CC BY
116
УДК 008 ШААБ К. С.
СТАРОСТЬ КАК ЗАВЕРШАЮЩАЯ СТУПЕНЬ ДОЛГОЛЕТИЯ
Шааб Кира Сергеевна - Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина.
Аннотация
В статье рассматривается экзистенциональный смысл старости, её связь с мировоззренческими установками культуры.
Ключевые слова: старость, долголетие, культура, экзистенциональный смысл
Идея старости трансформируется в исторически различные образы, которые являются ее глубинным смыслом, обретающим в той или иной культуре свою парадигмальность и становящимся тем образцом, на который, как на смысложизненный регулятив, ориентируются этносы, народы, личности. В самой идее старости скрыт ряд противоречий между биологическим, социальным и духовным содержанием жизни человека, разрешение которых представляет собой своеобразную меру личностного развития, утверждения воли к жизни, стремления к долголетию.
Старость как таковую нельзя сводить к биологической, социальной, психологической, антропологической и другим составляющим. Каждая из них раскрывает смысл старости лишь частично, односторонне, обладает своей собственной степенью самостоятельности и значимости, потому и возможно их изучение частными науками. Старость, взятая в системе «мир человек», т.е. рассматриваемая в контексте универсума, в который погружено бытие человека, она имеет символический смысл, глубоко укорененный в системе «мир человек», отражая и раскрывая их двухстороннюю сакральную связь, священный и нерасторжимый союз. Этот смысл отчетливо прослеживается в различных культурах, он же придает значимость старости как определенному жизненному этапу на уровне отдельной личности. Для старости характерна разнонаправленность ее биологической и духовной эволюции. В первом случае подразумевается, прежде всего, увеличение средней продолжительности жизни. Достижению этого способствуют многие разнообразные факторы: уровень культуры, экономические, политические, бытовые, демографические, медицинские и т. п. Общество, где продолжительность жизни людей растет, может считаться благополучным во многих отношениях. Но для полного осуществления старости и долголетия в целом необходимо развертывание и утверждение глубинного бытийного и символического значения старости, выводящего человека за пределы его непосредственного прагматического существования. Видимо, это и обеспечивало повышение адаптивной способности поколений, потому что в каждом из последующих поколений и генетически, и социокультурно накапливался этот смыслоутверждающий потенциал, побуждающий бережно относиться к старым людям, воспитывавший почтенное отношение к старости как содержательному этапу жизни. В то же время духовная эволюция протекает гораздо более сложно, неравномерно, не имеет устойчивой прогрессивной формы, в результате чего данный потенциал действовал то сильнее, то ослабевал, а, значит, колебалась и адаптивная способность к жизни, как у отдельных людей, так и у целых народов.
Для отечественной культуры системообразующим стержнем ценностной ориентации, способным возвысить старость, а, следовательно, сформировать достойное к ней отношение, может служить христианская идея домостроительства, взятая во внешнем и внутреннем аспектах. Внешне она предполагает обустройство и охрану земли, природы в целом, решение, говоря современным языком, экологических проблем, усовершенствование форм социальной жизни и государственного строя, основанного на принципах справедливости, нравственного братства. Внутренний аспект предполагает творчество и служение личности избранному делу, исполнение своего долга не по внешнему принуждению, а по внутреннему убеждению, направленному на предметное делание. Лишь при этих условиях можно надеяться на достижение большинством людей удовлетворяющего их долголетия, на обретение ими просветленной старости. Тем самым и общество в целом может обрести новую меру своей гуманности. Возраст -категория культурно-историческая. Можно сказать, что в каждой культуре складывается свой идеал (образ) того или иного возраста, включая и старость. Смена культурно-исторических типов означает и смену образов старости, в связи с чем можно говорить о древнейшем, языческом,
античном, христианском, современном образах старости в европейской культуре, причем каждый из этих образов, как это было видно из предыдущего рассмотрения, наполняется собственным смыслом, имеет определенное назначение.
