Средовая норма: триумф и энтропия в российском советском кыргызском Караколе Текст научной статьи по специальности «История и археология»

ПРОСТРАНСТВО

Средовая норма: триумф и энтропия в российском — советском — кыргызском Караколе

Андрей Иванов

Один из самых примечательных «русских» колониальных городов Центральной Азии — Каракол-Пржевальск. Динамика его облика рассмотрена в статье сквозь призму конвенциональных средовых правил, под которыми понимается комплекс установок по созданию и воспроизводству городской среды, сложившихся в данном месте и в данное время, принятых городским сообществом и действующих не только на уровне формальных предписаний, но и на ментальном уровне.

Выделены три этапа городского развития, имеющие отчетливое архитектурно-пространственное воплощение: 1) имперский, когда в результате претворения в жизнь представлений новопоселенцев о нормальном городе были выработаны местные градостроительные правила и создана внятная, вполне определенная в культурном отношении среда крепкого русского колониального поселения — яркий пример реализации принципов российской градостроительной культуры конца XIX — начала XX века; 2) советский, в течение которого локальные и уместные нормы-правила были заменены на усреднен-но-стандартизированные, общие для всей большой страны, и город, через ступень национальной версии сталинского неоклассицизма, перешел к жестким средовым стереотипам 1960— 1980-х годов; 3) постсоветский, когда вместе с почти состоявшейся сменой основного субъекта исторической среды — русскоязычных потомков первых переселенцев — завершается инерционное действие исторических норм и городская среда входит в период ускоренных метаморфоз и трансформаций без каких-либо выраженных закономерностей.

Возможно ли сохранение архитектурного и градостроительного наследия Каракола, в том числе особо ценной исторической застройки с уникальным архитектурным декором, названной автором «каракольским вернакуляром»? Одним из эффективных механизмов сохранения «снизу» могут стать принятые городским самоуправлением в июне 2004 года «Правила застройки и землепользования в г. Карокол», возвращающие город к нормативному средооб-разованию в новую, рыночную эпоху.

Андрей Владимирович Иванов, главный специалист Института реконструкции исторических городов, Москва.

Центральноазиатские города могут стать уникальными объектами анализа убыстренных средовых метаморфоз, связанных с изменениями в ценностных установках и нормах жизни населения в последние 15 лет. Именно в городах динамика городского сообщества, глубинных культурных трендов достаточно быстро проявляется в видимых свойствах архитектурного окружения. Город же Каракол1, созданный как будто на «чистом» месте, с достаточно хорошо документированными процессами основания и развития, особенно подходит для рассмотрения этих перемен.

Вначале произошел вброс определенных градостроительных установок в пространство, воспринимавшееся пустым и не имевшее каких-либо традиций городской культуры. Эти представления о нормальном городе были эффективно применены на практике благодаря набору конвенциональных средовых правил, разделявшихся городским сообществом2. Уже в первые десятилетия здесь была создана внятная, вполне определенная в культурном отношении среда крепкого русского колониального поселения — взаимосвязанная система расселения, хозяйственной и культурной деятельности, материальных структур, поведенческих практик. При нужде государства в военном форпосте на его новой окраине возник, благодаря активности и предприимчивости горожан-новопосе-ленцев, форпост российской цивилизации и культуры.

Затем городская жизнь подверглась всесторонней социалистической перестройке (впрочем, вдали от все определявшего центра она была постепенной). Отход от локальных уместных норм-правил и замена их усредненно-советскими начался с искоренения носителей первых — прежней городской элиты; затем, через этап сталинского неоклассицизма и инерционного угасания исторических норм, город перешел к жестким стандартам 1960— 1980-х годов, реализованным в основном в периферийных микрорайонах и избранных местах центра. В отличие от этапа создания города, средовые стереотипы, общие для всей большой страны, навязывались теперь месту, уже обладавшему собственной историей.

В последние 15 лет, после коллапса СССР и создания независимого Кыргызстана, городская культура Каракола переживает вторую революционную коллизию, причем более быструю и радикальную, чем советская. Нормирующий центр уже не Москва, а Бишкек. Сопротивляемость исторической среды негативным для нее переменам резко ослаблена почти состоявшейся сменой ее основного субъекта. Да и реальная рыночная экономика, с одной стороны,

и культурная унификация теперь уже глобального масштаба, с другой, резко ускорили все процессы. «Безнормица» постсоветского времени выражается в архаике архитектурных деталей, стихии самостроя и установке многочисленных монументов местным героям. Возможно, так идет спонтанный поиск новой городской идентичности.

Архитектурно-пространственное воплощение трех периодов городской истории вполне отчетливо3. Именно разнообразие и богатство визуальных образов Каракола4 стали побудительной причиной его углубленного исследования, вызвали авторское восхищение неожиданной уникальностью этого места и, одновременно, тревогу за его будущее.

Будем исходить из простой гипотезы: облик города отражает городскую культуру, является точным индикатором ее характера и уровня развитости. Внимательное вглядывание в видимые черты города и последующий анализ артефактов городской культуры в более широком контексте позволяют многое понять не только в устройстве материальных составляющих среды, но и в ее содержательных основах, проникнуть в особый культурный код места. Впрочем, доверие к зримому облику города5, естественное для архитектора, каковым автор является по специальности, оправдывается сегодня и представителями других интеллектуальных цехов6.

Архитектура города не объяснима сама собой вне социокультурного контекста. Исследование облика и пространства Каракола дополнилось изучением его истории, демографии, экономики. Параллельно проводился детальный анализ использования городских земель, прогнозировались возможности рынка в этой области. Все это сопровождалось многочисленными беседами с горожанами. В результате зрительное исследование среды стало шагом к комплексному пониманию города как геокультурного феномена, порожденного особенностями географической ситуации, окружающей природы, истории места, спланированных и построенных материальных структур, городского пейзажа и «текста», прежнего и сегодняшнего населения с его бытом, поведением, представлениями

о жизни. Поэтому автор позволил себе, помимо «средовой» рефлексии, попытки ввести в статью также рефлексии историческую и культурологическую. Полагаю простительными некоторую гипотетичность и незавершенность этих дополнительных рассуждений — они оказались необходимы при первом, вынужденно поспешном, описании среды уникального и малоизученного города с уходящим на глазах пластом старой городской культуры.

Начальный Каракол.

От военного форпоста — к культурному оазису

История сохранила нам точную дату, мотивы и обстоятельства возникновения Каракола. В мае 1869 года штаб Туркестанского Военного округа направил в Прииссыккулье — дальнюю окраину только что присоединенной северной части Кокандского ханства — экспедицию, которую возглавил штабс-капитан барон А. В. Кауль-барс (рис. 1).

В задачи экспедиции входило избрать место для города — военно-административного центра новых имперских земель, провести топографическую съемку местности, наметить расположение улиц и площадей, начать постройку оборонительной казармы. И уже

1 июля, после тщательной рекогносцировки и сбора всех необходимых сведений, в том числе подробного опроса местных жителей о предпочтительном расположении будущего поселения7, на пересечении реки Каракол (водного ресурса территории) и караванной дороги из Чуйской долины в Кашгарию (ресурса экономического)8 был заложен город.

Место выбрано весьма удачно, что предопределило будущую жизнеспособность Каракола9. Человеческая деятельность во взаимодействии с силовыми линиями ландшафта дает синергетический эффект — Каульбарс тонко прочувствовал этот закон развития поселений. С другой стороны, он следовал и общему принципу российской колонизации: «русские “острова” выводились в геостратегически узловые пункты [евроазиатской] платформы, становящиеся центрами организации окружающих “трудных пространств”»10.

Каракол был основан именно как город — с церковью, базарной площадью, казармами и жилыми кварталами11 — и очень быстро перешел от эмбрионального состояния в сравнительно развитое: с учебными заведениями, самоуправлением (городским собранием) 12, общественными организациями (купеческим собранием, сельскохозяйственным и скаковым обществами, драматическим кружком и т. д.), торговыми рядами, публичным парком, мощеными улицами.

Уже в 1870 году «в гостином дворе бойко торговали, по городу было разбросано несколько домов и одна из улиц (в направлении на Иссык-Куль) почти вся застроилась»; еще через два года в городе насчитывалось 80 домов, 52 лавки, 5 мельниц13, а среди расквартированных войск были батальон пехоты, горная батарея и две сотни казаков14.

