CC BY
49
Становление аналитики как инструмента
практической философии
Курлов А.Б.*
The sphere of analytics is defined intensional, the maintenance ofprocess of its becoming is opened as the main tool of practical philosophy. Methodological function of analytics is staticized during formation of the objective knowledge necessary for the decision of scientific and practical problems.
Рассматривая аналитику в означенном контексте, необходимо прежде всего подчеркнуть, что она выступает средством получения инструментальных знаний, главной функцией которых является целеосознанное практическое преобразование человеком объектов второй природы в целях гармонизации различных форм и порядков социального мира. Именно поэтому мы и апеллируем к практической философии, которая обращена к проблемам организации, оптимизации и продуктивной реализации человеческого действия.
Значимость практической философии вытекает из того фундаментального факта, что объективные инструментальные знания могут и должны непосредственно влиять на характер действия человека, его направленность на предмет, формировать оптимальную технологию целедостижения. По сути, такая философия кульминирует основную проблему предназначения человека действующего, которая в терминах И. Канта может быть выражена в формах ответа на вопрос: «Что я должен делать?» Но в данном контексте, безусловно, с учетом классической моральной ориентации данного вопроса он детализируется в следующем комплексе его импликаций: на что я должен направить свои усилия? Как и с кем я должен действовать? Какие средства использовать? Как я смогу использовать полученный результат в будущем?
Другими словами, практическая философия должна указать, открыть субъекту те условия оптимального действия, которые позволят ему достичь определенного состояния гармонии. Истоки последней И. Кант видел в нравственности отношений и действий человека, которая предопределяет возможность благостного результата при ответе на вопрос: «На что я могу рассчитывать?» Но, по сути, если в
категорическом посыле Канта несколько изменить тональность обращения к абсолюту, то можно понять, что речь идет о формировании нравственной социальности, которая, безусловно, должна достигать определенных порядков гармонии либо по меньшей мере иметь эффективные механизмы согласования разнонаправленных интересов людей — быть бесконфликтной, замиренной. Поэтому моральность общественных связей, отношений и действий всегда имела мощное критериальное значение для оценки уровня развития социальности человека действующего.
В связи с этим И. Кант и актуализировал роль практической философии, акцентируя внимание на субъекте — носителе нравственных качеств, обусловливающих степень его включенности в различные порядки социальной практики. «В конце концов все сводится к практическому, и в этой тенденции всего теоретического в отношении его применения состоит практическая ценность нашего познания. Но эта ценность лишь тогда безусловна, когда безусловна цель, на которую направлено практическое применение знания. Единственная безусловная цель, к которой должно относиться все практическое применение нашего познания, есть нравственность, которую мы называем поэтому просто, или абсолютно, практическим (социальным). И та часть философии, которая имеет предметом моральность, должна быть названа поэтому практической фи-лософией...»1, которая является основанием любого действия индивида, ибо вплетает его в структуры ассоциированной деятельности, составляющие базу любого социума.
Значит, социальная философия тоже входит в структуру практической философии, равно как и аксиология, этика и эстетика.
Профессор кафедры социологии и социальных технологий Уфимского государственного авиационного технического университета, доктор социологических наук, профессор философии.
N
Ol
О CJ
О О О Q.
С[ со
s
H
о
0
1
о я с о m ф VO >5
о *
о ф
У
s
s
0
1
о *
о
s
ф
ч
я *
< s
I H
о ф
со
N
Ol
О СЧ
О О
о
Q. С[ CQ
s
I-
о
0
1
о я с о т ф vo >s о
о ш
У S
2
0
1
о *
о
2 ф d
я <
S I
н
о ф
со
Итак, теоретическая и практическая философия — это различные части философского знания. Практическая философия содержит знания-инструменты, а теоретическую философию составляют знания-описания и представления. Практическая философия есть генетически первичная форма философии, тогда как теоретическая вторична по отношению к ней. Примат практической философии над теоретической, генетическая зависимость и обусловленность содержания теории от задач практики являются закономерностью историко-философского процесса. Сколь ни сложна была бы теоретико-философская надстройка, в конечном счете она функционирует как инструмент обеспечения базисной философской практики2.
Кроме того, философия способствует главным образом постановке новых проблем на стыке разных наук и сфер человеческой культуры и деятельности. В этом и заключается ее интегративная, синтетическая функция в науке и обществе. Философия выполняет также свою аналитическую, исследовательскую функцию в широком значении этого понятия. Данная функция может быть охарактеризована к тому же как методологическая, связанная с анализом путей познания и действия, его методов и логических форм. Наконец, все большее значение в современных условиях приобретает ценностно-регулятивная, аксиологическая функция практической философии, состоящая в соотнесении целей и путей познания и действия с гуманистическими идеалами, в их социально-этической оценке.
Таким образом, отнюдь не потребность в спекуляции, а именно практические соображения побуждают человеческий разум выйти из своего круга и сделать шаг в сферу практической философии, чтобы получить здесь сведения и ясные указания относительно источника своего принципа действия и истинного назначения этого принципа в сопоставлении с максимами, которые опираются на потребности и склонности человека. Это должно помочь ему выйти из затруднительного положения и избежать опасности лишиться всех подлинных принципов из-за неопределенности, в которой он легко может запутаться3.
Следовательно, практическая философия выступает в качестве главного средства снятия, преодоления неопределенности в процессе человеческой деятель-
ности, определения ее целей и технологии целедостижения, что с очевидностью требует постоянного уточнения знания о предмете субъектной деятельности.
В рамках этой статьи мы актуализируем именно указанную выше функцию практической философии, ибо получение нового инструментального знания, выступающего в качестве главного инструмента преобразующей деятельности современного человека, предполагает использование всего методологического арсенала аналитики. Последний достаточно обширен и включает в себя широкий спектр подходов и методов — от основоположений трансцендентального познания к принципам постижения предмета в интенции и создания его (предмета) информационных, поисковых моделей; до методов вычерпывания эмпирических данных из структуры предмета и разработки технологий упреждающего управления возникающими проблемами.
