CC BY
45к современности, усиление и продление существования докапиталистических форм производства и социальных отношений" (с.537). Автор считает серьезным этот вывод Полякова.
Есть и другие свидетельства "колонизации" советских институтов досоветскими формами социальной организации вместо "советизации" последних. Бэкон одним из первых указал на переплетение колхозов с племенными структурами1-1. Олкот проанализировала сохранение у казахов власти лидеров традиционных кланов за фасадом организаций компартии2-. Буше доказывал, что колхозы не уничтожили трибализма в Туркмении3-.
Командная экономика, сдерживающая мобильность людей и товаров, вкупе с государственной политикой, которая распределяла социальные блага на основании этнонациональных различий, могли существовать только в постоянном противоречии с идеалами модернизации, прогресса и равенства. Поэтому социалистическая утопия будущего заменяется поисками "золотого века", мифологической реконструкцией прошлого. "Проповеди колонизатора и колонизуемого становятся зеркальным отражением друг друга: националистические интеллектуалы в Узбекистане, например, даже если они упрекают Москву за подавление своей культуры, используют в работах об этой культуре определения этноса, предложенные сталинистской идеологией" (с. 539-540).
С.И. Кузнецова
СТАНОВЛЕНИЕ НОВЫХ ГОСУДАРСТВ В ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ
1. OLCOTT M. Kazakhstan: pushing for Eurasia // New states, new politics: Building the post-Sov. nations / Ed. by Bremmer J., Taras R. — Cambridge, 1997. — P. 547-570.
2. GLEASON G. Uzbekistan: the politics of national independence // Ibid. — P. 571-601.
3. ATKIN M. Tadjikistan: reform, reaction and civil war // Ibid.— P. 602-633.
4. ACBARZADEH Sh. Why did nationalism fail in Tadjikistan? // Europe — Asia stadies. — Glasgow, 1996. — Vol. 48, №7. — P. 1105-1129.
1)1 Bacon E. Central Asians under Russian rule. - Ithaca, N.Y., 1966.
2) Olcott M. The Kazakhs. - Stanford, 1987.
2) Bouchet B. Tribus d'autrefois, kolkhozes d'aujourd'hui// Revue du monde musuhman et de
la Mediterranee. -1991. - N2.
5. NISSMAN D. Turkmenistan: just like old times // New states, new politics: Building the post-Sov. nations / Ed. by Bremmer J., Taras R. — Cambridge, 1997. — P. 634-653.
6. HUSKEY E. Kyrgyzstan: the politics of demographic and economic frustration // Ibid. — P. 654-680.
Марта Олкот (Колгейтский университет, США) видит корень всех проблем Казахстана в его национальной структуре: по переписи 1989 г. казахов было меньше, чем славян, в 1994 г. их удельные веса почти сравнялись (44% казахов и 42% славян), но русскоязычного населения все еще оставалось большинство (см. табл. 1).
Таблица 1 (1, с. 549) Национальная структура населения Казахстана*
1989 г. 1994 г.
тыс. % тыс. %
Казахи 6539 39,5 7474 44,3
Русские 6228 37,7 6042 35,8
Немцы 958 5,8 614 3,6
Украинцы 896 5,4 857 5,1
Узбеки 332 2,0 372 2,2
Татары 328 2,0 331 2,0
Белорусы 183 1,1 178 1,1
Всего 16536 100 16870 100
* Изменение удельных весов основных этносов: 1926 г. 57% казахов и 20% русских, в 1939 г. соответственно 38 и 40, 1959 г. — 30 и 43, 1970 г. - 36 и 41% (1, с. 548).
