического героя не удовлетворяет гармоничность моря и гармония мира, когда «Под ним струя светлей лазури, // Над ним луч солнца золотой». Парус ищет состояния надмир-ного, чудесного, когда «в буре есть покой», состояния пребывания в чистом свете, тогда как, по И.В. Гёте, например, цвет есть свет, ограниченный тьмой, и «первоначальные цвета (протофеномены) суть желтый, ближайший к свету цвет, и синий, ближайший к тьме»11.
Святитель Григорий Палама пишет, что первая тайна Креста заключается в «бежании от мира», «когда украсим и очистим нашего внутреннего человека, изыскивая скрытое в нас самих божественное сокровище и вновь рассматривая находящееся нас внутри Царствие Божие, тогда мы распинаем себя миру и страстям. Ибо некая теплота приходит на сердце от таких мыслей, которая как мух изгоняет злые помыслы и производит духовное умиротворение и утешение в душе и подает освящение тела»12. Именно «бежанием мира» отличается поэзия Лермонтова («Из городов бежал я, нищий» («Пророк» (1841))), и мотив странничества и одиночества является верхним пластом смысловой наполненности лермонтовского «Паруса». В.Г. Маранцман отмечал, что композиционно стихотворение выдерживает расстояние между субъектом и объектом, «давая в первых двух строках каждой строфы меняющуюся картину мира и паруса в нем, а в двух последних - реакцию поэта, который и пытается разгадать тайну судьбы паруса, и сочувствует ему, и оценивает выбранный им путь».13 Лири-
ческий поэт пытается осмыслить свое предназначение, особенность своего пути. Но здесь скорее следует говорить не о том, что «парус -не безусловное alter ego поэта» (Маранцман), но о самоанализе, объективизации своего внутреннего «Я». В этом высшем состоянии самопознания, которое имеет оттенок исповедальности, человек и восходит к Богу, соотносит свое существование с божественной реальностью.
В беседе «О молитве и чистоте сердца» святитель Григорий Па-лама размышляет: «Когда единичный ум бывает тройственным, тогда он соединяется с Богоначальною Тройческою единицей. Бывает же единичный ум тройственным, пребывая <...> в возвращении к себе самому и в восхождении чрез себя к Богу»14. Современная исследовательница Семаева пишет, что «это круговое движение ума означает, что человек совершает прорыв из себя навстречу Богу, и этот прорыв не интеллектуальный, не следствие земной мудрости, а в этом «выходе» из себя человек участвует во всей целостности, восстановленной трудами ума и сердца. СЛ. Франк называет это - «путь умственного кружения вокруг безусловно непостижимого»»15. Начинается «кружение» с ощущения непостижимости Бога в мире, с духовного витания «над всеми противоположностями» (Франк). В стихотворении «Парус» Лермонтов и реализует идею выхода, в частности, из цветовых противоположностей мира. В принципе, все стихотворение «Парус» строится на антиномиях романтической эстетики. М.М. Гиршман перечисляет их: ««буря» и покой», «далекая страна» и «родной край», движение к чему-то и от чего-то, обретения и потери...»»16. Семаева утверждает, что «из этого чувства «инаковосги» рождается противоположное ощущение глубочайшего внутреннего сходства с Божеством. Это сходство между символом и тем, что он символизирует, просвечивание непостижимого в конкретном облике всех явлений и сторон бытия. Чувство инородности рождает ощущение присутствия Божества во всем, таинственного сходства с ним всего. Все сущее оказывается символом Божества...»1'. Подобный момент мы видим в стихотворении Лермонтова «Когда волнуется желтеющая нива...» (1837), энергетическим центром которого является мотив узрения Бога:
Тогда смиряется души моей тревога, Тогда расходятся морщины на челе, —
И счастье я могу постигнуть на земле, И в небесах я вижу Бога... 18
В Нагорной проповеди Иисус Христос говорит «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 6, 8). Сердце, являясь средоточием личности, сокровищницей духа, вмещает в себя и страсти по своему сродству со стихийностью. И только очищенному посредством трагизма и страданий от страстей сердцу открывается божественное видение. В стихотворении «Когда волнуется желтеющая нива...» перед нами вариант стихии, в которой нет смерти (сопоставление бескрайних степей с бесконечным пространством моря вполне традиционно), более того, которая есть сама жизнь. Выражаясь словами Новалиса, это картина, когда «земля впитает небеса». Стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива...» созвучно гимну Новалиса «Где Ты, целитель всех миров?..» (1800):
Нам, детям влюбчивой земли, Свой теплый дух Ты ниспошли...
Сначала гром, потом роса: . Земля впитает небеса.
Спаситель — радость наших глаз, При этом Сам Спаситель в нас; Он в каждом трепетном цветке, Который цел в его венке. Вот наше солнце, вот звезда, Ключ, где живая бьет вода; В травинке и в морской вшне Младенца лик сияет мне19.
