CC BY
54
ФИЛОЛОГИЯ И КУЛЬТУРА. PHILOLOGY AND CULTURE. 2Q13. №3(33)
УДК 811161.1.(045)
СРЕДСТВА ВЫРАЖЕНИЯ СУБЪЕКТИВНОЙ ОЦЕНКИ В СОЧИНЕНИЯХ «ПУСТОЗЕРСКИХ СИДЕЛЬЦЕВ»
© Т.В.Кортава
В статье рассматриваются словообразовательные, морфологические и синтаксические особенности выражения субъективной оценки в письменной литературной традиции представителей Старой Православной Церкви.
Ключевые слова: субъективная оценка, метафора, литературные традиции средневековья.
Раскол русской православной церкви, потрясший Московскую Русь в середине XVII века,
- событие эпохальное для истории нашего народа. Последствия этого глубокого культурного разлома еще не познаны и не осознаны, а раскаты того исторического взрыва заглушаются настойчивыми стараниями господствующих церковных иерархов. Но что очевидно и неоспоримо: с расколом пришло время оскудения веры и любовь к ближнему уступила место вероломству и враждебности. По мнению А.И.Солженицына, началось «самоуничтожение русского корня, русского духа, русской целости» [1: 199].
В 1612 г. известный древнерусский писатель и проповедник Авраамий Палицын горестно сетовал: «Мы впали во вс^злыяд^лл, в лихвы и непрлвды, въокъядеше и піянство и клудъ. Цлремъ же игрлху яко д^тищемъ, и всякъ выше м^рысвоея жалованіе хотяше» [2: 134]. Растерянность народа в пору Смуты, его наивность и доверчивость, отягощенные мучительным бременем нищеты, ложились на благодатную почву «затеек» Никона. Возникнув сначала в религиозной сфере, раскол после Собора 1666 г. принял характер народно-демократического движения. Под его знаменем восставали не только против никоновских новин, но и против еще не окрепшей власти Романовых. Видные расколоучители обладали прочным авторитетом, поэтому не могли быть подвергнуты немедленному физическому уничтожению, но и прелестям бесовским, и «царскому увещеванию» были неподвластны, поэтому обрекали себя на невероятные мучения.
Кровавая пучина жестокости 1668 - 1676 гг. поглотила обитель древлеправославия - Соловецкий монастырь. Уже был низложен реформатор Никон, но Соловецкая братия не давала новой церкви покоя. Из пятисот монахов, твердо стоявших за отеческое благочестие, уцелели только четырнадцать: стрельцы нещадно рубили монахам головы, вешали на крюках за шею, за ноги, за ребра. Погибающие мученики пророчи-
ли скорую смерть «тишайшему» Алексею Михайловичу. В ночь на 23 января ему приснился сон: старцы Соловецкого монастыря пилами растирали его тело. В страхе царь послал гонца с приказом снять осаду. Но было уже поздно: монастырь пал. Кровавое покорение Соловецких сидельцев черной страницей вошло в русскую историю. Через неделю Алексей Михайлович преставился на Суд Божий.
Соловецкую трагедию в заточении остро переживали пустозерские узники: протопоп Аввакум Петров Кондратьев, дьякон Федор Иванов, поп Лазарь Романовский и соловецкий инок Епифаний (ушедший из монастыря под давлением никоновских реформ и живший пустынником на маленьком островке на реке Сула за Полярным кругом). В начале XVII века в Пустозерске -глухом поселении на реке Печоре, за Полярным кругом, для особо опасных преступников был построен Пустозерский острог.
На Соборе 1666 г. Аввакум дерзко повел себя, объявив православие «пестрым» и пригласив восточных патриархов приезжать «и впредь кънлмъ учиться», после чего без промедления был сослан в Пустозерск. Его приговорили к вырезанию языка, но это наказание по ходатайству царицы Марии, князей Хованского и Воротынского было заменено семьюдесятью ударами кнутом. 27 августа 1667 г. на Болотной площади в Москве состоялось прилюдное истязание трех последователей Аввакума - инока Епифания, попа Лазаря и дьякона Федора. Всем вырезали языки, которые потом вновь отросли, но стали «ту-пеньки». Кроме того, Епифанию отсекли персты правой руки, Лазарю - правую кисть, дьякону Федору рассекли поперек ладонь правой руки. Все страстотерпцы были этапированы за Полярный круг, в Пустозерский острог, почти одновременно. До 1669 г. их содержали в одной избе, затем рассадили по разным, ночью они вылезали из темниц через окна и встречались. До ссылки никто из узников не имел писательского опыта, хотя все они были видными проповедниками. За
14 лет «сидения» они создали около 100 оригинальных произведений, тяготеющих к устной проповеди. Испытывая острую потребность в бумаге, узники поначалу проговаривали многие свои произведения. Этим объясняется разговорный характер посланий и челобитных, адресованных «духовным чадам», «заблудшим» и всем стоящим крепко за веру отцов.
