CC BY
59
шмсшо
СТРАТЕГИЯ ДИСКУРСА
УДК 159.923.2 ББК 60.0
К.В. Султанов, И.Б. Микиртумов, Ю.В. Пую, В.А. Рабош, В.И. Стрельченко
образы науки в опыте логического эмпиризма*
Логический эмпиризм, так же как и развивающие его формы философии анализа и лингвистической философии, основывается на признании безусловности эпистемологических приоритетов науки и ее решающей роли в эволюции технических цивилизаций западного типа, в связи с чем преследует цели, во-первых, обоснования науки путем построения аутентичной модели ее структуры, во-вторых, преодоления метафизики, в третьих, создания «научной философии», в-четвертых, преодоления кризиса оснований математики и физики. Однако последовательное проведение принципов радикального эмпиризма, идей «лингвистического поворота» и требований ригоризации метода оказалось чревато распадом исследовательских программ неопозитивизма и лавинообразным усилением тенденций релятивизации.
Ключевые слова:
«идиографический метод», истина, «лингвистический поворот», логический эмпиризм, метафизика, парадигма, «социологический поворот», трансцендентализм, философия науки.
Султанов К.В., Микиртумов И.Б., Пую Ю.В., Рабош В.А., Стрельченко В.И. Образы науки в опыте логического эмпиризма // Общество. Среда. Развитие. - 2017, № 1. - С. 3-8.
© Султанов Константин Викторович - доктор философских наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ, Российский
государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург; e-mail: child2000@bk.ru © Микиртумов Иван Борисович - доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой логики, Санкт-Петербургский
государственный университет, Санкт-Петербург; e-mail:. i.mikirtumov@spbu.ru © Пую Юлия Валерьевна - доктор философских наук, профессор, Российский государственный педагогический университет
им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург; e-mail: dgudi-spb@yandex.ru © Рабош Василий Антонович - доктор философских наук, профессор, проректор по учебной работе, Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург; e-mail: prorector_uch@herzen.spb.ru © Стрельченко Василий Иванович - доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой философии, Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург; e-mail: v_strelchenko@mail.ru
Целью настоящей статьи является анализ позитивистской трактовки науки и демонстрация того, что данный подход является односторонним, что влечет за собой переход к более широкому контексту выявления оснований научного познания. Основной проблемой здесь оказывается недостаточность критериев научного знания, предложенных в позитивистской традиции. Разумеется, они являются необходимыми, но недостаточными. Для восполнения этого недостатка следует перейти к социально-конструктивистскому подходу к науке. Решение данных задач возможно в исторической
и концептуально-аналитической проекциях.
Метафизическую и теоретико-познавательную оппозицию эмпириокритицизму в рамках второго этапа исторической эволюции философии науки составили Марбургская и Баденская школы неокантианства. Трансцендентально-логические ориентации этих школ поддерживались и развивались русским неокантианством (А.И. Введенский, И.И. Лапшин, Б.В. Яко-венко и др.).
В условиях прогресса математики и физики, выражающегося в утрате наглядности моделей физических объектов, роста эв- °
I—
и о
3
ю О
* Исследование поддержано грантом РГНФ. Проект «Социально-философский анализ манипулятивных технологий в образовании», № 15-06-10735а.
г^-о
о
ристического значения научных теории и скептического отношения к идеям лапла-совского детерминизма, укрепления убеждении о зависимости содержания знаний не только от объекта, но и от свойств субъекта познания, неокантианцы обеих школ решительно и последовательно отстаивают принципы априоризма и трансцендентализма в противоположность антиметафизическим и эмпирическим установкам второго позитивизма (Э. Мах и др.).
Лидер Марбургской школы Г. Коген (1842-1918) систематически разрабатывал трансцендентальный метод, включающий метафизическую и собственно трансцендентальную стадии (здесь речь идет о стадии применения метода, на которой определяются априорные элементы сознания). По-мнению Г. Когена, применение трансцендентального метода открывает реальную перспективу преодоления ограниченности эмпириокритицизма и позитивизма вообще и предоставляет возможность обоснования естественнонаучных знаний. Ведь не опыт мышления порождает форму и содержание естественнонаучных знаний. Будучи их непосредственным источником, мышление исключает возможность существования иных источников кроме себя.
