CC BY
31
СОЦИОЛИНГВИСТИКА
2009.03 .006. ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ СОЦИОЛИНГВИСТИКИ В ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОЙ АНГЛИСТИКЕ. (Научно-аналитический обзор).
Историческая социолингвистика (или, как ее иногда называют, социоисторическая лингвистика) оформилась как отдельное направление англистики в конце ХХ в. усилиями лингвистов западноевропейских стран. Ее межнациональный характер является любопытной приметой времени. Как известно, на протяжении большей части ХХ в. языкознание развивалось в рамках национальных языковедческих школ с собственной сферой научных интересов и методами лингвистических исследований (ср. итальянская ареальная лингвистика, американский дескриптивизм, лондонская школа и т.д.). На рубеже нового столетия возникла потребность в интеграции усилий ученых из разных стран: в разработке проблем исторической социолингвистики принимают участие не только британские лингвисты, но и англисты из Финляндии, Нидерландов, Испании и других западноевропейских стран.
Задачей исторической социолингвистики является воссоздание истории английского языка в социальном и историческом контексте. По определению С. Ромейн, это направление лингвистики призвано «исследовать и объяснять те формы/употребления, в которых варьирование может проявлять себя на протяжении времени, и то, как те или иные функции, употребления и типы варьирования развиваются в рамках определенных языков, речевых сообществ, социальных групп, сеток и индивидов» (Romaine, 1982, Х).
В исторической социолингвистике, по мнению Т. Невалайнен и Х. Раумолин-Брунберг, присутствуют такие традиционные для западной социолингвистики направления исследования, как социология языка, изучающая функции языков, проблемы билингвизма и переключения кода; корреляционная социолингвистика, изучающая варьирование языка в связи с социальным, гендерным, возрастным и ситуативным варьированием, и интерактивная социолингвистика, изучающая социальное конструирование дискурса (Nevalainen, Raumolin-Brunberg, 2005).
Из этих направлений наиболее активно развивается историческая корреляционная социолингвистика. Следует отметить, что проблема языкового варьирования является одной из центральных проблем социолингвистики, даже в том случае, если исследователь не выходит за пределы современного ему языкового материала. Языковое варьирование позволяет объяснить закономерности функционирования языка и является ключом к объяснению языковой эволюции. Поэтому перенесение социолингвистических приемов исследования из сферы динамической синхронии и «видимого времени» (apparent time) в область «реального времени» (real time) представляется логичным расширением сферы исследования.
Вместе с тем приложение методов, разработанных для сбора и анализа современного материала, к письменным историческим памятникам создает для исследователя особые трудности. Эти трудности вызваны, с одной стороны, спецификой материала. Социолингвисты - историки языка часто цитируют высказывание У. Лабова, заметившего, что историческую лингвистику можно представить как искусство наилучшим образом использовать плохие данные. Действительно, социолингвист - историк языка, вынужденный работать с разрозненными, часто случайно дошедшими до наших дней письменными памятниками, не может использовать традиционные социолингвистические методы сбора материала (анкетирование, включенное наблюдение и т.п.). При этом вопрос о том, в какой мере письменный материал отражает динамику речевой практики своего времени, часто остается открытым: первая фиксация на письме той или иной языковой формы может не совпадать с реальным временем ее появления. Кроме того, письменный текст имеет более формальный характер, нежели устная речь, и не всегда отражает особенности естественной повседневной речи. Поскольку грамотность была распространена преимущественно среди верхних и средних слоев населения, в распоряжении исследователя находится достаточно ограниченное число письменных текстов, отражающих речевую практику социальных низов. Еще одно ограничение связано с тем, что в текстах, имеющихся в распоряжении исследователя, слабо представлено стилистическое варьирование, равно как и другие типы ситуативного варьирования. В результате из трех выделенных У. Лабовым типов варьирования - индикаторов, маркеров и стереотипов - в поле зрения ис-
следователя в основном попадают индикаторы, а не маркеры; лишь в отдельных случаях сохранившиеся комментарии позволяют установить стереотипы.
Другая проблема заключается в том, что, работая в области истории языка, лингвист не может опереться на некоторые независимые внешние социологические константы. Поскольку исторический контекст все время меняется, исследователю приходится объяснять ход языковой эволюции историческими факторами, которые сами нуждаются в реконструкции. При этом приходится учитывать, что социальные и прочие параметры, релевантные для исследования (например, социальная структура общества или общественное положение женщин), рассмотренные в историческом ракурсе, могут существенно отличаться от своих современных аналогов.
Преимуществом исторической социолингвистики является то, что она имеет возможность не только предсказывать возможное направление языковой эволюции, но может проследить реальное развертывание языковых процессов во времени. За счет этого она может проверить некоторые гипотезы о закономерностях языковых изменений, сформулированные социолингвистами на базе синхронического материала. Так исследования изменений в «реальном времени» дополняют и уточняют исследования, проводимые в «видимом времени» динамической синхронии.
Поскольку объем и характер текстов, дошедших до нас от различных исторических эпох не одинаков, меняются и возможности применения к ним методов социолингвистического исследования. В своем обзоре развития исторической социолингвистики Т. Невалайнен и Х. Раумолин-Брунберг рисуют картину постепенного расширения ее проблематики по мере приближения исследователя к современному английскому языку (№уа1атеп, КаитоПп-ВгипЬе^ 2005). Так, применительно к древнеанглийскому периоду исследования ведутся преимущественно в рамках социологии языка: в центре внимания оказываются явления билингвизма, переключения кода, языковые контакты, а также проблемы традиционной диалектологии.