В связи с этим возникает вопрос определения статуса предмета аналитики, рассматриваемой в качестве главного средства развития практической философии.
Итак, отнюдь не каждое сущее изначально является предметом познания. Оно также существует, не являясь объектом человека познающего, до тех пор, пока не становится познанным. Именно тогда это сущее и становится предметом аналитики. Предметное бытие вообще — это лишь внешняя характеристика сущего как такового. Только для человека оно является чем-то существенным, ибо имеет выраженное практическое значение, открывающее некие перспективы развития предметно-деятельностной практики в дальнейшем. При этом трансцендентальная проблема познания не затмевается и даже не отодвигается на второй план предметно-практической, а подхватывается ею в полном объеме и подвигается к решению с использованием аналитических средств, поскольку предметная деятельность субъекта является лишь интенцией на нечто реальное. Она (деятельность) не перестает быть таковой и после получения реального результата, так как этот результат сразу же становится предметом последующих преобразований, ин-тенциально осмысленных субъектом.
Очевидно, что познание, использующее весь арсенал средств аналитики, и последующая предметно-практическая, преобразовательная деятельность пред-
ставляют собой перманентный процесс. Каждый из его циклов состоит как минимум из следующих четырех фаз:
1) проявление некоего феномена;
2) актуализация проблем, связанных с этим явлением;
3) становление интенции предметной сферы исследования, формирование системы научных представлений о предмете (концепция), аргументированное обоснование форм позиционирования предмета в структуре объекта и выделение структурообразующих признаков объекта (теория);
4) предметно-практическая деятельность, направленная на оптимизацию позиционирования предмета в структуре объекта.
Несомненно, что как минимум на двух завершающих этот цикл фазах будет востребована аналитика как средство получения инструментальных знаний и одновременно как мощный инструмент формирования информационной ресурсной базы, необходимой для создания технологий упреждающего управления проблемами в процессе предметно-практической деятельности человека.
Становление и развитие инструментария аналитики имеют долгую историю, и процесс наращивания его потенциала бесконечен, как бесконечен процесс познания человеком бесконечной сложности мира и опредмечивания его модусов. Но сейчас можно с уверенностью сказать о том, что благодаря использованию методов аналитики были созданы не только эффективные технологии предметно-практической деятельности людей, но и сформированы масштабные инновационные теоретические конструкты, объективно представляющие сущность мета-морфозно изменяющегося современного социального мира.
Именно эти конструкты и составляют структуру современной практической философии. Здесь мы апеллируем прежде всего к таким методологическим системам, как аксиология, логика, праксиология, эпистемология, этика, эстетика и др. Кроме того, огромное инструментальное значение для предметного анализа различных проявлений современного социального бытия имеют следующие теоретические конструкты, обладающие высоким инновационным, эвристическим потенциалом: концепция постиндустриального или информационного общества (Д. Белл, Э. Тоффлер, А. Турен и др.), об-
щества риска, общества второй модерни-ти (З. Бауман, Э. Гидденс), и примыкающие к ним концепции общества риска (У. Бек), общества спектакля (Э.Г. Дебор), дисциплинарного общества (М. Фуко), сетевого общества (М. Кастельс), общества потребления (Ж. Бодриар) и многие другие.
Теперь рассмотрим в ретроспективе процесс становления и наращивания методологического потенциала аналитики и одновременно попытаемся отразить этапы формирования некоторых основоположений практической философии.
Итак, разработка базовых правил получения нового знания принадлежит еще Аристотелю Стагирскому. Они содержатся в его известных трудах — «Первая аналитика», «Вторая аналитика», Метафизика» и других текстах «Органона». Если в ранней «Топике» и иных трактатах он искал ответы на вопрос «Что анализируется?», то во «Второй аналитике» Аристотель раскрыл основы получения выводного знания. Он показал, что правильные рассуждения подчиняются небольшому числу законов, независимых от частной природы объектов. Аристотелю принадлежит и открытие первых трех законов формальной логики — тождества, непротиворечия и исключенного третьего, что имело не только важное методологическое, но и прикладное значение.
В своих изысканиях Аристотель опирался на труды Демокрита, Сократа, Платона и прочих древнегреческих философов, которые так и не смогли создать науки о мыслительной деятельности рассуждающего человека. Открытую им науку Аристотель называл аналитикой. Употребляя слово «анализ», он понимал под этим разложение сложного на простое вплоть до далее неразложимых первоначал, или аксиом. В «Риторике»4 он впервые говорит об аналитической науке.
Значение трудов Аристотеля состоит не столько в описании и кодификации приемов анализа, сколько в том, что они сами стали объектом исследования — началом формализации мыслительных процессов.
Исключительную ценность представляет его исследование доказательства, которое он привел во «Второй аналитике». Доказать что-либо — значит связать необходимой связью то, что связано в самой действительности. Для этого надо, чтобы посылки были истинны, а связь через средний термин была логически правиль-
N
О!
О СЧ
О
о о о.
со
I-О
0
1
о я с о т ф ю
О *
О ф
У
2
0
1
о *
о
2
ф
■а
я <
I I-
О ф
со
N
Ol
О СЧ
О О
о
Q. С[ CQ
s
I-
о
0
1
о я с о т ф vo >s о
о ф
У S
2
0
1
о *
о
2 ф d
я <
S I
н
о ф
со
ной. Однако для получения истины одной логической непротиворечивости мало. Требуется еще истинность посылок, в которых связь субъекта и предиката отражала бы связь, присущую самой действительности. При этом такая связь должна быть необходимой, то есть выражать не случайные, а существенные зависимости.
Аналитика Аристотеля в противовес мнимой мудрости выступает как средство анализа известного знания о предмете, а также получения нового (выводного) знания о нем. Им впервые были открыты схемы рассуждения и умозаключения, которые он назвал доказывающей (дедуктивной) наукой, аналитикой, а силлогизмами — умозрениями. Аристотелю принадлежит и первенство в описании основных приемов поиска «подобного» и отличительного в знании, получения «соотнесенного» знания, построения утверждения, отрицания и противоречия, умозаключения в целом.