Учитывая сложность национальной структуры Казахстана, Н.Назарбаев последовательно выступал за различные формы сохранения бывшего Союза. Несмотря на ряд столкновений между казахами и казаками, ему удавалось сохранять стабильность. "Однако вопрос, должен ли Казахстан быть многонациональным обществом, этническим гибридом казахов и русских или родиной казахов, продолжает серьезно осложнять внутреннюю политику" (1, с. 550). Чтобы удовлетворить чаяния и казахов, и русских, в 1989 г. в Казахстане был принят закон о государственном статусе казахского языка и отсрочке этого нововведения
в областях, где большинство — русские1-1, сперва на пять лет, а затем до 2000 г. Назарбаев реабилитировал казахских коммунистов, уничтоженных в годы сталинских репрессий, были преданы гласности данные о миллионах погибших при коллективизации (серия статей М.Козубаева, в том числе в журнале "Партийная жизнь Казахстана", 1990, № 6). Он равно противодействовал националистическим организациям и русских ("Единство"), и казахов ("Желтоксан", "Азат") и показал себя в последние советские годы весьма осторожным политиком: в его первом послании после избрания Президентом Казахстана (24 апр. 1990 г.) говорилось лишь о "самофинансировании и самоуправлении", он оставался самым верным союзником Горбачева в его попытках сохранить СССР, но августовский путч осудил только на второй день.
1 декабря 1991 г. Назарбаев был избран президентом (98% голосов при 80% участвовавших в голосовании) советской республики, но через неделю стал президентом независимого государства (после развала Союза). "Ошеломленный или нет, Назарбаев быстро оправился, созвал глав республик Центральной Азии в Ашхабад, вызвав тем самым привидение "туркестанского союза". Это убедило Ельцина и других расширить первоначальный документ о роспуске Союза, подписанный в Алма-Ате" (019, с. 556). Там же было создано и СНГ, активным поборником которого стал Назарбаев. Он неоднократно подчеркивал, что Казахстан не будет ни западным, ни восточным, ни исламским, ни христианским, но должен стать мостом между этими противоположностями. В самом же деле положение Казахстана продолжает определять советское наследство, и прежде всего экономическая зависимость от России.
Тем не менее русская община Казахстана не ощущает себя в безопасности, что подталкивает русских и русскоязычных к отъезду в Россию или же к требованиям автономии северных областей. При этом несдержанность проявляют только казаки, а "большинство казахстанских русских склонны остаться, поскольку или не видят для себя лучшей доли в России, или не могут распродать свое имущество в Казахстане, или просто по инерции. Казахстан же теряет наиболее желанные русские кадры, умение и таланты которых могут быть легко востребованы в другом месте" (1, с. 560).
1) В 1989 г. казахи не превышали 27% населения в Восточном и 19 в Северном Казахстане, 30 — в Кокчетавской и Павлодарской, 23% — в Кустанайской и Целиноградской областях (1, с.563).
"Демографическая уязвимость" Казахстана превращает Назарбаева в поборника наднациональных госструктур СНГ. С этой же целью он выдвинул в 1994 г. идею Евразийского союза, в котором решения Совета президентов были бы обязательны для всех государств, существовала бы единая оборонительная и экономическая политика, общая денежная единица. Однако эту идею одобрила только Киргизия. При отсутствии такой межгосударственной общности для Казахстана все острее становится проблема стабильности (урок гражданской войны в Таджикистане): "Для Назарбаева сохранение общественного порядка важнее всех других вопросов, включая защиту личных свобод, продолжение экономических или политических реформ и создание правового гражданского общества. Это ясно продемонстрировал роспуск парламента, продление полномочий Назарбаева (до 2001 г.) и торопливое переписывание Конституции" (1, с. 561).
Трудности осуществления амбициозной назарбаевской программы социальных и экономических преобразований с целью превращения Казахстана в нового "азиатского тигра" к началу ХХ1 в., умноженные демографической реальностью, могут подтолкнуть какую-либо из сторон попытаться перетянуть чашу весов на свою сторону. Но, как предостерегал Назарбаев, если взбаламутить Казахстан по этническим мотивам, "это будет много хуже, чем в Югославии" (019, с. 564).
