CC BY
43
Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 28 (166). История. Вып. 34. С. 114-125.
РЕЛИГИЯ. ОБЩЕСТВО. ВЛАСТЬ
А. В. Апанасенок
СТАРООБРЯДЧЕСКИЙ МИР В СОЦИАЛЬНО-КУЛЬТУРНОЙ И РЕЛИГИОЗНОЙ ИСТОРИИ ЦЕНТРАЛЬНОГО ЧЕРНОЗЕМЬЯ
В XIX - НА ЧАЛЕ XX ВЕКА
В статье рассматриваются вопросы численности и социального состава старообрядцев, проживавших на территории Курской, Воронежской и Тамбовской губерний в XIX - начале XX в. Автор обращает внимание на несоответствие дореволюционной статистики истинным масштабам старообрядческого мира Центрального Черноземья, анализирует причины занижения статистических данных. Кроме того, рассмотрены особенности влияния старообрядчества на религиозную жизнь православных приходов. Показано, что старообрядческое сообщество являлось в указанный период «полюсом» традиционализма и «примером благочестия» в провинциальном социуме.
Ключевые слова: старообрядчество, православие, Центральное Черноземье, статистика, социальный состав, традиции, модернизация.
Отличительной особенностью постсоветской исторической науки является неуклонно возрастающий исследовательский интерес к проблемам социокультурной истории России. Одним из конкретных проявлений этого интереса стало активное изучение прошлого русского старообрядчества. Названная конфессия привлекает внимание ученых как культурный феномен, субъект хозяйствования, объект вероисповедной политики в Российской империи, а кроме того, как явление, определявшее в прошлом «лицо» того или иного региона. В частности, за последнее десятилетие появилось значительное количество исследований, отражающих историю староверия в Сибири, Южном Урале, Забайкалье, Дальнем Востоке, на русском Севере, а также в Москве и Подмосковье1.
Однако для написания обобщающих трудов о прошлом старообрядчества, равно как и для осмысления роли этой конфессии в отечественной истории этого недостаточно. Занимаясь исследованием «старой веры» в регионах, традиционно считающихся ее главными центрами, ученые до сих пор очень мало внимания уделяли остальным районам страны. В результате слабоизученной оказалась история провинциального старообрядчества густонаселенных центральных территорий России. Исследование прошлого «старой веры» в Центральном Черноземье призвано в определенной мере восполнить этот пробел. Располагавшиеся здесь губер-
нии (Воронежская, Курская и Тамбовская) по своим экономико-географическим свойствам, этноконфессиональному составу и культурным особенностям населения являлись типичными регионами центральной России, что позволяет распространять сделанные выводы на значительную часть российской провинции. В данной статье разобрана проблема распространенности «старой веры» на указанной территории, рассмотрен социальный состав ее приверженцев, а также проанализирована их роль в культурно-религиозной жизни региона.
Предваряя характеристику старообрядческого мира Центрального Черноземья в XIX - начале XX в., нужно сказать, что раскол на этой территории обозначил себя с первых лет никоновских реформ, то есть с 50-х гг. XVII в., и с тех пор «старая вера» была заметным явлением в жизни региона. Во второй половине XVII в. прибежище здесь искали спасавшиеся от религиозных преследований старообрядцы из центральных областей Московского государства (Московской, Калужской, Рязанской, Тульской земель), результатом чего стало появление десятков деревень и сел, либо целиком старообрядческих, либо со старообрядческим элементом. Конец XVII в. и первая половина XVIII в. ознаменовались широкомасштабными преследованиями староверов, из-за которых часть местных «ревнителей старины» была вынуждена либо скрывать свою конфессиональную принадлежность,
либо уходить еще дальше - в польские пределы, в низовья Дона, в поволжские леса. Тем не менее, ликвидировать раскол в регионе властям не удалось, а в условиях либерализации вероисповедной политики при Екатерине II местное старообрядчество существенно окрепло. С конца ХУШ в. о нем можно говорить как о сложившемся конфессиональном сообществе2.
В начале XIX в. российское правительство предприняло попытку составить представление о масштабах распространения «старой веры» в империи. В 1812 г. специальным комиссиям удалось собрать соответствующие сведения по некоторым российским регионам, в числе которых оказалась Курская губерния. В «раскольничьи ведомости» здесь было занесено 8776 человек3. Впрочем, полученные данные касались только тех, кто открыто признавал свое отпадение от официального вероисповедания. Кроме того, получить более достоверные сведения тогда не представлялось возможным как из-за неэффективной системы учета, так и по причине отсутствия четких критериев, кого следует считать старообрядцами (анализ результатов переписи 1812 г. свидетельствует, что переписчики часто смешивали со староверами представителей русских сект; в то же время «ревнители старины», хотя бы раз фигурировавшие в официальных исповедных ведомостях, не учитывались)4.
