CC BY
68
Т.В.Кортава
ЯЗЫК И СТИЛЬ ПРОИЗВЕДЕНИЙ ПУСТОЗЕРСКИХ УЗНИКОВ1
В острополемических обличительных произведениях пустозерских сидельцев протопопа Аввакума и дьякона Федора отражена контаминация черт устной проповеди, народно-разговорного и приказного языков, что в сочетании с сознательным опрощением речи и введением в нее зооморфных метафор определяет уникальность данных произведений, которые представляют собой неоценимый источник для изучения особенностей живого народно-разговорного языка XVII в.
Ключевые слова: публицистика писателей-старообрядцев, народно-разговорный язык XVII в., приказный язык, стилистика, морфология.
Subtly polemic accusatory works of Pustozersk inmates protopope Avvakum and Deacon Fedor reflects a contamination of the features of oral sermon, colloquial language and clerk language. In combination with the conscious simplification of speech and integration of zoomorphic metaphors, it defines the uniqueness of these works, which represent an invaluable source for the study of the features of the colloquial language of the XVIIth century.
Key words: Pustozersk, polemic accusatory publicism оf the Old Believers writers, the colloquial language of the XVIIth century, clerk language, stylistics, morphology.
Московскую Русь середины XVII в. глубоко потряс раскол русской православной церкви, обозначивший крутой перелом в духовной и культурной жизни общества.
В истории европейских стран эпохи средневековья церковные реформы с жестокими расправами не редкость. В 1572 г. католики во Франции за одну ночь вырезали около 30 тысяч гугенотов. Но если в большинстве случаев попытки реформирования церкви возникали как протест народных масс против церковной власти, поддерживаемой государством, в России церковная реформа была осуществлена сверху - самой государственной властью.
В 1653 г. царь Алексей Михайлович «тишайший» был одержим идеей создания Православной империи. А его «собинный друг» патриарх Ни-
1 Статья отражает содержание доклада, прочитанного на пленарном заседании Ломоносовских чтений - 2016 (филологический факультет МГУ имени М. В. Ломоносова, 18 апреля 2016 г.).
кон мечтал освободить церковь от власти государства и возвысить ее над оным. Эту задачу он не смог решить и сосредоточил свои силы на исправлении обрядов и книжной справе. Его противники - «ревнители благочестия», во главе с «мятежным» протопопом Аввакумом, - выступали за исправление нравов самого духовенства, которое узурпировало функции светской власти и забыло о миссии Руси как оплоте православия.
Возникнув поначалу в религиозной среде, после Собора 1666 г. раскол принял характер народно-демократического движения. Под его знаменем шли восстания Степана Разина, Емельяна Пугачева и Кондратия Бу-лавина.
Духовные искания сторонников древлеправославной веры нашли свое отражение в старообрядческой литературе, которая, несмотря на «пота-енность», оказала заметное воздействие на русского читателя как непосредственно, так и через реминисценции русских писателей XVIII-XX вв.
Под наименованием «пустозерские узники», или «сидельцы», скрываются четыре автора: протопоп Аввакум Петрович Кондратьев, дьякон Федор Иванов, поп Лазарь Романовский и соловецкий инок Епифаний. В Пустозерске, глухом поселении на р. Печора, за Полярным кругом на вечной мерзлоте, в начале XVII в. был построен острог для особо опасных преступников, в котором отбывали долгое «сидение» и приняли мученическую смерть первые вожди старообрядчества.
В обыденном сознании закрепилось упрощенное представление о них как безумных фанатиках. Оно далеко от истины. Нравственный подвиг первых расколоучителей глубоко осмыслил Варлам Шаламов в поэме «Аввакум в Пустозерске» [Шаламов, 1994: 157]:
Наш спор - не в обрядах, Не в этом вражда. Для божьего взгляда Обряд - ерунда.
Наш спор - о свободе, О праве дышать, О воле Господней Вязать и решать.
До пустозерской ссылки никто из узников не имел писательского опыта, но все они были яркими проповедниками, за что и пострадали: 27
августа 1667 г. на Болотной площади иноку Епифанию и попу Лазарю вырезали языки. Чуть позже, 25 февраля 1668 г., дьякону Федору также отрезали язык. А в 1670 г. уже в Пустозерске всем троим вторично резали языки; кроме того, Епифанию отсекли персты правой руки, попу Лазарю - правую кисть, а дьякону Федору рассекли поперек ладонь правой руки. За 14 лет «сидения» они создали около 100 оригинальных произведений, по стилю тяготеющих к демократической публицистике и устной проповеди.