Абстрактного образа (идеала) старости, пригодного для всех времен и народов, не существует. Каждая культура прошлого порождала собственный идеал как некий итог природно-социального и мистического единения человека с миром, начиная с языческих племён, поедающих своих стариков и приобщающихся через это к жизненной силе рода, что имело место и у славянских племён, приносящих стариков в жертву в качестве посланников богам-покровителям. Известен восходящий к Платону античный образ старости - созерцающие бога умудрённые правители государства. Далее идет христианский идеал старости - аскет, пребывающий в вечной молитве за род человеческий. Ближе к современности обозначается идеал старости, исследованный И.И. Мечниковым и предполагающий долгую жизнь человека вплоть до того момента, когда у него утрачивается индивидуальное желание жить. Нетрудно видеть, что эти идеалы - образы укладываются в общем и целом в мировоззренческие парадигмы соответствующей культуры и эпохи. Но вместе с тем есть у них и нечто метафизически общее: идеал старости, как всякий раз становится видно, имеет как бы два конца: одним он упирается в жизнь, в бытие человека, другим указывает на тот или иной образ смерти, небытия. Квинтэссенцией любого образа старости является то, что его содержание составляет подведение итогов жизненного пути и на этом фоне обозначение высшего смысла, назначения жизни. Неприятие прежних идеалов старости, или же вообще их полное отсутствие не означают, что некий стандарт старости не может сложиться исторически стихийно, что мы сейчас односторонне, без всякой связи с идеей целого, не заимствуем из прошлого опыта человечества что-либо подходящее для настоящего. Сегодня мы ориентируемся, прежде всего, на то, что лежит на поверхности: желаем друг другу здоровья и творческого долголетия. Но в этом пожелании отсутствует та важнейшая сторона, что содержалась в культурах прошлого и которую можно было бы назвать духовным запросом общества. Когда факты старости и смерти становились значимыми в жизни рода событиями, то это означало действительное осуществление через индивида общих ценностей, к которым был причастен род, через это проявлялись исторические судьбы племени, укреплялась сила его духа. Старость явление, исполненное глубокого смысла. По степени значимости оно никак не может быть причислено к разряду второстепенных событий хотя бы уже потому, что старость это завершающий этап человеческой жизни. Проблема старости и связанного с ней процесса старения сопрягается с проблемой продолжительности жизни, с определением длительности самого процесса старения. Последний же во многом обусловливается длительностью жизни, ее событийной насыщенностью, факторами не только биологического и социокультурного, но и космического порядка. Цицерон в трактате «О старости» оставил классический образец философии заката жизни. Он показал, что это - не ленивая и плаксивая старость, вызывающая лишь сострадание и жалость: нет, она предстает тем пунктом назначения жизни, к которому приходит человек гордой внутренней осанки как исполнивший свой нравственный долг и призвание «гражданина мира». Старость, как бремя прожитых и достигнутых лет, ищет для себя утешения. Утешением в старости, пишет Цицерон, служит авторитет, приобретённый с годами. Но авторитет - всего лишь внешнее выражение внутреннего достоинства и цельности личности, посвятившей свою жизнь служению высшим идеалам. Старость - последний акт драмы человеческой жизни, в которой «удовлетворенность жизнью делает своевременным приход смерти» [8]. Этими словами Цицерон предвосхитил теорию ортобиоза И.И. Мечникова, суть которой в том, что насыщение жизнью подготавливает у человека возникновение естественного желания, или инстинкта смерти. Отношение к старости и старикам один из важнейших показателей степени развития культуры и духовности не только индивида, но и целых народов, и даже социумов. Согласно теории К.Г. Юнга, образы мудрого старика и мудрой старухи заложены в архетипе человека. Если это действительно так, то к настоящему времени данный архетип основательно деформирован. Современным людям в большинстве своем не приходится надеяться на обретение авторитета в старости по двум основным причинам. Одна из них имеет, так сказать, региональный характер, и заложена в своеобразии современной российской жизни как последовательном низвержении всех кумиров и авторитетов. Рушатся святыни собственного рода и собственной истории, усиливаются нравственные испытания. Все это тяжёлым грузом ложится на плечи старых людей. И уходят они из жизни, нередко во всём разуверившись. Их смерти грозят обернуться разрывом между поколениями, потеря веры - обрывом внутренней сопричастности единому народу. Т.к. там, где
нет между людьми чувства внутреннего единения, «исчезает и род, а вместе с ним и народ, народ, принимающий в свое лоно каждого уходящего из жизни согласно таинственной и величавой библейской формуле: «И умер Авраам, и приложился к народу своему ... », « ... и умер Исаак, и приложился к народу своему ... », « ... и умер имярек, и приложился к народу своему ... »» [5]. Здесь обнажается экзистенциальный смысл старости: она осуществляет внутреннюю связь, обеспечивает внутреннюю сопричастность не только и не столько между поколениями живущим и уже ушедшим из жизни, сколько между поколениями живущими; она раскрывает мудрость жизненного пути человека как основания непрерывности человеческой истории. Л.П. Карсавин писал, что человек есть множественность, стремящаяся утвердить единство личности, но апогей единства почти всегда совпадает с концом ее земного существования. Старость в этой связи обладает двуединым смыслом: она есть, во-первых, этап духовного устроения и самосостояния личности и, во-вторых, момент «самораскрытия бытия в особом его образе, из коего и с коим бытие соотносит иные образы» [3].