Как и лидер Марбургской школы, глава Баденской - Вильгельм Виндельбанд (1848-1915) - стремился обосновать трансцендентально-логический характер априорности в отличие от психологизма и субъективизма позитивистов. Акцентируя внимание на вопросах определения эпистемологических условий возможности «наук о культуре», он приходит к заключению, что «сначала необходимо вскрыть общезначимые предпосылки разумной деятельности, на которой базируется в конце концов все то, что мы называем культурой; затем... следует установить, какие из этих предпосылок определяются специфически человеческими, в широком смысле слова эмпирическими условиями. Полученный остаток будет таким образом содержать в себе только всеобщую сверхэмпирическую необходимость самого разума. Это абсолютное априори обладает абсолютной значимостью» [2, с. 11-12].
Виндельбанд отстаивает позицию, согласно которой научные знания должны классифицироваться и систематизироваться на основе различий их метода. К первой группе наук принадлежат «науки о природе» («номотетические методы») а ко второй — «науки о культуре» («идиографи-ческие методы»). Оба метода, так же как и соответствующие им типы знания, естес-
твеннонаучные и социогуманитарные, несоизмеримы, а значит, не сводимы к общему основанию. Тем не менее, подчеркивается возможность идентификации знаний посредством их соотнесения с критериями истины как высшей ценности. Такие ценности культуры как истина, благо, красота, святость, — выполняют роль высших надисторических, вневременных формообразующих принципов познания и практики.
Антиномичность законов природы и ценностей культуры Виндельбанд рассматривает в качестве решающего довода в пользу вывода о принципиальной несовместимости методов познания природы и истории. По
мнению Г. Риккерта (1863-1936), различия между ними проистекают из особенностей отбора и систематизации эмпирического материала, который в силу априорных принципов образования понятий приобретает тот или иной вид определённости [7].
Характеризуя второй этап развития философии науки, следует иметь в виду границы тождества и различия, принадлежащих ему философских школ, особенности направлений их научного поиска, специфику подходов к постановке и решению проблем.
Различия между вторым позитивизмом (Э. Мах, А. Пуанкаре) и неокантианством (Коген, Виндельбанд, Риккерт) достигают значений противоположности эмпиризма (Мах) и рационализма (трансцендентализма неокантианцев) в теории познания. С онтологической точки зрения, позиции позитивистов и неокантианцев едва ли не неразличимы: и первые, и вторые разделяют убеждения нередко крайних форм субъективного идеализма, отрицая существование реальностей природы и человеческой жизни за пределами сознания. С этим связано истолкование объекта познания как продукта чувственности («комплекс ощущений» Маха) или мышления (неокантианцы), понимание истины не как соответствия знаний действительности, а как согласованности представлений, или суждений и др.
Такое понимание сути дела, развиваемое на фоне кризиса оснований математики и релятивизации физики (Эйнштейн), не только не способствовало преодолению кризиса объективности в науке и философии, но обусловило его радикализацию в форме выдвижения на передний план методологической альтернативы наук о природе и культуре.
Вместе с тем, философия науки второго позитивизма и неокантианцев хотя и разделяет методологическую направленность исследований первого позитивизма (Дж.Ст. Милль и др.), во многом по-новому подходит к постановке и решению методологических проблем. Вопросы метода формулируются и разрабатываются в их эпистемологическом или теоретико-познавательном измерении.
Третий этап развития позитивизма в форме неопозитивизма по существу совпадает и с третьей стадией эволюции предмета, понятий и круга проблем философии науки, охватывающей 2040-е гг. прошлого века, т.е. время от начала оформления логического эмпиризма до возникновения «Большой» науки. Если философия науки первого позитивизма ограничивала свои интересы исследованиями вопросов научного метода (индукция, дедукция), а второго - научного метода в его теоретико-познавательном измерении, то неопозитивизм в формах логического эмпиризма (М. Шлик, Р. Карнап, О. Нейрат, Г. Рейхен-бах), философии анализа и лингвистической философии (Б. Рассел, Л. Вигенштейн, Дж. Райл, К. Гемпель, У Куайн и др.), критического рационализма (К. Поппер) и др., отдаёт предпочтение теоретико-познавательному подходу. Иначе говоря, при всех различиях истолкования науки, независимо от характера изучаемых проблем (структура научного знания, его развитие, методы, понимание истины и т.д.), научное познание рассматривается как когнитивная деятельность, преследующая цели постижения истины. В этой связи подчеркивается, что нет и не может быть каких-либо особых философских истин.