Систематический сбор данных о численности старообрядцев был организован при Николае I. В 1827 г. правительство получило данные о численности «раскольников» во всех российских губерниях. Согласно им, в Курской губернии проживало 13197 старообрядцев, в Воронежской - 11049, в Тамбовской - 90245. Однако, и эти сведения, и данные, получаемы правительством в последующую четверть века, также нельзя было назвать достоверными. Напротив, тенденция к занижению цифр явно усилилась, поскольку император одним из итогов своего правления хотел видеть победу над расколом и торжество официального православия. И полиция, и духовенство оказались заинтересованы в сокрытии истинной численности «раскольников», результатом чего стало, по выражению П. Н. Милюкова, «смехотворное противоречие официальных цифр с действительностью»6. Очень ярко эту ситуацию характеризует тот факт, что автор «Истории Министерства вну-
тренних дел» Н. В. Варадинов, приводя в своей книге сведения о численности старообрядцев в российских губерниях за 1839 и 1841 гг., даже не пытается подвести общего итога, аргументируя это полной недостоверностью статистики7. Насколько эта недостоверность статистики была характерна для центрально-черноземного региона, видно хотя бы из примера с Тамбовской губернией. В 1851 г. здесь было учтено всего 1223 старообрядца (в восемь раз меньше, чем в 1827 г.!), а в 1852 г., после настойчивого предложения МВД «уточнить сведения» - уже 30218 (вероятно, если бы МВД продолжило настаивать на «уточнении» сведений, цифры вновь выросли бы).
Как видно из последнего примера, в конце николаевской эпохи правительство усилило контроль над сбором статистических данных о старообрядцах. Очевидно, это было связано с осознанием невозможности бороться с «расколом» без верных сведений о нем. В 1853 г. вышел указ «О приведении в известность современного положения раскола», в котором губернским властям предписывалось реорганизовать систему учета старообрядцев с целью «привести в точную известность современное положение раскола»9. Результатом развернутой кампании стала интенсификация сбора сведений о старообрядчестве в российских регионах, а также некоторое увеличение статистических цифр, отражающих численность «ревнителей старины». В Курской губернии требуемые правительством данные были собраны к 1856 г. В Воронежской губернии времени потребовалось еще больше - искомая статистика появилась только в 1857 г. В Тамбовской губернии нужные сведения были получены еще в 1852 г. Согласно представленным отчетам, в Тамбовской губернии в 1852 г. проживал 3021 старообрядец10, 1856 г. в Курской губернии было 16530 староверов11, в Воронежской губернии таковых в 1857 г. было 935012. Более подробные сведения (с распределением староверов по городам и их уездам в середине XIX в.) можно видеть в таблице 1.
Следует отметить, что сведения о численности староверов периодически собирались Министерством внутренних дел и в последующие годы, вплоть до начала XX века. В этой связи интересно обратить внимание на цифры, фигурировавшие в отчетных сведениях в конце XIX в. В 1897 г. в Курской и
Таблица 1
Численность старообрядцев в городах и уездах центрально-черноземных губерний Российской империи в середине XIX в.13
Курская губерния Воронежская губерния Тамбовская губерния
Города и их уезды Числ. ст-цев в 1856 г. Города и их уезды Числ. ст-цев в 1857 г. Города и их уезды Числ. ст-цев в 1852 г.
Курск уезд 182 1000 Воронеж уезд 36 2132 Тамбов уезд 37
Белгород уезд 280 Бирюч уезд 231 Борисоглебск уезд 44
Грайворон уезд - Бобров уезд 662 Елатьма уезд 1 148
Дмитриев уезд 54 250 Богучар уезд 309 Козлов уезд -
Короча уезд 1100 Валуйки уезд 4291 Кирсанов уезд 6 441
Льгов уезд 1900 Задонск уезд - Лебедян уезд -
Нов. Оскол уезд 803 Землянск уезд - Липецк уезд -
Обоянь уезд 309 500 Коротояк уезд 1687 Моршанск уезд 168 539
Путивль уезд - Нижнедевицк уезд - Спасск уезд 953 492
Рыльск уезд 510 1100 Новохоперск уезд - Темников уезд 54
Стар. Оскол уезд - Острогожск уезд - Усмань уезд -
Суджа уезд 419 Павловск уезд - Шацк уезд 94
Тим уезд -
Фатеж уезд 96 5590
Щигры уезд 2267
Всего в гор. 1097 36 1172
Всего в уезд. 15433 9314 1849
Итого 16530 9350 3021
Воронежской губернии насчитывалось соот- Тамбовской - 713415. Эти сведения представ-ветственно 21237 и 12640 старообрядцев14, в лены в таблице 2.
Таблица 2
Численность старообрядцев в городах и уездах центрально-черноземных губерний Российской империи в конце XIX в.16
Курская губерния Воронежская губерния Тамбовская губерния
Города и их уезды Числ. ст-цев в 1897 г. Города и их уезды Числ. ст-цев в 1897 г. Города и их уезды Числ. ст-цев в 1900 г.
Курск уезд 242 1657 Воронеж уезд 143 3397 Тамбов уезд 1392
Белгород уезд 23 458 Бирюч уезд 365 Борисоглебск уезд 32
Грайворон уезд 37 Бобров уезд 1049 Елатьма уезд 628
Дмитриев уезд 157 337 Богучар уезд 756 Козлов уезд 52
Короча уезд 2 1349 Валуйки уезд 3945 Кирсанов уезд 250
Льгов уезд 2 2434 Задонск уезд - Лебедян уезд -
Нов. Оскол уезд 1428 Землянск уезд - Липецк уезд -
Обоянь уезд 345 602 Коротояк уезд 2856 Моршанск уезд 243 998
Путивль уезд 2 7 Нижнедевицк уезд - Спасск уезд 893 1603
Рыльск уезд 92 958 Новохоперск уезд 129 Темников уезд 268
Стар. Оскол уезд 43 Острогожск уезд - Усмань уезд -
Суджа уезд 2026 Павловск уезд - Шацк уезд 778
Тим уезд 5
Фатеж уезд 64 6077
Щигры уезд 2885
Всего в гор. 934 143 1188
Всего в уезд. 20303 12497 5946
Итого 21237 12640 7134
В 1915 г. в Курской губернии числилось 27503 старообрядца17, в Воронежской -1589818, а в Тамбовской - 948119 (информации о распределении староверов по уездам в соответствующих источниках не приводится, что объясняется, видимо, снижением интереса
к старообрядческому вопросу на фоне катаклизмов, переживаемых империей).