Старость как осуществившееся состояние внутренней зрелости
человека обретает высшую ценность в отличие от других возрастов жизни, проходя через которые человек устремляется именно к ней, быть может, и, не осознавая ясно и явно самого движения. Старость это «время отстоявшегося
созерцания, сладостных воспоминаний, высшей духовной зрелости ... А древнему старцу дано еще большее и высшее: он приобщается таинственной целесообразности мира во всей ее глубине и благости; он уже проникает взором в потустороннюю жизнь и готов благословить свой земной конец», - так писал И.А. Ильин. [2]. Старость - это «предчувствие близкого преображения жизни», такой ее период, который дается человеку для восстановления утраченной связи с вечностью.
Почтенное, уважительное отношение к старости это не чей-то запрос, а признак связности исторической судьбы народа на любом этапе его жизни. Нет поколений святых и праведников, равно как нет поколений злодеев и преступников. Это - всегда отдельные люди. Потому в самом образе старости следует усматривать в качестве важнейшей ее составляющей момент всепримиряющего единства поколений, и следования мудрым заветам. Старость по своему экзистенциальному смыслу есть непосредственно подготовительный период, который дан человеку для восстановления, как уже отмечалось выше, утраченной в рождении связи с вечностью, с Абсолютом. Потому-то старость неизмеримо выше всех предшествующих периодов человеческой жизни, и, с этой точки зрения, возрасты жизни далеко не равнозначны. По степени насыщенности событиями, по глубине памяти, по единению с историей со старостью никакой возраст не может сравниться. Детство и юность - те возрасты, когда у человека все еще впереди,
когда он полон надежд, ожиданий, иллюзий, когда часы, отведенные на жизнь, пока совсем еще не наблюдаются, хотя уже и начался обратный отсчет к небытию. Зрелость - возраст для свершений, для полного слияния с миром здешним. Даже сама иррациональность жизни здесь переходит в имманентность и помогает человеку в делах его, придавая ему силы, питая его волю, направляя разум, задавая цель. Старость же возраст интегральный.
Это время подведения итогов, обнажения смыслов рациональности и иррациональности, тихого созерцания, предчувствия не просто конца, но полного единения с миром на основе преображения жизни. Старость - это жизнь в ожидании таинства преображения и вместе с тем -осуществление этого таинства. Старость, и это едва ли будет преувеличением, есть такой возраст жизни, который преисполнен наивысшего напряжения осуществленности жизни, который наполняет жизнь мировым звучанием, мировым, вселенским напряжением и смыслом. Старость метафизична в том плане, что она есть подготовка к переходу от бытия имманентного к бытию трансцендентному. Обращение к античности позволяет нам перейти от обобщения эмпирических данных древнеславянской культуры к теоретическому анализу образа старости. Античное понимание старости уже приближается к современному его
толкованию, разумеется, с оговорками. Так, когда утверждается, что старость связана с изменением организма человека, его тела, то нынешнее расхождение с античностью заключается лишь в том, что старческие изменения оцениваются сейчас зачастую отрицательно, тогда как античные мыслители дают им прямо противоположную оценку, включая метафизику старости в ее эстетику.