В начале VI в. последний представитель античной философии и одновременно отец Средневековья Боэций написал комментарии к сочинениям Аристотеля, а также к трудам Платона, Порфирия и Цицерона, переведя их на латинский язык, что послужило толчком к дальнейшему распространению идей этих мыслителей о сущности и содержании процесса поиска истины средствами анализа.
Именно раннее Средневековье обогатилось бесценным опытом отбора и свертывания знания, так важного для последующего развития информационной аналитики. В это время стали издаваться разного рода компендиумы — краткие энциклопедии, справочники, компиляции, бревиарии (от лат. Ъгтагшш — «служебник»). Вместе с тем стремительное распространение такого рода трудов имело и негативные последствия: они нередко вели к упрощению, компилятивности, дог-матизации, вольной трактовке авторского знания.
Для аналитиков больший интерес представляет принцип соединения Боэция: «логоса» и «мифа» — логического и чувственного познания. Благодаря данному посылу современный субъект познания получает возможность оптимально совмещать эти уровни анализа при решении профессиональных задач, ибо аналитик не может обращаться к самому объекту, исследовать его каким-либо образом, он может лишь сравнивать «тексты» об этом объекте через некие формализован-
ные приемы. При этом возникают закономерные вопросы: можем ли мы вовсе исключить профессиональную интуицию аналитика из его арсенала средств вычерпывания информации об объекте? Каким правилам должен следовать аналитик, чтобы не переступать границу верификации?
К творчеству Аристотеля обращался и основатель арабоязычной логики сирийский математик Аль-Фараби, прокомментировавший весь аристотелевский «Органон». Его логика была направлена на анализ научного мышления. Он выделял в логике две ступени: одна охватывала представления и понятия, другая — теорию суждений, выводов и доказательств.
Развивал эту эпистемологическую линию в тот период времени и известный таджикский мыслитель Ибн Сина. В работе «Логика» он также стремился обобщить аристотелевскую силлогистику, установить зависимость между категорическими и условными суждениями.
Принципиально значимый для становления аналитики методический шаг к новому знанию был сделан на заре Возрождения испанским философом и богословом Раймундом Луллием. Из средневековых реалистов он занимал самую последовательную позицию в отождествлении порядка действительности с порядком логическим, доведя ее до панго-лизма, тем самым опередив Гегеля на пять веков.
Луллий предпринял попытку изучения проблем логического следования путем моделирования операций с использованием им же разработанной системы концентрических кругов. Главную задачу он видел в том, чтобы научить людей выводить новые сочетания терминов на основе подобранных таблиц. Его заслуга состоит в том, что он сумел предвосхитить использование фасетно-блочного подхода в информационном анализе, впервые сделав акцент на поиск не просто выводного, а именно нового инструментального знания о мире.
Критики Луллия обвиняли его в механистичности философских суждений, и на долгие годы воззрения философа были незаслуженно преданы забвению. Только в XX в. его идеи об использовании трех кодировок (текст—картинка—схема) были взяты за основу разработчиками теории уровней интеллекта, из которых наиболее близкими к схемам Луллия являются уровни бытия («Спиральная дина-
мика») Клера Грейвза и теория уровней абстрактного интеллекта (ТУАИ) Якова Фельдмана. Идеи Луллия просматриваются и в работах Генриха Альтшуллера — основателя теории решения изобретательских задач (ТРИЗ).
Значительно позднее подход Луллия будет использован Исааком Ньютоном при создании предсказательных таблиц, Дмитрий Менделеев сделает открытие периодической таблицы, а современные аналитики станут широко использовать сопоставительные таблицы как одно из основных профессиональных средств.
Следующей заметной вехой в развитии методологического инструментария аналитики, в частности — и практической философии, в целом явились сформулированные Рене Декартом в книге «Правила для руководства ума» основные принципы рационалистического метода, которые представляют собой практические императивы организации процесса предметного анализа:
> истинно то, что представляется ясным и отчетливым;
> сложное необходимо расчленять на частные проблемы;
> к неизвестному восходить от известного и доказанного;
> вести логическое рассуждение последовательно и без пропусков5.
Его последователи Арно и Николь в 1662 г. написали книгу «Логика, или Искусство мыслить»6, где поставили задачу освобождения логики Аристотеля от внесенных в нее последующими представителями логической науки схоластических ошибок. Этот эпистемологический конструкт и сегодня имеет важное теоретическое и прикладное значение.
Рассматривая философские основания аналитики, имеющие и сейчас множество важных практических приложений, нельзя не отметить результаты дискурса, проводимого в Новое время по вопросам организации познавательной деятельности и истинности получаемого знания.
Так, английский философ Фрэнсис Бэкон в своем труде «Новый Органон» представил основы индуктивной логики, которые, по мысли автора, должны были заменить старые аристотелевские положения канонического «Органона». Если прежние философы актуализировали в логике только средство проверки и обоснования истины, то Бэкон предложил использовать этот инструмент в качестве
эффективного средства для осуществления научных открытий. Благодаря разработанной им методологии появилась возможность объективного выделения универсальных признаков предмета и осуществления движения от познания частного к общему знанию. Появление этого методологического конструкта существенно фундировало процесс развития естествознания в Европе ХУП—ХУШ вв.
Продолжателем философских и гносеологических изысканий Фрэнсиса Бэкона явился Томас Гоббс. Однако в отличие от предшественника, обращавшего главное внимание на разработку индуктивных методов анализа, Гоббс сосредоточил внимание на осмыслении рационально-аналитических принципов получения нового инструментального знания. В своем труде «Левиафан» он разделил знание на два вида: знание, доставленное ощущением и памятью, дающее лишь знание факта, и научное знание, представляющее собой знание связей и зависимостей фактов. При этом первое знание он называл абсолютным, а второе — наукой или условным знанием7. Исходя из этого Гоббс вывел наличие двух граней познавательного процесса — чувственное отражение и рациональное познание, — где первая выступает в трех основных формах: в виде ощущений, восприятий и представлений.