Таким образом, в середине 50-х гг. XIX в. в центрально-черноземных губерниях всего имелось примерно 29 тыс. официально зарегистрированных староверов, на рубеже XIX и XX
веков - около 41 тыс., а в 1915 г. - почти 54 тыс. Возникает вопрос - насколько объективны эти данные? Безусловно, они больше соответствуют действительности, нежели фигурировавшие в отчетах 1830 - 40-х гг. Однако всецело доверять им не стоит, поскольку причины, заставлявшие местную полицию, священнослужителей и самих старообрядцев скрывать истинное положение дел до середины XIX в. существовали и позже.
Староверие, являясь конфессией притесняемой, по логике высших властей должно было неуклонно сокращаться. Однако на практике этого не происходило, поэтому те сведения, которые подавались с мест по требованию различных высших инстанций и на которых основывалась статистика, и во второй половине XIX в. часто сильно искажались в сторону уменьшения. В первую очередь это относится к приходским священникам, ответственным за сбор первоначальной информации. Рост численности старообрядцев в их приходах мог стать основанием для обвинения в «попустительстве расколу» и строгого выговора со стороны начальства. Поэтому они, а вслед за ними и благочинные церковных округов, чаще всего писали о том, что «раскол на подведомственной территории численно не растет», подавая прошлогодние или близкие к ним сведения20. Кроме того, старообрядцами официально признавались только те «ревнители старины», над которыми не было совершено никаких таинств господствующей церковью. Староверы, крещеные в приходском храме или повенчанные там в целях узаконения брака, по церковным книгам числились «православными».
Такая ситуация с учетом староверов, свойственная многим губерниям империи, привела к сохранению в России большого количества «незаписных» старообрядцев. Интересное упоминание о таковых в Центральном Черноземье относится к 1812 г., когда часть «ревнителей старины» из Щигровского уезда Курской губернии решилась обратиться с уже упоминавшимся прошением к членам правительственной комиссии, где, между прочим, были и такие строки: «...нас в число российских церквей в приходы считают, но мы треб от них не принимали и не принимаем, хотя нас писали в метрики якобы мы у исповеди и святого причастия бываем»21. Естественно, такая картина была свойственна и другим территориям, причем на протяжении всего
XIX и начала XX в. В одном из документов тамбовских миссионеров 1903 г., например, говорится, что «кроме официально зарегистрированных раскольников. в пределах епархии немало тайных, которые хотя числятся православными, но мыслят и живут по-раскольничьи.»22
Нельзя в полной мере доверять и результатам переписи 1897 г. Как говорил известный исследователь «раскола» А. С. Пругавин, «вместо того, чтобы раскрыть действительное число старообрядцев, она (т. е. перепись. - А. А.) только их прикрыла»23. Кроме уже отмеченных факторов, на её ход повлияли ещё два обстоятельства. Во-первых, в бланках этой переписи фигурировали две графы -«православные» и «старообрядцы», причём последние приравнивались к «отпавшим от православия». Поскольку староверы всегда считали себя истинными хранителями православия, то многие записывались в первую графу. Во-вторых, часть старообрядцев (в первую очередь беспоповцев) увидели во всеобщей переписи «сети антихристовы», что и определило их неискренность или уклонение от ответов24. Последним обстоятельством, например, можно объяснить явно заниженную численность ревнителей старины в Рыльском уезде Курской губернии, где подобные настроения были весьма распространены. В самом городе, всегда считавшемся центром курского староверия, переписчики насчитали 92 старообрядца; между тем, по утверждению А. А. Танкова (известного курского дореволюционного краеведа), каждый восьмой житель Рыльска был старовером, что должно было дать до полутора тысяч человек25. Также нелепо выглядит и цифра 958 в отношении всего уезда - в одном только с. Благодатном, населённом преимущественно старообрядцами, проживало тогда более тысячи человек26. Явно занижена численность староверов и по Обоянскому уезду Курской губернии. Даже по сведениям местного исправника, поданным курскому губернатору в 1894 г., там проживало не 974, а 1700 приверженцев старины27. Наконец, весьма красноречивой оказалась ситуация с Моршанским уездом Тамбовской губернии. Согласно «Обзору Тамбовской губернии за 1900 г.», составители которого отталкивались от результатов переписи, здесь проживало 998 староверов; три года спустя православные миссионеры в одном только с. Покровском с прилегающей
д. Васильевщиной (отнюдь не единственных старообрядческих селениях этого уезда) насчитали 1787 староверов28.