Эта проблематика остается актуальной и для среднеанглийского периода, однако более обширный текстовый материал, находящийся в распоряжении исследователей, позволяет ставить и другие вопросы. Так, появляются исследования не только
территориальных, но и социальных диалектов. Одним из первых кандидатов на роль социолекта оказывается язык двора, получивший отражение в некоторых литературных текстах. Исследование распространения инноваций по социальным сеткам по-прежнему затруднено из-за ограниченности материала. Любопытным исключением является, однако, исследование писем семьи Пастон и писем Дж. Виклифа и его окружения, проведенное А.Т. Бергсом (Bergs 2005).
Еще более разнообразна проблематика исследований исторической социолингвистики на материале текстов позднего среднеанглийского и особенно новоанглийского периода. В течение долгого времени новоанглийский период не привлекал внимания историков языка, за что получил название «золушки лингвистики». Для исторической социолингвистики новоанглийский период, напротив, представляет особый интерес, поскольку от этого периода сохранилось наибольшее количество текстов и исторический контекст легче поддается реконструкции. Благодаря этому более многочисленными и разнообразными становятся работы по социальному и гендерному варьированию. Особые возможности для изучения языкового варьирования предоставляет дошедшая до наших дней личная корреспонденция. В распоряжении исследователей находятся как письма рядовых носителей языка (например, письма семьи Сели), так и корреспонденция выдающихся литераторов и филологов того времени (Дж. Аддисона, С. Джонсона, С. Кольриджа, У. Уордсворта. Р. Лоута и др.). Материал писем позволяет проследить различные типы варьирования, в том числе социальное, гендерное, ситуативное (связанное с характером личных отношений между адресатами), а также процесс распространения инноваций по социальным сеткам. Новыми проблемами, постановка которых стала возможной применительно к новоанглийскому периоду, становятся кодификация английского языка и появление национальных вариантов английского (американского, ирландского, шотландского) (Nevalainen, Raumolin-Brunberg, 2005).
Историческая социолингвистика в том виде, в котором она сложилась в современной англистике, имеет подчеркнуто эмпирический характер. Ее появление стало возможным благодаря созданию электронных корпусов текстов на английском языке, в частности хорошо известного Хельсинкского корпуса. Корпусные
исследования дают возможность привлекать к анализу большие текстовые массивы, благодаря чему оказывается возможным проследить появление и распространение языковых инноваций в текстах разных типов и разных исторических эпох.
Как отмечалось выше, особый интерес для социолингвистов -историков языка представляют письма, более непосредственно, чем литературные произведения, отражающие живую разговорную практику своего времени. Поэтому учеными из Хельсинкского университета был подготовлен специальный электронный корпус писем CEEC (Согрш of Early English Correspondence). Работа над этим корпусом, включающим в себя около 27 миллионов слов, началась в 1993 г. и закончилась в 1998 г. В настоящее время CEEC - это общее название для нескольких электронных корпусов писем, написанных в различные исторические отрезки времени с 1410 по 1881 г. Корпус текстов сопровождают комментарии, содержащие детальную информацию об авторах и адресатах писем. Корпус NEET объединяет письма и эссе, принадлежащие литераторам круга Дж. Аддисона.
Обращение к электронным корпусам текстов дает возможность выяснить, на каком историческом этапе, в каком географическом регионе, социальном слое, типе дискурса, литературном направлении зародилась та или иная инновация, детально проследить темпы и пути ее распространения среди различных групп населения и на различных территориях, воссоздать картину сосуществования и борьбы различных языковых вариантов в текстах различных жанров. Таким образом, изучение обширных текстовых массивов позволяет избежать нежелательного сужения предмета исследования, в результате которого история языка сводилась бы к анализу языка «литературных генералов» или описанию рекомендаций нормативных сочинений без выяснения того, в какой мере эти рекомендации находили отражение в широкой общественно-речевой практике своего времени.
Вместе с тем приходится признать, что ограниченность материала, которым располагает исследователь, создает определенные трудности при применении к нему методов статистического анализа. Так, в корпусе CEEC имеется существенная диспропорция в объемах писем, принадлежащих разным авторам, такие же диспропорции существуют и в других корпусах исторических текстов.
В этих условиях абсолютные и среднестатистические показатели не всегда дают объективную картину. Так, в работе А. Нурми, посвященной распространению в новоанглийском языке отрицаний со вспомогательным глаголом do, показано, что картина распространения новой формы существенно меняется в зависимости от того, включены ли в исследование письма Д. Осборн, употреблявшей эту форму с особой частотой. Поэтому исследователи используют и дополнительные приемы статистической оценки частотности той или иной языковой формы, например, вначале выводят среднеарифметические показатели для каждого информанта в отдельности, а потом сводят их воедино, или дают сведения о частотности языковой единицы на 1000 словоупотреблений. Однако все же, видимо, следует признать, что статистические данные, полученные в результате работы с историческими корпусами текстов, имеют лишь приблизительный характер.
Привлечение эмпирического материала позволило исследователям показать сложный нелинейный характер языковой эволюции: получив некоторое распространение, инновация может утратить завоеванные позиции, уступив место конкурирующей форме, и вернуться в широкое употребление лишь по прошествии долгого времени. Распространение инноваций может происходить от поколения к поколению (generational change) или быстро охватывать все сообщество вне зависимости от возраста говорящих (communal change), иметь S-конфигурацию или распространяться по некоторой другой модели, происходить «снизу» или «сверху» и т. д.