В Караколе обосновывались переселенцы из центральной полосы России, Поволжья, Малороссии. Особенно большой поток мигрантов направился сюда после неурожая в ряде губерний Европейской России в начале 1890-х годов. Существует несколько пренебрежительный взгляд на колонистов Русского Туркестана: «Прибывшие из России не были ни крестьянами, ни рабочими, а были промежуточной обнищавшей прослойкой, рассчитывавшей получить в Туркестане землю и создать идеальную жизнь, не вкладывая тяжелого труда. Их мало интересовала экономия и они свысока смотрели на тяжело работающих и дисциплинированных туземцев»15. Практика городской жизни свидетельствовала как раз об обратном. Гвардии подполковником и ученым Я. И. Корольковым (впоследствии генерал-майор, действительный член Русского географического общества) в 1881 году была основана первая в регионе метеостанция, городским старостой военным врачом с московским университетским образованием Н. М. Барсовым заложен в 1890-х парк, в 1902 году открылась первая в Семиречье и долгое время остававшаяся на территории Кыргызстана единственной публичная библиотека. Были построены школы для детей горожан, в 1907 году штабс-капитаном В. А. Пяновским был организован конный завод, а в 1910 — ипподром. Воздвигнутый в 1894 году по инициативе горожан памятник Пржевальскому работы петербургских скульпторов Н. И. Шредера и А. А. Бильдерлинга стал первым — и до сих пор лучшим — произведением монументальной скульптуры в Кыргызстане, а деревянный Троицкий храм, построенный по индивидуальному проекту в 1893—1895 годах на средства местных купцов Масликовых, послужил архитектору А. П. Зенкову образцом при проектировании знаменитого Вознесенского собора в г. Верном (Алматы) 16.

В 1897 году горожан было уже около 8 тыс. человек. Пржевальск стал самым большим городом на территории нынешнего северного Кыргызстана, центром обширного уезда, активно развивавшимся торговым и экономическим фокусом Прииссыккулья. Транзитная и базарная торговля способствовала росту обширной купеческой прослойки. Доходы от торговли составляли 34% бюджета города, в 1907 году оборот 302 торговых точек достигал 1 191 тыс. руб. Отсюда отправлялись многочисленные экспедиции в Центральную Азию, возглавлявшиеся известными учеными и путешественниками (М. В. Певцовым, В. И. Роборовским и др.)17.

В 1913 году население Пржевальска составило 16 250 человек. В городе было 2 церкви, 9 мечетей, 4 приходские школы, русско-

Рис. 1. Первый план города — набросок А. В. Каульбарса (1869)

туземная школа, где изучались основы сельского хозяйства, медресе при узбекской и школа при татарской мечетях. В лучших домах города размещались женская прогимназия, мужское 4-классное училище, общественная библиотека-читальня18. Работали 44 фабрично-заводских предприятия с общим оборотом в 57 660 рублей (заводы пивоваренные, маслодельные, кожевенные, мыловаренные, лесопильные), 15 мукомольных мельниц. Большинство этих предприятий были небольшими, с численностью рабочих 5—6 человек. Основная часть горожан занималась торговлей, лесопромыс-лом, сельским хозяйством, садоводством и пчеловодством19.

Население города было многонациональным. При том, что традиции русской культуры были определяющими, в начале ХХ века «в городе Пржевальске из 102 торговцев 78 были татарами»20, татарская мечеть была одним из самых представительных зданий города. Адунганская община Пржевальска в 1910 году пригласила из Пекина профессионального архитектора Чжоу-Сы с 20 мастерами для строительства уникальной деревянной мечети в китайском стиле21 (рис. 2).

Каракольский вернакуляр22

Описание архитектурной среды исторического Каракола начнем с ее основной «ячейки» — частного домовладения. Вначале здесь строились в основном глинобитные дома. Но после сильного землетрясения 1887 года город стал застраиваться более устойчивыми бревенчатыми домами с крылечками и резными деталями, деревянными воротами и оградами, благо окрестные горы были богаты тянь-шаньской елью.

Тип дома — пяти- или шестистенный сруб с пологой четырехскатной кровлей, очевидно, был привнесен переселенцами из России, скорее всего, из черноземных губерний, и адаптирован к местным условиям. Из-за относительной мягкости климата дома часто рубились из полубревен (плоской гранью внутрь), зато штукатурились, что придавало им солидный «городской» вид. Открытых срубов в городе было мало23.

Застройка Каракола отвечала общей модульности ткани города, заданной, с одной стороны шкалы, параметрами основного строительного материала — бревна, с другой, стандартными размерами городских кварталов (в среднем 140 X140 м). Парадные фасады про-

тяженных зданий расчленялись вертикальными колонками, лопатками, декоративными наличниками, крыльцами, формировавшими сложный ритм уличного фронта.

Традиционные дома конца XIX — начала XX века, единичные сегодня в Бишкеке и Токмаке, здесь исчисляются пока сотнями и формируют среду исторического центра города — одну из основных ценностей каракольского наследия (рис. 3).

Однако есть в городе несколько зданий, совершенно исключительных по своему архитектурному оформлению.

Хвосты бревен наружных стен дома, срубленного «в обло», сильно выступают24. Как правило, их обшивают вертикальными досками. В Караколе же эти выступы как бы «одеваются» в алебастровые полуколонны, обладающие всеми атрибутами правильного дорического ордера. Отклонения пропорций и членений капителей, каннелюр и баз колонн от классических образцов можно признать минимальными 25. В частности, разделенность каннелюр «дорожками» соответствует не дорическому, а ионическому ордеру26, что вызвано, видимо, особенностями местной технологии фасадных работ (рис. 4).

Полуколонны поставлены на высокие прямоугольные пьедесталы, высота которых колеблется от трети до половины высоты колонны, но в среднем составляет одну двухсполовинную часть колонны — именно такое классическое соотношение встречается, например, на арке Константина в Риме27. Карниз пьедесталов, как правило, расположен на той же высоте, что и нижний профиль обрамления окон, что усиливает композиционную согласованность и гармоничность фасадов.

Особенно эффектно решение углов зданий — двойные каннели-рованные полуколонны становятся сильным пластическим акцентом в облике улиц, дают сложную игру формы и светотени. Это фирменные знаки каракольской архитектуры28.

Можно предположить, что мастера, строившие дореволюционные каракольские дома, пользовались какими-то опубликованными пособиями или рекомендациями по оформлению фасадов в классических стилях. Выбранный ими тип декора был относительно дешев, адекватен местным возможностям (впрочем, сегодняшняя хорошая сохранность полуколонн и других штукатурных деталей свидетельствует и об очень высоком качестве работ и мастерстве исполнителей) и позволил довольно быстро воссоздать на далекой окраине империи образ привычного, уютного, красивого русского

Рис. 3. Характерные здания исторического Каракола

города, а в ряде случаев и преодолеть неизбежную здесь, казалось бы, провинциальность архитектуры.

Сочетание гладких беленых стен, стройных классицистических полуколонн, узорных, вынесенных далеко вперед крылец и балконов, богатой пропильной резьбы наличников и подзоров придает рядовой застройке Каракола особое обаяние. Пожалуй, можно говорить о своеобразном вернакулярном направлении «народного классицизма» в каракольской архитектуре, совершенно уникальном в Центральной Азии29.

Простые правила исторического города

Ну а что же город, который, как известно, «больше суммы отдельных зданий»?

При взгляде на Каракол извне, на его план или с панорамных точек окрестных гор, — это типичное колониальное поселение с механистичной прямоугольной планировкой, как бы вброшенное по чьей-то воле на вновь осваиваемые земли, отвоевавшее пространство у природы и, казалось бы, резко контрастирующее с ней.

Подобный тип города, восходящий к римскому военному лагерю, воспроизводился по всему свету, как только имперские амбиции мощных централизованных государств побуждали их закрепляться на новых территориях, и, как таковой, не представляет собой ничего особенного.

Интересен Каракол прежде всего «изнутри»: за несколько десятилетий конца XIX — начала XX века здесь сложилась удивительно благоприятная среда человеческого обитания, рационально организованная и художественно осмысленная. Анализ исторических планов (рис. 5) и описаний Каракола и изучение пока еще достаточно обширных сохранившихся участков старого города позволяют заключить: городская среда устраивалась здесь путем следования нескольким простым градостроительным правилам.

Правило кварталов. Регулярная, несколько монотонная планировка с прямоугольными кварталами предполагала точную постановку зданий по красным линиям улиц, причем особое значение придавалось угловым домам, которые выделялись более представительным обликом и скрепляли градостроительную композицию (рис. 6). Это правило приоритета общественных пространств, планировочного каркаса, городской формы.