Собственно, факт занижения численности старообрядцев статистикой был хорошо известен современникам и часто признавался представителями светской и духовной властей. Например, в 1872 г. в «Курских епархиальных ведомостях» была опубликована статья А. Чистякова, в которой автор, приводя официальные данные, добавлял: «...впрочем, зная, что в Курской епархии есть города, население которых состоит более чем наполовину из раскольников, и целые слободы, нужно согласиться, что их много более»29. В 1875 г. составители «Отчета Тамбовского Богородично-Казанского братства» отмечали то же самое, замечая, что «некоторые из отцов-настоятелей, в приходах которых находятся раскольники, по каким-то соображениям скрывали действительное число их»30. Приведенные примеры дают возможность утверждать, что истинная численность фактических старообрядцев края превышала статистическую, по меньшей мере, в полтора-два раза.
Как видно из таблиц 1 и 2, численность староверов во всех центрально-черноземных губерниях постепенно увеличивалась. Основными причинами ее постепенного роста служащие статистических комитетов называли «естественное размножение», а также смешанные браки, дети от которых в большинстве случаев оказывались «потеряны для православия»31. К этому следует добавить, что и вступавшие со старообрядцами в брачный союз женщины пополняли собою старообрядческий мир. Староверы, выбирая жен из официально-православной среды, считали своим долгом приобщить их к «старой вере» - об этом свидетельствуют многочисленные ламентации православных миссионеров32.
Пополнить свои ряды за счет агитации в среде сочувствовавшего «древнему благочестию» населения до 1905 г. (т. е. до выхода закона о свободе вероисповедания) было трудно - за этим пристально следили духовные власти. Однако, после объявления вероисповедных свобод ситуация несколько изменилась. Староверы получили возможность открытой пропаганды своих взглядов, после чего их численность стала расти и за счёт бывших прихожан господствующей церкви, расположенных к староверию, однако чис-
лившихся «православными». Самые массовые присоединения такого рода произошли в тот период в с. Самодуровка Фатежского уезда и с. Бирюковка Суджанского уезда - более тысячи человек в каждом селе33. Также имеются сведения об официальном переходе в староверие в 1907-1909 гг. нескольких сотен жителей Валуйского и Бобровского уездов Воронежской губернии34, а также Спасского уезда Тамбовской губернии35.
В большинстве своем старообрядцы являлись сельскими жителями - доля горожан на рубеже веков среди них составляла около 5 %. В общей же сложности старообрядческий мир Центрального Черноземья охватывал более двухсот населенных пунктов36.
Говоря о социальной принадлежности местных старообрядцев, стоит подчеркнуть важную особенность: они относились к тем категориям населения, в которых дольше сохранялся традиционно русский жизненный уклад и которые в наименьшей степени подверглись европеизации. Основную часть староверов составляли, естественно, крестьяне, причем, по многочисленным свидетельствам современников, многие из них относились к категории зажиточных37. Часто в «раскольничьих» ведомостях встречаются записи о староверах-ремесленниках (плотниках, каменщиках, кузнецах). Немало старообрядцев было и среди купцов. Например, согласно ведомости 1849 г., в г. Спасске староверы распределялись по социальным категориям следующим образом: представителей купеческих фамилий - 260, мещан - 182, «солдаток» - 7, казенных крестьян - 41438.
Современниками часто отмечалась экономическая состоятельность большинства местных «ревнителей старины». «Раскольники всегда богаче православных» - эту фразу находим в одной из статей «Курских епархиальных ведомостей», посвященной старо-обрядчеству39. Также современники обращали внимание на большое количество среди староверов купцов, «выдающихся по своему капиталу»40. По предположению чиновника МВД, староверы составляли примерно четверть от общего числа лиц купеческого звания в Курской губернии, то есть 25 %41. Поскольку «ревнители старины» составляли 1,5-2 % от всего населения края, получается, что купцы в их среде встречались в десять-пятнадцать раз чаще, чем среди официально православных.
Несмотря на относительную замкнутость, старообрядческий мир играл существенную роль в духовной жизни населения центральночерноземных губерний. Имеющиеся факты показывают, что влияние старообрядческого сообщества на религиозную жизнь нестарообрядцев («никониан», «мирских») определялось двумя обстоятельствами. Во-первых, это особый духовный «статус» староверов в российском обществе, появившийся вопреки го-ниям и связанный с распространенным представлением о них как последних хранителях «древнего православия» и «истинного благочестия». Во-вторых, это борьба господствующей церкви со старообрядческими общинами за прихожан, которая порой вынуждала церковные власти совершенствовать приходскую жизнь и даже в чем-то брать пример с притесняемых староверов.
Обращаясь к первому из названных обстоятельств, нужно сказать, что взгляд на староверов как «ревнителей истинного благочестия» сформировался в силу социокультурных перемен в российском обществе в ходе его модернизации и европеизации. Имперский период истории России ознаменовался поэтапным проникновением «западных начал» (выражение В. О. Ключевского) в сознание и повседневную жизнь населения, утратой культурной самобытности, падением роли православной церкви. Особенно заметными эти явления стали в конце XIX - начале XX в., когда современники начали обращать внимание на явное отчуждение народа от официально-православной церкви и духовенства. Подтверждением этому могут послужить многочисленные публикации в местных и центральных периодических изданиях того времени, свидетельствующие о падении авторитета священнослужителей и нежелании многих крестьян активно участвовать в жизни своих приходов42. Предельно откровенно эту мысль сформулировал К. Победоносцев: «народ сегодня предпочитает кабак православному храму»43.
