CC BY
65
3М: МЕТОД — МЕТОДИКА — МЕТОДОЛОГИЯ
Д.А. Урушев
Художественное воплощение образа в ранней старообрядческой литературе
Религиозная литература, находящаяся на стыке философии, богословия и истории, — одно из наиболее интересных проявлений традиционной культуры, позволяющее вполне ознакомиться с духовным миром человека, который подвержен глобальным переменам так же, как и материальный мир, и мир научный.
Ключевые слова: религия, религиозная литература, русская церковь, старообрядческая литература.
Изучение конфессиональной литературы способствует осмыслению всех сторон жизни с позиций гуманитарного, философского знания. Ведь, как отмечает философ М.О. Шахов, религиозное мышление (богословие и историография) «значительно более философично, более близко к философской системе по своей структуре и гносеологическим принципам, чем это традиционно принято было считать в нерелигиозной философии» [14, 8].
Раскол русской церкви, вызванный в середине XVII века богослужебными реформами московского патриарха Никона, привел к появлению своеобразного направления отечественной религиозной письменности — старообрядческой литературы. Не ограничиваясь общепринятыми византийскими и древнерусскими житийными и богословскими образцами, старообрядческие писатели сумели создать собственную литературную традицию.
Философские и исторические критерии этой традиции, характерные для средневекового мировоззрения, рассматривают судьбы всего человечества и каждого человека через призму церковной историографии: «История церкви — не история одного из многих социальных институтов, не частная составляющая общей человеческой истории... Смысл и назначение истории,
© Урушев Д.А., 2010
бытия мира — приведение людей к Богу через церковь. Поэтому происходящее в жизни церкви имеет значение для всего бытия» [14, 89].
Старообрядческая литература — как раз тот самый случай, когда ее значение оценивается не по степени продолжительности, а по силе влияния на многие явления в религиозной философии и литературе, а отчасти и в художественной литературе.
Само по себе старообрядчество — недолгое явление в религиозной жизни России. Зарождение же особой литературы связано с довольно кратким временем, которое названо «ранним старообрядчеством».
Не существует общепризнанной периодизации старообрядческого движения, но в нем можно условно выделить эпоху «раннего старообрядчества». Она началась в 1653 г. (первые реформы Никона), а завершилась в 1682 г., когда в заполярном Пустозерском остроге были казнены (сожжены на костре) известные апологеты «старой веры», неутомимые проповедники и плодовитые писатели протопоп Аввакум, диакон Феодор и инок Епифаний. Именно в их творчестве начинают формироваться особые традиции старообрядческой литературы.
Основной особенностью старообрядческой литературной традиции является то, что в ней не присутствовали вымышленные персонажи, а художественное воплощение образов реально существующих или живших ранее исторических персонажей несло черты и реальной личности, и вымышленных характеристик, написанных в традициях агиографической литературы.
Такой подход целесообразно рассмотреть на примере образа епископа Коломенского и Каширского Павла по нескольким причинам. Во-первых, этот образ освещен в произведениях разных жанров агиографической литературы, во-вторых, это один из ярких представителей эпохи противоборства Никону, а в-третьих, что немаловажно, этот образ практически не раскрыт в современной науке.
Действительно, одним из наиболее интересных персонажей ранней старообрядческой литературы является епископ Коломенский и Каширский Павел — единственный русский архиерей, открыто противоставший патриарху Никону и поддержавший зарождающееся религиозное движение. Смелое выступление епископа против богослужебных реформ на Московском соборе 1654 г., последующая опала, извержение из сана, ссылка и трагическая гибель в 1656 г. окружили имя Павла в глазах староверов ореолом святости и величия.
Несомненно, епископ Павел, человек образованный и начитанный, не был чужд писательства. Будучи казначеем Макарьева монастыря на Волге, а затем игуменом Пафнутьева монастыря в Боровске и архиереем в Коломне, он писал различные документы, из которых на сегодняшний день известны три челобитные, хранящи-
еся в Российском государственном архиве древних актов. Другие сочинения Павла (личные письма, исторические или богословские труды) неизвестны. Уже в середине XVIII века о них не знали ни сами староверы, ни их противники.
Присоединившийся к официальной церкви старовер Григорий Яковлев в антистарообрядческой книге «Извещение праведное о расколе беспоповщины» (1748) писал: «Бяше бо в них <старообрядцах> един токмо епископ Павел Коломенский — муж аще и честна-го жития, но писания ведением неискусный, понеже никогда сочинений его ни листка не слышится нигде» [15, 160].