А внутриквартальные территории оставались незастроенными и использовались под сады, огороды, подсобные строения. Тем самым при сравнительно небольших размерах кварталов достигалась оптимальная для Каракола того периода плотность застройки, которая обеспечивала как репрезентативный облик улиц, так и возможность ведения домашнего хозяйства на своем участке.

Правило частновладельческой застройки. Жилая застройка первых каракольских десятилетий отличалась мелкомасштабностью, «прозорами» между зданиями, разнообразием и индивидуальностью облика каждого дома при использовании общих для всего города элементов традиционного декора. Специально организовывалась контактная зона частного и публичного миров: искусно оформлялись «прорывы» из одного мира в другой (окна, двери, ворота, калитки); многочисленные крылечки как бы выпрыгивали из домов в пространство улицы. Это правило частной свободы — внутри планировочных рамок и общепризнанного понимания приемлемой архитектуры.

Правило подчиненности ландшафту относилось скорее к общественным зданиям, так как частные были априори сомасштабны природе и рельефу местности (рис. 7). В городе практически не было вертикальных акцентов, наиболее выдающиеся сооружения Кара-кола — деревянные церковь Троицы и дунганская мечеть — имеют горизонтальные композиции, их силуэт вторит силуэту окрестных гор. Это правило уместности, деликатности по отношению к окружающему миру, соблюдения некоей космической иерархии.

Правило тополей. Стройные ряды серебристых тополей вдоль городских улиц — своеобразные колоннады Каракола, один из самых существенных элементов городского пейзажа, созданный буквально руками самих горожан (рис. 8). «Раньше каждому застройщику вменялось в обязанность посадить сад и аллею перед домом. Было решено строить город-сад»30. Оригинал каракольского документа, предписывавшего жителям посадку деревьев вдоль улиц, пока не найден, но, по аналогии с другими российскими городскими правилами тех лет, можно предположить, что хозяева должны были также заботиться о состоянии своего забора, ворот, участка тротуара и арыка перед домом. Таким образом, это правило участия и заботы горожан о своей среде.

Впрочем, не будем преувеличивать сознательность первогорожан. Хотя в городе до сих пор бытуют предания о его былой опрятности и уюте (из беседы с директором местного краеведческого

Рис. 7. Историческая застройка на фоне гор

музея: «...о старом Караколе говорили как о чистом, ухоженном, благоустроенном городе. В парк вход платный был, там фланировали в костюмах...»), эта чистота обеспечивалась не без принуждения31. И как иначе могло быть в русском военном городе, да еще и, по замыслу, приписываемому городской молвой его основателю А. В. Каульбар-су, в «маленьком Петербурге» с настоящим «гостиным двором»?32

Каракольские правила были просты, общепонятны, нересурсоемки и составляли взаимосогласованную систему. Их суммарного эффекта оказалось достаточно для создания удобной, привлекательной, умно устроенной городской среды. Наиболее «знаковые» и удобные для организации нормальной городской жизни готовые паттерны российского имперского города «екатерининского» (регулярного) типа были как бы клонированы, но, как и в случае с образцами архитектурного декора, претерпели на месте нужные адаптационные изменения. В результате сложились те атрибуты Каракола — разнообразно украшенная усадебная застройка по периметру регулярных кварталов, тополиная колоннада уютной улицы, гармоничное соотношение зданий и природного ландшафта, обильное озеленение частных и общественных пространств, возможное благодаря постоянным влажным западным ветрам с Иссык-Куля, — которые до сих пор являются неотъемлемыми составляющими его образа наряду с заснеженными горами на горизонте, русской деревянной церковью и «китайской» мечетью.

Однако собственная городская традиция Каракола была коротка, инерция «самодействия» правил средообразования, основанная на определенной критической массе законов и проектов и на развитой культуре цивилизованной застройки, которую исследователи называют генетическим кодом или «генофондом» города33, в Караколе только начала складываться.

Феномен старого Каракола: имперская неимперскость?

Что же позволяет говорить об особой уникальности этого города в период его расцвета? Ведь многое в нем, действительно, довольно просто и тривиально: повод создания, упрощенная («военно-инженерная») планировка, сугубо рациональное территориальное устройство, несложная иерархия пространств. Он и нужен-то был империи в основном как межевой знак на самом ее краю34.

А стал нужен, как видно по любовно исполненным деталям и фрагментикам исторической среды, дошедшим до нас, его обита-телям-обывателям. Стал предметом их повседневной заботы и внимания — что так редко бывало в наших городах. Город, занесенный имперским ветром, укоренился в местности, оказался нужным и полезным своему населению и окружению.

Факты говорят о том, что в определенный момент истории в Караколе собрались предприимчивые, эффективные, творческие люди, по разным причинам решившие здесь закрепиться, устроить нормальную жизнь и обладавшие соответствующими знаниями и навыками35 (рис. 9). Продукты деятельности отдельных выдающихся в городском масштабе личностей (парк и библиотека Барсова, церковь Масликовых и др.) и «широких масс» горожан (частная застройка достаточно высокого архитектурного качества), соединяясь, создавали особую атмосферу, делающую город городом.

«...Российский имперский проект, давний, идущий еще с московско-татарской Руси, — движение на Восток. Народец, который сам определял свою жизнь, упорно шел на Юг. В результате сложилось это юго-восточное стекание населения. ...Это стекание нормально. Человек ведь знает: где теплее — там симпатичнее»36. Вот Каракол и стал результирующей двух векторов — имперского (геополитического) и «человеческого» (локального). Точка на карте была поставлена империей, но в город она выросла благодаря людям. Причем — в удивительно не имперский, человечный, теплый и рукотворный город37.

В этой согласованности людей, выбранных ими форм пространственной организации жизни и самого пространства (ну и еще, наверное, в удаленности от центра) — причина относительной стабильности исторического типа организации городской среды. Каракол сохранил ее намного полнее, чем другие колониальные города (или части городов) северного Кыргызстана, а может быть, и всего Русского Туркестана.

Важно и то, что это доделанный, вполне обжитый город. Нам ведь свойствен своеобразный лагерный тип освоения пространства — не ради жизни в нем, но лишь ради извлечения ресурсов. Поэтому каракольский случай гуманной, индивидуализированной, рачительной освоенности довольно редок для России38. Получилось ли это по причине пограничности города, удаленности от центрального контроля? Или из-за особого склада людей, выбравших это место? Или потому, что Каракол создан в начальный пореформенный

период, в короткий промежуток относительно свободного отношения к собственности и формируемым вокруг этой собственности фрагментикам городской среды?39

И если бы здесь успели издать альбом городских видов, как это сделали в 1898 году жители Оук-Парка, города детства Э. Хемингуэя, в нем тоже могло быть написано: «В чем состоит наша история? Никто из нас не отличился тем, что проповедовал какую-то особую доктрину или этику. Мы не подарили миру ни героя, ни истинного гения. И гордимся лишь тем, что построили, благодаря своей воле и упорству, красивый город, в котором есть все, необходимое для домашнего уюта»40.

Однако столь яркое начало очень скоро было прервано. И это уже вполне соответствовало российскому обычаю не заканчивать самые успешные начинания, равно как и логике развития региональной среды: вряд ли город мог долго оставаться изолированным от окружения, жившего совсем по иным законам. Не была ли осада Пржеваль-ска в 1916 году восставшими, как тогда говорили «туземцами», предвестьем его исторической неустойчивости? 41 Тогда, в отличие от расположенного поблизости и единственного в то время на территории Кыргызстана полностью разгромленного Свято-Троицкого Иссык-Кульского монастыря42, город выстоял43. Но уже через несколько лет начались необратимые изменения его среды. Вот главный каракольский парадокс: триумф «правильных» локальных норм привел к возрастанию общесистемной ненормальности: нормальный город в ненормальной стране — ненормальной с точки зрения этой городской нормы, конечно, — обречен на нивелирование своих отличий. Это и происходило в Караколе все последующие десятилетия.

Советский период: нормотворчество сверху

Прошло совсем немного времени, но кажется, что в очерке Л. Рейснер (1925) описаны уже совсем другая среда и другие «среднеазиатские» россияне: «Там, где Азии касается Россия, даже там, где она в нее проникает насильственно, в общем, не остается заметных следов. Какой-нибудь безобразный почтамт среди радостной нищеты бухарских базаров, красноармеец в старой шинели и рваных сапогах на границе между Кушкой и Чильдухтераном, — а все остальное у нас, ведь, общее. И эта лень, и насекомые, и бедность, и меланхолическое пренебрежение своим временем, своей жизнью» 44.