Отчеты о состоянии епархий центральночерноземного региона, ежегодно подававшиеся в Синод местными преосвященными, красноречиво свидетельствуют о духовной жизни провинциального населения Российской империи в конце XIX - начале XX в. Не будучи заинтересованными в очернении своей паствы, архиереи тем не менее на протяжении периода с 1884 по 1916 гг. были вынуждены
уделять всё большее внимание «неполноценности» (термин из отчетов) ее религиозной жизни. «Простой народ. недостаточно проникает в сущность религиозных истин и не сознает, в чем именно должна проявляться его вера в жизни; интеллигенция относится скептически к этим истинам, а в жизни своей редко сообразуется с требованиями религии», — говорится в отчёте курского преосвященного за 1906 г.44. Тогда же белгородский епископ Иоанникий с грустью констатировал, что «частная и общественная жизнь приходов складывается обычно помимо пастырского влияния»45.
Ослабление влияния православия на широкие слои населения сказалось и на состоянии народной нравственности, причём и тут заметна зависимость от степени «цивилизованности» того или иного места. «В то время, как в селах и деревнях нарушение супружеской верности и незаконное сожительство -явления, наблюдаемые преимущественно в местах, прилегающих к заводу, фабрике или большим экономиям, в городах эти пороки составляют обычное явление, ими нисколько не стесняются и часто жена и муж открыто изменяют друг другу, а общество. совершенно равнодушно к подобным поступкам»46. Также архипастырям приходилось писать о пьянстве, «легкомысленном и неосторожном употреблении безнравственных, грубых ругательств», легкомысленных суждениях о религии и т. д. 47
На этом фоне старообрядцы начинают все более выделяться своим традиционализмом как в религиозных вопросах, так и в быту. В то время как жизнь основной массы населения Российской империи постепенно менялась под влиянием вестернизации, культурная идентичность «ревнителей древлей веры» строилась на основе приверженности «старине». Во второй половине XIX в. историки, публицисты, общественные деятели начинают обращать внимание на принципиальные отличия в жизненном укладе старообрядцев и официально-православных подданных империи. В частности, эту перемену отразил в своей книге известный исследователь раскола И. И. Юзов. В начале 1880-х гг. он писал о том, что его предшественники и старшие современники обычно обращали внимание на обрядовую разницу староверия и официального православия «и не замечали, или скорее не хотели замечать, что старообрядческое ми-
росозерцание построено на совершенно иных началах, нежели то, которое положено в основание нынешнего общественного строя»48.
Простые прихожане господствующей православной церкви ощущали разницу между старообрядческим религиозным бытом и своим собственным. Для набожных людей, не удовлетворенных церковно-приходской жизнью, консервативные староверы порой становились примером благочестия, образцом для подражания. Отсутствие в старообрядческой среде массового пьянства и хозяйственные успехи ее представителей способствовали такому взгляду. В источниках второй половины XIX - начала XX в. отсутствуют свидетельства вражды между рядовыми представителями двух православных конфессий по религиозным мотивам. Как следует из донесений уездных исправников, отношения между ними обычно складывались достаточно мирно. Более того, взгляд официально-православных прихожан на «ревнителей старой веры» часто содержал в себе уважение и признание превосходства последних в религиозных во-просах49. Притеснения, которым старообрядцы периодически подвергались из-за своих убеждений, строгий (в большинстве случаев) образ жизни, внимательное отношение к постам, обрядам и прочим православным предписаниям, убеждал окружающее население в том, что «староверцы» скорее смогут спасти свою душу, чем остальные люди. На это часто жаловались приходские священнослужители, а также миссионеры, которые сталкивались с периодическими переходами официально-православных прихожан в «раскол». Характерным примером особенностей отношения «мирских» к старообрядцам может послужить отрывок из беседы, которую вел в 1876 г. спасский священнослужитель-миссионер В. Реморов с местной крестьянкой, обратившейся к «старой вере»: «Вот как, сказал я, выслушав слова Анны, ты раскольница, как же это так случилось? Ведь ты родилась от Православных, зачем же запродала душу раскольникам, богатой быть захотелось?» - «И, что ты, батюшка?! Мне больно желанно хоть последнее местуш-ко занять у Бога, желанно хоть маленькую отраду получить своей душе на том свете. Гутарят: кто пойдет в старую веру, тот и милость получит от Бога и прощение грехов» - «Гутарят мало ли что, гутарят неразумные бабы, да безграмотные мужики, а ты
им веришь? Обманулась ты, Анна, когда пришла искать спасения у раскольников. Скажи мне, по душе, по совести, что ты там нашла хорошего? Раскольники живут самочинно, не повинуются церкви и священникам, молятся в простой, неосвященной избе. Разве это хорошо?...» - «Старообрядцы больно уже хорошо молятся и постятся много», - говорит Анна...»50
По данным, собранным экспедициями Министерства внутренних дел еще в 1850-е гг., крестьяне, жившие рядом со староверами, считали, что «раскольничья вера - святая, настоящая христианская, что в одной только этой вере и можно спастись, и что вера православная или, по народному названию, вера по церкви, есть вера мирская». Крестьяне-нестарообрядцы часто говорили: «мы не християне... мы во Христа веруем, но мы по церкви, люди мирские, суетные... Християне те, что по старой вере, они молятся не по нашему, а нам некогда»51. Интересно отметить, что такие мнения можно было услышать во многих регионах Российской империи. Например, вологодский епархиальный миссионер писал, что «в местностях, где силен раскольничий дух, население относится к расколу, как к вере людей, удалившихся от мира и предавшихся подвигам спасения души и богоугождению; оно хочет, мечтает хотя бы в конце жизни отдаться такой жизни»52. В одном из отчетов по Ярославской губернии отмечалось, что многие из синодальной паствы - едва ли не три четверти губернии молятся двуперстным знамением креста, презирая щепоть (троеперстие. - А. А.)»53. Результаты исследования В. В. Керова свидетельствуют, что в XIX в. не только в крестьянстве, но и в других слоях общества было распространено мнение, что старообрядцы - самые ревностные христиане в России, «как христиане первых времен», а официальное православие - «мирская религия» и «вся святость концентрируется в старой вере»54. Соседство с «ревнителями старой веры» порой укрепляло религиозные чувства официально-православных прихожан, заставляло стыдится собственной «распущенности». В этом смысле характерной можно считать фразу, сказанную православному миссионеру крестьянином из Тамбовской губернии в 1877 г. в ответ на «противораскольническую» речь: «Если б не раскольники, мы бы и в церковь ходить пере-
стали... А так посмотришь на них, и стыдно за себя становится»55.