Отсутствие сведений о сочинениях епископа Павла позволило ростовскому митрополиту Арсению (Мацеевичу) в трактате «Дополнительное обличение неправых и лжесловесных ответов, пустосвятами, выгоцкими пустынножителями именуемыми, честному иеромонаху Неофиту» (1744) обвинить архиерея в полном невежестве: «Надеяться и совершенно можно признавать, что ваш помянутый Павел Коломенский кроме русской грамоты болши ничего не знал» [9, стб. ССССХХШ].
И хотя епископ Павел не оставил после себя письменного учения, старообрядческие писатели, видевшие в нем первого мученика и исповедника «старой веры», образец христианской жертвенности и стойкости, неоднократно обращались в своих сочинениях к его авторитету. Таким образом, Павел — первый персонаж старообрядческой литературы, т.е. «любое действующее лицо, субъект действия вообще, представлен ли он непосредственно или о нем, о его поведении рассказывается» [7, 697].
Первым старообрядческим писателем, включившим имя епископа Павла в свои исторические и богословские рассуждения, был протопоп Иоанн Неронов (1591—1670), настоятель Казанского собора на Красной площади. Он был в числе первых противников реформ патриарха Никона, за что в 1653 г. был выслан из столицы в СпасоКаменный монастырь на Кубенском озере.
Ближайшим сподвижником Иоанна стал Феоктист, бывший игумен московского Златоустовского монастыря, выполнявший при протопопе обязанности личного секретаря. В 1666 г. Феоктист, скрывавшийся от властей, был схвачен по царскому указу и доставлен в Москву. «При обыске у него были отобраны книги и бумаги (всего 87 номеров, согласно составленному тогда же списку), представлявшие собой, по существу, архив протопопа Иоанна Нероно-ва и возглавлявшейся им московской старообрядческой оппозиции» [2, 147].
Опись архива свидетельствует о том, что протопоп поддерживал дружеские отношения с епископом Павлом, активно переписывался
с ним и собирал материалы о его злоключениях. Также известно, что Иоанн пытался ходатайствовать перед властями о низвергнутом архиерее и прочих опальных поборниках «старой веры».
Из ссылки 2 мая 1654 г. протопоп направил царице Марье Ильиничне прошение о помиловании «ревнителей благочестия, их же реку: отца епископа Павла и братию... Пострадаша бо и тии, не яко разбойницы суще, ниже яко тати или любодейцы, ниже суще ере-тицы, и правилы святых апостол и святых отец суд отнюд не подъ-яша, но от мирская мудрствовавших пострадаша» [8, 79—80].
Стефана Вонифатьева, протопопа кремлевского Благовещенского собора и духовника царя Алексея Михайловича, Иоанн Неронов просил в письме от 2 мая 1654 г. узнать, за что самодержец прогневался на епископа Павла: «А еже он, государь, за патриархом худова ничево не видал, моли его, государя, что за Павлом епископом худое он, государь, увидал» [8, 87]. На основании этой просьбы можно предположить, что епископ оказался в опале не только по воле патриарха, но и по воле царя.
В архиве Иоанна Неронова хранились: «отписка коломенского епископа Павла к протопопу Ивану Неронову на осми столбцах и иные отписки» (№ 41), писание «на столбце, о извержении коломенского епископа, писано на обеих сторонах» (№ 56), «письмо на столбце о сновидении чернца Анофрея о крестном знамении» (№ 72), «тетратка о изгнании коломенскаго епископа Павла» (№ 79), а также «отписка х коломенскому епископу от Игнатья Иванова» (№ 85) [8, 331—338]. Как отмечает историк Н.Ю. Бубнов, «к сожалению, ни один из этих документов не сохранился» [1, 53].
Между тем «письмо на столбце о сновидении чернца Анофрея» — первое оригинальное агиографическое сочинение, находящееся у истока всей старообрядческой литературы. «Письмо» рассказывает о прижизненном чуде епископа Павла — явлении некоему иноку. И хотя «письмо» не сохранилось, о его содержании можно узнать из послания Иоанна к Стефану Вонифатьеву от 13 июля 1654 г.
В этом письме Иоанн сообщал: «В 162 (1654) году извещение бысть Анофрию пустыннику: показуя ему Бог, яко страдальца, епископа Павла добрый подвиг, вашего же Никона патриарха злоначина-ние. Зрит бо той Анофрей епископа Павла добре во свете предстояща, со всеми ревнители закона боголюбцы; вашего же патриарха Никона всего омрачена, со всеми послушающими его» [8, 101—102].
Здесь очевидна попытка осмысления личности епископа Павла и его противостояния Никону в духе византийской и древнерусской агиографической традиции: сам епископ — «страдалец», его поступок — «добрый подвиг», его последователи предстоят «во свете», а послушники Никона «омрачены».