Да и современный автор пишет в сущности о том же: «Вне сомнений, культурное влияние России в Средней Азии всегда было очень слабым, что стало очевидным спустя почти полвека после русского завоевания региона...»45.

Ну а кому было культурно влиять «через полвека»? Чистки, высылки, репрессии представителей «социально-чуждых» слоев горожан начались сразу после установления советской власти. В дворянские и купеческие особняки вселялись по нескольку бедняцких семей, бывшие хозяева третировались и выживались46. Некоторым удалось бежать и спастись, следы остальных затерялись. Элита города была очень быстро искоренена47. Рискнем предположить, что до 1917 года воспроизводство «правильной» локальной архитектуры задавалось именно наличием элитарных культурных образцов — «лучших домов» города и других результатов деятельности их хозяев. В отсутствие же местных нормотворцев средовые нормы и правила городской жизни вновь стали задаваться извне и сверху.

Одним из важнейших факторов отхода от исторических принципов средообразования здесь, как и в малых городах всего бывшего СССР, стала смена частновладельческого типа застройки на квартирный. Сначала традиция нарушалась «мягко»: двухэтажными многоквартирными зданиями по красным линиям; потом такими же домами, но с отступом от красных линий и выборочной четырехэтажной застройкой в центре города; затем уже сплошной многоэтажной застройкой по некоторым центральным улицам; и наконец, тотально — стандартными микрорайонами из типовых многоэтажек, жители которых были практически лишены возможности участвовать в средоформировании.

Что же касается собственно архитектуры, то, не останавливаясь на детальных различиях между «сталинским» и позднесоветским этапами архитектурной истории (конструктивистского этапа здесь практически не было), отметим, что если в первом случае еще оставалось какое-то место для попыток регионализации архитектурных деталей (использование национальных орнаментов, колонн с «кыргызскими» капителями, стрельчатых или двускатных арок и т. д.), то последующий период отличался уже абсолютным равнодушием к месту (антисейсмическое усиление конструкций или бетонная солн-цезащита на некоторых зданиях не могли преодолеть принципиальную одинаковость подхода к городу на всей территории страны).

Немногие построенные в Караколе в 1930—1950-е годы здания с элементами «сталинской неоклассики» все же обладали опреде-

ленной «теплотой» и проработанностью деталей (рис. 10, 11). Это двухэтажные секционные жилые дома с деревянными лоджиями на торцах, отдельные общественные здания (суд, музыкальная школа, гороно), выполненные по типовым проектам (или, как тогда говорили, проектам повторного применения), но обретшие местный колорит, некую провинциальную обаятельность. Впрочем, на их сегодняшнее восприятие, наверное, влияют и «патина времени», и резкий контраст с бездушной стандартной застройкой последующих десятилетий. К 50-м годам можно отнести и распространение в оформлении частных жилых домов накладных алебастровых псевдоклассических деталей, уже не проявляющих, а лишь имитирующих конструктивное построение здания.

В 1960— 1980-е в городе появились: два больших периферийных микрорайона, главная административная площадь на месте двух снесенных исторических кварталов (она получилась слишком большой, выпадающей из городского масштаба, и до сих пор именуется не иначе как «Центральный сквер»), несколько типовых школ и крупных общественных зданий (обладминистрация, театр, торговый центр) (рис. 12). Строительством последних был нарушен важный исторический принцип ландшафтной деликатности: их задние фасады, не рассчитанные на восприятие с дальних точек, доминируют над центром Каракола, искажают городской силуэт, закрывают виды на горы.

А старый город продолжал жить своей жизнью на тихих исторических улицах, шумных базарах, в гуще частной жилой застройки. Генетический код города, заложенный русскими офицерами, купцами, учеными, еще действовал здесь по инерции — средств на реализацию проектов радикальной реконструкции исторической среды, к счастью, не находилось48.

В целом за весь советский период в Караколе не появилось ничего феноменального, хоть как-то сравнимого по искусности и уместности с лучшими зданиями первых десятилетий его существования. Может быть, метакультурный смысл этой фазы городской истории был в расшатывании исторических норм и ценностей, в подготовке среды и людей к периоду последующей безнормицы? Усреднен-ность, абстрактность советского официоза выполнили важную разрушительную работу по вымыванию «правильного» средового сознания: каракольцы 90-х оказались вполне готовы к полному правовому и эстетическому хаосу.

Рис. 11. Реплики профессионально разработанного «национального стиля» в архитектурном декоре 1950-х годов

Энтропия норм («What is the city but the people?»)

Начало 1990-х годов отмечено резким всплеском средовой динамики. Он проявился сначала в оформлении витрин магазинов, ресторанов, фасадов частных домов, в пристройках и надстройках к существующим зданиям, а затем и в строительстве новых сооружений: жилых домов — на свободных местах внутри кварталов, магазинчиков и кафе — на любых свободных местах в коммерчески привлекательных зонах. Высвободившаяся стихия самоорганизации, частнопредпринимательская активность, самодеятельность домохозяев вынесли на поверхность архитектурные вкусы и стилевые предпочтения, свойственные сегодняшним обитателям города.

При рассмотрении быстро меняющегося городского ландшафта выделяются два явных тренда: культ орнамента вместо культуры детали (на уровне зданий) и культ монументов вместо культуры кварталов (на уровне города).

При оформлении фасадов так называемых «новостроек» (новая жилая застройка на специально отведенных участках периферии города) или, что особенно тревожно, при обновлении исторических зданий очевидно актуализируются архаические, фольклорные, неурбанистические слои «коллективного бессознательного» заказчиков (рис. 13). На стенах появляются никак не мотивированные архитектоникой зданий «наивные» орнаменты: румбы и ромбы, изображения цветов, листочков, пальмовых ветвей и т. д. А вместо былого классицистического декора («народный» дорический или национальный кыргызский ордер) появляются крайне упрощенные изображения некоего условного «ордера вообще».

Что касается общественных пространств города, то они в последние годы активно украшаются памятниками выдающимся людям Кыргызстана. В Центральном сквере в 2002 году появилось сразу два бронзовых монумента государственным и культурным деятелям советского времени: двойной памятник К. Тыныстанову и Х. Карасае-ву напротив здания Госуниверситета и памятник Ю. Абдырахманову у здания обладминистрации. А на площади перед торговым центром «Кумтор» только что воздвигнут памятник национальному герою начала XVI века Тагай бию (Мухаммеду Кыргызу) (рис. 14). При всем уважении к потребности городских и областных властей в национально окрашенной ресимволизации городского пространства (горожане относятся к этому скорее скептически: «...лучше б дороги

Рис. 12. Микрорайон «Восход» (1960—1980-е годы.): угол «межмагистральной территории», заменившей традиционный квартал, «развален», нет частного пространства и разнообразия застройки, нет силуэта и тополей

Рис. 13. Застройка и детали 1990 — начала 2000-х годов

сделали...») отметим, что подобная «монументальная пропаганда» является проявлением совсем иных принципов освоения пространства, чем та «городская» парадигма, в рамках которой Каракол созда-вался49. Тяга к внешней идеологизации городской жизни сегодня сильнее, чем воля к ее реальному пространственному обустройству50.

Исторические правила нарушаются и на микроуровне — застройкой палисадников с искажением исторических фасадов, самовольной приватизацией уличного пространства, крупными жилыми зданиями на внутриквартальных территориях, прежде свободных (рис. 15).

Знаменитые же каракольские тополя вырубаются всплошную — не только старые больные деревья, но и, судя по свежим спилам, вполне крепкие. Скорее всего, основная причина этого печального явления, разрушающего городской ландшафт, — элементарная заготовка дров...

Все бросающиеся в глаза средовые метаморфозы — следствие существенных социально-экономических изменений в городской жизни.

Радикально перестраивается экономика города. Наиболее эффективны сегодня, как и 100 лет назад, предприятия по переработке сельхозпродукции с небольшим числом работающих, тогда как крупные заводы либо закрылись, либо работают куда менее производи-тельно51. Самой же динамичной отраслью городской экономики стало высшее и среднее специальное образование. С 1998 по 2002 год число студентов четырех каракольских вузов выросло в 2,3 раза, число преподавателей — в 1,8 раза. Объем образовательных услуг, которые оказывает населению, например Иссык-Кульский государственный университет, намного превышает объемы производства большинства действующих каракольских предприятий52. Однако культ образования, столь очевидный в Караколе и характерный сегодня для кыр-гызстанского общества в целом 53, не приводит пока к изменению качественного отношения горожан к городской среде.