Второе обстоятельство, предполагавшее опосредованное влияние мира «ревнителей древнего благочестия» на приходскую жизнь «никониан» - это «борьба за души», которая велась церковными властями в епархиях со старообрядческим населением. Стремясь предотвратить «расползание раскола», а по возможности и возвратить в лоно господствующей церкви староверов, официально-православные миссионеры и священнослужители вели «противораскольническую» пропаганду среди населения (она стала особенно активной в конце XIX - начале XX в.). Последняя, однако, не имела никакого успеха в тех случаях, когда организация церковной жизни староверов выглядела лучше, чем в «никонианских» приходах. Это понимали многие представители православного духовенства. Например, в отчете о состоянии епархии, поданном в Синод курским преосвященным в 1916 г., говорится: «Одна из причин, препятствующих старообрядцам воссоединиться с Православной церковью - резкое нарушение нашими священнослужителями порядка богослужений, указанного в церковном уставе, безучастное, торопливое совершение разных церковных треб. Старообрядцы же читают всегда внятно, с особым благоговением, без малейших опущений и, благодаря такому строго уставному служению и неторопливому чтению, свободно выстаивают свои службы в продолжение 5-6 часов сряду. Получая душевное удовольствие и утешение в своих богослужениях и приглядываясь к нашему, они всегда в публичных и частных собеседованиях укоряют нас в нерадении»56. А еще в 1906 г. курские епархиальные власти официально вынуждены были признать, что «старообрядческая церковная община, несомненно, оказывается более стойкою, близкою к жизни и более способной привлекать к себе прозелитов, чем современный православный приход», а потому борьба с церковным расколом невозможна без повышения престижа православных приходов57.
Чтобы сделать борьбу со староверием эффективной, господствующая церковь должна была принимать меры для самоусовершенствования. Типичный набор мер такого рода был предложен в октябре 1906 г. курскими епархиальными властями в ходе специально созванных благочиннических собраний58.
Их перечень выглядел следующим образом: «1. Священники и вообще клир должны быть обстоятельно ознакомлены с религиозно-нравственным состоянием своих пасомых; 2. Пастыри должны посещать дома пасомых для пастырских бесед; 3. Частая проповедь слова Божия в церкви и при совершении треб, ознакомление мирян с теми местами Священного Писания, на которые ссылаются старообрядцы в своих «лжеучениях»; 4. Ежегодное устроение собрания клира и мирян для утверждения в вере заблуждающихся и колеблющихся; 5.Богослужение совершать истово и согласно уставу, поощрять общенародное пение в церкви и на чтениях; 6. Духовенство должно усилить проповедническую деятельность; 7. Пастырю в миссионерской деятельности должны помогать члены клира и миряне; 8. Через церковноприходские школы воспитывать прихожан-детей в духе православной церкви, «насаждая церковность», усилить преподавание Закона Божия в школах; 9. Учреждать церковные библиотеки, читальни, следить за современной духовной литературой»59.
Конечно, рекомендации такого рода в некоторых случаях оказывались не более чем благими пожеланиями идеалистического характера. Тем не менее, в целом попытка решать проблему раскола мерами церковного самосовершенствования шла официально-православным приходам на пользу. Угроза «расхищения православного стада» заставляла и епархиальное руководство, и простых священнослужителей быть более требовательными к себе. В источни-ках того времени часто встречаются упоминания о попытках «усовершенствования» церковной жизни на местах60. Определенное представление о них дает содержание отчета Тамбовско-го епархиального Богородично-Серафимовского Просветительского Братства за 1912 г. Там говорится, что «в видах противодействия распространению раскола и сектантства, а также в видах предохранения православных от заражения расколом и сектантством» епархиальные власти и отделения Братства заботились, чтобы во всех селах «неопустительно» велись внебогослужебные собеседования и точно исполнялись распоряжения относительно проповеднической деятельности священнослужителей, обучения прихожан «главным истинам веры» и «пра-вилам христианской нравственности», «истого отправления общественного богослужения и благоговейного
совершения христианских треб в храмах и домах прихожан»61. Как видно из того же отчета, внебогослужебные собеседования посвящались изложению священной истории, житиям особенно чтимых святых, объяснению молитв, заповедей, церковного богослужения, истории праздников, а также «опровержению раскольнических заблуждений»62. В отчете того же Братства за 1915 г. приводится несколько примеров, свидетельствующих о повышении качества богослужения в отдельных приходах63. Все это, по утверждениям составителей отчетов, не только шло на пользу религиозной жизни прихожан «господствующей» церкви, но и повышало ее авторитет в глазах старообрядцев64. Курский архиепископ Тихон, управлявший своей епархией в последние предреволюционные годы, даже призывал «поучиться» у староверов уставности богослужений и церковному «благоговению»65.