Древнегреческая философия рисует идеальный образ вечно молодого старца, величественного, как изваяние созерцающего бога. Его одухотворенный облик полон тайн «неизреченного», мудрости Великого Творца. «Поэтому, - пишет А.Ф. Лосев, анализируя Платона, - если в доме еще остаются престарелые родители, которые являются как бы живыми изваяниями богов, то в таком доме присутствие скульптурных изваяний богов вполне излишне» [4,с.133]. Согласно эстетике Платона, скульптурные изваяния должны производить впечатление совершенно живых существ, простое же подражание никому не нужно и даже вредно. И «само искусство и сама жизнь, да и вся природа являются только служанками красоты. В меру присутствия этой красоты во всем поднебесном мире все поднебесное есть красота в той или иной ее степени, - тот или иной результат космического вдохновения, тот или иной результат космической науки » [4,с.176]. В теории возрастов жизни Платон поступает совершенно в духе восточных религиозных традиций функционирования космических циклов. В «Политике» он пишет о возможности двойного движения Вселенной, что приводит к космическим катастрофам и великому мору на Земле. Вслед за этим наступает период нового космического возрождения. «Люди начинают молодеть: «седые волосы старцев почернели» и т.д., тогда как зрелые люди день ото дня становились все меньше ростом, достигая размеров новорожденного ребенка, вплоть до того, что «продолжая после этого чахнуть, они, в конце концов, уничтожались совершенно». Трупы же тех, кто умирал, «быстро и незаметно исчезали в течение нескольких дней». Именно тогда зародилась раса « земнорожденных », память о которой сохранили наши предки» [9]. Двойное движение Вселенной способно, по Платону, вызвать не только парадоксальное обратное развитие человека как микрокосма, но и воскрешать умерших. Поэтому возраст человеческой жизни выглядит явлением вполне условным, лишь характеризуя наивысшее произведение искусств - Божественный космос.
Итог жизненного цикла в греческой философии понимался двояко. С одной стороны, в духе восточных религиозных традиций, в частности, буддизма, которые из времени сохраняют только моменты становления и возникновения, приводящие человека к страданию. Но здесь надо иметь в виду, что тот отрезок пути, который назначено пройти человеку в земной жизни, причастен лишь к его смертной природе, которая в иррациональном потоке своих изменений не позволяет зафиксировать самотождественность, обрести точку опоры. Так, пройдя в мире свой жизненный путь от младенчества до старости, индивид попадает в абсолютное ничто. По утверждению Плутарха, нельзя «дважды коснуться смертной природы в прежнем состоянии ... Поэтому становление ее никогда не достигает бытия, так как оно не прекращается и не останавливается никогда. Она изменяется постоянно, начиная с семени, и образует сначала зародыш, потом младенца, потом ребенка, потом подростка, юношу, потом мужа, пожилого человека, старика, всякий раз уничтожая прежние рождения и возрасты новыми. Смешно, что мы боимся одной смерти, хотя уже столько раз умирали и умираем сейчас ... Никто не остается тем, кем был, и никто не есть «один», но «становится многими», пока материя проносится и скользит мимо одного какого-то признака и общего отпечатка..., а кто изменяется, тот не тождественен самому себе, но скоро не есть тот же самый, то и не есть, но именно изменяется, становясь один на другого» [6,с. 212]. В этом вечном становлении нет ни конца, ни цели. Собственно, к моменту своей старости человек не имеет личности, да и не имел ее никогда.
В другой концепции, наиболее полно выраженной Платоном, человек и
в «текучей сущности» смертной природы овладевает самостью. Однако «самость», как наиболее подлинное, в нас требует постоянного подкрепления, единства, которое было нарушено в момент рождения,
отпадения от умного Первоисточника. Стремление к Абсолюту в сверхумственном экстазе, преодоление текучести, раздробленности мира позволяет обнаружить в человеке его вторую самость. Так человек обретает Вечность, а «вечность всегда молода. В вечности все мы всегда будем одного
и того же возраста. Вечность всегда живет, стремится, развивается, но
никогда не убывает, а всегда только порождает, всегда только возрастает»
[4,с.254].