Для нас существеннее этнодемографические перемены, ведь, по Шекспиру, «что же такое город, если не его жители?» На фоне общей инверсии национального состава горожан (прежде в основном русскоязычное население города стало преимущественно тюркоязычным из-за массовой эмиграции русскоязычных в 1990-х годах, более высокой рождаемости среди тюркоязычных горожан и внутриобластной миграции, в ходе которой жители бедных аулов переселяются в более богатый город) 54 наблюдается явное преобладание

представителей титульной нации во властных структурах и в составе интеллектуальной элиты города55.

Новая элита, естественно, несет с собой и собственные нормы средообразования, сформировавшиеся часто в условиях негородского или переходного от сельского к городскому образу жизни. Скорое закрепление этих неурбанистических стереотипов в качестве общегородских средовых норм вполне возможно.

А что же оставшиеся русские? Старожилы уехали или умерли, носителей старогородских каракольских традиций остается все меньше56. Настоятель Троицкой церкви («прадедродился в Караколе, а его отец — казак — пришел сюда с севера») говорил автору в апреле 2004 года: «16 тысяч русских у нас осталось» (сравнил с Джалал-Аба-дом, где служил раньше: «там-то вообще всего 5 тысяч русских на 100 тысяч жителей»); но «в церковь ходят мало, только на Пасху толпа. Говорю им: где же вы в остальные-то дни, или вам хорошо живется?» Живется им объективно плохо (мизерные пенсии, трудности с работой вообще и с возможностями занимать руководящие должности из-за незнания кыргызского языка и нежелания его изучать, в частности), но ни умения сплачиваться и бороться за свои права, ни желания интегрироваться в общество нового для них «национального» типа большинство представителей русской диаспоры Каракола не выказывает57. Не видно и какого-либо интереса к собственному наследию. Конечно, у многих пожилых домохозяев сегодня просто нет сил и средств на поддержание своих домов в порядке, и все же налицо отмеченная П. Вайлем характерная для сегодняшних среднеазиатских русских особая «беспечность в сохранении и улучшении собственного» 58.

Атмосферу города во многом формирует своеобразный отрицательный резонанс: если многие местные русские проявляют сегодня худшие черты «кочевой психологии»59, то многие здешние кыргызы, как кажется, заражены пассивностью, анемичностью, безволием оставшихся русских. Начальный импульс эффективно основанного и динамично развивавшегося, перспективного города постепенно угасает, в нем теперь господствует усредненная провинциальность, а жители «неадекватны» историческим традициям. С другой стороны, в маленькой республике с резко сжавшимся (относительно прежней большой страны) культурным пространством Каракол стал восприниматься как «восточный тупик»60, чего не было в имперский период, когда город позиционировался как форпост России, ворота в Кашгарию и Китай, опорный пункт для исследования новых земель.

Каракол, некогда своеобразный оазис русской культуры, с запозданием оказался в ситуации, которая, по мнению Д. Н. Замятина, была в целом характерна для Средней Азии второй половины XIX века: «...Резко дифференцированным, рельефным выглядит [ее] геокультурное пространство: сталкиваются, переплетаются и сосуществуют совершенно различные вероисповедания, культурные и ценностные установки, даже глубинные психологические структуры восприятия и функционирования картин мира»61. Некогда относительно целостная городская идентичность распалась сегодня на несколько осколочных, не вполне определенных, иногда спорящих между собой идентичностей — этнических, социально-демографических, имущественных. При этом на среду интенсивно влияют и общемировые процессы глобализации и виртуализации, рекламный «медиальный террор»62. В результате в городе как-то уживаются эклектичные элементы архаических, ретроспективных, провинциально-постмодернистских, плохо скопированных западных и восточных средовых практик. В их взаимодействии и формируется сегодняшняя городская среда Каракола (рис. 16).

Проблемы и возможности сохранения каракольского наследия

Действие городских правил, как и любых иных общественных соглашений, заканчивается, когда они перестают быть основой жизненного уклада своих носителей, когда сходит на нет их понимание в широких массах горожан. В соответствии с формулой американского социолога У. Томаса («принимаемое за реальное реально по своим последствиям»63) то, что не воспринимается как существенное-действительное, перестает играть значимую роль в жизни субъекта и обречено на постепенное изживание-исчезновение. Приходится констатировать: в результате последовательного вымывания местной самобытности из материальных слоев городской среды и из сознания большинства жителей навыки «правильного» средообразования в Караколе почти утрачены.

Современные градообразующие процессы опасны для островков исторической среды: в них вторгается динамичное «неправильное» настоящее, самоорганизующееся по его собственным, еще не вполне внятным, но явно отличным от изначальных правилам. Особую же тревогу вызывает состояние рядовой исторической застройки — аутентичной архитектуры каракольского вернакуляра, которую го-

род рискует потерять как явление. Деревянные дома могут служить людям довольно долго, но при условии адекватного ухода и хотя бы смутного понимания их ценности. В сегодняшнем Караколе нет ни того, ни другого. Исторические здания ветшают, разрушаются, в лучшем случае продаются, а новые владельцы смело переделывают их на свой лад, абсолютно не считаясь с их архитектурным и культурным значением (рис. 17).

Между тем во всем мире на первый план выходит «сохранение обыденного: главных улиц в маленьких городках, исторических соседств, мест, которые делают повседневную жизнь более приятной, даже если эти места не являются яркими достопримечательностя-ми»64. К тому же призывают профессионалов такие лидеры современного урбанизма, как Джейн Джекобс (нужно обратить внимание на «знание о месте», которое можно получить только у его обитателей или в его среде65) или Андрес Дуани («сделать архитектурный вернакуляр темой систематического изучения и моделью для проектирования. Хорошие, простые, нормативные здания должны снова быть доступны всюду и всем»66).

В этом контексте ситуацию в Караколе можно оценить как критическую: мы и вообще не умеем сохранять градостроительное наследие, а здесь нужно сохранять особо уязвимое наследие вернаку-ляра при массовом непонимании его ценности, да еще в условиях скрытого цивилизационного, этнокультурного конфликта.

Впрочем, мировой опыт дает довольно много примеров успешного сбережения иноэтнического наследия при отсутствии этноса — его былого носителя: это мавританские памятники в Испании (Альгамбра), еврейские в Польше (краковский Казимеж), немецкие в румынской Трансильвании или — более адекватный пример — русское наследие Аляски, ставшее одним из главных составляющих образа города Ситки (бывшего Ново-Архангельска)67. В целом, однако, такое сохранение всегда касается избранных зданий или мест и осуществляется «сверху» на целевые государственные или спонсорские деньги. В Кыргызстане пока нет ни таких средств, ни понимания необходимости заняться спасением «русского» Каракола68.

Остается надеяться на сохранение «снизу», которое в определенной степени может быть инициировано и поддержано разработанными нами «Правилами застройки и землепользования в г. Карокол», принятыми городским Кенешем в качестве местного нормативного правового акта в июне 2004 года и рассчитанными на существенное облегчение действий горожан по функциональному развитию не-

Рис. 16. Новая мечеть в микрорайоне «Восход».

Три культуры: в «микрорайон» пришли «кочевье» и «ислам». Так и обойдутся без исторической русской?

Рис. 17. Дом ветшает, продается, затем изменяется в соответствии со вкусами новых хозяев

Рис. 18. Дом купца Иванова («дом с русской душой»), отреставрированный туристической фирмой «Як-Тур»

движимости в рыночных условиях69. В них впервые в истории Кара-кола вводятся серьезные объемно-пространственные ограничения строительно-реконструктивных действий в специально выделенных «исторических» правовых зонах70.

Нельзя заставить людей заботиться о своем наследии. Легитимизация строительной активности, выгодные в правовом отношении условия жизнедеятельности должны помочь каракольцам вернуться к принципам «нормального» средообразования на новом уровне, приостановить разрушение исторической среды. Может быть, постепенно придет и понимание ценности старокаракольской архитектуры. Некоторые местные предприниматели уже пытаются сделать русское наследие частью туристического бренда города (рис. 18).

Важно лишь помнить: мы сохраняем наследие прежде всего для самих себя. Ценность сохранения «рядовой» истории просто объяснил архитектор Ю. Аввакумов: «Тут дело не в интуристе, а в том, что если я прихожу к кому-то в гости в первый раз, я вдруг вижу, что у него есть... вещи, которые очевидно принадлежали его отцу, деду. Эти вещи могут быть с точки зрения музейной — никакие. Но эти вещи — целые... старые часы висят на стенке и идут. И мне это безумно важно: я вижу, что я пришел не в гостиничный номер, а в гости к человеку, у которого есть история»71. Так и с городом.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Город расположен в восточной части Иссык-Kульской котловины, на р. ^ра-кол, в 13 км от берега озера Иссык-Kуль у подножья хребта Терскей Алатоо, на высоте 1690—1770 м над уровнем моря. Население — около 64 тыс. человек. Областной центр Иссык-Kульской области Kыргызстaнa. Расстояние до Бишкека — 400 км.