Таким образом, старообрядческое сообщество в XIX - начале XX в. играло в жизни центрально-черноземного региона более значительную роль, чем это представляла официальная статистика. Чтобы приблизиться к пониманию этой роли, необходимо иметь в виду следующие обстоятельства. Во-первых, кроме официально зарегистрированных старообрядцев, которые учитывались статисткой, в центрально-черноземных губерниях сохранялась многочисленная группа «незаписных» староверов, сопоставимая по численности с первой категорией. Во-вторых, среди «ревнителей старины» в большом количестве были представлены зажиточные крестьяне и купцы, ощутимо влиявшие на хозяйственную жизнь Центрального Черноземья. В-третьих, присутствие на данной территории старообрядческого сообщества оказывало существенное влияние на церковную жизнь официально-православных приходов. Старообрядческий мир был полюсом традиционализма, главным хранителем народных религиозно-бытовых устоев и своего рода противовесом духовной секуляризации. Наличие старообрядцев в тех или иных населенных пунктах способствовало сохранению в них православных традиций. С другой стороны, независимость «ревнителей старины» в религиозных вопросах являлась серьезным «раздражителем» для господствующей православной церкви и заставляла последнюю принимать меры для более тщательного церковного «окормления» прихожан.
Примечания
1 Результаты современных исследований истории и традиционной культуры старообрядчества отражены в работах И. В. Поздее-вой, Н. Н. Покровского, Н. Д. Зольниковой,
B. В. Керова, Д. И. Раскова, О. П. Ершовой, Е. М. Юхименко, Е. А. Агеевой, И. Н. Юрки-на, Н. Ю. Бубнова, Е. С. Данилко, К. Ю. Иванова и других ученых.
2 Подробнее см.: Апанасенок, А. В. «Старая вера» в Центральном Черноземье: XVII - начало XX века. Курск, 2008. С. 29-79.
3 См.: Танков, А. А. Сведения о так называемых старообрядцах в Курской губернии в 1812 г. // Прибавление к Курским Епархиальным ведомостям. 1888. № 37. С. 593.
4 Там же. С. 596-598.
5 См.: Варадинов, Н. В. История министерства внутренних дел. Кн. 8. СПб., 1862. С. 159-179.
6 Милюков, П. Н. Очерки по истории русской культуры : в 3 т. Т. 2. Ч. 1. М., 1994. С. 146.
7 Варадинов, Н. В. История министерства.
C.157-158.
8 Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. 4. Оп. 1. Д. 1280. Л. 66 об.
9 Собрание постановлений по части раскола. СПб., 1875. С. 469.
10 Подсчитано по: ГАТО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 1280. Л. 66 об.
11 Эта цифра получена на основании данных, приводимых А. А. Танковым. См.: Танков, А. А. Из истории раскола в Курской епархии // Прибавление к Курским епархиальным ведомостям. 1898. № 15. С. 146-153.
12 См.: Материалы для географии и статистики России. Воронежская губерния. СПб., 1862. С. 276.
13 Таблица составлена автором на основании следующих матиалов: ГАТО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 1280. Л. 66 об.; Танков, А. А. Из истории раскола.; Материалы для географии и статистики России. Воронежская губерния. СПб., 1862. С. 276.
14 См.: Первая всеобщая перепись населения Российской империи. 1897. Курская губерния. СПб., 1904. С. 110-130; Обзор Воронежской губернии за 1897 г. Воронеж, 1898. С. 36.
15 Обзор Тамбовской губернии за 1900 г. Тамбов, 1902. С. 39.
16 Таблица составлена автором на основании источников, указанных в двух предыдущих ссылках.
17 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 796. Оп. 442. Д. 2754. Л. 31.
18 Обзор Воронежской губернии за 1915 г. Воронеж, 1916.С. 53.
19 Обзор Тамбовской губернии за 1915 г. Тамбов, 1916. С. 58.
20 См., напр.: Отчетные сведения по благочин-ническим округам Курской епархии. Государственный архив Курской области (ГАКО). Ф. 483. Оп.1. Д. 3, 10, 11, 17, 20.
21 Танков, А. А. Сведения о так называемых старообрядцах...
22 Отчет о деятельности Тамбовского Казанско-Богородичного миссионерского братства за 1903 г. Тамбов, 1904. С. 10.
23 Пругавин, А. С. Старообрядчество во второй половине XIX в. М., 1904. С. 7.
24 Мельников, Ф. Е. Краткая история Древле-православной церкви. Барнаул, 1999. С. 377.