В том же послании Стефану Вонифатьеву Иоанн Неронов рассказывает по агиографическим канонам о каком-то необычном знамении, бывшем во время низвержения архиерея: «Епископа же Павла, якоже слышу от боголюбцев, и бездушная тварь видев страждуща за истину разседеся, показуя сим церковныя красоты раздрание, и при Христове бо распятии раздрася церковная завеса ото свыше даже до низу, а лукавая человеческая сердца не умяхчишася» [8, 100—101].
По этим же канонам пишет об опальном архиерее и игумен Феоктист в послании протопопу Стефану от 13 июля 1654 г.: «Отец же епископ Павел плач нам сотвори, но и радость, яко ста мужествен-не. Ныне так еще святитель в России сияет!» [8, 118].
Несколько по-иному писали о епископе Павле другие старообрядческие авторы — узники Пустозерского острога: протопоп Аввакум, диакон Феодор и инок Епифаний. Их творчество (1667— 1682 гг.) оказало решающее влияние на последующую старообрядческую литературу.
Заточив четырех проповедников в остроге, «за тысячи миль от центральной России, власти надеялись заставить их замолчать. С этой же целью всем соузникам, кроме Аввакума, были урезаны языки. Но вышло наоборот. Пустозерский острог превратился в агитационно-пропагандистский и вероучительный центр старообрядчества. И голос заточников, многократно усиленный славой их исповедничества, внятно и одушевлено раздавался. по всей России» [3, 216—217].
Из узников Пустозерска наиболее известен прославленный протопоп Аввакум (1620—1682). Несомненно, он был знаком с епископом Павлом, но в отличие от протопопа Иоанна Неронова, немало писавшего об опальном архиерее, Аввакум всего лишь три раза упоминает его в своих сочинениях, написанных в заточении.
Впервые Аввакум упоминает Павла в своем «Житии», рассказывая, как Великим постом 1653 года, когда Никон только начал свои реформы, встревоженный Иоанн Неронов затворился в келье кремлевского Чудова монастыря и неделю предавался непрестанной молитве: «И там ему от образа глас бысть во время молитвы: “Время приспе страдания, подобает вам неослабно страдати!” Он же мне плачучи сказал, таже коломенскому епископу Павлу, его же Никон напоследок огнем жжег в новгороцких пределех» [4, 65].
О гибели архиерея протопоп кратко рассказывает в «Книге бесед» (1669—1975), вспоминая о расправе патриарха над инакомыслящими: «Тако, отец и братию мою, епископа Павла Коломенскаго, муча, и в новгородских пределех огнем сожег» [4, 125].
И в последний раз Аввакум упоминает Павла в «Послании Борису и прочим рабам Бога Вышняго» (1681), рассуждая о чинности
и истовости богослужения русской церкви до Никона: «И чту и пою единогласно, и наречь пою, против печати слово в слово. И келейное и церковное все единогласно ж правило было у меня, и в пути едучи и пеш идучи — единогласно все. Да не собою я затеял так. Видев в писании, со отцы трудился так: епископ Павел Коломенский, Данил протопоп костромской. Да и много бысть добрых людей, все блажиша и хвалиша пение единогласное и наречное» [4, 287—288].
Епифаний, инок Соловецкого монастыря, пустозерский соузник Аввакума и его духовник, оставил любопытную автобиографическую записку (1666—1667), где, рассказывая о Московском соборе 1654 г., упоминает епископа Павла: «На цене продал Никон веру християнскую, и рук ради по сту рублев коемуждо епископу дар-ствовал за молчание, кроме Павла епископа, иже от него и убиен бысть» [5, 260].
Подробнее всех пустозерских писателей рассказывает о епископе Павле диакон Благовещенского собора Феодор Иванов. В своем основном сочинении «Послании к сыну Максиму» (1678—1679) диакон обнаруживает хорошее знание биографии архиерея.
Например, он пишет, что Павел «не приложи руки своея» к деяниям Собора 1654 г., за что патриарх его «воровски обругал, сан снявши, и в ссылку сослал» в новгородский Хутынский монастырь, «а тамо бысть архимарит Барашко некто, и того Павла епископа мучил, угождая Никону врагу Христову, и за то тогда Христос отнял язык внезапу у Борашка того, и тако нем ходил до смерти. Павел же той блаженный епископ начал уродствовати Христа ради» [13, 193].
Интересно сообщение Феодора об «уродстве» (юродстве) епископа, которое власти посчитали сумасшествием, — суд над Никоном поставил в вину бывшему патриарху то, что от его жестокости «архиерей этот сошел с ума и погиб безвестно» [12, 257]. Византийская и древнерусская церковная традиция не знает юродивых епископов. Посему это уникальное сообщение привлекло внимание академика А.М. Панченко.