Наиболее плодотворным среди авторов был «огненный протопоп» Аввакум. Живость и образность его стиля отмечали многие мастера русского слова, высоко ценившие речистого мученика. А.Н.Толстой писал, что в его произведениях физически ощущается присутствие рассказчика и слышится «живой, играющий, полнокровный» голос [3: 263]. Аввакум был самым молодым среди пустозерских страдальцев. Соловецкий монах Епифаний задолго до Аввакума написал собственное «Житие», текст которого был знаком протопопу. Оба «Жития» только сохраняют традиционные названия. По содержанию это автобиографическое описание мученических испытаний в стоянии за истинную веру. Поп Лазарь, лишенный кисти правой руки, оставил только короткие записки, дьякон Федор явил себя мастером челобитных и посланий «чадам духовным».
Произведения пустозерских писателей отличались живостью, своеобразием и ярким полемическим задором. Они являлись неоценимым источником для изучения особенностей живого народно-разговорного языка периода, непосредственно предшествовавшего формированию нового русского литературного языка. Традиции духовной проповеди, яркая полемическая окраска произведений пустозерцев определяют разнообразную палитру субъективных смыслов, которые неизменно оформляют текстовую канву. Можно предположить, что стиль Аввакума, который В.В.Виноградов назвал «вяканьем», или простоговорением, предопределял значение ряда субъективных смыслов и разнообразие средств их выражения.
Субъективизм писательского творчества протопопа Аввакума В.В.Виноградов рассматривал как факт своеобразной обороны русского литературного языка от польско-литовской книжности и отражение борьбы за литературные права народной речи в XVII веке [4: 38]. Просторечие Аввакума противостояло не церковнославянскому языку, а риторству, краснобайству и красноречию, которые автор отождествлял с проповедями греческих философов. В «епистолии страдальческой» Аввакум умоляет читателя: «не по-зазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русской природной язык, виршами фило-
совскими не окыкър^чи краситьне Брегу о красноречии и не унижаю языка русского. Ну простите же меня гр^шнаго, а васъ вс^\ъ раковъ Христовыхъ когъ проститъ и клаго-словитъ. Аминь» [5: 112].
В.В.Виноградов отмечал, что именно в раскольничьей среде «культивировались и охранялись» стили старомосковского книжно-славянского языка: традиция «плетения словес» сочеталась с бурным притоком элементов живой устной разговорной речи.
Одной из ярких и очевидных стилистических примет субъективного стиля пустозерцев является «оханье», начало которому было положено фразой Аввакума после известного Собора - «Ох тебе, Русь!». Оханье особенно ярко проявилось в переписке княгини Евдокии Петровны Урусовой с детьми. Почти каждое предложение в письмах начинается и заканчивается семантически нагруженным восклицанием «ох!» [6: 32]. У «оханья» (это определение Аввакума) отмечается масса содержательных толкований - сокрушение, тоска, горечь и безнадежность.
Традиционно субъективные смыслы в русском языке могут выражаться с помощью уменьшительно-ласкательных форм имен существительных. В текстах пустозерских узников присутствуют разнообразные диминутивные формы обращений, которые иногда соседствуют с междометиями, частицами и императивами: «Слушайте-тко, Евдокия и Настасьюшка», «Миленькая моя чернушечька», «Ну, Оленуш-ка-сестрица», «Каптелинушка».
К существительным с уменьшительно-ласкательными суффиксами примыкают так называемые квалитативы, являющиеся яркими маркерами приказного языка и лишь формально примыкающие к диминутивам. В идиостиле Аввакума они отражают языковую игру в «простеца», скомороха, шута у царского трона, которому позволено выражать нелестную правду жизни [7: 399]. Квалитативы широко используются в переписке пустозерских сидельцев: «хотел писать да ку-машки не стало», «нужную рыкенко», «кровавое кафтанишко» [8: 385].
Сочинения мятежного протопопа содержат значительный пласт инвективной лексики, которая привлекает внимание неожиданной, порой оксюморонной стилистической сочетаемостью. Аввакум, за редким исключением, не прибегал к открытой брани. Вкрапления ненормативной лексики в тексты, отражающие самооценку автора, объясняются четким следованием средневековой авторской традиции - смирения и самоуничижения. Д.С.Лихачев отмечал, что для Аввакума смирение - это не просто этическая нор-
ма, но проявление глубокого, искреннего религиозного сознания. Это форма комического юродства: «простец человек и зело исполнен неведения», «тварь худейшая, пометище изверженный», «Блуденешь и вещелювив, оБЪЯ-стлив и многосонлив» [9: 211-239], «глуп веть я гораздо, так человеченко ничему не годный», «некнижен» [10: 576].