Г.Глисон (Университет Нью-Мексико, США) подчеркивает противоречивость действительности Узбекистана — авторитаризм и популярность режима, экономические успехи и их непризнание за рубежом. Провозглашение независимости 1 сентября 1991 г. было скорее инструментом в переговорах с Москвой, чем полным пересмотром системы управления, но в 1992 г. новое правительство было вынуждено принять на себя ответственность за республику. При этом полнота власти оказалась сосредоточенной в руках президента.
И.Каримов положил в основу своей политики прославление узбекской национальной идентичности. Если в советский период главным был русский язык, история коренных народов забывалась (или уничтожалась), то теперь узбекский язык становился господствующим (переход на узбекский по закону о государственном языке планировался на 1997 г.), узбекская история обреталась вновь (или создавалась). Опасения за свою судьбу и особенно за будущее детей заставили уехать
многих русских1). Это нанесло ущерб экономике, хотя последствия не были катастрофическими, ибо "многие русские и представители других неузбекских этносов примирились с перспективой остаться в "стабильном" Узбекистане вместо рискованного переезда на этническую родину" (2, с. 584).
Русские полагают, что "ханские обычаи", основанные на традициях оседлых народов Центральной Азии (ЦА) — уважение к старшим в семье и авторитарное государство, — делают недостижимой демократию в Узбекистане. "Здесь власть персонифицирована и глубоко укоренилась личная преданность. Обязательства фокусируются на личности, а не на идее" (2, с. 586). Эта персонификация власти видна на примере И.Каримова, которого обвиняют в диктаторстве, в нарушении прав человека (разгром оппозиции). Тем не менее "разновидность "авторитарной демократии", сложившаяся в Узбекистане, несомненно отличается от партийного тоталитаризма прошлого. Она более тесно связана с политическими нормами, существовавшими задолго до появления компартии" (2, с. 587).
Центральный вопрос, определяющий будущее Узбекистана, — станет ли он лидером или партнером новых государств в ЦА? Это зависит от того, как воспринимать ЦА — единый регион или многие государства? Еще летом 1990 г. лидеры компартий ЦА приняли важнейшее решение о том, что ЦА составляет единое культурное пространство, но множество политических общностей, границы которых не подлежат пересмотру. Идея единого Туркестана витала в столицах ЦА, ей способствовало и возрождение исламских традиций. Но пример гражданской войны в Таджикистане побудил Каримова занять более реалистичную позицию. Этот же пример подтолкнул к созданию самостоятельных вооруженных сил. Характерно, что к концу 1994 г. самой престижной для молодых узбеков стала Военная академия, а не университет.
Опыт первых лет независимости Узбекистана ясно показал ограниченность самостоятельности государств в современный период вследствие глобализации, экономической взаимозависимости и революции в средствах связи. "Узбекистан связан с другими странами СНГ в такой мере, что это будет определять его политическую сцену на долгие годы" (2, с. 592).
1) В 1989 г. в Узбекистане было 14,1 млн. (71%) узбеков, 1,7 млн. (8%) русских, 0,9 млн. (5%) таджиков, 0,8 млн. (4%) казахов (2, с. 575).
Мюриель Эткин (Университет Дж.Вашингтона, США) напоминает, что границы современного Таджикистана, определенные в 1929 г., не совпадают с расселением таджикского народа1-1. В период ослабления Центра это способствовало различным формам проявления национальных чувств, в основном в среде городской интеллигенции. Последняя рисовала деревенских жителей совершенно не знающими своего культурного наследия, преданными местной, а не национальной идентичности. Между тем в годы независимости именно некоторые представители городской правящей элиты разжигали местные противоречия во имя своей победы. К тому же "правительство Узбекистана поощряло антитаджикские настроения среди узбеков Южного Таджикистана" (3, с. 609).