2 Под средовыми правилами будем понимать комплекс профессиональных и непрофессиональных, писаных и неписаных установок по созданию и воспроизводству городской среды, сложившихся в данном месте, принятых городским сообществом и действующих как бы «автоматически» не только на уровне предписаний, но и на психологическом, ментальном уровнях. Прилагательные «правильный» | «неправильный» употребляются в статье в производных значениях.

3 Смена культурных ориентиров отражалась в цикличной смене названий города. Получивший в 1869 году имя по названию реки, на которой он расположен, в 1889 году город переименован в Пржевальск в честь умершего здесь известного русского путешественника; в 1921 году городу возвращено его первое название; в 1939 году в связи со столетием со дня рождения Н. М. Пржевальского он вновь становится Пржевальском; а в 1992, в первый год существования независимой KырIызской Республики, — опять ^ра^лом. ^к видно, местный топоним актуализировался в моменты преобладания в культуре национальных приоритетов, а условно русский — в периоды доминирования имперских настроений.

4 Благодаря работе в 2002—2004 годах над «Правилами застройки и землепользования в г. Kaрaкол» (элемент Проекта земельных реформ в ^ір^^стане, разрабатываемого при поддержке «Жемоникс Интернейшнл» в рамках оказания технической помощи USAID — Агентством США по международному развитию; см.: http:||www. landreform.kg) автору удалось собрать коллекцию изображений городской среды из более чем 1700 фотографий.

5 Об эвристичности «мощи наблюдения» города писал, например, известный американский урбанист У. Уайт (William H. Whyte): «Мы должны описывать городские пространства без теоретических или эстетических предустановок, всматриваясь в них интенсивно, с чистым, ясным разумом, всматриваться еще и еще — и поверить в то, что мы видим» (http:||www.pps.org|info|placemakingtools|placemakers|wwhyte).

6 «Не испугавшись обвинений в безнравственности, я легко снесу упреки в поверхностности. Поверхность — есть то первое, что замечает глаз, — часто красноречивее своего содержимого, которое временно по определению, не считая, разумеется, загробной жизни». (Бродский И. Набережная Неисцелимых || Венецианские тетради. Иосиф Бродский и другие | Сост.: Е. Марголис. М., ОГИ, 2002. С. 78). Или: «K концу века история вышла из социальных глубин на поверхность, чтобы заняться не тайным, а явным. ...Наше время лишено глубины уже потому, что все главное происходит в сфере очевидного. Не слово, не речь, не спрятанный вглубь рта язык, а хищное око завоевывает мир, чтобы его ощупать — если не руками, то хоть глазами» (Генис А. Билет в ^тай. СПб., Амфора, 2001. С. 21-22).

7 «Чтобы правильнее решить вопрос, были опрошены местные жители русские, потом сарты... и наконец старшины кочующих в соседних горах и в долине Иссык-Kуля горцев племени кара-кыргызов, знатоков местности и направлений, по которым проходят торговые караваны, поддерживающие отношения с кокандскими и кашгарскими владениями и Верным, с одной стороны, и Kульджою, с другой стороны. Все эти данные привели нас к заключению, что наиболее удобно расположить новый го-

род на берегах среднего течения реки Каракол...» (Воспоминания генерала барона Александра Васильевича Каульбарса // http://www.issyk-kul.kg/karakol/past.html).

8 «Во второй четверти XIX в. развивались торговые связи России с Кашгарией и Кульджинским краем. Через территорию Киргизии пролегал важный путь караванной торговли из Российской империи и среднеазиатских ханств в Кашгарию и далее в Западный Китай. Интересы русских купцов требовали захвата этих торговых путей». См.: Джамгерчинов Б. Д. Важный этап из истории киргизского народа (К столетию присоединения Киргизии кРоссии). Фрунзе, Киргизское гос. изд-во, 1957. С. 32.

9 Отметим, что Каульбарс не был здесь первым: где-то поблизости в 1830-40-х гг. находилась кокандская земляная крепость Каракол (см.: Дуйшеев Б. Память Тянь-Шаня. Исторические очерки о памятниках Киргизстана XVIII—XIX вв. Фрунзе, «Мектеп», 1986. С. 20—21, 35), однако к моменту основания города от нее, видимо, уже ничего не осталось. Во всяком случае, в подробных мемуарах основателя города о ней нет никаких упоминаний (см.: Воспоминания...).

10 Цымбурский В. Л. «От великого острова Русии...». К прасимволу российской цивилизации // Империя пространства: Хрестоматия по геополитике и геокультуре России. М., «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2003. С. 656.

11 «В центре мы поместили гостиничный двор, перед его главным фасадом площадь для будущего Святого православного храма. Тыловой же фронт был обращен к базарной площади, и все это было окружено правильно разбитыми кварталами» (Воспоминания...).

12 При том, что на основании Положения об Управлении Степных Областей административно город напрямую управлялся Военным Министерством. См.: Свод Законов Российской Империи. В 5 книгах. Кн. 1. Т. 2. СПб., 1912. С. 427—446. Данные приводятся по: Положение об управлении Туркестанского края // http://www.hrono. ru/ dokum/turkestan1892.html.

13 http://www.issyk-kul.kg/karakol/past.html.

14 Яркое А. П. Казаки в Кыргызстане // http://siteistok.host.net.kg/bibl/Yarkov_ Kazaki/03.htm.

15 Каганович А. Некоторые проблемы царской колонизации Туркестана // Центральная Азия и Кавказ // http://www.ca-c.org/journal/11-1997/st_13_kaganovich.shtml.

16 Озмитель Е. Е. Православие в Киргизии. XIX-XX вв.: Ист. очерк. Бишкек, КРСУ, 2003. С. 21.

17 Символ географических открытий не случайно помещен в центр герба города, официально утвержденного 19 марта 1908 года: «В черном щите — серебряный глобус с золотыми меридианами и подставкою, сопровождаемый сверху золотою о пяти лучах звездою» (Тузов А. Серебряный глобус с золотым меридианом // Вечерний Бишкек, 2001, 17 августа // http://vb.kyrnet.kg/2001/08/17/05.htm).

18 Ысык-Кёлская область. Бишкек, Кыргыз энциклопедиясынын башкы редак-циясы, 1995. С. 273.

19 http://www.issyk-kul.kg/karakol/past.html.

20 Бадретдин С. Влияние татар на Кыргызстан в начале XX века // http://www.kyr-gyz.ru/?page=54; http://www.peoples.org.ru/tatar (данные приводятся по: Яркое А. П. Татары и башкиры в Киргизстане. Фрунзе, 1946).

21 Александров Ю. Радуга из прошлого века // Вечерний Бишкек, 2003, 11 марта.

22 Вернакуляр, вернакулярный (от англ. vernacular) — местный, народный; свойственный данной местности; разговорный, просторечный (о языке). В архитектурных текстах термин употребляется в применении к обычной, рядовой застройке, выпол-

ненной без участия профессиональных архитекторов («архитектура без архитектора»), но обладающей определенными художественными достоинствами.

23 В старых городах европейской России срубы, как правило, обшиваются досками. Оштукатуренные срубы, имитирующие каменные дома, — признак города большого, репрезентативного (обычно — уровня губернского центра).

24 Рубка «в обло», или «с остатком», — способ соединения бревен в углах, при котором концы бревен выходят за пределы наружной плоскости стены. (Ополовников А. В. Русское деревянное зодчество. Гражданское зодчество. М., Искусство, 1983. С. 286). Отметим, что соединение бревен «в обло» традиционно считается более «народным» в отличие от более «городского» соединения «в лапу», когда концы бревен не выходят наружу. См., например: Булавин Е. А. Деревянное кружево встроми. Юзстрома. Б. м., б. г. С. 11.

25 См.: Палладио А. Четыре книги об архитектуре. М., Изд-во Всесоюзной Академии архитектуры, 1938. С. 32—37.

26 Kaннелюры (от фр. cannelure) — вертикальные желобки на стволе колонны или пилястры. На стволе колонны дорического ордера они вырезались не очень глубоко, образуя друг с другом острые грани. В ионическом ордере каннелюры отделялись узкими полосками («дорожками») — остатками основной цилиндрической поверхности (Партина А. С. Архитектурные термины. Москва, Стройиздат, 2001 || http:||www. aгtcollage.гu|libгaгy|vocabulaг|index.shtml).

