CC BY
67
«перевоплощается» в отрицательную контактность (сыновья по общему соглашению выгоняют мать из дома). Издавна украинская семья отличалась взаимопониманием, равноправием всех членов семьи, честностью и т. д. Неслучайно народная мудрость гласит «Без сш'! немае щастя на землЬ» («Без семьи нет счастья на земле»). Поэтому за этот греховный поступок мать «За слезами свгга Божого не видае, / Сишвъ своiхъ клене-проклинае...» («За слезами мира Божьего не видет, / Сыновей своих клянет-проклинает ...» [7, с. 244]. Народ презирает и осуждает поступок детей: «Ей, хто отцеву молитву i матчину штить i поважае, / То тому Господь Милосердний помагае» («Эй, кто молитву отца и матери понимает и уважает, / То ему Господь Милосердный помогает» [4, с. 246].
Таким образом, характерной особенностью морального сакруму украинских народных дум является соответствие взглядов традиционным нормам культа идеи рода, кровной связи между родственниками и осуждения нарушений норм родовой морали. Религиозность, приверженность обычаям предков и национальным традициям, облагораживание верности дружбы, уважение к труду, пренебрежение материальным - основа этики народных дум.
Список литературы /References
1. ДмитренкоМ. Символша сновидшь. Народний сонник. К.: Народознавство, 1995. 128 с.
2. Житецький П. Про украшсьш народш думи. К.: Друкарь, 1919. 114 с.
3. 1МФЕ, ф. 6-4, од. зб. 161-3, арк. 19.
4. Кирдан Б. Украинский народный эпос. М.: Наука, 1965. 351 с.
5. Костомаров Н. Две русские народности. Киев; Харков: Майдан, 1991. 72 с.
6. Легенди та перекази. К.: Наукова думка, 1985. 399 с.
7. Украшсьш народш думи. Том другий корпусу. Тексти № № 14 - 33 i вступ Катерини Грушевсько!. Харшв; Кшв: Пролетар, 1931. 304 с.
8. Кирдан Б. Украинские народные думы. М.: Издательство Наука, 1972. 559.
9. Украшська народна поетична творчють [Ред. колепя: М.Т. Рильський, В.С. Бобкова, А.М. Кшько, Ф.1. Лавров, Г.С. Сухобрус К.Г. Гуслистий]. К.: Радянська школа, 1958. Т. 1. 815 с.
COMPARATIVE CHARACTERISTICS OF THE PARADIGMS OF W. LABOV AND N.A. CHOMSKY IN THE ASPECT OF LANGUAGE
ONTOLOGY
Abrutina A.Yu. (Russian Federation) Email: [email protected]
Abriutina Anna Yuryevna - master's Student, DEPARTMENT OF THEORY OF LANGUAGE, LITERATURE AND SOCIOLINGUISTICS, INSTITUTE OF FOREIGN PHILOLOGY FEDERAL STATE AUTONOMOUS EDUCATIONAL INSTITUTION
OF HIGHER PROFESSIONAL EDUCATION V.I. VERNADSKY CRIMEAN FEDERAL UNIVERSITY, SIMFEROPOL
Abstract: despite the long history of sociolinguistics as a science, scientists still could not come to a consensus on the correctness of the proposed ontology of language. Different points of view brought a new methodology of working with informants to linguistics, developing thus science. The article provides a comparative analysis of the ontologies by W. Labov and N. A. Chomsky, describes the criticism of methodologies and epistemologies, as well as their influence on the further development of sociolinguistic ideas. The work uses sociological, analytical and normative approaches, as well as a set of General scientific methods of analysis. Keywords: ontology, sociolinguistics, methodology, social factor, I-language, E-language.
СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ПАРАДИГМ У. ЛАБОВА И Н.А. ХОМСКОГО В АСПЕКТЕ ОНТОЛОГИИ ЯЗЫКА Абрютина А.Ю. (Российская Федерация)
Абрютина Анна Юрьевна - магистрант, кафедра теории языка, литературы и социолингвистики, Институт иностранной филологии Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего профессионального образования Крымский федеральный университет им. В.И. Вернадского, г. Симферополь
Аннотация: несмотря на долгую историю социолингвистики как науки, ученым по-прежнему не удалось прийти к единому мнению относительно корректности выдвинутой онтологии языка. Различные точки зрения привносили в языкознание новую методологию работы с информантами, тем самым развивая науку. В статье проводится сравнительный анализ онтологий У. Лабова и Н.А. Хомского, описывается критика методологий и эпистемологий, а также их влияние на дальнейшее развитие социолингвистических идей. В работе применяются социологический, аналитический и нормативный подходы, а также комплекс общенаучных методов анализа.