Одной из работ, обобщающих достижения в области исторической социолингвистики, стала монография Т. Невалайнен и Х. Раумолин-Брунберг «Историческая социолингвистика. Изменение языка в Англии времен Тюдоров и Стюартов» (Nevalainen, Raumolin-Brunberg, 2003). Эта монография продолжает исследование, первые результаты которого были опубликованы в коллективной монографии «Социолингвистика и история языка» под редакцией Т. Невалайнен и Х. Раумолин-Брунберг (Sociolinguistics and language history, 1996). В монографии 2003 г. авторы изучают 14 инноваций, попавших в английский язык в новоанглийский период, на материале корпуса писем CEEC. Это употребление you вместо ye, притяжательного местоимения its вместо his, which вместо the which, глагольного окончания единственного числа третьего
лица -s вместо -th, использование one в качестве слова-заместителя, запрет на двойное отрицание, беспредложное употребление объекта после герундия и некоторые другие процессы. Как показано в работе, существует определенная зависимость между языковой эволюцией и такими факторами, как социальный статус, гендер, географическая территория, характер отношений между говорящими, характер социальной цепочки, в которую они входят. Между этими факторами существует определенная зависимость, определяющая их относительную значимость для распространения языковых инноваций: так, из таких факторов, как гендер, географический район и регистр (характер социальных отношений между говорящими), наиболее значимым оказывается фактор территориальный, а наименее значимым - регистр.
Работа с историческим материалом позволила проверить ряд гипотез относительно характера протекания языковой эволюции. Так, авторы не обнаружили принципиального различия между тем, как протекали процессы распространения конкретных языковых элементов (например, you вместо ye) по сравнению с распространением общих конструкций (например, изменением порядка слов или отказом от двойного отрицания). Это позволило им поставить под сомнение утверждение У. Лабова о том, что речевые сообщества более остро реагируют на инновации первого рода.
Материал, подвергнутый анализу в монографии Т. Невалай-нен и Х. Раумолин-Брунберг, подтвердил существование двух типов распространения языковых изменений, о которых писал У. Ла-бов: изменение языка в рамках одного поколения (generational change) и изменение, которое охватывает все сообщество вне зависимости от поколения (communal change) (Labov, 2001). При этом, однако, исследователи не нашли подтверждения предположению У. Лабова о том, что первый тип распространения инноваций характерен для фонологических и морфологических изменений, а второй - для распространения инноваций лексических и синтаксических: по их данным, в сфере морфологии протекают оба процесса.
Распространение различных языковых инноваций происходит разными темпами и имеет различные «конфигурации». Так, например, замена ye на you произошла достаточно стремительно, и процесс завершился к 1600 г. В то же время замена окончания -th на -s протекала значительно медленнее и кроме сложных контуров
социального варьирования имела ряд фонологических и лексических ограничений.
Во многих случаях, как это и утверждали лингвисты, работавшие с синхронным материалом, распространение языкового изменения имело вид «кривой S». Гипотеза об S-образном распространении инноваций означает, что поначалу распространение инновации происходит достаточно медленно, затем набирает темп и, наконец, на последнем этапе опять замедляется, так что в языке остается некоторое количество единиц, не охваченных данным типом изменения, или некоторое количество говорящих, в речи которых оно отсутствует. Однако наряду с языковыми процессами, имевшими именно такой характер, Т. Невалайнен и Х. Раумолин-Брунберг отметили и случаи, когда распространение инновации вместо того, чтобы набрать силу, на время приостанавливалось и возобновлялось лишь на новом этапе при других исторических условиях. Такой оказалась судьба глагольного окончания -s, которое получило некоторое распространение в XV в., подверглось стигматизации из-за ассоциаций с устной нормой в начале XVI в., и окончательно вытеснило окончание -th лишь к концу XVI в.
О различных «конфигурациях» процесса стандартизации пишут и другие авторы. Так, Л. Райт также полагает, что ряд изменений имеет W-образный вид: инновация возникает - распространяется - отступает - распространяется снова (The development of standard English, 1300-1800, 2000, р. 6). Она ссылается, в частности, на эволюцию сравнительных форм прилагательных в английском языке. Как показывают корпусные исследования, новая аналитическая форма достигла своего пика в поздний среднеанглийский период, но затем уступила позиции старой синтетической форме, которая продолжает доминировать в настоящее время среди односложных и некоторых типов двусложных прилагательных.
В рамках исторической социолингвистики лингвисты исследовали корреляцию между морфосинтаксическими и фонетико-фонологическими изменениями в английском языке и такими социолингвистическими переменными, как социальный статус, профессия, образовательный уровень, пол информантов, характер отношения между ними, а также местом их проживания и социальными сетками, в состав которых они входили.
Одной из наиболее важных переменных, определяющих ход языковой эволюции, оказался, как это можно было предположить, социальный статус носителей языка. Исследования подтвердили тезис У. Лабова о том, что языковые инновации не возникают в самых верхах общества (однако последние, в силу своего социального престижа, могут способствовать их закреплению в речевом обиходе). Как утверждает Т. Невалайнен, в среднеанглийский период «изменения, похоже, возглавляет один из средних слоев общества, обычно нетитулованное дворянство (gentry). В исследованиях целесообразно разграничивать верхи и низы внутри дворянства, поскольку они иногда демонстрируют противоположные тенденции... Знать также держится особняком... Еще одна социальная группа, которая, как кажется, имеет собственный профиль, это люди, стремящиеся к социальному продвижению (social climbers). Они, как правило, более консервативны, чем та социальная группа, в которую они стремятся войти» (Sociolinguistics and language history, 1996, p. 73).
При этом, как показал исторический материал, каждое языковое изменение протекает по-своему. Различные инновации зарождаются и распространяются в различных социальных кругах (распространение инноваций «снизу» и «сверху»). При этом изменения «снизу» (например, замена ye на you) активнее протекают в устной речи и неформальных жанрах, оставаясь в большой степени неосознанными самими носителями языка, в то время как изменения «сверху» (например, отказ от двойного отрицания) характерны для более официального дискурса и в большей степени являются результатом осознанного выбора.
