CC BY
40
УДК 323
В.В. Ильин, А.Г. Билалова, С.О. Рамазанов* СТАТУСНЫЕ МЕТАМОРФОЗЫ РОССИЙСКОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
Статья посвящена оценке динамики отечественных социально-политических реалий, вызванных трансформацией национальной государственности в настоящее время.
Ключевые слова: этатизм, народная демократия, трансформация институтов.
В глубинах национального бытия сложился политарный порядок выживания, для которого характерны централизм, дирижизм, этатизм. Говоря кратко, базис отечественной идентичности — сильная, проникающая государственность, в агрессивной, конфликтогенной среде обеспечивающая преимущества существования. Заметные вехи на стезе ее упрочения — эпопеи Ивана IV, Петра I, Екатерины II, Сталина, подчинявших социальное устроение наращиванию ресурсов государства.
Между тем невыверенная этатизация чревата издержками в виде наступления на народ, подавления лица, торпедирования инициативы. Камнем преткновения, органичным пределом притязаний государственной машины является обновление жизнеподдерживающих процессов, инновационность. Социалистический советский этатизм не соединял «преимущества» первой фазы коммунизма с достижениями НТР; постсоциалистический олигархический этатизм не менее контрпродуктивен в соединении «преимуществ» либеральной демократии с эффектами новейших технологий.
В чем причина? В грандиозных, неуклюжих скрепах, препятствующих развязыванию свободы снизу. Государственная организация не оперативна, не мобильна; ее бюрократическая консервативность, осмотрительность — залог генерации взвешенных, но запаздывающих решений, блокирующих развертывание инициирующих починов. Этатизация, следовательно, представляет плотину на пути прогресса.
Применительно к России возникает цивилизационный парадокс: в конкуренции народов страна не обходится без этатизации, но этатизация препятствует эффективной конкуренции страны с другими народами. Перспектива снятия этого парадокса — фронтальная демократизация России, развитие институтов гражданского общества. Верно, Россия становилась в истории как сильное госу-
дарство. И ее нужно возрождать именно в этом качестве. С тем лишь отличием, что она должна функционировать как государство не для себя, но для народа. Механизм этот вполне отработан. Имеются в виду порядки открытого инициативного социума, где государственная составляющая уравнена свободным действием свободных лиц через заявительное проведение интересов.
С некоторой долей осторожного оптимизма возможно констатировать первые робкие шаги власти по адекватной трансформации институтов. В качестве паллиативов учреждены Общественная палата, Совет по коррупции, сделаны долгожданные реверансы в сторону малого бизнеса. Если ранее наши реалии отображались фигурой «стабильная неустойчивость», описываемой языком социальной хаосологии, то теперь с точностью до наоборот — легализуется формула «неустойчивая стабильность». Стабильность — результат сверхцентрализма, авторитаризма власти, выстраивающей самодостаточные вертикали. Неустойчивость — результат негибкости власти вследствие причин тождественных.
Долгое время подобная ситуация не поддерживается. Причина — высочайшая вероятность вырождения власти в отсутствие гражданских противовесов. Любое столкновение внутри элиты (сшибка тех же «либералов» и «силовиков») чревато обвальной деградацией управления. И это на фоне острейших, тяжелейших провалов, таких, как
— отсутствие механизма политической конкуренции (и нижняя, и верхняя палаты Федерального Собрания — технические органы, народ не представляющие);
— глубочайший кризис сельского хозяйства, 65 % продукции которого ввозится;
— опасная структура капитала (приток портфельных, отток прямых инвестиций);
* © Ильин В.В., Билалова А.Г., Рамазанов С.О, 2012
Ильин Виктор Васильевич (vvilin@yandex.ru), кафедра философии Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова, 119991, Российская Федерация, г. Москва, ГСП-1, Ленинские горы, 1.
Билалова Альбина Гаязовна, кафедра философии Камской государственной инженерно-экономической академии, 423810, Республика Татарстан, г. Набережные Челны, проспект Мира, 68/19.