Русские — второе по численности этническое меньшинство — занимали ряд важных постов, но отношение к ним ухудшилось еще в последние годы советской власти (претензии по поводу лучшего обеспечения квартирами, незнания таджикского языка, особенно после принятия в 1989 г. закона о таджикском государственном языке и т.д.). Резкое снижение уровня жизни и гражданская война подтолкнули эмиграцию русских. По разным оценкам, к 1994 г. в Таджикистане осталось от 70 тыс. до 120 тыс. русских, и отъезд продолжался (3, с. 609).
Гражданская война в декабре 1992 г. закончилась победой коммунистов ( при поддержке России2) и Узбекистана): они захватили Душанбе, расправились с оппозицией, на выборах в ноябре 1994 г. президентом избран при мощной финансовой помощи России И.Рахмонов (60% голосов). Тем не менее военные столкновения продолжаются, будущее мирных переговоров весьма туманно.
Нередко гражданская война в Таджикистане характеризуется как столкновение ленинабадского и кулябского кланов с Гармом и Горным Бадахшаном, т. е. как вековая вражда, а не современная политическая борьба. "На деле, конфликт порожден советской и постсоветской политикой, а население этих четырех регионов вовсе не образует единых блоков. Центральный вопрос — удержит ли правящая элита советского
1) По данным переписи 1989 г., из 4,2 млн. таджиков, проживавших в СССР, на Тадж. ССР приходилось 3,2 млн (960 тыс. — в Узбекистане), таджики не превышали 62% населения своей республики, узбеки — 24% (1,2 млн.), русские — 8% (387 тыс.) (3, с.605, 608).
2) Российские вооруженные силы (мотострелковая дивизия и пограничники) участвовали в операциях против оппозиции в Таджикистане и бомбили ее базы в Северном Афганистане. Их численность, по оценкам, достигала 23,5 тыс. в 1995 г. (3, с. 613).
периода монополию на власть и привилегии, сохраняя многое из советского политического и экономического режима в постсоветскую эру" (3, с. 615). И среди коммунистов, и среди оппозиционеров есть представители всех регионов. Однако в ходе гражданской войны действительно возросло значение региональной идентичности, "регионализма как основы поляризации общества" (там же). Столь же мало обосновано противопоставление защитников привилегий старой советской элиты и оппозиции как сторонников светской демократии и радикальных исламистов.
Таким образом, переходный период в Таджикистане (самый разрушительный и кровавый по сравнению со всеми другими республиками бывшего Союза) сходен с деколонизацией колониальных империй Запада одним поколением ранее. Здесь также границы были проведены произвольно, что привело после независимости к межгосударственным трениям и противоречиям между титульными народами и этническими меньшинствами. Аналогична и реакция русских Таджикистана на изменение ситуации.
В основе кризиса в Таджикистане лежат два главных спорных вопроса. Первый — попытка отстранить от власти группировки, получившие наибольшие преимущества при советском режиме; второй — роль ислама в мусульманской стране. "Стереотип, согласно которому интерес к исламу приравнивается к экстремизму, нетерпимости и насилию, оказался мощным оружием в политической жизни независимого Таджикистана. Он предоставил логическое обоснование для подавления всей оппозиции" (3, с. 622)1-1.
Иную точку зрения на гражданскую войну в Таджикистане отстаивает Ш. Акбарзаде ( Университет Ьа ТгоЬе, Австралия). Он задает вопрос: почему таджикский эксперимент с национализмом оказался столь катастрофичным в отличие от других государств ЦА? Таджикская элита не понимала суть событий периода перестройки в Советском Союзе и его распада: вместо того, чтобы "переиграть" оппозицию в националистической фразеологии, она продолжала твердить "об
1)1 Во второй статье М.Эткин, противопоставляя таджикскую оппозицию (называя ее реформаторами) и неосоветы, снова возражает против преувеличения кланового фактора в конфликте. По ее словам, неосоветы выдвинули на первый план борьбы за власть региональный и этнический антагонизм, в 1997 г. достигнуты соглашения, долженствовавшие завершить конфликт между неосоветами и оппозицией. Однако это не решит проблемы, предсказывает Эткин (Current history. — Philadelphia, 1997. — Vol. 96, № 612. — P. 336-346.