Ощущения, восприятия, представления нередко искажают действительность, неточно и однобоко воспроизводят ее. Углубление познания, выделение объективного из того субъектно-объектного единства, которое дано на чувственном этапе познания, ведет нас к рациональному познанию (иногда его называют еще абстрактным или логическим мышлением). Это уже опосредованное отражение действительности. Здесь тоже Гоббс выделил три основные формы: понятие, суждение и умозаключение.
Несмотря на характерную для прикладной методологии познания Гоббса абсолютизацию законов логики, эго положения существенно расширили теоретический арсенал аналитики и широко используются сегодня при решении задач систематизации и верификации различных информационных модулей.
Существенный вклад в формирование теоретической базы аналитики внес и Джон Локк, иногда называемый интеллектуальным вождем XVIII в. и первым философом эпохи Просвещения. В центр
N
О!
О СЧ
О
о о о.
со
I-О
0
1
о я с о т ф ю
О *
О ф
У
2
0
1
о *
о
2
ф
■а
я <
I I-
О ф
со
N
Ol
О СЧ
О О
о
Q. С[ CQ
s
I-
о
0
1
о я с о т ф vo >s о
о ф
У S
2
0
1
о *
о
2 ф d
я <
S I
н
о ф
со
философии он поставил теорию познания, которую выстроил в традиции английского эмпиризма и материализма Фрэнсиса Бэкона в противовес картезианству и схоластической философии.
В своих главных философских трудах («Опыт о человеческом разуме», «О пользовании разумом»8) он писал о том, что не существует врожденных идей и принципов — ни теоретических, ни практических (нравственных): все человеческое знание проистекает из опыта, а все идеи возникают из двух основных источников — опыта внешнего (ощущения) и внутреннего (рефлексии). По Локку, в основе знания лежат простые идеи, посредством соединения, сопоставления и абстрагирования которых разум образует сложные и общие идеи (модусы, субстанции и отношения), которые, в свою очередь, различаются на ясные и смутные, реальные и фантастические, адекватные своим прообразам и неадекватные. А познание реально лишь постольку, поскольку идеи сообразны с действительностью, и определяет истину как соединение и разъединение идей или их знаков — подобно соответствию или несоответствию обозначаемых ими вещей. Отсюда и познание Локк делил на интуитивное (самоочевидных истин, нашего собственного существования), демонстративное (положений математики, этики, бытия бога) и сенситивное (существования единичных вещей). Последнее оценивалось им как наименее ясное и достоверное, что вносило в концепцию Локка явный рационалистический контекст.
Разработки Гоббса и Локка внесли огромный вклад в становление и развитие эпистемологии и формирование теоретических оснований современной аналитики, ибо определяют основания для оптимальной координации и субординации процесса информационно-аналитической деятельности, формируя одновременно его (процесса) доказательную базу.
Существенный вклад в развитие рассматриваемого инструментария внес и Готфрид Вильгельм Лейбниц, который сформулировал четвертый закон формальной логики (закон достаточного основания) для нахождения эмпирических или случайных истин, а также подготовил переход к созданию математической логики.
Закон достаточного основания фактически сводится к следующему требованию: всякое суждение, прежде чем быть
принятым за истину, должно быть обосновано. Это означает, что при правильном рассуждении ничто не должно приниматься просто так, на веру. В каждом случае каждого утверждения следует указывать основания, в силу которых оно считается истинным. Как видим — этот закон изначально выступает как методологический принцип, обеспечивающий способность мышления поставлять основания к последующим рассуждениям. Ведь все, что уже корректно доказано, можно положить в основу последующим доказательствам. Отсюда вывод: достаточным основанием какой-либо мысли может быть любая другая, уже проверенная и признанная истинной. Применение этого закона обеспечивает обоснованность аналитических выводов: во всех случаях, когда мы утверждаем что-либо, мы обязаны доказать свою правоту, то есть привести достаточные основания, подтверждающие истинность наших положений.
Свой вклад в развитие науки о мышлении внесли и российские ученые. Так, великий русский мыслитель Михаил Васильевич Ломоносов в «Кратком руководстве к красноречию» определил свое восприятие познания: источник понятий — объективный мир, никаких врожденных идей не существует, а единственное средство познания — опыт, эксперимент, но в единстве анализа и синтеза, индукции и дедукции.
Близкая синтетическая позиция была характерна и для Александра Ивановича Герцена. Он видел истину в соединении опыта и теории, анализа и синтеза, в органичном соединении индуктивных и дедуктивных построений. Из специальных логических работ интересны для аналитиков докторская диссертация (и одноименная книга) Михаила Ивановича Каринского «Классификация выводов» (1880 г.) и сочинение Леонида Васильевича Рутковского «Основные типы умозаключений» (1888 г.).
Из бурных XVIII—XIX столетий в качестве значимых для развития методов информационной аналитики выделим часть творческого наследия позитивистов, приверженцев индуктивного метода, основателей эмпирической логики — Уильяма Уэвеля и Джона Стюарта Милля. Так, Уэвель оставил цикл работ в области прикладного использования количественных (кривых роста, средних арифметических для индикаторов, наименьших
квадратов, остатков), а также качественных (градации, изучения непрерывных перемен естественной классификации) методов, активно применяемых сегодня в сфере информационно-аналитической деятельности.
Английский логик и экономист Джон Стюарт Милль обстоятельно разработал пять методов исследования причинной связи между явлениями (метод остатков, метод различий и др.), которые имеют существенное методологическое значение и сейчас для разработки приемов информационной диагностики сложных динамических систем, включая различные социальные образования.