Исходя из безусловности эпистемологических приоритетов научного знания и его решающей роли в становлении и эволюции технических цивилизаций западного типа и свойственного им образа жизни, неопозитивизм ставит задачи, во-первых, обоснования науки путём построения аутентичной модели её структуры, во-вторых, устранения «метафизики» и создания «научной философии», в-третьих, как необходимое условие возможности решения двух первых задач, - преодоление кризиса оснований математики и физики, - кризиса неразрешенного методолого-эпистемо-логическими изысканиями Э. Маха, А. Пуанкаре и неокантианцев Марбургской и Баденской школ. В этом состояла суть научно-исследовательской программы неопозитивизма. Понятно, что без предварительного решения этой последней задачи,
исключается какая-либо возможность реализации исследовательской программы неопозитивизма в целом.
Следует напомнить, что к моменту возникновения исследовательской программы неопозитивизма, во многом сохранялась духовная ситуация, заданная кантов-ской «Критикой чистого разума». Благодаря развитой И. Кантом аргументации, когнитивная модель физико-математических наук приобрела недосягаемо высокий престиж в глазах научного сообщества, а научное знание стало рассматриваться как абсолютно достоверное, согласующееся с эмпирическими данными, интуитивно ясное и логически корректное.
Незыблемость этой, в высшей степени убедительной модели науки к началу, и в особенности к 20-м гг. прошлого столетия, оказалась лишь кажущейся, и была не просто поколеблена, но фактически разрушена кризисом оснований математики и физики. Речь идёт о кризисе математического доказательства, проистекающего из неопределённости таких фундаментальных понятий анализа, как «бесконечность», «бесконечно-малое», «непрерывность», «функция» и др., а также из бесплодности попыток непосредственно вывести 5-й постулат Евклида, из других, не вызывающих сомнения «очевидных» геометрических постулатов. В результате в качестве единственного критерия легитимности математической теории начинает рассматриваться её непротиворечивость, а «очевидные истины» аксиоматического метода (аксиомы), - общепринятой основы классической математики и классической науки - утрачивают своё значение истин в последней инстанции и подвергаются радикальному пересмотру. Преодоление возникших затруднений усматривается на путях поиска удовлетворительного ответа на вопрос об онтологическом статусе, или способе существования математических объектов: они реально существуют, или представляют собой вид чисто интеллектуальных, созданных силой воображения сущностей? [5, с. 331-335].
Проблемы онтологии математических объектов, включая вопросы роли когнитивных методов, применяемых в математике, отношения между непротиворечивостью и существованием, доказуемостью и истиной, природы математической истины и др. составили предметную область особой дисциплины, - философии математики и вплоть до настоящего времени остаются в центре напряженной теоретической и философско-мировоззренческой
г^-о
о
полемики. И подобно тому, как онтологические рефлексии философии математики первых десятилетий ХХ века характеризуются размежеванием и борьбой несовместимых позиций (логицизм, интуиционизм, формализм), конец ХХ - начало XXI столетий демонстрируют ещё более высокую степень дефицита единомыслия [3].
Беспрецедентная актуализация вопросов философии науки к началу ХХ столетия обусловлена также бесплодностью попыток сведения всех ветвей физики к механике путём определения их основных понятий в терминах механических величин и выведения эмпирических законов из законов и принципов механики. Непреодолимость трудностей механических интерпретаций второго закона термодинамики и электромагнитного поля с одной стороны, а также возникновение квантовой механики и теории относительности, с другой, ознаменовались кризисом оснований физики. Речь идёт об утрате «наглядности» и включении в поле зрения физики «ненаблюдаемых объектов», о необходимости переосмысления принципа причинности (переход к вероятностно-статистической детерминации), о возникшей потребности рассматривать массу как зависимую от скорости, а пространство и время - как взаимозависимые сущности и т.д.
Столь существенные изменения научной картины мира воспринимаются членами Венского (и Берлинского) кружка неопозитивистов (М. Шлик и др.) как угроза самому существованию науки (и построенной не её основе культуре), как требование её реабилитации на путях согласования с реальностью и ранее сложившейся интеллектуальной традицией.