Интересно, что социальный круг, в котором зародилась инновация, не всегда является тем самым социальным слоем, который наиболее активно способствовал ее окончательному закреплению в языке: на разных этапах инновация может быть поддержана разными социальными группами. По-видимому, для среднеанглийского периода для начального этапа распространения характерна активная поддержка инновации средними слоями населения (дворянством, торговцами), а для окончательного закрепления инновации в языке - ее поддержка высшими социальными слоями (знатью, королевским двором).
При этом невозможно выделить абсолютных «лидеров» языковых изменений и абсолютных «консерваторов», тормозящих языковую эволюцию, будь то отдельные слои или определенные социальные группы: индивиды или социальные слои, активно употреблявшие одну инновацию, могли проявлять консерватизм по отношению к другой инновации. Так, к примеру, королевский двор во времена Генриха VIII занял консервативную позицию по отношению к лингвистическим переменным be/are и -th/-s, активно способствовал распространению you в функции подлежащего и стал источником запрета на двойное отрицание.
Другой переменной, оказавшей влияние на языковую эволюцию, оказался гендер. Исследование особенностей женской речи в историческом ракурсе затруднено ограниченностью материала: вплоть до Новейшего времени большая часть женщин оставалась неграмотной. Поэтому имеющиеся материалы принадлежат перу женщин образованных, принадлежащих к социальным верхам, что затрудняет установление соотношения между гендером и социальным статусом как факторами языковой эволюции. Тем не менее, как показал материал, определенные выводы о роли женщин в развитии английского языка сделать все же можно.
В целом у лингвистов складывается впечатление, что женщины чаще оказывались лидерами при распространении изменений «снизу». Однако это происходило только после того, как инновация уже получала определенное распространение среди мужчин. Мужчины, напротив, лидировали при распространении изменений «сверху». Это отличается от модели поведения женщин, установленной социолингвистами применительно к современному этапу, когда женщины в силу социальной неуверенности и ряда других факторов активно способствуют распространению социально престижных вариантов, то есть «изменений сверху». Обнаруженное различие объясняется, по-видимому, тем, что на раннем этапе доступ женщин к образованию был затруднен, и они имели ограниченный доступ к текстам, в которых книжные инновации получали первоначальное распространение. Вместе с тем в историческом материале отмечены также случаи, когда лидерство в распространении инновации «сверху» переходило к женщинам, но это происходило на более позднем этапе, когда новая форма уже добилась определенного признания. В любом случае, по данным историче-
ской социолингвистики, женщины становились лидерами языковой эволюции лишь тогда, когда языковая инновация уже получала определенное распространение. Эти факты хорошо вписываются в социолингвистическую модель, объясняющую речевое поведение женщин их стремлением укрепить свой социальный статус за счет употребления социально престижных форм языка.
Как показывают исследования Т. Неволайнен и Х. Раумолин-Брунберг, женщины, особенно принадлежащие к верхушке слоя землевладельцев, оказались лидерами языковой эволюции в том, что касается переменных ye/you, hath/has, doeth/does. Напротив, по отношению к переменной the which/ which женщины проявили консервативность, видимо потому, что новая форма which была инновацией «сверху» и распространялась преимущественно через письменную литературную речь, с правилами которой женщины были менее знакомы (Nevalainen, Raumolin-Brunberg, 2003). К сходным выводам пришли и другие исследователи. Так, по данным А. Нурми, при распространении в новоанглийском языке перифрастического do в отрицательных конструкциях гендер оказался даже более важной переменной, чем социальный статус. При этом женщины начали играть ключевую роль на этапе 1620-1639 гг., когда перифрастическое do уже закрепилось в речи мужчин (Nurmi, 2000).
Часть корпусных исследований в области исторической социолингвистики включает в себя прагматический компонент. В этом случае социальными переменными оказываются дистанция между говорящими (разница в возрасте, степени знакомства и т.п.) и их социальные отношения. Объектом исследования становятся компоненты текста, варьирующие в связи с изменением характера отношений между участниками коммуникации и с их иллокутивными намерениями. Такими единицами оказываются, прежде всего, обращения к адресату и заключительные части писем. В исследованиях этой направленности активно используется прагматическая концепция вежливости, в частности, полезным оказывается предложенное С. Левинсоном и П. Браун различие между положительной вежливостью, предполагающей активное формирование доброжелательных отношений с адресатом, и отрицательной вежливостью, предполагающей отказ от вторжения в личное пространство адресата. Диахронические исследования показывают тенденцию к усилению положительной вежливости в начальных и
заключительных частях писем (Nevala, 2003). Как показала И. Ти-кен-Бун ван Остаде на материале писем Р. Лоута, отношения автора письма с адресатом влияют также на орфографию писем, равно как и на выбор морфологических и синтаксических конструкций: чем более неформальными оказываются эти отношения, тем больше субстандартных форм обнаруживается в тексте писем (Tietken-Boon van Ostade, 2007).
Разработка корреляционных методов исследования поставила перед лингвистами центральный методологический вопрос социолингвистики: в какой мере статистические корреляции между языковыми и социальными (гендерными, возрастными и т.п.) переменными имеют казуальный характер. Этот вопрос весьма актуален для исторической социолингвистики, поскольку от него зависит интерпретация полученных результатов. Как кажется, историческая социолингвистика, хотя и не может ответить на вопрос о причинах возникновения инновации, равно как и не может объяснить причину предпочтения обществом того или иного варианта на начальном этапе при отсутствии общепринятого стандарта, все же устанавливает некоторые закономерности в процессе языковой эволюции. Хотя корреляции сами по себе не являются объяснениями, они позволяют выстроить достаточно правдоподобные гипотезы о движущих силах языковой эволюции, в частности о роли социального престижа и потребности самоидентификация с помощью языка, которые обычно и определяют выбор той или иной формы.