Наиболее плодовитым среди авторов был протопоп Аввакум, что объясняется не только его ярчайшим литературным талантом, но и тем, что он не подвергся в Москве физическому увечью и был самым молодым среди пустозерских сидельцев. Соузник протопопа Аввакума соловецкий монах старец Епифаний, уйдя из монастыря, долгое время жил пустынником на маленьком острове за Полярным кругом и оставил после себя «Житие» с рисунками. Инок Епифаний пользуется особым уважением в старообрядческой среде. В предании о казни пустозерских узников говорится, что останков Епифания не нашли на пепелище, но многие видели, как он вознесся на небеса. По содержанию жития Аввакума и Епифания - это автобиографические записки, повествующие о мученических страданиях за веру. Испытывая острую потребность в бумаге, узники поначалу проговаривали свои произведения. Этим объясняется разговорный характер посланий и челобитных, адресованных духовным «чадам» и «заблудшим». А нарративное повествование часто сопровождается элементами драматизации.
От увечного попа Лазаря сохранилось несколько коротких записок, дьякон Федор составил множество челобитных и посланий. Свои произведения пустозерские узники закладывали в тайники деревянных крестов, которые искусно мастерил инок Епифаний, или в древки бердышей стрельцов - тайных помощников страстотерпцев. Через «верных людей» послания передавались на Мезень, где жила семья Аввакума, и далее по скитам - для многократного переписывания.
Произведения писателей-старообрядцев отличаются живостью, оригинальностью и особым полемическим задором. Они являются неоценимым источником для изучения особенностей живого народно-разговорного языка периода, непосредственно предшествовавшего формированию нового русского литературного языка. Наиболее известным в данном кругу авторов является «огненный» протопоп Аввакум, личность незаурядная, литературно одаренная, родоначальник традиции простоговоре-
ния, которое В.В. Виноградов рассматривал как факт своеобразной обороны русского литературного языка от польско-литовской книжности и отражения борьбы за литературные права народной речи в XVII в. [Виноградов, 1938: 38]. Аввакум отстаивал права «русского природного языка», который противопоставлялся не церковнославянскому, а риторству, или философствованию. Завершая свою часть «Епистолии страдальческой», написанной всеми четырьмя соузниками, Аввакум обращается к читателям: «не позазрите просторечию нашему, понеже люблю свой русской природной язык, виршами филосовскими не обыкъ рпчи красить... не брегу о красноречии и не унижаю языка русскаго. Ну простите же меня грЪшнаго, а васъ всЬхъ рабовъ Христовыхъ Богъ простить и благословить. Аминь» [Пустозерский сборник, 1975: 112].
В простоговорении Аввакума сочетались элементы народно-разговорного и церковнославянского языков. Результат этого смешения сам Аввакум называл «природной речью», «вяканьем», «бяканьем», «воркотней» и «ковырянием».
Д.С. Лихачев считал Аввакума самым замечательным русским писателем XVII в., отмечал его своеобразную стилевую манеру - крайний субъективизм и презрение ко всякой украшенной речи, которую автор воспринимал как латинскую ересь, барочное любование. «Рачительный пастырь словесных овец» был убежден, что «красноглаголание губит разум», «чем проще скажешь, тем лучше» [Лихачев, 1975: 301].
Следует отметить, что Аввакум не был новатором в области острополемической обличительной публицистики. Лингвистам хорошо известен «кусательный стиль» Ивана Грозного, не стеснявшегося в выражениях. «Белый Иван» никогда не редактировал свои тексты, «занеже слово ми-мошественно, а не постоятелно» [Лихачев, Лурье, 1951: 206]. Нестяжатель Вассиан Патрикеев тоже был «горек и дерзок языком». Митрополит Даниил сочетал книжно-славянские нравоучения с натуралистическими картинами земных пророков, активно используя гротеск. Живописностью и образностью поражают письма «бедного холопа», «полоняника Васюка Грязного».
Вне всякого сомнения, Аввакум называл свою речь «вяканьем» и «ковырянием» иронически. Будучи образованным книжником, он сознательно опрощал свою речь, ориентируясь на широкую аудиторию. В этом его принципиальное отличие от предшественников. Именно Аввакум в «темнозрачном веке» возродил древнюю традицию церковной проповеди.