Ключевые слова: онтология, социолингвистика, методология, социальный фактор, I-language, E-language.
Вопрос корректной формулировки онтологии языка стоит перед социолингвистами уже многие десятилетия, однако к единому мнению о сути языка как важнейшего элемента общения по-прежнему не удается прийти. Первые попытки определить, что собой представляет язык, сделал Э. Сапир, описав культурные и социальные подтексты его использования в рамках этнографии коммуникации. Благодаря его трудам ученые пришли к трем эпистемологическим парадигмам, а именно конверсационному анализу, социолингвистике У. Лабова и этнографии коммуникации. В данной работе рассматривается в первую очередь онтология У. Лабова, поскольку она описывается с перспективы социальной структуры, включающей индивидуальную деятельность. Социолингвистика Лабова исследует определенные социальные черты как аспекты речевого поведения, постепенно переходя к поведению общественному. Противоположные ей парадигмы, а именно этнография коммуникации и конверсационный анализ (часто описываемый как практическая теория), принято рассматривать с перспективы социального действия.
Социолингвистика Лабова и этнография коммуникации не только представляют собой две фундаментальные социолингвистические парадигмы, но и формируют важную оппозицию во взглядах на онтологию языка, возникшую как следствие так называемой лингвистической революции Н.А. Хомского.
Следует отметить, что данная работа ставит целью описание одной из онтологий языка для более глубокого понимания социолингвистики как науки. Формулировка новых онтологий языка, а также глубокое философское обсуждение уже существующих теорий не является целью статьи. Напротив, проводится попытка рассмотреть уже существующую онтологическую концепцию, её сходства и различия с другими теориями, а также её понимание сути языка. Было принято решение начать анализ с формальной парадигмы онтологии языка, известной как онтология Н.А. Хомского.
Лингвистика до исследований Н.А. Хомского представляла собой, по словам Дж.Р. Сирла, «a sort of verbal botany» («своего рода вербальную ботанику») [1, с. 3], в плане выдвижения методологии исследования и классификации лингвистических элементов предложенного корпуса. В структурной лингвистике ставились две основные цели: поиск сходств в системе и создание расширенного списка фонем, морфем, слов и устойчивых выражений для составления прогноза развития языка в целом, а также сбор информации и использование языка согласно нормам его носителей. Благодаря такому подходу,
47
лингвистические знания формулировались в рамках научного эмпиризма (или логического позитивизма), а источником знаний о языках являлись эмпирические данные. Это означало полное игнорирование второстепенных факторов влияющих на речь информантов, таких, например, как ментальные способности личности.
В исследовании Syntactic Structures Н.А. Хомский предположил, что используемые в структурной лингвистике методы анализа предложений несовершенны, поскольку в отличие от фонем, морфем и слов количество предложений в языке бесконечно. Другими словами, невозможно создать реестр предложений, используемых в языке. Кроме того, он оспаривал применяемые методы на примере двусмысленных предложений, в случае если эта двусмысленность возникла как результат используемой в предложении структуры, а не выбора слов. В качестве примера он приводит предложение «I like her cooking» [1, с. 5], которое. по мнению информантов, может трактоваться как «Мне нравится что она готовит», «Мне нравится, как она готовит», «Мне нравится, что она готовит» (как факт деятельности) и «Мне нравится, что она сейчас готовит».
Следовательно, Н.А. Хомский предложил использовать иную методологию, и, как результат, представил новую онтологию языка. По его мнению, целью лингвистики должно быть создание теории, которая могла бы объяснить бесконечное количество предложений в естественных языках. Эту теорию следовало бы применять для описания грамматических структур соединяемых слов, из которых в дальнейшем строятся предложения. Своей теории он дал название «generative grammar» («генеративная грамматика»), поскольку целью лингвистики стал поиск инструмента для создания предложений. Другими словами, лингвисты, вместо того чтобы искать методы выполнения таксономии языка из корпусных высказываний, должны были бы искать механизмы порождения языка в сознании его носителя. Лингвистам следовало бы изучать имеющиеся у носителей посредством интуиции знания о языке. Таким образом, опрашивая информантов об их оценке грамматической корректности того или иного высказывания в их родном языке, лингвистам представляется возможным установить грамматические правила, необходимые для построения предложения в естественном языке.