Исследование социолингвистических переменных является только одним направлением исторической социолингвистики. Другой важной ветвью исторической социолингвистики является историческая «микросоциолингвистика», предполагающая исследование распространения инноваций в пределах малых групп. Центральным понятием этого направления является «социальная сетка». Термин «социальная сетка», возникший в социологии и активно используемый в социолингвистике, обозначает группу индивидов, связанных социальными узами различного типа и силы.
Параметры, которые определяют прочность социальных сеток, включают длительность отношений между их членами, компактность проживания, «горизонтальный» или «вертикальный» тип сложившихся между ними социальных отношений, характер личных отношений (дружба или соперничество, близкие отношения
или случайное знакомство и т.п.). Наиболее важным для исторической социолингвистики является противопоставление плотных (close-knit) и свободных (loose), а также многоформатных (multiplex) и одноформатных (uniplex) социальных сеток. Члены свободных сеток знают только нескольких из входящих в них индивидов; связи между ними могут быть кратковременными, случайными и непрочными (например, связи между коммивояжером и его клиентами). Напротив, каждый член плотной сетки знаком со всеми остальными ее членами. Многоформатные сетки складываются между людьми, которые общаются друг с другом в разных качествах (например, как родственники, соседи и коллеги по работе), одноформатные - между людьми, знающими друг друга лишь в одном качестве.
Характер социальной сетки имеет прямое отношение к процессу распространения языковых инноваций: плотные многоформатные сетки способствуют сохранению традиционных диалектов, а свободные одноформатные сетки, напротив, способствуют распространению инноваций и являются фактором языковой эволюции. Так, по мнению историков английского языка, активные изменения в грамматике, пришедшиеся на 1570-1660 гг., объясняются именно изменением характера социальных связей в британском обществе. Под влиянием таких факторов, как Гражданская война, рост городов, активизация экономической жизни, налаживание транспортных и почтовых связей, произошла массовая миграция и «перемешивание» населения, что привело к формированию свободных многоформатных социальных сеток (Sociolinguistics and language history, 1996).
Среди членов социальной сетки выделяют три группы лиц: инноваторов (innovators), первых распространителей инноваций (early adopters) и последователей (followers) (Milroy, 2000). Первые распространители инноваций - это люди, имеющие в своем окружении высокий статус; в силу этого их речь служит образцом для окружающих. Однако не они первыми привносят инновацию в речевой обиход своего окружения: эта роль принадлежит инновато-рам - людям, находящимся на периферии социальной сетки и не нуждающимся, в случае если инновация не будет иметь успеха, в одобрении людей, с которыми они связаны лишь слабыми узами. Социальная и географическая мобильность «инноваторов» позво-
ляет им вступать в соприкосновение с различными группами лиц и переносить инновации из одного социального окружения в другое. Однако их маргинальное положение приводит к тому, что заслуги в создании инноваций приписываются окружающими не им, а «первым распространителям».
Метод исследования социальных сеток был разработан британскими социолингвиствами Дж. Милроем и Л. Милрой применительно к современному срезу языка. Ими была предложена и методика подсчета степени интегрированности индивида в социальную сетку и степени плотности социальной сетки (NSS - Network Strength Scale) (Milroy, 1987). Как полагают авторы, исследования малых групп позволяют объяснить варьирование в пределах одного социального класса или одной половозрастной группы. Такие исследования с их пристальным интересом к индивиду призваны дополнить корреляционные исследования социолингвистических переменных, оперирующие усредненными величинами.
Однако при переносе этого метода в исторические исследования возникает ряд трудностей, связанных с ограниченностью материала, которым располагает исследователь. Исследования социальных сеток в диахронии опираются на письма, которыми обменивались домочадцы или партнеры по бизнесу; при этом исследователь должен располагать информацией биографического характера, которая может помочь реконструировать отношения между членами социальной сетки. Однако такая реконструкция имеет свои ограничения. Так, применительно к историческому материалу едва ли возможно подсчитать индекс интегрированности индивида в социальную сетку. Проблема состоит не только в том, что исследователь не располагает многими необходимыми для такого подхода биографическими данными; еще большим препятствием является то, что по отношению к прошлым эпохам не вполне ясными являются сами критерии определения силы социальных связей между индивидами. Сами типы социальных сеток и их роль в распространении инноваций варьируют в зависимости от исторической эпохи и, в частности, от наличия или отсутствия общепринятого языкового стандарта.
Как показала практика, исследования социальных сеток возможны начиная с конца среднеанглийского периода. Наиболее ранний исторический материал был использован А. Бергом, изу-
чившим переписку семьи Пэстонов 1421-1503 гг. (Bergs, 2005). Исследования Т. Немолайнен и Х. Раумолин-Брунберг посвящены раннему новоанглийскому периоду. Объектом их исследования стала переписка членов семейства Сели и переписка торговцев Джонсонов с домочадцами и служащими (Nevalainen, Raumolin-Brunberg, 1996).
Распространение инноваций по социальным сеткам в позднем новоанглийском изучают И. Тикен-Бун ван Остаде и С. Фитц-маурис. Они сосредоточили внимание на речевой практике известных литераторов и грамматистов XVIII в. и их окружения. Так, И. Тикен-Бун ван Остаде исследовала речевую практику известного британского грамматиста XVIII в. Р. Лоута, литераторов С. Ричардсона, С. Джонсона, Дж. Босуэлла, Сары Филдинг, Дж. Гэя и их окружения. Перу С. Фитцмаурис принадлежат исследования речевой практики эссеистов XVIII в., прежде всего из круга Дж. Адди-сона. Р. Бэкс исследовал прозу Ф. Берни, входившей в окружение С. Джонсона, и показал, как стиль этой писательницы изменился после ее знакомства с литературным мэтром (Bax, 2005). Л. Пратт и Д. Денисон изучили речевую практику С. Колриджа и Р. Саути, отметив, в частности, широкое употребление ими форм progressive continuous. По данным исследователей, известные литераторы, чья речевая практика была примером для подражания среди их окружения, активно способствовали закреплению этой грамматической формы в литературном английском языке (Pratt, Denison, 2000).