Решение вытекающих отсюда задач предполагалось на путях сведения положений теоретической физики к опытно-экспериментальным данным, их подтверждающим («принцип верификации»), или, напротив, их опровергающим («принцип фальсификации» К. Поппера). Исследования в данном направлении осуществлялись на основе воспринятых от старого позитивизма антиметафизических установок и последовательного проведения принципов радикального эмпиризма. Наряду с этим были благоприятно восприняты идеи так называемого «лингвистического поворота», в связи с чем, философия науки отождествлялась с анализом языка науки.
Основное внимание концентрировалось на задачах логического анализа языка науки средствами математической (сим-
волической) логики. Использование техники и языков логико-математического описания создавало не только видимость научности рассуждения, но и философ-ско-мировоззренческой нейтральности построений неопозитивистской философии науки. Благодаря существенному вкладу в разработку системы средств логико-математической аналитики, авторитет неопозитивизма оказался сопоставим с авторитетом математического естествознания, а его (неопозитивизма) идеи в области философии науки и «научной философии» получили весьма широкое распространение в форме аналитической философии и, так называемой, «стандартной модели науки».
«Стандартная модель науки» представляет форму её логико-методологического анализа, сложившуюся под влиянием неопозитивизма. Аутентичная модель естественнонаучной теории должна удовлетворять следующим требованиям: 1) язык, в котором формулируется теория, должен строиться на базе исчисления предикатов первого порядка с равенством; 2) в состав теории наряду с логическими и математическими терминами входят термины наблюдения и теоретические термины, образующие непересекающиеся словари; 3) термины наблюдения фиксируют наблюдаемые объекты и их свойства; 4) аксиомы (постулаты) теории не включают термины наблюдения; 5) теоретические термины определяются в явном виде в терминах наблюдения с помощью правил соответствия. Принципиально важная роль в этой модели принадлежит «правилам соответствия», обеспечивающим возможность перевода теоретического языка на язык наблюдения и тем самым оценки познавательного значения научной теории.
Аналитико-эмпиристская модель оказалась столь влиятельной, что в высшей степени важные исследования в области философии науки, не ограничивающиеся анализом её языка, совершенно неоправданно оказались преданными забвению (Дюгем, Пуанкаре, Башляр, Гонсет, Динг-лер и др.). Тем не менее, хотя и с некоторым опозданием, «стандартная модель» подверглась саморазрушению в силу, во-первых, осознания факта принципиальной несводимости языка теории к базисным предложениям, во-вторых, неопровержимости тезиса «семантического холизма», указывающего на теоретическую нагруженность языка наблюдения (Куайн), и, в-третьих, стационарного характера «стандартной модели», исключающего понимание тенденций исторической динамики науки.
Кризис и начало преодоления трудностей аналитико-эмпиристской философии науки («стандартная концепция») обусловлен так же и процессами становления в послевоенные годы (после войны 1941-1945 гг.) институций так называемой «Большой науки» и в этой связи осознанием ограниченности чисто эпистемологического подхода. Дело в том, что после второй мировой войны наука приобрела вид крупномасштабного социального института. Манхеттенский проект и организация научных исследований по созданию атомной бомбы в СССР убедительно продемонстрировали ошибочность истолкования науки как исключительно когнитивной деятельности. Вовлечение в научный поиск многочисленных коллективов учёных самых различных специальностей, обслуживающего их персонала, технических средств, инвестиционных проектов и т.д., требовало смены эпистемологических приоритетов исследования науки социологическими. Главными направлениями исследования науки на этом этапе становятся социология науки и наукометрия. И если единицей анализа науки в рамках стандартной концепции была теория, то единицей анализа социологии науки становится научное сообщество [6, с. 121].
По мнению Т. Куна, научное знание не является репрезентацией физической реальности в форме эмпирически выверенных и логически непротиворечивых теорий. Оно формируется на основе верований ученых в незыблемость принципов той или иной парадигмы, включающей нередко мало взаимосвязанные сочетания общих взглядов на мир, общепринятые истины и методологические правила, концептуальные схемы, различного рода теории, процедуры эмпирической интерпретации и логического конструирования и т.д. Становление новой парадигмы имеет характер научной революции, то есть коренных качественных преобразований самого стиля научного мышления, совокупности его характерных черт, включающих предпочтение определённых идей, выбор методов и образцовых схем исследования, процедур интерпретации и шкалы оценочных определений [4].