В сочинениях «могучего» протопопа, его сторонников и последователей на первое место выступают зооморфные метафоры. На них впервые обратил внимание В.В. Виноградов. Отмечая семантическую двуплано-вость сочинений «изящного страдальца», он называл метафорические сравнения Аввакума «метафорическими приравнениями» [Виноградов, 1958: 372], приводя примеры сравнения Никона с блудным сыном и лихой птицей. В.В. Виноградов отмечал искрометность стиля Аввакума, острое сочетание разных «родов глаголания».
Наиболее распространенным является метафорический образ пса. Пес, собака - это политический противник, агрессивный и льстивый. Аввакум называет Никона «борзой кобель», «умерый пес», «бешеный пес», «смрадный пес», «собачий сын». Образ собаки связан в сознании Аввакума с вероломством, коварством и ложью: «Яко пси лають на непорочную церковь» [Матерiалы, 1881: 34], «хотя бы одному кобелю голову ту назад рожею заворотил...» [Фундаментальная библиотека, 1934: 211]. Его духовный сын дьякон Федор в ответ на сомнения в необходимости ценою собственной жизни упорствовать в противостоянии никонианам получал от Аввакума нелестные характеристики: «молодой щенок», «собака косая», «гордой пес», «хохлатая собака». По словарю В.И. Даля, хохлик - это дьявол. Иногда собака отождествляется с волком: «Со Христом и болшому волку, хохлатой собакЬ, глаз вырву, нежели щенятам» [Русская историческая библиотека, 1927: 949]. Отмечая коварство Никона, старообрядцы называют его «овчеобразным волком зверскимъ».
Более всего опасаясь того, что его дети потеряют стойкость, Аввакум в частых посланиях ласково и подозрительно называет из «кобельками». Себя же протопоп именует «заяц бедный», старообрядцы для него -«зайцы Христовы». Думается, что такое сравнение основано не на признаке «трусости». Заяц - ловкий и быстро ускользает от врага. Образ зайца, ассоциировавшийся с гонимым, несправедливо и жестоко преследуемым человеком, не новый в русской литературе. Когда Васюк Грязной «плакался» царю, от тоже называл себя зайцем: «да заяц, государь, не укусит ни одное собаки» [Вехи, 1924: 74]. В письмах Грязного, сцена преследования врага метафорически описывалась как «с собаками гоня-ти за зайцы» [Вехи, 1924: 74].
Аввакум также сравнивает старообрядцев с овцами: «такъ стЬснены яко овцы посредЬ волковъ, - едва уже дышуть» [Матер1алы, 1881: 34]. «И я. видя их, хищниковъ, ловящихъ овецъ Христовыхъ, не умолчал ему!» [Русская историческая библиотека, 1927: 908]. Царя Алексея Михайлови-
ча Аввакум сравнивает с козлом, скачущим по холмам. Козел - символ бестолковости и крикливости. Многоголосное пение, введенное Никоном, старообрядцы называют «козлогласованием», ибо «крупно все кричаху».
В посланиях дьякона Федора появляется новый образ - «лукавый змий», который восколебал весь мир. Образ змия-искусителя в Выгов-ской писательской традиции впоследствии получил развитие, и появился «змий-собака», «седмиглавый змий», «десяторожный змей».
В плане создания ярких метафорических анималистических сравнений среди пустозерских узников особенно плодотворным был дьякон Федор. В челобитной царю Алексею Михайловичу он обвинил Никона и его справщиков в том, что в деревнях многие поселяне остаются язычниками, поклоняются солнцу и лошадям, а справщики «блудят, государь, что кошки по кринкам.». Устойчивое сравнение Никона с волком, львом, собакой, «волкохищником» прослеживается во всех сочинениях пусто-зерских авторов, при этом в наименовании «овчеобразный волк» подчеркивается коварство Никона. В «Епистолии страдальческой» Никон сравнивается и с бесом: «Егда бысть патриархом злый вождь, овчеобразный волк зверскый, рыкнув на святую церковь», «рожка кругленьки, в космах, что у барашка» [Христианство и церковь, 1989: 322].