Материал писем дает возможность исследовать языковое варьирование в речи различных поколений, на разных этапах жизни авторов писем, с учетом социального статуса, пола и возраста автора письма и его адресата, в зависимости от иллокутивных намерений автора и жанра текста (частное письмо или юридический документ т.п.). Однако при обращении к индивидуальному материалу картина часто оказывается достаточно запутанной: достаточно четкие корреляционные закономерности, характерные для исследований, основанных на социолингвистических переменных, установить удается далеко не всегда. Речевая практика индивида, как это отмечал У. Лабов, более прихотлива и непредсказуема, чем речевая практика большой социальной группы, в ней присутствует элемент случайности, поэтому лишь некоторые индивиды демонстрируют «классические» модели речевого поведения.
Исследования социальных сеток делают акцент на межличностном общении в распространении инноваций. Но в них остается неясным механизм перехода от речевой практики отдельной социальной сетки к общественно-речевой практике всего сообщества. Распространение инноваций в ходе межличностного общения ограничивается небольшой группой лиц и не охватывает всех носителей языка. При этом инновация порой остается данью эфемерной моде, не оказывающей влияния на ход языковой эволюции. Об этом фактически (хотя, возможно, такой вывод противоречит замыслу автора) свидетельствует исследование И. Тикен-Бун ван Остаде, изучавшей распространение инноваций в окружении С. Джонсона. Ей удалось показать, что авторитет С. Джонсона был столь высок, что его корреспонденты иногда перенимали характерное для писателя написание слов, даже если оно расходилось с господствующей нормой. Это, в частности, касалось написания прилагательных типа public с ck на конце слова, которое ко второй половине XVIII в. уже стало устаревшим (Tieken-Boon van Ostade, Bax, 2002). Однако, как показывает история английского языка, этот орфографический вариант в конечном счете не закрепился в языке. Очевидно, что при объяснении процессов языковой эволюции обращения к межличностному общению недостаточно: исследователю необходимо учитывать и роль социальных институтов, регламентирующих употребление языка (канцелярия, школа, литература, в наше время - средства массовой информации).
В работах по истории английского языка наряду с понятием социальной сетки используется понятие «дискурсивное сообщество», которое соотносится, но не совпадает с понятием социальной сетки. Если вхождение в социальную сетку подразумевает реальные межличностные контакты, то дискурсивное сообщество включает в себя людей, «устные или письменные дискурсивные практики которых обнаруживают общие интересы, цели и убеждения» (Watts, 1999, р. 43). Члены дискурсивного сообщества не обязательно знакомы друг с другом и даже в некоторых случаях могут не осознавать общность тех дискурсивных практик, которые их объединяют. Другими словами, дискурсивное сообщество объединяется не вокруг личностей, но вокруг определенного, чаще всего институционального типа дискурса.
Вопрос о том, какое понятие - социальная сетка или дискурсивное сообщество - позволяет более успешно описать речевую практику литераторов XVIII в., получил убедительное решение в работах С. Фицморис (Р^шаигюе, 2007). Опираясь на корпус КЕЕТ, включающий в себя тексты эссе и писем эссеистов XVIII в., С. Фицморис сопоставила употребление некоторых типичных конструкций в сочинениях тех авторов, которых можно представить как членов единой социальной сетки, с одной стороны, и в текстах авторов, составлявших более широкое дискурсивное сообщество эссеистов, - с другой. В первую группу вошли писатели, лично знакомые друг с другом, участвовавшие в общих литературных проектах, печатавшиеся в одних и тех же периодических изданиях и состоявшие в переписке друг с другом. Во вторую группу вошли все авторы эссе вне зависимости от их личных контактов.
Исследование С. Фицморис показало, что сходные стилистические приемы, способствующие формированию особого «интерактивного» стиля, характерного для эссе этого периода, охватывают все дискурсивное сообщество эссеистов в целом. Так, сочинения Д. Дефо и Дж. Свифта, Д. Дефо и Р. Стила, Дж. Свифта и Дж. Драйдена обнаружили сходство, несмотря на отсутствие между ними личных связей: требования жанра и стилистические установки эпохи оказались важнее межличностного общения. Очевидно, что когда речь идет о языке художественной литературы и о литературном языке в целом, наличие или отсутствие личного контакта между носителями языка отходит на второй план по сравнению с требованиями жанра, эстетическими идеалами и стилистическими предпочтениями, которые могут разделять люди, не связанные личными узами.
Еще одной темой, активно обсуждаемой в исторической социолингвистике, является процесс становления норм английского литературного языка и их кодификация в нормативных сочинениях. В связи с этим особое внимание историков языка привлекли последние стадии развития английского языка - XVIII и XIX вв., когда деятельность по кодификации языковых норм приобрела особый размах. Важный вклад в разработку этой проблематики вносит международный исследовательский проект «Кодификаторы и английский язык: прослеживая истоки норм стандартного английского», руководителем которого является И. Тикен-Бун ван Остаде
(Лейденский университет). В число вопросов, обсуждаемых в русле этого проекта, входят изучение истории кодификации языковых норм, прежде всего в области грамматики и фонетики, выяснение эффективности грамматических рекомендаций и того, в какой мере они совпадали с общественно-речевой практикой их времени.