Рамазанов Сираждин Омарович (ramazanov@yandex.ru), кафедра философии и социологии Российского государственного аграрного университета — Московской сельскохозяйственной академии имени К. А. Тимирязева, 127550, Российская Федерация, г. Москва, ул. Тимирязевская, 49.
— узость товарного предложения (монополизм рынка, гипертрофия импорта);
— неуточненность приоритетов развития;
— нечувствительное к запросам потребителя недиверсифицированное хозяйство (в сбалансированной экономике рост спроса влечет рост предложения; у нас — в дефицитной обстановке константен рост цен);
— неотлаженная налоговая политика (единая ставка 13 % для неимущих и олигархов);
— кричащая асимметрия в развитии центра и окраин;
— разлаженность механизмов стимулирования предпринимательства;
— техническая отсталость (упадок машиностроительного ядра саморазвития);
— сверхэксплуатация трудящихся (неплатежеспособность населения);
— неиспользование доходов для расширения производства;
— коррупционность, некомпетентность администрирования.
С концентрацией власти утрачиваются ее кондиции, в обществе аккумулируется недовольство, возрастает протестный потенциал поведения. Где выход? В отлаженной государственной политике, предусматривающей проведение превентивных реформ.
В настоящий момент обнажились тупики собственно хозяйственного обновления экономики, во многом оно зависит от принципиальных общеполитических решений: можно ли жертвовать национальным сельским хозяйством, интересами товаропроизводителей, ОПК и т. д. Следовательно, перспектива экономических реформ всецело зависит от реформ политических. Однако политическое реформирование в силу косности, самонадеянности власти лишено обновительного потенциала.
Рычаг реформирования — позитивное давление вольноорганизующегося гражданского общества, субъектность которого, к несчастью, пока подорвана сковывающими правилами и процедурами партийно-политического и социального строительства.
Тем не менее у России нет другого выхода, кроме как совместить крепость государства со свободой лица, порядок с гарантиями персональной, гражданской самореализации. Иван IV отработал модель самодержавной организации, обусловливающей тотальную мобилизацию ресурсов страны для перманентной войны. Подобным же образом поступали Петр I, Сталин. Теперь ситуация изменилась. По аналогии с военным временем вводить режим чрезвычайщины нельзя — для мирного строительства он не подходит.
«Не война, а мир изнуряет страну» — справедливость данной бесконечно обидной мысли Ти-
риара сказывается в нашей неспособности наладить стандартное жизнеподдерживающее производство, в первую очередь деятельность легкой и пищевой промышленности. В дни войны жертвуют качеством жизни, в дни мира жертвовать им недопустимо. Технологиями же налаживания вне форс-мажорного ритма государство не располагает.
Что остается? Коллективная самоответствен-ность поведения на базе самоорганизации снизу. Идеальная ситуация, если государство администрирует, но не правит. Правит государственный народ, воплощающий в социальном зодчестве коллективную волю и мышление.
Сказанное подводит к проблематизации социально-политического кредо славянофилов об отношениях между правительством и народом как отношениях взаимного невмешательства [1]. Вмешательство государства в нравственную жизнь народа порождает деспотизм (тоталитаризм). Вмешательство же народа в государственную власть порождает парламентаризм.
За время всей национальной истории Россия не выработала основ народного парламентаризма. Смаковать тут нечего. Как нечего смаковать это в качестве черты онтогенетической. В духе Аксакова, дескать, русский народ не государственный. С дурной гротескностью живописания национального мира в терминах не государственности, а об-щинности, не законности, а благодати надо заканчивать. Как надо заканчивать с сакрализацией власти. Волюнтарный тип прогресса себя исчерпал (безотносительно к источникам: то власть государства с его затратностью, то власть общины с ее скудоумностью — по выходе манифеста, даровавшего крестьянам волю, те в силу общинных влияний отказывались ею пользоваться (правительство взяло за правило даже пороть их за то розгами — это свободных-то); они отказывались также от применения требующей индивидуальной деятельности сельскохозяйственной техники, выступая за употребление кос, а не копных жней, цепов, а не паровых молотилок).