Становление и принятие новой парадигмы затрагивает всё научное сообщество (работающее в данной области науки) и осуществляется в виде социально-технологического, или даже идеологического процесса практически нейтрального по отношению к опытно-экспериментальным данным, или требованиям логико-ма-
тематического, собственно теоретического характера. Смена парадигм уподобляется скорее процессам смены мифологических или религиозных верований научного сообщества, чем процессу производимых им объективных, истинных знаний [1].
Утрату критериев идентификации науки, её неразличимость в составе многообразия исторических и современных форм вненаучного знания (обыденное, мифологическое, религиозное, художественно-эстетическое и др.) нельзя не рассматривать как результат существенного усиления, продолжающихся с рубежа Х1Х-ХХ столетий, процессов релятивизации научных знаний. Порождаемое ими скептическое отношение и недоверие к науке в сочетании с катастрофическими экологическими, социальными и антропологическими последствиями научно-технических революций прошлого и начала текущего столетий, ознаменовалось новым кризисом научного знания, который осознается уже не только как логико-методологический и эпистемологический (эмпириокритицизм, неокантианство и неопозитивизм), а как кризис социокультурного характера, затрагивающий экзистенциальные аспекты самого существования западных технических цивилизаций.
Очевидная зависимость развития науки ХХ века от опыта ее технических приложений, производственно-экономических и социально-политических конъюнктур, умонастроений научного сообщества, идеологических предпочтений властвующих «элит» и других факторов внена-учного толка, обусловила существенную трансформацию понятия науки в рамках социологического подхода.
Важным социальным фактором, детерминирующим развитие науки, является система образования. От подготовки научных кадров зависит прогресс научных исследований, а также их практическое применение. Однако в системе образования складывается своя конкурентная среда, влияющая на основные тенденции и перспективы, в рамках которых осуществляется развитие науки. Зависимость научной традиции от условий образования сложилась еще в античную эпоху, сохраняясь и в настоящее время. Еще в древней Греции возникли конкурирующие научные модели, базирующиеся на альтернативных образовательных парадигмах (линии платонизма и аристотелизма) [8; 9]. В настоящее время сохраняется эта историческая борьба противоположностей, что проявилось в конкуренции между логистической и ин-
туитивистской программами обоснований науки.
Абсолютизация зависимости научного знания от социокультурных условий его производства и эволюции стала причиной распространении мнений о множественности эпистемологий (радикальный релятивизм, реализм и антиреализм), об избыточности понятий истины, объективности, об отсутствии критериев оценки преимуществ одной научной теории перед другой, или даже науки по сравнению с псевдонаукой. Отрицательное отношение к опыту практического использования научного знания в сочетании с усилением
сомнений в его когнитивной надёжности стало причиной возникновения продолжающегося до настоящего времени кризиса доверия к науке.
Нет нужды доказывать, что наука, научные знания принадлежат к числу величайших достижений европейского человечества. Аутентичность истолкования ее природы и перспектив не только не исключает, но предполагает поиск условий органичного синтеза традиций «позити-вистско-сциентистского» и социокультурного подходов в составе единой системы когнитивных установок современной философии науки.
список литературы:
[1] Агацци Э. Переосмысление философии науки сегодня // Вопросы философии. - 2008, № 10. - С. 47-58.
[2] Виндельбанд В. Избранное. Дух и история. - М.: Юрист, 1995. - 687 с.
[3] Косилова Е.В. Философия математики: актуальные проблемы. Обзор конференции, МГУ, май 2009 г. // Эпистемология и философия науки. Т. ХХ11. - 2009, № 4. - С. 221-225.
[4] Кун. Т. Структура научных революций. - М.: Прогресс, 1977. - 300 с.
[5] Математика и реальность. Труды Московского семинара по философии математики. - М.: Издательство Московского университета, 2014. - 504 с.
[6] Огурцов А.П. Философия науки: двадцатый век. Том 2. - СПб.: Изд. дом «Мiръ», 2011. - 495 с.
[7] Риккерт Г. Границы естественнонаучного образования понятий. - СПб.: Наука, 1997. - 532 с.
[8] Романенко И.Б., Романенко Ю.М. Аристотелевская философия образования // Аксиология массовой культуры. Материалы XXI международной конференции «Ребенок в современном мире. Детство и массовая культура». - СПб.: Изд-во Санкт-Петербургского политехнического университета, 2015. -С. 253-263.
[9] Романенко И.Б. Платоновская образовательная парадигма и Академия // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. Т. 2. - 2002, № 2. - С. 45-58.
г^-о
О