Новая эпистемология для изучения лингвистической системы требовала иной онтологической концепции языка. Вследствие этого, Н.А. Хомский ввел две онтологические позиции: (1) язык как когнитивная система и (2) язык как отражение врождённых способностей человека [2]. Эта точка зрения оставила после себя рассмотрение внутренних способностей личности как новый объект изучения лингвистики, названное I-language (Internalised language - врожденный язык или языковая компетенция). Наряду с I-language Хомский также ввел понятие E-language (Externalised language - внешний язык, или языковое представление). Автор определяет I-language как «some element of the mind of the person who knows the language, acquired by the learner, and used by the speaker-hearer» [3, с. 20] («некий элемент разума человека, знающего язык, усвоенный им как обучающимся и используемый как говорящим и слушателем»), в то время как E-language он представляет как набор речевых событий, которые индивид может представить, "collection (or system) of actions or behaviours of some sort" [3, с. 21] («коллекцию, или систему, действий и поведения определенного характера»), предположительно в сочетании "with some account of their context of use or semantic content" [3, с. 22] («с некоторым учетом контекста их использования и семантического характера»), главной целью которых является грамматическое описание её элементов. Хомский также упомянул, что E-language следует расценивать независимо от других ментальных способностей личности. Исследователь выделил E-language из фокуса лингвистики, поскольку лингвистические данные такого рода (основываясь на записях речи информантов) показывают многочисленные отклонения от правил, изменения речевого характера в процессе интервью, а также они составляют корпус «ухудшенных» языковых средств, чего нельзя сказать о чистом I-language. Хомский утверждает, что чистый образец I-language находится в неком гипотетически существующем однородном речевом сообществе, где на речь говорящих не оказывается никакого влияния (например, социальными факторами).
В целом, идеи Н.А. Хомского расположили лингвистику наравне с психологией, поскольку объектом изучения стал индивидуальный I-language. Неэмпирическая методология и онтология умственных способностей расположили лингвистику в сфере научного реализма, поскольку лингвистика Хомского занималась структурами и механизмами, подчеркивающими определенные языковые элементы, и, тем самым, объясняла язык. Другими словами, методология и онтология лингвистики, предложенная Хомским, базировалась на изучении механизма работы неочевидного объекта - I-language. Тем не менее, эта методология не может дать объяснение другому языковому аспекту, E-language. Принято считать, что E-language является вторичным речевым концептом, описание которого не входит в рамки лингвистики.
Научные достижения Н.А. Хомского привнесли в изучение языка социологическую составляющую, и поскольку продолжателем его исследований является У. Лабов, было принято решение затронуть в работе также его онтологию, нередко критикуемую в научных кругах.
Существенной характеристикой лингвистики Хомского является его мысль о том, что языки изучались изолированно и центрировано на индивиде. Это означало, что взаимодействие и отношения между говорящими, а также социальный контекст языка не брались в расчет лингвистами. Как следствие, возникла критика со стороны социолингвистов, которые утверждали о социальной составляющей в языке и о «fruitless and unrewarding task» [4, с. 124] («бессмысленном и неблагодарном труде») составлять грамматику определенного языка вне учета индивида и/или общества, его использующего. Уильям Лабов утверждал, что «the aim of linguistic analysis is to describe the regular patterns of the speech, rather than the idiosyncrasies of any given individual» («целью лингвистического анализа является описание типичных речевых паттернов, а не особенностей некоторого отдельновзятого человека») [4, с. 94]. Этот лингвистический подход предполагает иную онтологию языка. Перекликаясь с концепцией Ф. Соссюра langue, лабовианская социолингвистика рассматривает язык как социальный аспект в том ключе, что язык является общей собственностью социума. Типичные паттерны в ней рассматриваются как социолингвистические факты, отображающие корреляцию между языковыми чертами и социальными факторами.