Умение владеть своей самостью приводит человека в такое желанное состояние, как самодавление. Греческая философия отстаивает идею равноправия возрастов жизни перед лицом вечности. Человек живет в мире и претерпевает все, что ему назначено. Потому в становлении индивидуальной
жизни, в ее психической и социальной организации изучение особенностей
«семи сезонов», как древние философы называли возрасты жизни, было
необходимостью. Поиски причин старения человека древние греки вели в двух основных направлениях. Первое - космологическое направление. Оно объясняло эти причины посредством эзотерической интерпретации. Например, Платон указывал, что живое существо «под влиянием ослабевающего действия основных треугольников на мозг стареет, и душа в этом случае с удовольствием отлетает». Треугольник или цифра «три» - это центральная точка мистической системы, символ единства Божественного,
природного и человеческого начала. Причем мировая троичность сосредотачивается в единстве Бога, а троичность человеческая в самосознании и
воле, в которых все способности тела, души и духа сливаются в живом единстве. Таким образом, в глубокой старости самосознание человека, его самость, как бы испив все до конца из трех земных источников, осознает в себе желание соединиться со своим первоисточником, своей второй самостью. Много веков спустя И.И. Мечников назовет это стремление « и н с т и н к т о м с м е р т и » . К космологическому направлению относятся также и мнения о старости как нарушении симметрии между субстанциальными элементами: Воздухом, Огнем, Водой, Землей. Вследствие постоянного ослабления этой симметрии, которая не одинакова у разных людей, ослабевает и здоровье человека. Разумеется, прямое прочтение подобных высказываний нам ничего не дает. Как не дает и то утверждение, что старость связана с преобладанием сухого. К этим положениям эзотерической науки еще предстоит найти ключ. Энергетические причины старения древними, в частности, Парменидом, связывались с недостатком тепла, которое могло мыслиться в качестве невещественного элемента - Божественного огня. Тело человека несовершенно, оно довлеет само по себе. В период прогрессирующего старения его необходимо поддерживать в жизненном тонусе. Ни в чем нельзя допускать излишеств, придерживаясь мудрой гигиены, ведь тело есть храм души, но, с другой стороны, если его не поддерживать в соответствующем состоянии, то оно, по утверждению Пифагора и Платона, способно загрязнить душу, ибо душа есть эфирный двойник тела, заключающий в себе бессмертный дух. И если это так, то обращение души к космическим стихиям и их богам тем более необходимо.
Особенно помогают настроению души занятия музыкой, которые практиковались с малых лет и до старости. Музыка служила как бы усилителем звучания небесных сфер, жизни, самой Вечности. Обладая творческой силой, она рождала образы божественной гармонии, ее магическое влияние погружало человека в более высокие сферы сознания. Звуки музыки стирали раздробленность этого мира и, проникая в подсознательные сферы, освобождали человека от тяжелых чувств апофеозом любви, мудрости, знания и радости. Через музыку, пение и художественное искусство осуществлялось
нравственное воспитание. Здесь показательно намерение Платона, выраженное в «Законах», приобщить к хороводам, песням и пляскам весь народ идеального государства. Детский хоровод Муз должен воспевать нравственные положения, установленные государством, восхвалять
справедливость и подлинную красоту. Второй хоровод, состоящий из людей не старше тридцати лет, посвящен Аполлону с тем, чтобы призвать его как свидетеля истины. Третий хоровод, участники которого жители государства от тридцати до шестидесяти лет, посвящен Дионису. Теория трех возрастных хороводов Платона показывает физические и нравственные силы античного человека, как бы ни было утопично само идеальное государство. Интересен отмеченный Платоном факт о неспособности к пению тех, кому за шестьдесят. Он говорит о наступающей к этому времени общей слабости организма. Но наши шестидесятилетние современники, имеющие вокальные данные, еще долго способны находиться в хорошей сценической и творческой форме. Если Платон неспособных более к пению освободил от этого занятия, то Аристотель все же рекомендует людям, утомленным долгими годами жизни, обратиться к песням, сочиненным в вялых ладах, которые им должна подсказать сама природа. Интересно, что для древних не стояла проблема внешнего эффекта, то есть способность и стремление выглядеть молодым. Во-первых, возраст определялся социальной градацией, той группой, в которую входил человек, начиная с младенчества и кончая старостью, во-вторых, нравственно проблема «быть или казаться» решалась однозначно. «Постарел - не строй из себя мальчика», - говорили киники [1]. В те времена последовательно воспитывалось уважение к своему
возрасту, поскольку он дает человеку зрелость и опыт, определенное видение мира, его эмоционально-художественное восприятие. Что касается тела, то оно играло служебную роль и, чтобы оно не отвлекало человека от умного Первоисточника, его надлежало сохранять в здоровом состоянии, а, старея, не допускать одряхления. Тело молодо до тех пор, пока в нем соблюдаются пропорции, гармония и гибкость. Для этого свободнорожденным грекам предписывалось всю жизнь заниматься гимнастикой. Они были внимательны и к медицинским советам, считая медицину самой мудрой наукой и видя в ней посредницу между телом, душой и космосом.