интернационализме в рамках Союза", что способствовало углублению кризиса, так же как свойственная Таджикистану изолированность отдельных районов и даже колхозов, сила отношений патрон — клиент в местной администрации, соперничество кланов (клановая система строится на территориальной, а не кровной близости).
Из многих факторов, определяющих развитие событий в Таджикистане, главным оказался клановый (региональный). Гражданская война фактически была клановой войной, а победы Душанбе не восстановили единства республики. "Подобно тому как центральные газеты из Душанбе обычно не достигают Ходжента, власть Душанбе не распространяется на Ленинабад. Отсутствие центральных газет за пределами Душанбе — хороший пример фрагментации таджикского общества" (4, с. 1118).
Этнический фактор играл вспомогательную роль в кризисе. Правда, сосредоточение узбеков в Ленинабадской области соединяло региональный и этнический факторы, что разделяло в свою очередь узбеков и таджиков. Русские гражданской войной не были затронуты, но они бежали от ее тягот.
Исламский фактор сказался прежде всего в осознании ислама как краеугольного камня таджикской национальной идентичности. "Элементы исламского фундаментализма, конечно, существуют, но неправильно представлять кризис в терминах идеологического сражения между исламизмом и секуляризмом" (4, с. 1121).
Наконец, из внешних факторов наиболее важна роль России, которая опасалась угрозы исламского фундаментализма и не отказывалась от своих гегемонистских устремлений. "Стратегический союз российской демократии с коммунистической элитой Таджикистана основан на желании первой сохранить свою сферу влияния за счет идеологии и готовности второй пожертвовать национальным суверенитетом ради политических целей" (4, с. 1122). Граница с Афганистаном и защита русской общины в Таджикистане — оправдание военного присутствия России в республике.
Таким образом, во всех государствах ЦА национальная элита использовала национализм в своих целях. Нежелание и неспособность таджикской элиты принять символику последнего усугубило кризис. Региональные (клановые) связи существовали в ЦА повсеместно, не приводя к региональной фрагментации. Отличие Таджикистана — "некомпетентность руководства" (4, с. 1120). Частично его нежелание разыграть националистическую карту объясняется тем, что Бухара и
Самарканд — символы таджикской национальной гордости — остались за пределами республики.
Д.Ниссман (Колумбийский университет, США) подчеркивает: во-первых, в течение столетий определяющей структурой у туркмен было племя; во-вторых, Туркмения оставалась одной из самых отсталых советских республик. По переписи 1989 г. 2,5 млн. туркмен составляли 72% населения, самое многочисленное этническое меньшинство — 335 тыс. русских, хотя их отъезд начался с конца 70-х годов (5, с. 637).
Ни августовский путч 1991 г., ни другие события в Центре фактически ничего не меняли в политической жизни Туркмении: первый секретарь компартии стал президентом, а партия переименовалась в Туркменскую демократическую партию (с сохранением в ней членства коммунистов), оппозиция не имела доступа к СМИ, Конституция 1992 г. гарантирует демократические свободы, но на практике их нет.
Изменения коснулись религии (в 1985 г. было четыре мечети, в 1994 г. — несколько сот, в 1992 г. официально зарегистрирован казиат) и языка (в 1990 г. туркменский язык уравнен с русским; если в 1979 г. только 25% туркмен свободно говорили по-русски, то за последующие годы их стало еще меньше, особенно среди молодежи) (5, с. 644-645).