Мы не претендуем на подробное, а тем более на исчерпывающее рассмотрение процесса формирования методологического инструментария информационной аналитики, представляемой нами в качестве основного инструмента развития современной практической философии. Тем не менее ограничить наш обзор лишь отмеченными этапами, несмотря на их знаковость, было бы неправильно, ибо нельзя обойти вниманием теоретические построения, рожденные в лоно одного из наиболее динамично развивающегося направления практической философии — философии науки.
Итак, в фокусе этого направления философских изысканий ХХ в. оказывается структура научных теорий, уровни научного познания, связь между ними, логико-методологические принципы и методы научного исследования.
Именно такая предметная ориентация характерна для логического позитивизма — первой методологической концепции, анализ которой с целью выявления ее сильных сторон и недостатков послужил основанием для становления и развития всей системы философии науки. Второй авторитетной концепцией постпозитивистского периода был критический рационализм. Его отличительными особенностями явились интерес к развитию научного знания, критическое отношение к логическому позитивизму, углубленное рассмотрение природы научного знания и т.д. В рамках критического рационализма можно выделить фальсифи-кационизм Карла Поппера и методологию исследовательских программ Имре Лакато-са, а также парадигмальную философию науки Томаса Куна. Последняя занимает особое положение, ибо акцент в ней смещается с анализа теории как структурного
элемента науки на исследование особенностей деятельности научного сообщества.
Рассмотрим кратко эти методологические конструкты.
Согласно концепции логического позитивизма, действительность является совокупностью состояний вещей в окружающем человека мире. Такие состояния (свойства) могут быть эмпирически обнаружены и выражены в элементарных предложениях, которые были названы представителями этого течения протокольными предложениями. Совокупность этих предложений, как утверждалось, и составляет достоверный базис инструментального знания.
Но помимо эмпирического уровня знания существует и теоретический. Последний образуется при помощи индуктивных обобщений и гипотетических приемов введения нового знания. Эмпирический и теоретический уровни являются двумя структурными компонентами теории, причем верификация теоретических положений осуществляется при помощи их проверки эмпирическими фактами. Вместе с тем принцип верификации соединялся с критерием осмысленности, ибо — с точки зрения апологетов логического позитивизма — осмысленным является только верифицированное содержательное знание.
Таким образом, в логическом позитивизме вследствие принятия такой гносеологической установки вырабатывается специфическое понимание предметных оснований науки, появляется особая онтология. Резко дистанцируя сущность от явления, приверженцы логического позитивизма уделяют основное внимание сущему — явлению, утверждая, что все, что не выводится из явления, — есть гипотеза. Они также доказывают тот факт, что достоверным базисом науки становятся чувственные данные, описание которых приводит к языковым конструкциям, объединяющимся при помощи логических приемов в концептуальные структуры. Так, один из лидеров логического позитивизма Рудольф Карнап утверждал, что существовать — значит быть элементом концептуального каркаса9.
Эти теоретические построения привнесли существенный вклад в формирование методологических оснований практической философии, ибо отталкивались от сущего, апеллируя к фактологическому материалу. Благодаря этому осуществлялось более погруженное понимание раз-
N
О!
О СЧ
О
о о о.
со
I-О
0
1
о я с о т ф ю
О *
О ф
У
2
0
1
о *
о
2
ф
■а
я <
I I-
О ф
со
N
Ol
О СЧ
О О
о
Q. С[ CQ
s
I-
о
0
1
о я с о т ф vo >s о
о ф
У S
2
0
1
о *
о
2 ф d
я <
S I
н
о ф
со
личных феноменов практической деятельности людей, а также появлялась возможность их научной пролонгации на основе разработанных в лоно логического позитивизма принципов гипотетики.
Еще более значимым вкладом в развитие инструментальной базы практической философии и ее главного инструмента — аналитики — явились положения, разработанные апологетами критического рационализма, главным представителем которого был Карл Раймунд Поппер.
Карл Раймунд Поппер настаивал на принципиальной недопустимости использования принципа верификации как критерия научности и демаркации знания, ибо позитивную степень подтверждения могут иметь даже такие идеи и концепции, которые традиционно к науке не относятся, например, гадания, магические действия, мифологические системы, астрология, алхимия и пр. Он предлагает совершенно иной подход, позволяющий связать эмпиризм с дедукцией, который основан на использовании известного дедуктивного модуса, называемого в логике modus tollens.
Суть этого подхода заключается в следующем. Если существуют теория и ее некое следствие, то противоречащий следствию эмпирический факт является основанием для заключения об утверждении ложности теории10. Другими словами, частное (эмпирическое) положение может выступать критерием оценки общего (теоретического) посыла. Если взять на вооружение познавательного процесса такую схему, то будет сохранена значимость эмпирического (практического) знания в науке, а это — отнюдь не пустяк, ибо ни один ученый не осмелится отказаться от эмпирической проверки теорий, правда, при этом нужно будет пересмотреть понятие «эмпирический базис». Этот термин Поппер рассматривал как совокупность положений, описывающих возможность проведения того или иного эксперимента, а также ограничения, накладываемые на условия его проведения. По сути, эмпирический базис Поппера — это некая конвенция, построенная на основе имеющегося практического, предметного знания, некоторая часть которого имеет предпосылочную природу. Закономерно, что введенная Поппером дефиниция «эмпирический базис» стала одной из центральных в категориальной системе современной практической философии, так как фиксирует различные порядки
представлений людей о формах сущего, которое и выступает в качестве объекта их практической деятельности.
Этот модус (modus tollens) Поппер и предполагает взять в качестве основания новой методологии: заменить принцип верификации логических позитивистов на принцип фальсификации, ибо постоянная критика ведет к отбрасыванию ложных представлений и приближает их к истине.
Принцип фальсификации Поппер выдвигает как критерий научности, так как любая теория должна обладать потенциальной возможностью входить в противоречие с эмпирическими фактами. Поэтому фальсифицируемость здесь рассматривается на критериальном уровне, поскольку одной верификации недостаточно. Если же теоретический конструкт неопровергаем, то мы, по утверждению Поппера, скорее всего имеем дело с идеологией.