Следует заметить, что само возникновение подобного исследовательского проекта идет вразрез с достаточно укрепившейся в англоязычной социолингвистике традицией негативного отношения к литературному («стандартному», по принятой в англоязычной традиции терминологии) английскому языку. Дело в том, что литературный английский язык получает в современной англистике неоднозначную оценку. В работах многих авторов стандартный английский выступает как социальный диалект верхов, насильно навязываемый широким массам государственной элитой. Само слово «прескриптивизм» приобретает в таком контексте отчетливые негативные коннотации. Помимо социального снобизма, авторов нормативных сочинений обвиняют в непонимании природы языковой эволюции и стремлении остановить развитие языка, в обеднении языковых ресурсов за счет ограничения диалектного варьирования, в создании «бесцветного» языка-посредника, который не может быть адекватным средством самовыражения для широких слоев населения.
В рамках исторической социолингвистики проблемы нормализации английского языка получают значительно более глубокое рассмотрение, и на смену одностороннему оценочному подходу приходит объективное рассмотрение исторического материала. В работах этого направления стандартизация языка понимается как закономерный культурно-исторический процесс, который отнюдь не противоречит законам развития языка. Так же как и отечественные лингвисты, англоязычные авторы различают процесс стихийной нормализации языка (в англоязычной лингвистике он получил название «стандартизация языка») и влияние на общественно-речевую практику нормативных сочинений (это явление известно под названием «прескриптивизм»). Корпусные исследования позволяют показать, что процесс выработки единых норм нельзя представить только как результат вмешательства в язык свыше: этапу кодификации языковых норм в нормативных сочинениях предшествовал стихийный процесс языковой унификации.
Исследователям удается показать несостоятельность ряда распространенных утверждений о деятельности лингвистов - пре-скриптивистов. Во-первых, было показано, что авторы нормативных грамматик XVII-XVIII вв. не создавали свои рекомендации на пустом месте: пытаясь регламентировать язык, они, в случае сосуществования в языке конкурирующих языковых форм, обращались к языковым единицам, представленным в реальной общественно-языковой практике. «Прескриптивизм имеет тенденцию следовать за стандартизацией, а не предшествовать ей, так что к тому времени, как грамматист скажет нам, что нам следует делать, оказывается, что мы это делали (в определенных контекстах) уже в течение нескольких веков: прескриптивизм не может быть причиной стандартизации», - справедливо пишет Л. Райт (Wright, 2000, р. 3). Таким образом, по крайней мере в ряде случаев, прескриптивные рекомендации могут поддерживать процессы, начало которых кроется во влиянии на систему языка внутренних факторов.
Авторы, работающие в традиции исторической социолингвистики, отказались от упрощенных представлений о соотношении прескриптивного и дескриптивного начал в деятельности нормализаторов языка в XVII-XIX вв. Более детальное рассмотрение нормативной традиции показало, что труды авторов конца XVII-XIX вв. не укладываются в упрощенную бинарную схему, в которой дескриптивизм противопоставляется прескриптивизму. В результате тенденция к «демонизации» ведущих авторов - прескрип-тивистов сменяется стремлением выявить соотношение между прескриптивным и дескриптивным началами в работах одного и того же автора (Beal, 2007).
К тому же, как было убедительно показано, влияние кодификации на общественно-языковую практику своего времени было не столь глубоким и радикальным, как это представляется критикам «идеологии стандартного английского». Как справедливо пишет И. Тикен-Бун ван Остаде о языке раннего новоанглийского периода, «в отличие от стереотипных представлений, которые нередко доминируют в работах по истории языка, писатели еще не были ограничены нормативными сочинениями. Грамматики. в большей степени выполняли функцию приобщения к лингвистическим нормам тех, кто стремился к социальному продвижению, нежели функцию контроля над языком как таковым» (Tieken-Boon van
Ostade, 2005, р. 270). В подтверждение своих слов она приводит доказательства существования в XVIII в. двух параллельных систем орфографических норм - нормы, пропагандируемой школой и используемой в печати, и нормы, характерной для частных писем.
На то, что роль прескриптивных сочинений в формировании норм английского языка не была столь велика, указывают и другие авторы. Так, проведя исследование корпуса текстов ARCHER, А. Ауэр и В. Гонзалез-Диаз не нашли подтверждения тому, что грамматики сыграли решающую роль в укреплении прзиций синтетического сослагательного наклонения (though he do it) и отказе от двойного сравнения (more better). Прескриптивизм, полагают авторы, мог только ускорить эти процессы, но он отнюдь не был его первопричиной. В частности, их исследования показали, что авторы грамматик XVIII в. по-разному описывали и интерпретировали категорию сослагательного наклонения. При этом многие грамматисты справедливо указывали, что синтетическая форма сослагательного наклонения выходит из употребления; лишь немногие настаивали на ее употреблении в общей языковой практике. В таком контексте становится понятно, что роль нормативной традиции во временном взлете синтетического сослагательного наклонения была минимальной (Auer, González-Díaz, 2005; Auer, 2006).