Второе направление поисков причин старения шло в русле натурфилософии. Древние, впрочем, так же как и наши современники, внешнее знамение постарения организма связывали с посеребрением волос сединой. Псевдо-Аристотель, оспаривая правомерность такого впечатления, заметил, однако, что «многие волосы сразу же вырастают седыми, а увядшим не вырастает ничто» [6,с.271]. Развитие цивилизации наглядно показывает, что наблюдение великого мыслителя верно - у наших современников седина появляется зачастую в период, предшествующий зрелости, в возрасте до тридцати лет. Одним из почитаемых методов исследования у греков была аналогия. Она, как считалось, следовала руководящим законам природы и могла провести по самым запутанным тропам природных явлений к первичным и глубинным тайнам. Предметы неживой природы по аналогии сравнивались с живой, в последней наблюдали различную степень сложности, меру проявления сущности жизни. Древние греки верили, что различие между одушевленными и неодушевленными предметами на земле, между животным и человеком заключается в том, что в некоторых из них различные «Огни» находятся в латентном состоянии, в других же они существуют. Жизненные «Огни» заключены во всем сущем, и ни один атом не лишен их. Псевдо-Аристотель, пользуясь методом аналогии , рассуждал следующим образом: «Некоторые растения живут до осеменения, а после осеменения увядают, как, например, трава ... , так и люди растут до тридцати лет ... , а когда не могут больше производить семя, увядают и стареют». [6,с.271]. Греки рассматривали тело по принципу открытой системы, улавливая здесь проявление металогического бытия. Так, Псевдо-Гиппократ считал, что «у тела нет никакого начала, но все точки тела в равной мере начало и конец: начерти круг начала
не сыскать» [6,с.206]. Спустя многие века С.Л. Франк скажет почти то же самое: «Бытие можно скорее уподобить спутанному клубку - и притом не клубку, который можно было бы развернуть в одну простую нить, а клубку, который будучи развернут, оказывается сложным взаимопереплетающимся узором. Начало и конец всякого частного явления или содержания принадлежит не ему самому, а лежит в другом - в конечном счете, в целом как таковом» [7]. Древние последовательно проводили мысль о том, что человеческое тело включено в тело космическое и несет в себе его отражение. Значит, не может быть первичной, или как ныне говорят, пусковой причины старения - таково проявление Логоса в феноменальном мире.
Таким образом, старость как неизбежный этап долголетия имеет особый смысл в каждой культуре. Более того, она связана с определенными мировоззренческими установками, интуициями данной культуры. Сама проблема старости обретает метафизическое, вселенское значение, поскольку человек - существо не только общественное, но и вселенское, так что его жизнь, ее возрастные периоды, тоже имеют мировое значение. В древнейшие времена человек рассматривался как мыслящий космос, что символизировало единство духа, души и тела. Это единство «проходило» через все жизненные периоды, возрасты человека, каждый раз представая по-разному и обретая в конечном итоге ступень долголетия. И сам индивид рассматривался как частица рода и космоса. В этих условиях старость идентифицировалась с функциональной готовностью в процессе созревания индивида стать посредником (медиумом) между земным и небесным мирами.
Литература:
1. Антология кинизма. М.: 1984. С. 128
2. Ильин И.А. Поющее сердце. Книга тихих созерцаний //Ильин И.А. Собрание сочинений в десяти томах. Т.З М.: 1994. С. 286
3. Карсавин Л.П. Религиозно-философские сочинения. Т.1. М.: 1992. С. 30
4. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Высокая классика. М.: 1974. С. 133, 176,254
5. Мяло К. Посвящение в небытие //Новый мир. 1990. №8. С. 230 Фрагменты ранних греческих философов. С. 206, 212, 271
Франк С.Л. Непостижимое // Франк С.Л. Сочинения. М.: 1990. С. 228 Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М.: 1993. С. 28 Элиаде М. Космос и история. М.: 1987. С. 115