Очевидно, что это шутовство. Аскетизм и высокая образованность Аввакума не нуждались в словесном закреплении. Эти слова были язвительным укором противникам. Кроме того, Д.С.Лихачев, отмечая крайний субъективизм Аввакума, подчеркивал его презрение ко всякой украшенной речи, которая воспринималась автором как латинская ересь и барочное любование собой. «Рачительный пастырь словесных овец», Аввакум был убежден, что «красноглаголание губит разум» и «чем проще скажешь, тем лучше» [11: 301].
Как характерную черту приказного языка XVII века следует отметить широкое употребление наречий с квалитативным значением, модус-ные валентности которых чрезвычайно разнообразны. Известно, что древнейшие русские наречия - это наречия способа и образа действия, но уже с XI века наречия стали образовываться от качественных прилагательных и явились базой для развития квалитативов. В сочинениях пусто-зерских писателей квалитативы часто приобретают ироническое значение, являясь элементом игры с читателем: «Слышали то речение се ко-ротенко да красненко» [12: 178]. Традиция выражения иронии с помощью подобных форм сохранилась и в XVII веке. Так, в «Отразительном писанш» против массовых самосожжений старец Ефросин, обращаясь к «охр^стной вратш», писал: «И он написал гладенко и их виноватому д^лу легонко» [13: 112].
Средством выражения субъективных смыслов являются не только формы, но и образы. «Огнеопальный» протопоп Аввакум обладал особым писательским даром художественного видения окружающего мира, что проявилось в метафорическом рисунке его произведений. Метафоры, в основе которых лежит аналогия, передают субъективные смыслы в текстах. На метафоры Аввакума впервые обратил внимание
В.В.Виноградов. Отмечая семантическую дву-плановость сочинений «изящного страдальца», он называл метафорические сравнения Аввакума «метафорическими приравнениями» [14: 372]. Основой образного видения Аввакума были антропологические метафоры зооморфного типа, примером которых могут служить сравнения Никона с блудным сыном и лихой птицей.
В.В.Виноградов не объяснил различия между сравнением и приравнением, но можно допустить, что приравнения предполагают широкий лингвокультурологический контекст, необходимый для их верного понимания. Учитывая остроту конфликта, идейным центром которого был Аввакум, можно утверждать, что под его пером рождались политические метафоры с дополнительными скрытыми смыслами, что и составляло суть приравнений.
В кругу политических метафор Аввакума господствует лейтмотив пса, известный исследователям кусательного стиля Ивана Грозного по его переписке с Васюком Грязным. «Собакой изменником» был ростовский князь Семен, а его власть, соответственно, - собацкой. В борьбе с врагами всех «кусал» сам Грязной, но «одна собака осталась - Кудеяр» [15: 75]. Интересно, что в текстах переписки нет представления о собачьей преданности и верности, типичного для современного массового сознания, а, напротив, есть только предательство и вероломство. Именно такой метафорический образ пса закрепился в старообрядческой писательской традиции. Пес, собака - льстивый, лживый противник. Аввакум называет Никона «борзой кобель», «умерый пес», «бешеный пес», «смрадный пес», «собачий сын». Его духовный сын, дьякон Федор, в ответ на сомнения в необходимости ценой собственной жизни упорствовать в противостоянии никонианам получал от Аввакума нелестные характеристики: «молодой щенок», «собака косая», «гордой пес», «хохлатая собака», т.е. дьявольская собака. Иногда Аввакум сравнивал Никона с волком или овчеобразным волком.
Старообрядцев же Аввакум называет «зайцами Христовыми», «овцами» в стае волков. Царя Алексея Михайловича Аввакум именует козлом, скачущим по холмам. Козел - символ бестолковости и громкого блеяния. Кстати, многоголосное пение, введенное Никоном, старообрядцы называли «козлогласованием». В послании дьякона Федора появляется новый образ - «лукавого змия», а в Выговской писательской традиции этот образ получил развитие: возник «змий-собака», «седмиглавый змий»:
Уже антихрист народился,
Змш совака воцарился [16: К-Х].
Кроме антропологических зооморфных метафор, в сочинениях пустозерских писателей есть устойчивые метафорические картины: утлое суденышко, которое скользит по волнам здешним и держит путь в мир вечный; обитатели Нового Иерусалима, напившиеся фарисейского квасу; обманутые и заблудшие люди, подобные мухам, попавшим в «мизгиреву паутину»; и подоб-
ный Апостолу Павлу «Иисусов ратник» - Аввакум, который борется с пьяными философами.