Как было убедительно показано в целом ряде исследований, выбор той или иной языковой формы из числа сосуществующих в языке форм не всегда определяется только соображениями социального престижа, как это нередко утверждается в лингвистической литературе. Как справедливо замечает Дж. Милрой, хотя понятие престижа часто использовалось для объяснения процесса языковой эволюции, это понятие не было детально рассмотрено и определено. По его мнению, «совершенно не очевидно, что «стандартный язык» в каждый данный момент времени является прямым продуктом языка групп, обладающих наивысшим статусом (часто он становится таковым задним числом)» (Milroy, 1999, р. 37). Дж. Милрой утверждает что, кроме понятия «престиж» историк языка должен принимать во внимание понятие «стигмы» и учитывать, что языковые формы, характерные для верхних слоев общества, также могут быть стигматизированы в речи определенных говорящих и определенном контексте. Именно это, по мнению Дж. Милроя, и происходило в истории языка: «Если бы это было
так (т.е. если бы социальный престиж играл решающую роль в развитии языка - НГ), то будущее английского языка определил бы элитный диалект Елизаветинского двора, а не диалекты деловых и административных кругов, которые сменили его (Milroy, 1999). Как уже было отмечено выше, корпусные исследования полностью подтверждают мнение Дж. Милроя: в истории английского языка инициаторами и распространителями инноваций нередко становились разные социальные слои населения, и причиной распространения инновации могло быть не только стремление подражать «престижной» речи, но и избежать стигматизированного по тем или иным причинам варианта.
Таким образом, историческая социолингвистика, благодаря опоре на корпусные исследования, позволяет более детально, чем это было раньше, проследить процесс распространения языковых инноваций в широком социальном и историческом контексте, что делает возможным отказ от некоторых распространенных, но непроверенных стереотипов.
Список литературы
Auer A. Precept and practice: The influence of prescriptivism on the English subjunctive // Syntax, style and grammatical norms: English from 1500-2000: Linguistic insights / Ed. by Dalton-Puffer Ch. et al. - Frankfurt a. M. etc.: Peter Lang, 2006. - P. 33-53. Auer A., González-Díaz V. Eighteenth-century prescriptivism in English: Re-evaluation of its effects on actual language usage // Multilingua. - B.; N.Y., 2005. - Vol. 24, N 4. - P. 317-341.
Bax R. Traces of Johnson in the language of Fanny Burney // Intern. j. of English studies. - Murcia, 2005. - Vol. 5, N 1. - P. 159-181. Beal J.C., Walker J. Prescriptivist or linguistic innovator? // Insights into modern English: Linguistic insights / Ed. by Dossena M., Jones Ch. - Bern etc.: Peter Lang, 2007. - P. 83-106.
Bergs A. Social networks and historical sociolinguistics: Studies in morphosyntactic variation in the Paston Letters (1421-1503). - B.; N.Y.: Mouton de Gruyter, 2005. -XII, 318 p. - (Topics in English linguistics; 51). Fitzmaurice S.M. The world of the periodical essay: Social networks and discourse communities in eighteenth-century London // Historical sociolinguistics and socio-historical linguistics. - Leiden, 2007. - N 7. - Mode of access: http:/www.let.leidenuniv.nl/hsl_shl/ Labov W. Principles of linguistic change. - Oxford: Blackwell, 2001. - Vol. 2: Social factors. - XVIII, 572 p.
Milroy J. The consequencies of standardisation in descriptive linguistics // Standard English: The widening debate / Ed. by Bex T., Watts J. - L.; N.Y.: Routledge, 1999. -P. 16-39.
Milroy L. Language and social network. - 2nd ed. - Oxford: Blackwell, 1987. - XI, 232 p.
Milroy L. Social network analysis and language change: Introduction // Social network analysis and the history of English. - Lisse, 2000. - P. 217-223.
Nevala M. Family first: Address and subscription formulae in English family correspondence from 15th to 17th century // Diacronic perspectives on address term system / Ed. by Taavitsainen I., Jucker A.H. - Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins, 2003. - P. 147-176.
Nevalainen T., Raumolin-Brunberg H. Historical sociolinguistics: Language change in Tudor and Stuart England. - L.: Longman, 2003. - XVI, 266 p.
Nevalainen T., Raumolin-Brunberg H. Sociolinguistics and the history of English: A survey // Intern. j. of English studies. - Murcia, 2005. - Vol. 5, N 1. - P. 33-58.
Nurmi A. The rise and regulation of periphrastic do in negative declarative sentences: A sociolinguistic study // The History of English in a social context: A contribution to historical sociolinguistics / Ed. by Kastovsky D., Mettinger A. - B.; N.Y.: Mouton de Gruyter, 2000. - P. 339-362.
Pratt L., Denison D. The language of the Southey-Coleridge circle // Lang. sciences. -Oxford, 2000. - Vol. 22, N 3. - P. 401-422.
Romaine S. Socio-historical linguistics: Its status and methodology. - Cambridge: Cambridge univ. press, 1982. - XI, 315 p.
Sociolinguistics and language history: Studies based on the corpus of early English correspondence / Ed. by Nevalainen T., Raumolin-Brunberg H. - Amsterdam: Rodopi, 1996. - 213 p.
Tieken-Boon van Ostade I. Correctness and its origins // The Oxford history of English / Ed. by Mugglestone L. - Oxford: Oxford univ. press, 2006. - P. 240-273.
Tieken-Boon van Ostade I. Lowth's language // Insights into modern English: Linguistic insights / Ed. by Dossena M., Jones Ch. - Bern etc.: Peter Lang, 2007. - P. 241-265.
Tieken-Boon van Ostade I., Bax R. Of Dodsley's projects and linguistic influence: The language of Johnson and Lowth // Historical sociolinguistics and sociohistorical linguistics. - Leiden, 2002. - N 22. - Mode of access: http://www.let.leidenuniv.nl/hsl_shl/
The development of standard English, 1300-1800: Theories, descriptions, conflicts / Ed. by Wright L. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2000. - XI, 236 p.
Watts R.J. The social construction of standard English: Grammar writers as a «discourse community» // Standard English: The widening debate / Ed. by Bex T., Watts R.J. -L.; N.Y.: Routledge, 1999. - P. 40-68.
Н.Н. Германова