Неверно полагать, будто Запад избежал искушения строить жизнь по волеорганизации, властно-директивным, коротким (потому самым простым) действиям. И несметные кровавые эпизоды его истории тому свидетельство. Однако после, пожалуй, Парижской Коммуны, обнажившей исчерпанность ресурсной подкладки народонесанкционированных экспериментов, всесторонне осознал их неприемлемость, бесперспективность (исключение — тоталитарный негативный опыт III Рейха). Цивилизационным локомотивом Запада отныне стали интенсивность, мобильность, динамизм, заявительность на базе фундаментального консенсуса власти и народа. Россия же ввиду нео-бихоженности социального пространства опробо-
вала путь затратный (в обрамлении экстенсивности, консервативности, разрешительности).
Несообразность последнего была очевидна западникам, с которыми, как ни странно, в этом не расходились отстаивавшие культурную самобытность развития славянофилы. Цивилизационное
— технологическое — оснащение жизни конгруэнтно; оно не подтачивает культурно-национального своеобразия. Засим и одни, и другие боролись с крепостным правом, бюрократизмом, по-лицеизмом, ратовали за свободу слова, печати, всем тем демонстрируя, что «всемирная история есть прогресс в осознании свободы» [2], прогресс, требующий познания в его необходимости. Момент необходимости же в познании прогресса склоняет к признанию некоего пионерства Запада: в своем опыте Запад стяжает приоритет выявления цивилизационных оптимумов.
Запад живет по конкуренции. Россия по монополии. На Западе парламентаризм. В России автократия. Запад инновационен. Россия инертна. Рано или поздно несопряженность технологических платформ налаживания жизнетока сказывается. И сказывается не в пользу России. Неминуемые досадные отставания от исторических контрагентов отечественная власть покрывает форсажем вечно запаздывающих модернизаций с заимствованием западных индустриальных и пролонгированием собственных социальных технологий. Основное для отечественной власти — консервация институтов (социальный изоляционизм питался природным богатством державы.)
Постепенно, однако, мы утратили преимущества, достойные демонстрации. В России депопуляция, по разведанным ресурсам мы бедны; у нас отсутствует добротная производительная база, накачка бюджета на 75—80 % осуществляется за счет фиска (таможенных, налоговых сборов), страна не реципрокна современной экономике знаний, взыскующей не репликации, тиражирования, а обновления товарных масс посредством наукоемкого конструирования спроса.
В классическую эпоху факторы производства поглощались триадой труд — капитал — земля (природные богатства). В наличную неклассическую эпоху триада преобразуется в тетраду: к труду, капиталу, земле добавляются знания, в качестве инициирующего агента превращающие производство в инновационный постав. Современная экономика как предприятие инновационное есть экономика творчества, питаемого всесторонней свободой. Главный источник благ здесь не сырье, а потенциал человека — продуктивность, предприимчивость.
К чему пришли? К тому, что «триумф западной технологии — побочный продукт западной свободы», не мыслимой без уважения индивидуальной свободы, в том числе свободы гражданс-
кого действия [3]. Следовательно, индустриальная модернизация более не проходит без модернизации институциональной.
Однако ведь закваска не улетучивается без последствий. Инкорпорация чужих технологий обусловливает самоутрату. Как предостерегает Тойнби, «истина в том, что все отдельные элементы культурного пространства имеют глубинную внутреннюю связь между собой, так что, отбрасывая старую и привычную технологию и овладевая новой и чужой, нельзя удержать изменения на чисто технологическом уровне, они постепенно будут проникать все глубже, подтачивая исконную культурную традицию и завоевывать все новые и новые пространства для пришлой культуры...» [3]. Не введется ли в крепость троянский конь, способный разрушить тщательно охраняемое? Не обречет ли фронтальная модернизация страны на разрушение исконно национального?