Новалис видит в творении Творца, Лермонтов, постигая красоту творения, в «небесах» видит Бога Новалису видится в «каждом предмете подвиг Его», приносящего «вечную жертву». У Лермонтова эта идея дается в образном строе стихотворения. А.Р. Небольсин пишет об эстетико-символическом восприятии Евхаристии: «Значение золота и позолоты связано с Евхаристией. Евхаристия предполагает гамму красок. Честная кровь Господня - багровая, а виноград - серо-
вато-лиловый. Тело Господне - это освященный хлеб, его вторичный цвет золотого зерна тоже серовато-лиловый, особенно стебель, поэтому поле и отливает пурпурной волной»20. В лермонтовском тексте также на этой цветовой гамме держится образный строй стихотворения. Серовато-лиловый - это тон, который сродни малиновому, который также имеет общее и с пурпурным (для его получения, так же, как для лилового, нужны красный и синий цвета, только в несколько иной пропорции) «серебристый ландыш» усиливает сродство гаммы. Лермонтов и прямо говорит о спеющей ниве хлебов.
С.А. Ломинадзе, анализируя стихотворение «Когда волнуется желтеющая нива...», писал, что «светлые минуты» непосредственно изображены, они живописуются» в стихотворении, картина, созданная здесь Лермонтовым, «словно бы залита солнечным светом»21. Золото - это чистый свет, в котором нет «никакой тьмы», образ рая.
« Когда Христос совершил досгопоклоняемое свое домостроительство, - пишет преподобный Ефрем Сирин, - Он послал им Духа Утешителя, Который очистил и усовершил ум их и действенно умертвил внутри их ветхого страстного человека, и действенно оживотворил в них человека нового духовного»22. Воплощенным же домостроительством Божиим в святоотеческой традиции называется и Бо-жия Матерь. Тем же 1837 г. отмечено и создание одной из лучших стихотворных молитв Лермонтова, начинающейся со строк «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою...».
П.А. Флоренский в своих размышлениях пишет о том, что икона «пробуждает в сознании духовное видение: у того, кто ярко и сознательно созерцал это видение, это новое, вторичное видение, посредством иконы, само ярко и сознательно»23. Флоренский говорит о том, что в творчестве Лермонтова мы можем видеть, как «икона оживает и делает свое дело - свидетельство о горнем мире». Он полагает, что стихотворение «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою...» «возникло в тревожной и мятущейся душе Лермонтова», как такое откровение Богородичной иконы24. Тем самым исследователь признает положительный духовно-созерцательный опыт Лермонтова, который отмечал у него и И.А. Ильин. Это духовное видение истинного Иерусалима говорит, прежде всего, о богоустремленности творчества Лермонтова.
1 Беседа старца Серафима с Н.А.Мотовиловым о цели христианской жизни // Преподобный Серафим Саровский в воспоминаниях современников. С. 364 - 365.
2 Новалис. Гимны к ночи. М., 1996. С.36.
3 Миллер Т.А. Образы моря в письмах каппадоккйцев и Иоанна Златоуста (Опыт сопоставительного анализа) //Античность и современность. М., 1972.
4 Цит. по: Денница- Альманах на 1830, 1831, 1834 годы, изданный М. Максимовичем. М., 1999. С.58.
5 Жуковский В.А. Сочинения. М., 1997. С.58. е Цит. по: Денница. С.217.
7 Цит. по: Денница. С. 175.
8 Там же. 183. 'Тамже. С. 185.
10 Прог. В.Свешников. Этика христианской жизни. М., 2000. С. 142.
11 Цит. по: Свасьян К. Философское мировоззрение Гете. Ереван, 1983. С.39.
12 Беседы (омилии) Святителя Григория Паламы. М., 1993. 4.1. С.107.
13 Маранцман В.Г. «Парус» //Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 366.
14 Беседы (омилии) Святителя Григория Паламы. Ч. 1. С. 124.
15 Семаева И.И. Традиции исихазма в русской религиозной философии первой половины XX века. М„ 1993. С.146.
" Гиршман М.М. «Парус»//Лермонтовская энциклопедия. С.367.
17 Семаева И.И. Указ. соч . С.87.
18 Лермонтов М.Ю. Собр. Соч.: в 4 тт. Т. 1С. 14.
" Новалис. Духовные песни // Новалис. Гимны к ночи. С. 145.
20 Небольсин А.Р. О золоте. М., 1995. С.5.
21 Ломинадзе С.А. Диалог с небом. 1837 год / Классики и современники. М., 1989. С. 229.
22 Добротсшюбие. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1992. Т.1.С.742.
25 Флоренский ПА Иконостас //Флоренский П.А. Имена. М., 1996. С.364. 24 Там же. С.397.