Яркими приемами передачи субъективных смыслов являются фигуры риторического обращения и вопроса, отражающие внутренние монологи, беседы автора с самим собой, в которых субъект, убеждая себя с помощью риторических вопросов, пытается убедить в своей правоте и собеседника или читателя. В старообрядческой литературе XVII века есть сочинение, которое целиком написано в вопросо-ответной форме -«Пр^ше верного инока с отступникомъ». В конце спора соперники все же остаются непримиримыми противниками, а читатель, по замыслу автора, должен примкнуть к «верному», хотя в целом коммуникативное решение остается открытым.
Сила, меткость и образность слова Аввакума была поразительной. Духовные проповеди, с которыми он выступал, пересказывались и передавались из уст в уста. Доходчивость и пронзительность речей Аввакума запечатлелась в веках. Известный биолог, краевед и историк Поморья Ксения Петровна Гемп, беседовавшая с поморскими скитницами в 1913 г., записала их слова: «Слово знал. Говорили: жгло оно Словесный выл. Голосище, говорят, выло густое. А теперь оскудели мы духом и словом» [17: 244247]. Возможной причиной этого, по-видимому, является наше нежелание, боязнь или неумение передать субъективные смыслы в своей речи. Причин словесного оскудения много, и, может быть, обращение к живительным источникам русского языка - духовным проповедям пусто-зерских сидельцев - поможет преодолеть равнодушие к слову, возродит понятие языкового вкуса и вновь заставит нас поверить в могущественную силу слова.
1. Солженицын А.И. Третьему Собору Зарубежной
Русской Церкви // Публицистика. Т. 1. - Ярославль, 1995. - 720 с.
2. Щаповъ А.Н. Русский расколъ старообрядства. -Казань, 1859. - 550 с.
3. Толстой А.Н. Собр. соч. - Т. 10. - М., 1961. -712 с.
4. Виноградов В. В. Очерки по истории русского литературного языка XVII - XIX вв. - М., 1938. -448 с.
5. Пустозерский сборник. - Л.: Наука, 1975. - 264 с.
6. Переписка княгини б.П.урусовой со своими детьми // ж. Старина и новизна. - Кн. 20. - 1916.
- С. 15 - 48.
7. ЛихачевД.С. Историческая поэтика русской литературы. - СПб, 1999. - 600 с.
8. Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН (ТОДРЛ) - т. XXI. - М. - Л., 1965. - 402 с.
9. Русская Историческая Библиотека, издаваемая Археографической комиссией (РИБ), т. 38. - Л., 1927. - 296 с.
10. Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН (ТОДРЛ) - т. VIII. - М. - Л., 1951. - 434 с.
11. Лихачев Д.С. Великое наследие: классические произведения литературы Древней Руси. - М.: Современник, 1975. - 368 с.
12. Записки отдела рукописей ГБЛ. - М.: «Книга» -1971. - Вып. 32. - С. 168 - 181. - 245 с.
13. Памятники древней письменности. - Вып. СУШ.
- СПб, 1895. - 45 с.
14. Виноградов В.В. К изучению стиля протопопа Аввакума, принципов его словоупотребления. -ТОДРЛ. - т. XIV. - М. - Л., 1958. - 676 с.
15. Садиков П.А. Царь и опричник // Века. Исторический сборник под ред. А.И.Заозерского и М.Д.Приселкова. - Петроград, 1924. - 199 с.
16. Рождественский Т.С. Памятники старообрядческой поэзии // Записки Московского археологического института. - М., 1910. - т. VI. - 192 с.
17. Гемп К.П. Сказ о Беломорье. Словарь поморских речений / К.П.Гемп; Вступ. ст. Д.С.Лихачева, Ф.А.Абрамова; Науч. ред. В.Н.Булатов; Подгот.
С.Я.Косухина, Л.С.Скепнер. - 2-е изд., доп. - Архангельск: Помор.ун-т, 2004. - 637 с.
METHODS OF EXPRESSING SUBJECTIVE EVALUATIONS IN THE COMPOSITIONS OF «PUSTOZERSK PRISONERS»
T.V.Kortava
This article considers the methods of composition, morphology & syntax which are used to express subjective evaluation in the written literary tradition of the Old Orthodox Church representatives.
Key words: subjective evaluation, metaphor, Medieval literary tradition.
Кортава Татьяна Владимировна - доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского языка для иностранных учащихся естественных факультетов Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.
E-mail: tkortava@mail.ru
Поступила в редакцию 14.05.2013