Ю. Хаски (Стетсонский университет, Флорида, США) выдвигает на первый план проблему титульной нации, имеющую особое значение в Киргизии, так же как в Казахстане и Латвии, т.е. в республиках, где она не составляет большинства населения. Должна ли титульная нация играть ведущую роль, определять политику по вопросам государственного языка, землевладения, гражданства?
Особенности формирования национальной структуры Киргизии повлияли на этническое самосознание киргизов. Они не оказали особого сопротивления присоединению киргизских земель к Российской империи, взаимоотношения киргизов и русских частично ухудшились лишь с начала ХХ в. из-за наплыва русских поселенцев в Северную Киргизию и преобладания русских в городах, но первый взрыв произошел в 1916 г. В ходе жестокого подавления восстания из 780 тыс. киргизов погибли 100-120 тыс. и примерно столько же бежали в Китай (многие из них также погибли). Октябрьская революция принесла киргизам первую отдельную политическую общность: в 1924 г. создана Каракиргизская автономная область, после ряда преобразований, в 1936 г. - Киргизская ССР. Тем самым "развитие по крайней мере символов киргизской культурной и политической идентичности создало важные предварительные условия роста киргизского национального самосознания" (6, с. 656).
В первые годы советской власти администрация была в руках славян и татар (не было ни одного киргиза с высшим образованием, меньше 5% грамотных), постепенно готовились киргизские кадры. Однако к 1938 г. первое поколение советской киргизской элиты было сметено сталинскими репрессиями. "Сталинизм проводил политику, усиливавшую славянское господство в регионе" (6, с. 657). На руководящие посты назначались только раболепные по отношению к Москве киргизы, русифицировалась система образования (в 80-е годы только в 3 из 69 школ Фрунзе обучение велось на киргизском языке), на современных предприятиях работали в основном русские (в машиностроении и металлообработке — лишь 11% киргизов, во всей республике 13% инженеров и техников — киргизы), в 1989 г. киргизы составляли меньше 23% населения столицы и 55% — других городов (6, с. 658-659).
Таблица 2 (6, с. 659) Динамика национальной структуры Киргизии
Годы 1926 1939 1959 1970 1980 1989 1993
Киргизы тыс. 668,7 754,3 836,8 1248,8 1687,4 2229,6 2526,4
% 67 52 41 43 47 52 57
Русские тыс. 116,8 302,9 623,6 855,9 911,7 916,6 840,5
% 12 21 30 29 25 22 19
Узбеки тыс. 106,3 151,6 218,9 333,0 426,2 550,1 604,2
% 11 10 11 11 12 13 14
Украинцы тыс. 64,2 137,3 137,0 120,0 109,3 108,0 93,3
% 6 9 7 4 3 3 2
Немцы тыс. 4,3 11,8 39,9 89,8 101,1 101,3 44,4
% 0,4 1 2 3 3 2 1
Всего тыс. 1002 1458 2066 2933 3589 4258 4469
Как показывают данные табл. 2, в 50-80-е годы киргизы стали меньшинством в республике и только в 1989 г. их удельный вес превысил 50%. Приток славян в 50-70-е годы, послуживший одним из факторов усиления киргизского национализма, сменился оттоком в 80-е годы.
Первые всплески национализма относятся ко второй половине 80-х годов, но они не связаны с гласностью и перестройкой, как это легко предположить. Истинные причины — безработица и неполная занятость: к концу 80-х годов не менее 110 тыс. (особенно деревенская молодежь), в
1991 г. — 140 тыс. безработных (6, с. 660). Не находя работы в городе, они селились на окраинах городов, захватывали землю: самострой летом 1989 г. во Фрунзе был признан, а кровавые столкновения летом 1990 г. в окрестностях Оша между киргизами и узбеками были подавлены войсками; их масштабы были приравнены одним из наблюдателей к "десяти Сумгаитам" (6, с. 662). В 1989-1990 гг. развернулась дискуссия о государственном языке, которая способствовала как подъему киргизского национализма, так и отчуждению славян и их отъезду. За 1989-1993 гг. уехали свыше 100 тыс. славян и 50 тыс. немцев (см. табл. 2). Встревоженный потерей специалистов, президент Акаев открыл в 1993 г. Славянский университет в Бишкеке, а в 1994 г. отсрочил введение закона о киргизском государственном языке до 2005 г. (6, с. 673).