Нет, если уметь извлекать выгоды из привилегированного положения сильной народно-патриотической государственности. Бич России не государственность, а перерождаемая в персонифицируемый пустоцвет автократическая государственность, поглощающая и изничтожающая и лицо, и общество, и нацию. От Ивана IV (недоумевавшего: «вы с попом решили, что я должен быть государем на словах, а вы на деле» [4]) через Романовых, большевиков до Ельцина-Путина традиционно отрабатывается не «как править», а «кто правит». Как следствие, дворовый народ, обслуживающий дворцовые интересы, приближенные бояре, номенклатура, питерцы и. смерды.
Глаз внимательного наблюдателя различает в данном раскладе опасность как стагнации, так и междоусобия, смут. Сильна власть — ее страшатся, отступают: одни теряя лицо (апологеты), другие противоборствуя (фронда). Слаба власть — развязывается компрадорство, вольница. В любом случае срок государства отмерен: имеет место тотальная затратная борьба, венчающаяся бунтом. (Тут уж не до производительности, инновационности, являющихся основой национальной безопасности.)
Однако ведь защита от бунта — свобода!
Необходимость самовластья вовсе не закон национальной жизни. Грядущее ее на магистрали перелома авторитарной государственной истории. Величие страны в народе, а не во власти. Не в правителе панацея, а в собственных возможностях, употребляемых на благо отчизны.
Суть в том, что власть и государство не тождественны. Власть зачастую обслуживает самое себя, государство — народ. В нашем же национальноисторическом опыте (при персонификациях и сакрализациях государственной власти) эти вещи считаются совпадающими. Государство и власть не различимы?! Еще не было ничего такого, что бы
так все искажало. Говоря прямо, это и есть тлетворная подноготная патернализма, активирующего патриархальный, патримониальный — вотчинный подход к державе, стреножащий выделение человека из целого в качестве защищаемого институционально, правообеспеченного лица, торпедирующий преодоление родового существования в осевой трансформации.
С далеким от умиротворения, поглотительным отношением к выстраиванию плана связей между государством и властью в духе уравнения державы с самодержавием надо прекращать. У государства и власти (при автократии) цели разнятся; у государства и нации (в ее отсутствие) — никогда. В вопросе о гарантиях неперерождения государственной власти в автократию есть лишь одно условие — демократия. Народная. Прямая. Учреждающая «порядок через гражданскую свободу».
В случае установления такового народ перестает быть злопамятным статистом истории, отпадает необходимость войны с государством со стороны как простолюдинов из толпы, не руководствующихся в жизни «философией выбора», так и со стороны выдающихся «отщепенцев», пополняющих мартиролог великомучеников отечества от Герцена до Сахарова.
Библиографический список
1. Теория государства у славянофилов. СПб., 1878. С. 32.
2. Гегель Г.В. Лекции по философии истории. СПб., 1993. С. 64.
3. Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. М., 2002. С. 212-213.
4. Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951. С. 295.
V.V. Ilyin, A.G. Bilalova, S.O. Ramazanov * STATUS METAMORPHOSES OF RUSSIAN REALITY
The article is devoted to the estimation of dynamics of domestic social and political realities, caused by the transformation of national statehood in present days.
Key words: etatism, people’s democracy, transformation of institutes.
* Ilyin Viktor Vasilievich (vvilin@yandex.ru), the Dept. of Philosophy, Moscow State University, Moscow, 119991, Russian Federation.
Bilalova Albina Gayazovna, the Dept. of Philosophy, Kama State Academy of Engineering and Economics, Naberezhnye Chelny, 423810, Republic of Tatarstan.
Ramazanov Siradzhin Omarovich (ramazanov@yandex.ru), the Dept. of Philosophy and Sociology, Russian State Agrarian University — MTAA named after K.A. Timiryazev, 127550, Russian Federation.