25 Танков, А. А. Из истории раскола в Курской епархии // Прибавление к Курским епархиальным ведомостям. 1898. № 15. С. 149.
26 Курская губерния. Список населённых мест по сведениям 1862 г. СПб., 1868. С. 45.
27 ГАКО. Ф.1. Оп.1. Д. 5426. Л. 211.
28 Отчет Тамбовского Казанско-Богородичного миссионерского братства за 1903 г. Тамбов, 1904. С. 16, 18.
29 Чистяков А. Новые условия церковной жизни и раскола // Курские епархиальные ведомости. Неофициальный отдел. 1872. № 18.С. 1108.
30 Отчет Тамбовского Богородично-Казанского братства за 1875-1876 гг. Тамбов, 1877. С. 18.
31 Обзор Курской губернии за 1902 г. Курск, 1903.С. 55.
32 См., напр.: Отчет о деятельности Тамбовского Казанско-Богородичного миссионерского братства за 1896 год. Тамбов, 1897. С. 25.
33 Годовой отчет Курского епархиального миссионера П. Осокина за 1913 г. // Миссионер. обозрение. 1915. № 8. С. 569.
34 См.: Олейников, Т. М. Очерки по истории расколо-сектантства в Воронежской губернии // Воронежские епархиальные ведомости. Часть неофициальная. 1913. № 48. С. 13071308.
35 Отчет о деятельности Тамбовского Епархиального Богородично-Просветительского Братства за 1913 г. Тамбов, 1914. С. 24.
36 Подробнее о расселении старообрядцев см.: Апанасенок, А. В. «Старая вера» в Централь-
ном Черноземье: XVII - начало XX в. Курск, 2008.С. 95-111.
37 ГАКО. Ф. 483. Оп. 1. Д. 20. Л. 5; Танков, А. А. Из истории раскола в Курской епархии // Прибавление к Курским епархиальным ведомостям. 1898. № 17. С. 174.
38 ГАТО. Ф. 181. Оп. 1. Д. 1150. Л. 24-25.
39 Чистяков, А. Новые условия церковной жизни и раскола // Курские епархиальные ведомости. Отдел неофициальный. 1872. № 11. С. 676.
40 См., напр.: ГАКО. Ф. 217. Оп. 1-2. Д. 709711; ГАТО. Ф. 181. Оп. 1. Д. 706, 1150, 2062.
41 Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1284. Оп. 241. Д. 23. Л. 177.
42 См., напр.: Развитие сектантства и православная миссия в Фатежском уезде // Миссионерский листок. Курск, 1913. № 2. С. 13; Лесков, Н. Вечерний звон и другие средства к искоренению разгула и бесстыдства // Исторический вестник. 1882.№ 6. С. 485-496.
43 Победоносцев, К. П. Письма к Александру III. М., 1926. Т. 2. С. 126.
44 РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2158. Л. 29.
45 Речь белгородского епископа Иоанникия по поводу открытия епархиального съезда в Курске // Миссионерское обозрение. 1905. № 16. С. 922.
46 РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2158. Л. 29.
47 См. отчёты о состоянии Курской епархии за 1884-1916 гг.
48 Юзов, И. И. Русские диссиденты: староверы и духовные христиане. СПб., 1881. С. 5.
49 См., напр.: ГАКО. Ф. 4. Оп. 2. Д. 154. Л. 10; ГАТО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 1579. Л. 6-21.
50 Цит. по: Обращение к православию старообрядца начетчика Исая Агафонова. (Приложение к Отчету Тамбовского Богородично-Казанского миссионерского братства за 1877 г. Тамбов, 1878. С. 56-57).
51 Сборник правительственных сведений о раскольниках / Сост. В. Кельсиев. Лондон, 1862. Вып. 4. С. 45, 46.
52 Цит. по: Савельев, Ю. В. Старообрядчество в Печорском крае Усть-Сысольского уезда Вологодской губернии // Старообрядческая культура Русского севера. Сыктывкар, 1997. С. 102.
53 Там же. С. 152.
54 См.: Керров, В. В. «Бог свят есть. и мы будем святы»: Сакрализация повседневности в старообрядчестве // Старообрядчество : История. Культура. Современность. М., 2006. С. 10-11.
55 Отчет Тамбовского Богородично-Казанского миссионерского братства за 1877 г. Тамбов, 1878. С. 58.
56 РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2754. Л. 33.
57 О положении православной церкви в отношении к старообрядцам // Курские епархиальные ведомости. Часть неофициальная. 1906. № 42. С. 1011.
58 Там же. С. 1003.
59 Там же. С. 1003-1005.
60 См., напр.: Курские епархиальные ведомости. Часть неофициальная. 1909. № 3. С. 60; Отчет о состоянии и деятельности курского Знаменско-Богородичного Миссионерского
Просветительского Братства за 1911 г. Курск, 1912. С. 34-36; Воронежские епархиальные ведомости. Часть неофициальная. 1912. № 12. С. 148 и т. д.
61 Отчет Тамбовского епархиального Богородично-Серафимовского Просветительского Братства за 1912 г. Тамбов. 1913. С. 48.
62 Там же.
63 Отчет Тамбовского епархиального Богоро-дично-Серафимовского Просветительского Братства за 1915 г. Тамбов, 1916. С. 39-67.
64 Там же. С. 58, 60.
65 РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2754. Л. 33.