Дьякон Федор, пожалуй, превосходит своего духовного наставника Аввакума в оригинальности зооморфных метафор: «и стали тот праведный их суд заметать лестию, яко лукавии лисове хвостами след свой» [Послание сыну Максиму, 2009: 375]; «Они же, кровососы, начаша роти-тися и клятися пред царем, и широкими ризами потрясати, и колокольчиками, яко сучки плясовые, позвякивати...» [Послание сыну Максиму, 2009: 362]; «И от тех нечистых духов напиваются мутнаго пития, яко свинии и кабацкия барды» [Послание сыну Максиму, 2009: 378].
Кроме зооморфных образно-оценочных метафор, в сочинениях старообрядцев появляются устойчивые метафорические картины - утлое суденышко, которое скользит по миру здешнему, то и дело наталкиваясь на преграды; насельники бесовского Нового Иерусалима, напившиеся фарисейского квасу; заблудший, который подобен мухе, попавшей в «миз-гиреву паутину». Образ Аввакума также получает метафорическое осмысление. Аввакум - «Иисусов ратник», борющийся с пьяными философами и уподобившийся апостолу Павлу [Барсков, 1912: 16].
В «Епистолии страдальческой» повторяется аввакумовская метафора: «.еще в мори плывем пучиною житейскою, и не видим своего пристанища и не вемы, доколе живот наш протянется», в «Поучении против
пьянства», написанном Аввакумом, читаем: «Суетный человЬче! Живешь ты въ нерадЬнш своемъ мрачномъ, плаваешь въ утломъ суднЬ, до-плыти жизни оной блаженной не успЬешь <...>» [Русская историческая библиотека, 1927: 908]. Метафорический образ одинокого лодочника в бескрайнем житейском море встречается в «Житии» Аввакума.
Многие мастера слова высоко ценили живость и образность стиля Аввакума, речистого страстотерпца. «В омертвелой словесности» «живой, играющий, полнокровный» голос, звучавший в произведениях Аввакума, передает «его жесты». «.вы физически ощущаете присутствие рассказчика», - писал А.Н. Толстой [Толстой, 1961: 263].
Сочинения пустозерских страдальцев интересны и фактами «диалогической драматизации» [Виноградов, 1938: 379]. Именно такие примеры позволяют получить представление о живой народно-разговорной речи второй половины XVII в. Так, рисуя сцену казни Лазаря, Аввакум пишет: «Проглагола Лазарь: "Мужикъ, мужикъ, скажь царю: Лазарь безъ языка говоритъ и болЬзни не чюеть"» [Русская историческая библиотека, 1927: 713], или в письме Афанасию читаем: «А Борис Афанасьевич еще ли Троицу-ту страха ради не принял? Жури ему: боярин-де-су, одинова умереть, хотя бы, то-де, тебя, скать, по гузну-тому плетми-тЬми побили» [Русская историческая библиотека, 1927: 928-929]. Интересно, что частица «дескать» еще состоит из двух слов.
Стилистическую неравномерность произведений представителей пу-стозерской писательской школы В.В. Виноградов охарактеризовал как «тонкую вязь, сотканную из двух стилистических клубков», а те обширные фрагменты, где авторы воссоздают диалогическую речь, он называл «культурным слепком с живого диалекта» [Виноградов, 1923: 211].
Сочинения протопопа Аввакума содержат определенный пласт ненормативной лексики, которая поражает неожиданной синтаксической сочетаемостью. Аввакум не прибегал к мелкой брани. Наличие ненормативной лексики объясняется, как ни странно, авторским смирением. Д.С. Лихачев отмечал, что для Аввакума смирение — это не просто этикетный сценарий. Это отражение религиозного сознания. Это форма комического самоуничижения, стилистического юродства, это игра в «простеца» [Лихачев, 1999: 399]. О себе Аввакум писал: «простец человек и зело исполнен неведения», «тварь худейшая, пометище изверженный», «блуден есмь и вещелюбив, объястлив и многосонлив» [ТОДРЛ, 1965: 211239], «человеченко ни к чему не годной», «некнижен», «простой мужик» [Русская историческая библиотека, 1927: 576].
В «Послании к сыну Максиму» дьякона Федора Иванова соотношение разнообразных стилистических пластов порой носит оксюморонный характер. Когда дьякон Федор поднимается на полемический пьедестал, он использует просторечные метафорические сравнения: «но за старыя книги церковныя и за Предания отеческая правая стоим и умираем, а их бесовскими клятвами беззаконными, яко онучами и стельками, афедро-ны подтираем» [Послание сыну Максиму, 2009: 350].