С другой стороны, чем больше имеется неудачных попыток опровержения, тем более устойчивой оказывается теория, тем более она продуктивна и сохраняет статус научной истины. В этом случае мы имеем дело с хорошо корроборированной11 методологической системой. Поэтому фальсифицируемость есть логическое отношение между системой теоретического знания и классом потенциальных фальсификаторов.
Еще один видный представитель критического рационализма венгерский философ Имре Лакатос вводит в структуру методологии науки новое понятие «исследовательская программа». Заметим, что если Поппер и логические позитивисты используют в своих рассуждениях в качестве исходной и основной компоненты анализа понятия «теория» или «совокупность теорий», то у Лакатоса единицей методологического анализа является термин «исследовательская программа». В его понимании это множество теорий, принимаемых последовательно друг за другом во времени и сосуществующих вместе. Все эти теории относятся к одной программе, потому что обладают общим началом: они имеют объединяющие их фундаментальные идеи и принципы.
Исследовательская программа структурно состоит из трех основных элементов: ядра программы, позитивной и негативной эвристики. Ядро исследовательской программы — это ее жесткая неизменяемая часть, представляющая собой со-
вокупности фундаментальных теоретических принципов, конкретно-научных и метафизических допущений об онтологической природе исследуемой области и общей стратегии ее изучения. Если же исследовательская программа прогрессивно объясняет больше, нежели конкурирующая, то она вытесняет последнюю, которая может быть устранена12.
Лакатос доказывает также, что «решающие эксперименты», которые способны опрокидывать исследовательскую программу признаются таковыми лишь десятилетия спустя. Поэтому «...статус «решающего эксперимента» зависит от характера теоретической конкуренции, в которую он вовлечен»13, и в силу этих же причин «. не может быть никакой фальсификации прежде, чем не появится лучшая теория»14.
Позитивная эвристика, являясь еще одной существенной частью исследовательской программы, определяет и актуализирует проблемы исследования, выделяет «защитный пояс» вспомогательных гипотез, предвидит «аномалии», диссонирующие с исходным посылом, превращает их в подтверждающие теоретические блоки. Внимание Лакатоса сосредоточено на конструировании моделей, соответствующих тем инструкциям, какие изложены в позитивной части программы. Ученый видит «аномалии», но, поскольку его исследовательская программа может выдерживать их натиск, он вправе свободно игнорировать их. Он отмечает, что отнюдь не «аномалии» (психологически неприятные, но технически неизбежные), а именно позитивная эвристика программы задает и актуализирует проблемы, которые подлежат рациональному анализу15.
В качестве альтернативы лакатосовс-кой модели представляется парадигмаль-ная философия науки Томаса Куна. Основным элементом философии науки Куна является понятие «парадигма». Не претендуя на окончательное и однозначное определение, можно сказать, что парадигма — это совокупность фундаментальных знаний, теорий и концепций, общепринятых методов, образцов решения задач и приемов исследования, закрепляемых в процессе обучения и специального образования. Носителем, выразителем и разработчиком парадигмы на любой стадии ее развития является научное сообщество. «Парадигма — это то, что объединяет членов научного сообщества, и, наоборот,
научное сообщество состоит из людей, признающих парадигму»16.
Развитие науки представлено Куном как процесс возникновения, эволюционного изменения и смены парадигм. Этот процесс можно описать при помощи четырех включенных в него стадий.
Первая стадия названа допарадиг-мальной, когда имеют место различные, возможно, даже случайные точки зрения, отсутствуют фундаментальные концепции, общая проблематика на этом этапе никак не выражена, поэтому не может существовать никаких общих стандартов и критериев оценки и сравнения хаотически получаемых результатов.
Вторая стадия имеет большое значение, так как связана с созданием и формированием единой парадигмы. Возникает и постепенно становится общепринятой фундаментальная концепция, которая ставит множество пока еще нерешенных проблем, ибо фундаментальные идеи никогда не могут быть представлены в окончательно завершенном виде, они требуют значительной доработки и совершенствования. Тем не менее фундаментальная идея определяет основное стратегическое направление движения научной мысли.
Третья стадия развития науки названа Куном нормальной наукой. Она соответствует эволюционному периоду развития, когда парадигма сложилась и уже не нужны новые теории. Все усилия ученых в этот период направлены на совершенствование фундаментальной концепции, на накопление фактов, подтверждающих основные идеи, на решение нерешенных, в том числе и практических, проблем на основе инновационного инструментального знания.
Но то, что Томас Кун называет нормальной наукой, по своему содержанию очень близко лакатосовскому понятию «исследовательская программа», которая сумела захватить монополию, что в действительности наблюдается крайне редко.
Кроме того, легко обнаружить некоторые важные структурные аналогии в этих рассматриваемых моделях. В них одновременно присутствуют обоснования двух типов развития:
1) непрерывный, кумулятивный рост в рамках одной парадигмы (нормальная наука Куна) или исследовательской программы (Лакатос), в котором теории соизмеримы и непременно проявляет себя «решающий эксперимент»;
N
О!
О СЧ
О
о о о.
со
I-О
0
1
о я с о т ф ю
О *
О ф
У
2
0
1
о *
о
2
ф
■а
я <
I I-
О ф
со
N
Ol
О СЧ
О О
о
Q. С[ CQ
s
I-
о
0
1
о я с о т ф vo >s о
о ф
У S
2
0
1
о *
о
2 ф d
я <
S I
н
о ф
со
2) некумулятивный скачкообразный переход от одной парадигмы или исследовательской программы к другой, что влечет за собой научную революцию.
Возможность введения понятия «научная революция» связано с тем, что обе рассматриваемые модели имеют два уровня: парадигма и продукция нормальной науки у Куна — и жесткое ядро и продукция позитивной эвристики у Лакатоса.