В коллективной монографии «Смех в Древней Руси», в разделе «Юродство как социальный протест» Панченко писал: «Если даже дьякон Феодор не знал правды о судьбе Павла (обстоятельства гибели его доныне остаются загадкой), если он передавал слухи, доверялся молве, то все равно его сообщением нельзя пренебрегать. Оно важно потому, что здесь сплетены воедино отеческие заветы, старая вера и юродство. Павел Коломенский, единственный русский архиерей, юродствует по двоякой причине. Это последняя возможность сохранить жизнь, ибо юродивый считался неприкосновенным. Это последний довод в защиту национальных устоев: епископ, чье пастырское слово презрели, обращается к народу “зрелищем странным и чудным”» [6, 134].
Знает диакон Феодор и о том, что патриарх Никон писал константинопольскому патриарху Паисию I жалобу на епископа Павла и протопопа Иоанна Неронова: «На епископа же коломенскаго Павла, новаго исповедника, и на казанскаго протопопа Иоанна Нероно-ва писал Никон тогда ко греческим патриархом ложныя басни, оп-равдуя сам себе, а на них клевеща» [13, 194].
Подробно описана Феодором мученическая кончина архиерея. Если Аввакум ограничивается кратким упоминанием о том, что Никон неугодного епископа «в новгородских пределех огнем сожег», то диакон, следуя канонам агиографии, рисует перед читателями трагическую картину: «Никон же уведав, и посла слуг своих тамо в новгородския пределы, идеже он <Павел> ходя странствовал. Они же тамо обретоша его, в пусте месте идуща, и похвативше его, яко волцы кроткую овцу, и убиша его до смерти, и тело его сожгоша огнем по Никонову велению» [13, 193].
Завершая обзор ранней старообрядческой литературы в связи с нашей темой, следует обратить внимание на «Повесть о боярыне Морозовой» (1675—1677), написанную безымянным «большим братом». По предположению литературоведа Н.В. Понырко, под этим псевдонимом скрывается старший брат Морозовой — воевода Феодор Прокопьевич Соковнин [11, 213].
В «Повести» епископ единожды упомянут в числе священнослужителей, которые патриарха Никона «ревностно обличаху, якоже Павел, епископ коломенский, иже муж свят и разума святых писании исполнен бе» [10, 161]. Это единственная в своем роде характеристика архиерея как образованного и начитанного человека.
Таким образом, в ранней старообрядческой литературе формируется образ епископа Павла, сочетающий в себе подлинные биографические черты, рассказанные его сподвижниками и современниками, с характеристиками, обязательными для византийской и древнерусской агиографической традиции. Этот образ был развит в XVIII веке последующими старообрядческими писателями, прежде всего Симеоном Денисовым в «Винограде российском» и Ионой Курносым в «Истории о бегствующем священстве».
Литература
1. Бубнов Н.Ю. Старообрядческая книга в России во второй половине XVII в. Источники, типы и эволюция. СПб., 1995.
2. Бубнов Н.Ю. Феоктист// Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.), ч. 4: Т—Я. СПб., 2004. С. 147—148.
3. Бушуев С.В. История государства Российского. Историко-библиографические очерки: XVII—XVIII вв. М., 1994.
4. Житие протопопа Аввакума, им самим написанное, и другие его сочинения. М., 1960.
5. Карманова ОЯ. Автобиографическая записка соловецкого инока Епи-фания (к проблеме мотивации текста)// Старообрядчество в России (XVII—XX вв.): Сборник научных трудов. М., 1999. С. 247—260.
6. Лихачев ДС,, Панченко А.М., Понырко Н.В. Смех в Древней Руси. Л., 1984.
7. Магазаник Э.Б. Персонаж // Краткая литературная энциклопедия. Т.5: Мурари-Припев. М., 1968. Стб. 697—698.
8. Материалы для истории раскола за первое время его существования, издаваемые редакцией «Братского слова». Т.1. М., 1875.
9. Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода. Т. 1: (1542—1721). СПб., 1868.
10. Повесть о боярыне Морозовой. Л., 1979.
11. Понырко Н.В. О том, кто был автором жития боярыни Морозовой// Житие протопопа Аввакума. Житие инока Епифания. Житие боярыни Морозовой. СПб., 1994. С. 212—218.
12. Соловьев СМ. Сочинения. Кн. 6: История России с древнейших времен. Т. 11—12. М., 1991.
13. Титова Л.В. Послание дьякона Федора сыну Максиму: литературный и полемический памятник раннего старообрядчества. Новосибирск, 2003.
14. Шахов М.О. Философские аспекты староверия. М., 1997.
15. Яковлев Г Из предисловия к «Испытанию о раскольнических мнениях»// Братское слово. М., 1888. № 3. С. 159—173.