Стиль посланий пустозерских узников порой отличается назидательностью и имеет характер поучения, наставления, духовного завещания. Некоторые фразы дьякона Федора можно рассматривать как заповеди: «Бог же, праведный Судия, не на лица зрит, но на сердца» [Послание сыну Максиму, 2009: 345] или «Понеже двема казньми не казнится за едину вину никто же» [Послание сыну Максиму, 2009: 372]. Лаконичны и емки фразы Аввакума: «Церковь есть человек, не стены» [Русская историческая библиотека, 1927: 356], «Вера без дела мертва есть», «Дела паче словес научают» [Записки, 1972: 154].
Смысловой доминантой полемических сочинений пустозерских узников является не только идея защиты старой веры, но и стремление спасти весь христианский мир своей личной твердостью и ответственностью за всех, «плывущих в утлом земном суденышке».
Аввакум родился на территории распространения северновеликорус-ских говоров, поэтому в его произведениях часто присутствуют постпозитивные указательные частицы, распределение которых зависит от форм рода и числа предшествующего имени.
В современном русском литературном языке используется частица то - по происхождению это форма среднего рода именительного-винительного падежа единственного числа указательного местоимения. В некоторых современных северновеликорусских говорах эта частица согласуется с существительными и прилагательными. Для существительных мужского рода используется частица от, по происхождению связанная с древнерусским указательным местоимением тъ, которое иногда выступало в функции постпозитивной частицы и фонетически примыкало к предшествующему слову: столъ-тъ. После падения редуцированных и появления новых закрытых слогов появились формы стол-от, в акающих говорах - стол-ат.
В работах диалектологов встречаются рассуждения о том, что частицы от, ту в случаях Я привязался к брату-ту и привязался, Нашел но-жик-от я ведь являются примерами «не до конца развившегося в диалек-
тах изменения постпозитивной частицы по родам, падежам и числам» или фонетического уподобления постпозитивной частицы предшествующему слогу [Орлова, Кудряшова, 1998: 111]. Исследование посланий и челобитных протопопа Аввакума позволяет уточнить современные представления диалектологов. Тексты показывают, что в XVII в. в севернове-ликорусском диалекте, носителем которого был Аввакум, существовала развитая система изменения постпозитивных частиц, которая с течением времени утратилась.
Для существительных мужского рода единственного числа именительного-винительного падежей Аввакум использует частицы ат и от как варианты: «Материнъ больше у нея умъ-отъ» [Русская историческая библиотека, 1927: 849], «Дайте только срок, собаки! ... выдавлю я из вас сок-отъ» [Зеньковский, 1995: 367], «Простой человек Яким-ат» [Зеньков-ский, 1995: 365]. После конечного мягкого согласного Аввакум употребляет частицу ет: «Пускай любодеицу-ту потрясет, хмел-ет выгонит» [Пустозерская проза, 1989: 183].
Для существительных среднего рода единственного числа именительного и винительного падежей последовательно используется частица то: «Глядел-глядел на ваше рукописание-то: огорчился.» [Пустозерская проза, 1989: 145].
С целью выделения в предложении существительных женского рода именительного падежа используется постпозитивная частица та: «Сладка вЬдь смерть-та» [Русская историческая библиотека, 1927: 153], «тяжка су просыпка-та пившему чашу сию» [Пустозерская проза, 1989: 153]. Для выделения существительных женского рода единственного числа винительного падежа, выступающих в функции прямого дополнения, Аввакум использует частицу ту: «А Меланью-ту твою ведь я знаю, что доброй человек» [Пустозерская проза, 1989: 147].
Примером безусловной связи с диалектами можно считать формы дательного принадлежности, которые издревле использовались наряду с родительным принадлежности: ее сосед - сосед ей. Но функционально тождественный родительному присубстантивному дательный принадлежности с самого начала отличался стилистической окраской и сферой употребления. Еще Ф.И. Буслаев отмечал, что эти формы используются «для большей живости речи» [Буслаев, 1858: 165].
Наиболее продуктивными были конструкции, в которых дательный принадлежности выступал в предикативном употреблении при наличии очевидной контаминации атрибутивных и объектных значений: «царев
угодник Малютка Скуратов... душегубный потаковщик и всем верным наветник лютый» [Послание сыну Максиму, 2009: 356]; «Аз бо, грешный диякон Феодор, всему тому самозритель» [Послание сыну Максиму, 2009: 365]; «во иноцех Спиридон ему имя, окольничему де оному Феодору Ртищеву дядя бе по сродству плотскому» [Послание сыну Максиму, 2009: 368], «новинам всем любитель» [Послание сыну Максиму, 2009: 378].