Думается, что этих оснований достаточно для утверждения о том, что лакато-совский критерий прогрессивного сдвига может быть включен в качестве одного из важных факторов, участвующих в куновс-ком процессе конкуренции научных сообществ. Лакатос, по сути, говорит о глобальных тенденциях, оставляя без ответа вопрос о конкретном взаимодействии исследовательских программ с конкретными научными сообществами, о методологическом выборе, с которым они постоянно сталкиваются. Кун же рассматривает в первую очередь именно этот выбор, представляемый им как процесс взаимодействия комплексов идей (будь то парадигма или исследовательская программа) с научными сообществами. С этой главной для куновской модели стороны — со стороны проблемы внедрения нового — его парадигмальная философия во многом дополняет модель Лакатоса, а не конкурирует с ней17.
Приведенные выше теоретические положения способствовали не только упорядочению процесса аналитической деятельности, но и обеспечили возможность выработки критериев оценки ее результатов. Кроме того, результаты этого философского дискурса существенно повлияли на характер оформления и систематизацию инструментария той части практической философии, которая ориентирована на предметное вычерпывание объективных знаний и их использование в различных формах и порядках социальной практики.
Так, во-первых, благодаря разработкам Поппера было актуализировано значение эмпирических (практических) знаний в науке, что стимулировало развитие прикладной методологии информационной аналитики на основе категориальной системы «эмпирический базис».
Во-вторых, появление теорий верификации и фальсификации дало существенный толчок к разработке статистических и вероятностных критериев оценки
валидности тех или иных аналитических выводов, а также более рельефному оформлению системы принципов репрезентации результатов прикладных эмпирических исследований.
В-третьих, формирование таких теоретических конструктов, как «парадиг-мальная философия» Куна и «исследовательская программа» Лакатоса, обусловило возможность оптимального совмещения рациональных и эвристических методов в структуре аналитических исследований и разработке базисных комплексов идей, способных консолидировать усилия различных представителей научных и аналитических сообществ. Последнее представляется очень важным в условиях современного научного плюрализма и мозаичности существующих подходов к получению предметных инструментальных знаний и их использованию в преобразующей деятельности.
Завершая обзор наиболее значимых этапов формирования системы методологических оснований аналитики, подчеркнем, что специфика любой области знания зависит от двух важнейших моментов: предмета изысканий и методов его исследования. Причем второй момент обусловлен первым, так как своеобразие предмета накладывает отпечаток на методологию его анализа. В социально-гуманитарных науках таким специфическим предметом являются различные информационно-знаковые системы — тексты, несущие в своем лоно не только некие потоки формализованных данных, но и совокупности смыслов, обеспечивающие понимание сути, заключенной в этом информационном массиве.
Такая особенность предметов данной природы служит гносеологической предпосылкой для формирования герменевтической концепции в структуре практической философии, ибо последняя призвана способствовать пониманию текста, снятию неопределенности в трактовке его смыслов. Если смысл как бы скрыт от субъекта, то очевидно, что его надо вскрыть, истолковать и интерпретировать. Все эти фазы преодоления неопределенности могут быть синтезированы в общую методологическую категорию «понимание», которая в области информационной аналитики приобретает особое методологическое звучание: на первый план здесь выдвигаются интерпретационные методы получения инструментального знания. Именно они в большинстве случаев обеспечивают
его прирост, но в то же время перед исследователями возникают и сложнейшие проблемы обоснования истинности аналитических выводов и их методологического обеспечения.
В современной герменевтике «понимание» с методологической точки зрения является не столько психологической категорией, сколько семантической и общефилософской. Поэтому основным средством наделения смыслом неких зна-ково-символических конструкций выступает интерпретация, которая представляет собой достаточно свободный творческий акт. Интерпретация и понимание текстов обеспечиваются особыми методологическими средствами: герменевтическим кругом, вопросно-ответными методиками, контекстным методом, специальными логическими средствами и семиотическими приемами.
Так, текст всегда представляет собой не пустое множество элементов, связанных друг с другом структурными отношениями. Значит, понимание текста обусловлено знанием общих семантических значений каждого входящего в него элемента, контекстов и подтекстов его представления. Такая система условий понимания вводит абстрактную, теоретическую ситуацию чистого понимания, моделирует его и является логико-семантическим базисом для реконструкции адекватной данному пониманию деятельности.
Актуализируя вопросы понимания смыслов, присутствующих в различных текстовых системах с использованием герменевтического стандарта, нельзя оставить без внимания еще один мощный методологический инструментарий, дающий возможность анализировать язык того или иного текста, получая при этом ответы на вопрос о направленности мышления и характере использования имеющегося инструментального знания. Речь идет об аналитической философии.
Термин «аналитическая философия», не будучи достаточно строгим, подразумевает традицию систематического применения аналитико-языковых методов при решении различных проблем посредством их ясной репрезентации, адекватного соотнесения вербального и реального и последовательного преодоления возникающих здесь понятийных трудностей. Здесь используется аналити-ко-языковой способ понимания и интерпретации природы и задач познания и практической деятельности. Аналитиче-
ская точка зрения в этой сфере практической философии исходит из того, что язык обуславливает возможность реализации всего многообразия предметной деятельности человека и представляет интерес не только в качестве средства передачи некой содержательной информации, но и как самостоятельный объект исследования, необходимый компонент любого рационального дискурса.
В широком смысле слова аналитическую философию можно квалифицировать как определенный стиль философского мышления, связанный с методологическим аспектом ее программы. Методика аналитического подхода требует, чтобы каждое выдвигаемое положение было строго обосновано с точки зрения ясности посылок18.
Этот инструментарий представляет собой совокупность различных методов прояснения, незамутненного видения реальности сквозь речевые средства ее выражения. Для решения этой задачи изобретается особая практика прояснения или анализа. Под аналитикой здесь понимается деятельность, необходимая для «логического прояснения мыслей», поскольку большинство философских вопросов и трудностей возникает вследствие того, что «.мы не всегда понимаем логики нашего языка»19. Следовательно, для решения этих проблем необходима практика анализа, подразумевающая перевод всех предложений любой степени сложности в атомарные модусы, репрезентирующие простейшие элементы действительности — атомарные факты. Именно поэтому, согласно общей установке аналитиков лингвистической ориентации, философ не столько дает знание, сколько занимается устранением мнимого знания.