Согласно Т. Пейтману, методология У. Лабова призывает «to collect speech data from individuals, subject variation in the data (e. g. phonetic realization of a phoneme, most famously, /r/) to statistical analysis to establish» («собирать речевой материал личностей, субъектные вариации данных (например, фонетическую реализацию фонемы, наиболее известна /r/)» для статистического анализа с целью установить») лингвистические и социальные корреляции в речевых вариациях, «and then write variable rules which will generate the appropriate variant for any linguistic or social context» («а затем писать различные правила, которые бы создали подходящий вариант для любого лингвистического или социального контекста») [5, с. 60]. Эта эпистемология включает изучение использования языка в контексте, а не работу с изолированным I-language определенного индивида. Эстер Фигероа описывает социолингвистику Лабова как социолингвистический реализм, который фокусируется на том, как язык используется в реальной жизни и что использование языка может сказать о лингвистической структуре, существующей независимо от степени нашей осведомленности о ней.
Критика онтологии языка У. Лабова основана на двух ключевых аргументах: (1) «изменяемые» правила являются выводом по речевому поведению определенной социальной группы и напрямую связанны с её владением языком. Тем не менее, остается неясным, как информация, предусмотренная правилами, осваивается детьми в процессе овладения речью. Процентное соотношение выбора определенных речевых конструкций в различных ситуациях по-прежнему не удается зафиксировать. Кроме того, отсутствует описание как варьируемые правила функционируют в сознании говорящего, соблюдая при этом индивидуальное речевое поведение в рамках статистических границ, установленных правилами группы. В результате, как это объясняет Р. Вардхоу, (2) варьируемые правила «do not represent quantitative relations that exist as part of a social linguistic reality [...] [they] are rather [...] artefacts of Labov's methodology» («не отображают количественные отношения,
49
существующие как часть социолингвистической реальности и скорее являются продуктом методологии Лабова») [6, с. 86]: они - статистические обобщения использования языка, указывающие на лингвистические нормы заданного общества. Согласно этому описанию, взгляды У. Лабова на лингвистику не дают возможность сделать выводы об I-language, а лишь описывают его.
Однако изучение Р. Хадсоном последствий количественного социолингвистического переосмысления характера языковой структуры представляет собой теорию, которая может быть использована для объяснения и предположения внутренней ментальной связи между социальными фактами и структурой I-language. Хадсон предполагает, что существуют две ментальные вариативности, влияющие на говорящего при выборе социолингвистического варианта высказывания. Так, в качестве первой рассматриваются суждения говорящего (или его своеобразие взглядов) о степени связи между социальными факторами и лингвистическими вариациями. Личные убеждения говорящего зачастую имеют не меньшее влияние на его речь, чем сам социальный фактор. В этом случае говорящий ретранслирует свой собственный опыт, поэтому чем более схож опыт между коммуникантами, тем больше сходств будут иметь их суждения и убеждения. Другой важной чертой является уровень принадлежности информанта к социальной группе или классу, определяющий степень языковой вариативности. В отличие от точки зрения У. Лабова, Р. Хадсон предполагает, что грамматические и социальные ограничения (соответственно, лингвистические вариации присущие определенной социальной категории) являются частью индивидуального речевого портрета говорящего, что говорит о принадлежности грамматической составляющей языка к ментальным характеристикам индивида [7]. Теорию Р. Хадсона можно рассматривать как попытку объяснить социолингвистический материал в рамках онтологии языка Хомского в том смысле, что язык рассматривается как нечто индивидуальное. Тем не менее, это лишь малая доля критики, с которой сталкивалась социолингвистика и онтология У. Лабова.