27 См.: Палладио А. Указ. соч. С. 61.

28 Интересно, что подобный прием решения угла здания глубоко укоренен в традициях русской архитектуры. Именно так оформлены многие городские и монастырские каменные храмы XVII—XVIII веков, например Троицкая церковь Саввино-Сторожевского монастыря под Звенигородом, датируемая 1652 годом.

29 Знакомство с работами этнографов, изучавших материальную культуру славянских поселений Средней Азии (Брусина О. И. Славяне в Средней Азии. Этнические и социальные процессы. Юэнец XIX — конец XX века. М., Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2001. С. 79—90; Станюкович Т. В. Поселения и жилище русского, украинского и белорусского населения республик Средней Азии и Kaзaхстaнa || Этнография русского населения Сибири иСредней Азии. М., 1969), подтверждает уникальность, по крайней мере, таких элементов каракольской архитектуры, как основной строительный материал (дерево) и лепной классицистический (ордерный) декор.

30 http:||www.issyk-kul.kg|kaгakol|past.html.

31 Приведем байку о строгом городовом, пересказанную автору со слов старожи-ла-очевидца гидом местной турфирмы: «Порядок в Караколе до революции поддерживался очень просто — чуть ли не одним человеком. Огромный толстый городовой с усами и шашкой вышагивал ежедневно по городским улицам, и чуть ли не носовым платком проверял чистоту мостовых. Как-то на ул. Горького (тогда — Александровской) у дома та-тарина-торговца им была обнаружена грязь. Городовой спокойно вызвал хозяина, сказал ему что-то и пошел дальше. На обратном пути — мусор не убран. Городовой так же спокойно опять подзывает хозяина — и тот получает сокрушительный удар кулаком в скулу, отлетая кувырком в глубину двора. Через несколько минут вся немалая семья нерадивца буквально вылизывала мостовую и тротуары перед своим домом, который после этого еще долго служил для всей улицы образцом чистоты».

32 Ностальгические сравнения старого ^ракола с Петербургом достаточно часто всплывают в разговорах с местной русскоязычной интеллигенцией. В этой связи приведем замечание А. Н. Бенуа: «В Петербурге есть именно тот же римский жесткий дух, дух порядка, дух формально совершенной жизни, несносной для общего российско-

го разгильдяйства, но, бесспорно, не лишенной прелести». (Цит. по: Лукомский Г. К. Старый Петербург: Прогулки по старинным кварталам столицы / Послесловие и комментарии Б. М. Кирикова. СПб., Издательский дом «Коло», 2002. С. 27). Перенести такой дух «в дебри Тянь-Шаня» можно было только искусственно, но каракольские офицеры и чиновники, видимо, с этим справлялись.

33 См., напр.: Семенцов С. В. Градостроительная политика и генеральные планы в Санкт-Петербурге в 1730-е — 1750-е гг. // Вестник Зодчий. 21 век, 2003. № 3 (11). С. 24—39; Славина Т. Новая форма в исторической городской среде: проблема адаптации «чужого» // Город и горожане в России ХХ века: Материалы российско-французского семинара. Санкт-Петербург, 28—29 сент. 2000 г. СПб., «Контрфорс», 2001. С. 81.

34 Создание «светоча русской культуры вдебрях Тянь-Шаня» (Воспоминания...) — вторичная цель, придуманная Каульбарсом позднее и ретроспективно присвоенная этому колонизационному шагу тогда, когда культурная жизнь в городе действительно происходила.

35 Расцвет Каракола-Пржевальска пришелся на первую «евразийскую» фазу российской истории (пятидесятилетие «от Севастополя до Порт-Артура», 1856—1905/7 годы) и, возможно, подпитывался той «радугой идей» русских мыслителей от Герцена и Достоевского до Семенова-Тян-Шаньского, что обосновывала продвижение на Восток и, в частности, в Среднюю Азию в качестве основного геостратегического вектора развития Российской империи. См.: Цымбурский В. Дваждырожденная «Евразия» и геостратегические циклы России // Вестник Евразии, 2003. № 4 (23). С. 16-20, 29.

36 Глазычев В. Л. К вопросу о капитализации пространства // http://www.glazy-сйеуДи/соигее$/2003_ lecture_kapitalizatsia_prostranstva.htm.

37 Впрочем, в русской Средней Азии всегда «на удивление не удавалось именно то, к чему более всего стремились, и, напротив, как-то само собой получалось то, к чему особого интереса не проявляли» (Лурье С. В. Русские в Средней Азии и англичане в Индии: доминанты имперского сознания и способы их реализации // Цивилизации и культуры. Вып. 2. Россия и Восток: цивилизационные отношения. М., 1995 // http://www.archipelag.ru/text/617.htm).

38 Ср. с заметкой Александра Дюма из книги опутешествии на Кавказ (1858): «Вот так все и делается в России: никогда начатое дело не доводится до конца, не простирается за пределы абсолютной необходимости конкретного момента. Когда же нужда миновала, начатое дело бросается на полпути, на произвол судьбы вместо того, чтобы поддержать, довести до конца, пополнить, продолжить, завершить...» Цит. по: Вайль П. Карта родины. М., Изд-во Независимая Газета, 2003. С. 266-267.

39 Позволим себе еще одну гипотезу. Не создавалось ли здесь, «в провинции у моря», своего рода пространство утопии — как реализация вековой мечты русского человека обрести свободу где-то вдалеке от столиц? Возможно, следующее замечание А. С. Ахиезера подтверждает это предположение: «Важной социокультурной причиной ухода на новые территории было стремление человека уйти от власти, от государства, воплотить идеал воли, переселиться на дальние «вольные земли», где начнется совершенно новая идеальная жизнь, представления о которой культивировались в народных утопиях. ...Именно это отношение к власти на определенных этапах истории, возможно, следует рассматривать как главный фактор колонизации территорий». (Ахиезер А. Российское пространство как предмет осмысления // Отечественные записки, 2002. № 6 // http://www.stгana-oz.ru/?numid=7&article=290). А кто-то, наверное, находил здесь новые возможности карьерной самореализации: «...Некоторая часть российского дворянства, утратившая после отмены крепостного права часть

своих былых доходов и привилегий, оттесняемая новоиспеченными предпринимателями буржуазного типа, возлагала большие надежды на то, что с присоединением Средней Азии к России ему удастся заполучить крупные участки земли, должности в управленческом аппарате...» (Рудов Г. Российско-кыргызские отношения: история и современность. М., Бишкек, Изд-во «Илим», 2001. С. 29).

40 Ролен О. Пейзажи детства. М., Изд-во Независимая Газета, 2001. С. 15.

41 Скорее всего, наряду с экономической причиной восстания — недовольством местного населения конфискационной земельной политикой империи — определенную роль играли и «столкновения поведенческих стереотипов разных народов, имеющие этнокультурные основы и касающиеся более глубоких и почти не осознаваемых явлений — восприятия пространства и времени, процесса изменений» (Аман-жолова Д. А. Из истории межэтнических конфликтов в России (1905-1916 гг.) // Международный исторический журнал, 2002. № 20 // http://www.history.machaon.ru/ all_number20/pervajmo/amamzholova/index.html).

42 См., например: Ивлев Н. Иссык-Кульский монастырь // http://vedikz.narod.ru/ issykmonast.htm.

43 См.: Ярков А. П. Указ. соч.

44 Рейснер Л. Афганистан. М.-Л., 1925. С. 88-89.

45 Замятин Д. Н. Моделирование геополитических ситуаций (На примере Центральной Азии во второй половине ХХ века) // Полис (Политические исследования),

1998. № 2. С. 64-76; № 3. С. 133-147 // http://www.politstudies.ru/fulltext/1998/2/5.htm.

46 Именно так было с семьей одного из пржевальских благотворителей купца К. Иванова, чудом спасшейся от ареста в 1927 году (Лаптева С. Дом с русской душой // Утро Бишкека, 1998, 19 мая).

47 Как в Караколе до своей смерти в 1933 году удалось дожить генерал-майору (!) Ярославу Королькову, очень много сделавшему для города, — остается загадкой (Александров Ю, Тарьхчиев И. Последняя из рода Корольковых // Вечерний Бишкек,

1999, 18 октября // http://www.vb.kyrnet.kg/1999/10/18/17.htm).