Следует заметить, что формирование отношений притяжательности является более поздним процессом по сравнению с объектными отношениями, поэтому замещение дательного принадлежности притяжательными местоимениями относится уже к XIX в., но особенно долго дательный принадлежности удерживался при одушевленных именах существительных. Эта черта сохраняется как общерусское явление в современных архангельских говорах: фамилия ей Потапова, она мне дочка, я им не пастух.
Очень долго в севернорусских говорах сохраняется предикативное употребление действительных причастий прошедшего времени. Это отражается и в исследуемых текстах: «Они же, окаяннии, слышавше и без-гласии быша пред ним», «И тако сия вся слышавше и ведавше Иоакиму, паршивому пастырю» [Послание сыну Максиму, 2009: 363]. Отмечаются сочинительные конструкции типа встав и рече: «Патриарх Иоанн послушав архимандрита царева и повинуся царю Анастасию» [Послание сыну Максиму, 2009: 357].
В.И. Даль призывал изучать народный язык - «главный запас», чтобы «спознаться через него с духом родного слова» [Даль, 1842: 11]. Вне всякого сомнения, таким «запасом» в русском языке являются отглагольные существительные с агентивным значением и сложные существительные, прилагательные и причастия, отличающиеся особой образной структурой: потаковник (потаковщик), прошлец человекоугодник, подцерков-ник, самозритель, сердцевидец, кроволюбец, блюдолиз, блудодей, тай-нозрительный, злочестивый, самоосужден, многопищия (трапезы), пестрообразный, толстобрюхий, душегубный. Тенденция к сложению основ в именном словообразовании отмечается в сочинениях всех пусто-зерских сидельцев [Кортава, 2013].
Произведения пустозерских узников обнаруживают тесную связь с письменной традицией приказного языка в сфере использования субстантивных и адвербиальных квалитативов. Наречия: скоренко, маленко, хорошенко, близенко, долгонко до сих пор сохранились в говорах. Существительные с квалитативным значением: вражишко, псишко, нехорош-ка, хульничишко, платьишко, бумашка - также отражают связь с приказ-
ным языком. Интересны колебания в формах согласованного определения для существительных не среднего рода: «кровавое кафтанишко», «нужную рыбенко» [ТОДРЛ, 1951: 385].
В челобитных и посланиях пустозерских сидельцев очевидна и другая яркая примета приказного языка - глагольные формы на -ыва-/-ива- с имперфектным значением отказа от повторявшегося в прошлом действия: Дьякон Федор пишет: «Мы бо вси правовернии христиане, никакова раскола, ни ереси не вложили в книги и в церковь не внашивали» [Послание сыну Максиму, 2009: 350]; ср. также использование данных форм с плюсквамперфектным значением: «тогда бЪсъ меня пуживал сице» [Записки, 1898: 128].
Доходчивость и проникновенность речи Аввакума и его соузников запечатлелась в веках. Известный биолог, краевед и историк Поморья Ксения Петровна Гемп, беседовавшая в 1913 г. со скитницами, записала их речь: «Слово знал. Говорили, жгло оно. Что там жгло - рану кровоточ-ную оставляло <...> Словесный был. Голосище, говорят, было густое. А теперь оскудели мы духом и словом», «по миру с дымом развеялось его слово» [Гемп, 2004: 244-247].
Со времени жестокой казни пустозерских сидельцев прошло 350 лет. Традиция «вяканья» и словесной полемики с противником постепенно утратилась. О многом приходится теперь сожалеть вместе с героем романа «Красное колесо» А.И. Солженицына: «Боже, как могли мы истоптать лучшую часть своего племени?» [Солженицын, 2007: 53]
Источники
Барсков Я.Л. Памятники первых лет русского старообрядчества. СПб., 1912. 426 с.
Послание сыну Максиму // Пустозерские узники - свидетели Истины
/ Под ред. епископа Зосимы: Сб. Ростов-на-Дону, 2009. С. 275-283. Пустозерская проза / Под ред. М.Б. Плюхановой. М., 1989. 364 с. Русская историческая библиотека. Т. 39. Л., 1927. 960 с. Субботин Н.И. Матерiалы для исторш раскола / Под ред. Н.И. Субботина. Т. 6. СПб., 1881. 335 с.