Социолингвист Е.М. Бендер также представила предположение, согласно которому можно объединить социальные факторы и лингвистическую структуру. Её онтологию и эпистемологию можно скорее отнести к взглядам Н.А. Хомского. Бендер считает, что теория, предоставляющая возможность объединить социолингвистику с теориями языковой компетенции I-language, представит лингвистам «superior models of language» («образцовые модели языка») и сможет объяснить «a broader range of data» («более широкий диапазон данных») [8, с. 13-14]; такую теорию следовало бы расценивать как когнитивистскую и социальную. Бендер предполагает, что с целью интегрировать обе теории необходимо создать грамматическую модель, включающую три следующих аспекта: (1) социальные мнения, являющиеся социальными категориями. Их описание возможно благодаря языковому поведению говорящего. (2) Чрезмерная типизация, или подготовка клише лингвистической структуры. Согласно этому подходу, существуют фиксированные фразы, хранящиеся в нашем сознании, языковые единицы которых могут варьироваться в зависимости от коммуникативной ситуации. (3) Лингвистическая вероятность, представляющая из себя знание говорящими некоторой информации, используемой для модуляции грамматического контекста. В качестве примера этого явления Бендер упоминает эксперимент С. Гала и С.М. Гарнси, проведенный в 2004 году, который показывает, как меняется произношение слов в зависимости от вероятности появления глаголов в заданном синтаксическом контексте, когда информанты читают одну и ту же последовательность слов в различных синтаксических рядах.
Исследования Р. Хадсона и Е.М. Бендер являются примерами попытки объединить представление о языке как свойстве речевого сообщества с языковой онтологией Н.А. Хомского: язык как внутреннее свойство личности. При этом они не высказывают критику его теорий, возникновение которой обусловлено психическими процессами и подтверждением связи между социальными факторами и языковыми особенностями. Лабовианская социолингвистика, например, не может объяснить процесс становления языковой компетенции или описать универсалии использования языка. В широком смысле, лабовианская социолингвистика фокусируется на статистическом описании
50
лингвистических паттернов в речевом обществе, что дает лингвистам возможность идентифицировать вариации и изменения в языке.
Теория У. Лабова соответствует современной лингвистической онтологии (т.е. онтологии
H.А. Хомского): «language [is] bounded, nameable and countable unit, often reduce to grammatical structures and vocabulary and called by names such as [varieties of] 'English', [varieties of] 'French' and so on» («язык ограничен, является именуемой и количественной единицей, часто сводимой к грамматическим структурам и лексике, а также называемый такими лексемами как "английский", "французский' и т. д.») [10, с. 4]. Тем не менее, лабовианская социолингвистика не ограничивает язык личностью, в отличие от подхода Хомского, а говорит об его социальном функционировании. Можно предположить, что Лабов рассматривает язык как будущее рационального выражения личности, включающее социальную идентичность. Но несмотря на то, что этот подход рассматривает язык как социальную сущность, присутствуют социальные аспекты, оставшиеся вне рассмотрения социолингвистики (например, интерактивная и культурная стороны языка).
Таким образом, онтологии исследователей своего рода дополняют друг друга, показывая современным социолингвистами еще недостаточно изученные области. Необходимость разграничения социальных факторов и внутренних способностей личности продиктована многолетними трудами, так и не структурировавшими речевые универсалии, присущие социальным группам и классам.
Список литературы /References
I. Searle J.R., Harman G. Chomsky's revolution in linguistics. On Noam Chomsky. Critical essays. Amherst: University of Massachusetts Press, 1974. P. 3-5.
2. Borsley R.D. Changing views of linguistics // Philosophy of Linguistics' lectures at University of Essex. Colchester: University of Essex, 2008.
3. Chomsky N.A. Knowledge of the language. Its nature, origins and use. New York: Praeger, 1986. P. 20-22.
4. Labov W. Language in the Inner City. Studies in the Black English vernacular. Oxford: Blackwell, 1977. P. 94-125.
5. Pateman T. Language in Mind and Language in Society. Studies in linguistic reproduction. Oxford: Clarendon, 1987. 60 p.
6. Wardhaugh R. An Introduction to Sociolinguistics. 5th ed. Malden: Blackwell, 2006. 86 p.
7. Hudson R. Sociolinguistics. 2nd ed. Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
8. Bender E.M. Adger D., Trousdale G. Socially meaningful syntactic variation in signbased grammar // English Language and Linguistics Special Issue on Variation in English Dialect Syntax. Theoretical Perspectives. 11/2. [Электронный ресурс], 2007. // faculty.washington.edu. URL: http://faculty.washington.edu/ebender/papers/Bender_ELL_2007.pdf/ (date of access: 01.12.2019).
9. Gahl S., Garnsey S.M. Knowledge of grammar, knowledge of sage. Syntactic probabilities affect pronunciation variation // Language, 2004. № 80/4. P. 748-775.
10. Blommaert J. The sociolinguistics of globalization. New York: Cambridge University Press, 2010.