48 По генеральному плану г. Пржевальска (ГПИ «Киргизгипрострой», 1977), номинально действующему и сегодня, предполагалась полная смена типа застройки: доли одноэтажной и пятиэтажной застройки в общей жилой площади города, составлявшие в 1976 году соответственно 79% и 4,5%, по проекту должны были составить 7,5% и 71% в 2000-2005 годах.

49 Не является ли эта памятникомания модернизированным вариантом кочевнической практики «застолбления» ничейной степи с помощью родовых тотемов (каменных баб)?

50 Примечательно отличие Каракола с его изобилием новых монументов от другого, более молодого областного центра республики — южного Джалал-Абада (город с 1927 года). Там усиленная символизация менее зрелого городского пространства осуществляется более мобильными средствами: главная улица Ленина обильно украшается растяжками и панно с подписанными, а чаще неподписанными цитатами из речей и текстов А. Акаева.

51 Так, в 2002 году на малых мукомольных предприятиях Каракола с численностью работающих от 4 до 13 человек выработка продукции составила от 300 до 1150 тыс. сомов на 1 работника в год, тогда как 316 работников АО «ЭТЗ» (Электротехнического завода) выработали всего по 20 тыс. сомов/чел. (расчет автора по данным горстатуправления).

52 Сумма образовательных контрактов 7 тыс. студентов университета составляет, по приблизительной оценке, от 30 до 40 млн. сомов в год.

53 Менеджер туристического офиса в Бишкеке на вопрос, почему так много в Караколе студентов и где они потом будут работать, ответила: «Надо знать кыргызскую психологию: главное, всех детей выучить». — «Просто “что б было?”» — «Ага».

54 За последние 11 лет отрицательный баланс миграции в Караколе составил 9728 человек. Причем наибольшей величины (минус 1442 человек) баланс достиг в 2002 году, что говорит о весьма сложной социально-экономической ситуации.

55 На конец 2002 года в Караколе проживало 40011 кыргызов, 16 673 русских, 2456 узбека, 2410 уйгуров, 1310 татар, 1011 дунган, 784 украинца. Численность других национальных групп значительно меньше. При этом из 25 депутатов городского Кене-ша 18 были кыргызами и всего трое — русскими, все (!) 115 сотрудников ГОВД были кыргызами, из 32 сотрудников городской налоговой инспекции 31 был кыргызом и один — казахом. Соотношение кыргызов и русских среди профессорско-преподавательского состава ведущего вуза города, Госуниверситета, составляло примерно 6: 1 ('Джакшылыкова Ч. Этнический вопрос // Иссык-Куль Тур, Каракол, 2004, 16 января).

56 Так, в 1999 году «в иссык-кульском областном центре Караколе ушла из жизни Людмила Стрельбицкая, правнучка генерал-майора Ярослава Королькова, основателя и первого директора каракольской метеорологической станции, географа и путешественника» (Александров Ю, Тарыхчиев И. Указ. соч.).

57 На бытовом уровне пренебрежение к «не своим» со стороны каракольских русских очень устойчиво и не зависит от их социального положения. Приведем характерные выдержки из бесед с некоторыми из них. Бывший уголовник Серега Чита (кличка дана по месту) встречен на каракольском ипподроме в мае 2003 года: «Картошку вот приехал сажать (посреди ипподрома. — А. И.). Дед — донской казак — перевез сюда кузню. Все здесь нами построено — не хочу уезжать принципиально. Россия бросила нас, раньше мы здесь хозяевами были, а теперь они. Но вот говорят, тридцать тысяч уехало (русских из Кыргызстана. — А. И.), пятьдесят, миллион. Это те, кто при советской власти сюда на все готовое приезжал... (важное различение. — А. И.). Землю вот тут купил (в реальности — арендовал на 4 года. — А. И.). Да на х... она мне, картошка, нужна... Из Вешенской мы, родственники Мелехова [?], мать у Шолохова работала [?]. Здесь жокеем в юности был. А сейчас киргизы всех лошадей с ипподрома разворовали». Спрашивает у приятеля: «Как основателя ипподрома-то звали?» — «Пья-новский (характерная оговорка, правильно Пяновский. — А. И.), штабс-капитан, дворянин, он у генерала дочь увел и двух лошадей породистых... А недавно киргизы могилу вскрыли [показывают место], золотой эфес нашли...». Директор турфирмы: «Двадцать лет назад, как только приехали, возмущались “националистическими”речами местных русских о киргизах. Постепенно поняли — были правы. Живут одним днем, ничего не могут сохранить, не думают и о будущем. Партнеров среди них лучше не иметь — подведут... Легко впитывают, но так же легко забывают...». Бывший директор одного из каракольских заводов: «Весь металл продали китайцам, где брать-то потом будут?»

58 Вайль П. Указ. соч. С. 267.

59 «Кочевая психология восстает против оседлой основательности других, каков бы ни был их достаток: будь то свинарь-кооператор, чех с холодным пивом, афганец в китайских штанах или чеченец в кирпичном доме. У кочевника нет того, что есть у оседлых народов, не потому что он хуже, а потому что он — другой. Он и не может стать оседлым, так как оседают на землю, а земли у него нет. Она — ничья. Так он к земле и относится. И земля — к нему» (Там же. С. 190).

60 «Сами каракольцы прозвали город восточным тупиком страны. Потому как расположен он на дальнем рубеже области и республики, что создает множество проблем в коммунальной и транспортных сферах, развитии инфраструктуры, обеспечении

жителей всем необходимым» (Александров Ю. Восточный тупик // Вечерний Бишкек, 2001, 17 августа // http://vb.kyrnet.kg/2001/08/17/05.htm). О том же говорил автору и главный архитектор Каракола: «Тупиковый город, молодых архитекторов не затащишь».

61 Замятин Д. Н. Указ. соч.

62 Рыклин М. К. Время диагноза. М., Логос, 2003. С. 44.

63 Moments of American thought in the nineteenth century. Chicago, 1936. P. 29. Цит. по: Иванов Д. В. Виртуализация общества. Версия 2.0. СПб., Петербургское Востоковедение, 2002. С. 46.

64 The Short Answer: An exchange with Paul Goldberger // Preservation Online, Jan. 05, 2004. // http://www.nationaltrust.org/magazine/current/shortanswer.htm.

65 Callahan, G, Ikeda, S. Jane Jacobs, the Anti-Planner // http://www.mises.org/ Jun.20, 2003.

66 Andres Duany. Principles Essential to the Renewal of Architecture. 41 principles for architects to live by // http://www.planetizen.com/oped/item. php?id=105 (Sept. 15, 2003).

67 «Ситка предлагает комбинацию культуры местных индейцев, русской истории и дикой природы Аляски» — читаем на официальном сайте города http://www.sitka.org. Правда, данный пример поучителен и в другом отношении. После 63-летнего присутствия русских (1804-1867) здесь сохранилось всего 4 подлинных деревянных бревенчатых здания. Утраченный собор Св. Михаила и кварталы деревянных домов воссозданы горожанами заново.

68 Каракол даже не включен в краткий, всего из четырех наименований, список исторических поселений республики (см.: Государственный список памятников истории и культуры Кыргызской Республики республиканского значения. Утвержден постановлением Правительства Кыргызской Республики «Об утверждении Положения

об учете, охране, реставрации объектов историко-культурного наследия Кыргызской Республики» от 20 августа 2002 года № 568). В соответствующем отделе Министерства образования и культуры автору смущенно ответили: «по недоразумению...»

69 См. сноску 4.

70 Так, в «Статье о градостроительных регламентах по видам и параметрам разрешенного использования недвижимости» и на карте правового зонирования города выделена особая «зона общественной, деловой и коммерческой активности центра города с ограничениями по условиям охраны памятников истории и культуры» (район вокруг Троицкой церкви, между ул. Токтогула, Алыбакова, Октябрьской и Крупской). Постановка новых зданий разрешена здесь строго по историческим красным линиям, а их высота ограничена двумя этажами. А в южной («верхней») части города, на территории между ул. Алыбакова и Ленина до ул. Королькова, с целью сохранения наиболее целостного фрагмента исторической жилой среды Каракола установлена небольшая специальная зона с еще более строгими объемно-пространственными режимами.

71 Кабанова О., Авакумов Ю. Архитектурные монстры столицы: Кто ответит за новый облик Москвы? // Беседа с Е. Афанасьевой в программе «Полит Х» Интернет-вещания Авторского телевидения 28 апреля 2004 года // http://www.politx.ru/xarchive/ kabanova_avakumov/ 28 апреля 2004 г.