Существенный вклад в развитие аналитической философии внес Уиллард Ван Орман Куайн. Так, в работе «Логика и конкретизация универсалий» существующее в целом не зависит от того, как оно вписано в наш язык, однако именно от языка зависит, чем проговариваемое на самом деле является. В этом смысле «существовать», то есть быть предметом, есть не предикат, а ценность некоторой переменной. Это значит, что онтологическая приемлемость абстрактных или конкретных объектов основывается на приемлемости теорий и дискурсов по поводу этих объектов. «Коллекция», «класс», «ощущения», «вещь» и т.п., хотя и принадлежат к разным онтологическим облас-
N
О!
О СЧ
О О
о о.
со
I-О
0
1
о я с о т ф ю
О *
О ф
У
2
0
1
о *
о
2
ф
■а
я <
I I-
О ф
со
N
Ol
О СЧ
О О
о
Q. С[ CQ
s
I-
о
0
1
о я с о т ф vo >s о
о ф
У S
2
0
1
о *
о
2 ф d
я <
S I
н
о ф
со
тям, все же находятся на одном уровне. Их бытие Куайн сводит к определенной конструктивной операции дискурсивных универсумов20. В этом дискурсе мы интерпретируем теорию, в нем фиксируется ее предмет, но, в свою очередь, он может быть и оспорен, поставлен и под вопрос. Нет смысла говорить о предметах теории помимо их интерпретаций одной или другой теорией21.
Учитывая эти положения Куайна, его эпистемологию можно лапидарно представить в виде следующих обобщенных тезисных посылов22:
> не существует субдетерминация теории со стороны логики и опыта, то есть аргументируется невозможность различных фактических очевиднос-тей и логических аргументов однозначно подтвердить или опровергнуть какую-либо теорию;
> аргументируется идея о том, что две противоречащие теоретические конструкции могут продемонстрировать равную фактическую очевидность;
> развивается положение в том, что посредством концептуальной схемы
будущее оказывается вполне предсказуемым; основанием для этого прогноза является накопленный опыт;
> доказывается мысль о том, что нельзя сопоставлять теории с неконцептуа-лизованной реальностью;
> актуализация двух базовых принципов эмпиризма: любая научная очевидность есть, по существу, очевидность сенсорная; принятие словесных сигнификатов, фиксирующих отношение слова к понятию, обобщенному мысленному представлению о классе объектов, базируется на сенсорной очевидности.
На этом завершаем краткий, не претендующий на исчерпывающую полноту обзор теоретических конструктов, ныне составляющих систему методологических оснований современной информационной аналитики. Здесь мы попытались также аргументировать то обстоятельство, что развитие аналитики в последнее столетие не только способствовало становлению практической философии в целом, но и научной легитимизации многих ее предметных направлений.
Литература и примечания
1. Кант И. Логика // Кант И. Сочинения: в 6 т. М.: Мысль, 1966. Т 4. Ч. 1. С. 140.
2. Тюгашев Е.А. Философская деятельность: горизонт безопасности (теоретико-методологический анализ). Новосибирск, 2000 [Электронный ресурс] <Ийр:// society.polbu.ru/tygashev_philoactivity >
3. Кант И. Основы метафизики нравственности / собр. соч. Т 4. Ч. 1. С. 117.
4. Аристотель. Риторика. В кн.: Античные риторики. М.: Наука, 1979.
5. Декарт Р. Сочинения: в 2 т. / пер. с лат. и франц. Т. 1 // сост., ред., вступ. ст. В.В. Соколова. М.: Мысль, 1989. С. 77-153.
6. Арно А., Николь П. Логика, или Искусство мыслить. М.: Наука, 1991.
7. Гоббс Т Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского // Гоббс Т Сочинения: в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1991.
8. Локк Дж. Опыт о человеческом разуме // Избранные философские произведения: в 2 т. Т. I. М., 1960; Локк Дж. Опыт о человеческом разумении // Указ. соч.
9. Карнап Р. Значение и необходимость. М.: Наука, 1959; Карнап Р. Философские основания физики. Введение в философию науки. М.: Прогресс, 1971; Карнап Р. Преодоление метафизики логическим анализом языка // Вестник Московского университета. Серия 7. Философия. М., 1993.
10. Поппер К. Объективное знание: эволюционный подход / пер с англ. // отв. ред. В.Н Садовский. Изд. 2-е. М.: Эдиториал УРСС, 2009. С. 54-87.
11. Корроборация — в данном контексте — это внеиндуктивное подтверждение, апробация; подтверждение одних фактов другими. Подтверждая что-либо, мы одновременно ищем опровержения.
12. Лакатос И. Фальсификация и методология научно-исследовательских программ. М.: Медиум, 1995. С. 323, 473.
13. Там же. С. 352, 367.
14. Там же. С. 307.
15. Там же. С. 329.
16. Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс, 1977. С. 229.
17. Методология исследовательских программ И. Лакатоса [Электронный ресурс] <Ы1р:// philosophy.mipt.ru/textbooks/1_6_7_ Lakatos.htm >
18. Блинов А.К. Аналитическая философия. 2004 [Электронный ресурс] <http://www.i-u.ru/biblio/archive/ blinov_analit/00.aspx >
19. Там же.
20. Реале Д., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней: в 4 т. Т. 4. СПб.: ТОО «Петрополис», 1997. С. 709.
21. Куайн У.В.О. Онтологическая относительность / сокр. пер. А.А. Печенкина // Современная философия науки. М., 1996. С. 40—61.
22. Куайн У. Две догмы эмпиризма // Куайн У. Слово и объект. М.: Эдиториал УРСС, 2000. С. 342—367.