Список литературы
Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка: Учеб. пособие для преподавателей: Ч. 1-2 / Сост. Ф. Буслаевым. М., 1858. 732 с.
Виноградов В.В. К изучению стиля протопопа Аввакума, принципов его словоупотребления // ТОДРЛ. Т. 14. М.; Л., 1958. 371 с.
Виноградов В.В. О задачах стилистики. Наблюдение над стилем «Жития протопопа Аввакума» // Русская речь: Сб. статей / Под ред. Л.В. Щер-бы. СПб., 1923. 293 с.
Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв.: Пособие для высших пед. учеб. заведений. 2-е изд., доп. и перераб. / М., 1938. 534 с.
Гемп К.П. Сказ о Беломорье: Словарь поморских речений / Вступ. ст. Д.С. Лихачева, Ф.А. Абрамова; Науч. ред. В.Н. Булатов. 2-е изд., доп. Архангельск, 2004. 637 с.
Даль В.И. Недовесокъ къ стать'Ь «Полтора слова о русском языке» // Москвитянин. Часть V 1842. № 9. 20 с.
Демкова Н.С., Дробленкова Н.Ф., Сазонова Л.И. Пустозерский сборник: Автографы сочинений Аввакума и Епифания / Под ред. В.И. Малышева, Н.С. Демковой, Л.А. Дмитриева. Л., 1975. 263 с.
Записки историко-филологического факультета Императорского Санктъ-Петербургского университета. Ч. 47. СПб., 1898. 377 с.
Записки отдела рукописей ГБЛ. Вып. 33. М., 1972. 154 с.
Зеньковский С.А. Русское старообрядчество // Духовные движения семнадцатого века. М., 1995. 528 с.
Кортава Т.В. Средства выражения субъективной оценки в сочинениях «пустозерских сидельцев» // Филология и культура (Казань). 2013. №2 3 (33). С. 85-89.
ЛихачевД.С. Историческая поэтика русской литературы // Лихачев Д.С. Смех как мировоззрение и другие работы. СПб., 1999. 508 с.
ЛихачевД.С., ЛурьеЯ.С. Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951. 712 с.
Орлова Л.М., Кудряшова Р.И. Русская диалектология: современные процессы в говорах. Волгоград, 1998. 144 с.
Послания протопопа Аввакума к боярыне Феодоре Морозовой, княгине Евдокии Урусовой и Марии Даниловой: Сообщ. П.И. Мельников // // Русский архив. 1864. Вып. 7/8. 717 с.
Солженицын А.И. Красное колесо: Повествованье в отмеренных сроках в 4 узлах // Солженицын А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 9: Узел II. Октябрь Шестнадцатого. Кн. 1. М., 2007. 512 с.
ТОДРЛ, 1951 - Труды Отдела древнерусской литературы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом) / Под ред. В.П. Адриановой-Перетц. Т. VIII. М.; Л., 1951. 434 с.
ТОДРЛ, 1965 - Труды Отдела древнерусской литературы / АН СССР. Инт рус. лит. (Пушкин. Дом); Отв. ред. В.И. Малышев. Т. XXI: Новонай-денные и неопубликованные произведения древнерусской литературы. М.; Л., 1965. 402 с. Толстой А.Н. Из истории языка // Толстой А.Н. Собр. соч.: В 10 т. Т. 10. М., 1961. 506 с.
Фундаментальная электронная библиотека. Аввакум. Беседа четвертая. Об иконном писании [Электронный ресурс] // Фундаментальная электронная библиотека. Русская литература и фольклор. 1934. 211 с. URL: http://feb-web.ru/feb/avvakum/texts/a34/a34-209-.htm (дата обращения: 05.04.2016).
Христианство и церковь в России феодального периода / Под ред.
Н.Н. Покровского. Новосибирск, 1989. 368 с. Царь и опричник // Вехи: Исторический сборник. Пг., 1924. С. 36-78. Шаламов В. Т. Аввакум в Пустозерске // Шаламов В.Т. Колымские тетради. М., 1994. 288 с.
Сведения об авторе: Кортава Татьяна Владимировна, докт. филол. наук, профессор, зав. кафедрой русского языка для иностранных учащихся естественных факультетов филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