Несмотря на все противоречия, подчеркивает автор, киргизы не испытывают враждебности к русским, напротив, они уважают их и русскую культуру (даже существует пословица: там, где русские, есть и правда). "В течение столетия Россия была оселком развития киргизского языка, культуры и политики. Хотя подобная психологическая зависимость частично является источником киргизского национализма, она также связывает русских и киргизов в такой степени, которая не имеет себе равных в отношениях между русскими и титульными нациями других государств бывшего Союза" (6, с. 664).
Киргизский национализм до сих пор ослабляется отсутствием единства в киргизской элите из-за клановых и племенных связей, а также региональных различий (соперничество между севером и югом) и разрыва между деревней и городом (городская элитная молодежь была "русифицирована" или "советизирована"). Кроме того, в рыночной экономике позиции киргизов окажутся слабее, чем у других этнических групп: у них нет такого образования и квалификации, как у славян, или торговых традиций, как у узбеков и корейцев. Отсюда требования к государству "защитить титульную нацию".
Будущее Киргизии неопределенно: наряду с политической демократизацией (свободная пресса, либерально настроенный президент, столь непохожий на своих авторитарных соседей), привлекшей значительную иностранную, прежде всего международную, помощь на проведение реформ, Акаев был вынужден выдвинуть на ключевые посты традиционную элиту, не желающую либерализации экономики. В результате произошел сдвиг вправо в политике Киргизии, и с лета 1994 г. "президент использует методы авторитарных лидеров" (6, с. 667).
Соотношение сил между консервативными региональными лидерами (акимами) и президентом "в своей основе нестабильно, так как либеральные и централизаторские устремления президента соперничают с традиционалистскими и регрессивными целями местной элиты. Пока сохраняется их вынужденный союз, в политике Киргизии будет отражаться борьба двух разных образов будущего" (6, с. 669).
С.И.Кузнецова
ФОРМИРОВАНИЕ НАЦИЙ В СТРАНАХ БЫВШЕГО СССР:
ПОЛИТИКА НАЦИОНАЛЬНОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ Nation-building in the post-Soviet borderlands: The politics of nat. identities/Smith G., Law V., Wilson A. et al. — L.: Cambridge univ. press,
1998. — XIII, 293 p.
Коллективная монография подготовлена сотрудниками Кембриджского университета (Великобритания) в 1993-1997 гг. В рамках трех разделов (воссоздание национальной истории, этнополитика и проблемы языка) выделены отдельные главы, посвященные всем постсоветским республикам, но особое внимание уделяется Закавказью и Центральной Азии (ЦА).
В вводной главе Г.Смит отмечает, что в новых независимых республиках стремление воссоздать национальную идентичность (НИ) может сыграть положительную роль в государственном строительстве. В этнических отношениях это стремление включает "исключение и разделение" наряду с "включенностью и сосуществованием". В отдельных случаях национальные меньшинства могут быть исключены из важных сфер общественной жизни.
"Национализирующиеся режимы" (НР) разделяют общее советское наследие. Чтобы оправдать перестройку социальной и политической жизни, они прибегают к десоветизации, изобретению новых границ этносов и культурной стандартизации. Десоветизация означает замену советских политических интересов и символов новыми национальными. Она связана также с недоверием к "другим", особенно к русским. Их отстранение открывает путь для продвижения национальной элиты.
Изобретение новых границ основано на общем происхождении (наша родина, наш язык) или общем опыте (колонизаторы— колонизуемые, иммигранты—местные), мифах о золотом веке, фетишизации национальных черт.
