CC BY
67
2013
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 2
Вып. 2
АРХЕОЛОГИЯ И ЭТНОГРАФИЯ
УДК 94 (410).07 С. Г. Малкин
СРАВНИТЕЛЬНАЯ ФИЛОЛОГИЯ ИМПЕРИИ, ИЛИ ЭТНОГРАФИЯ «ХАЙЛЕНДСКОЙ ПРОБЛЕМЫ» ВЕЛИКОБРИТАНИИ В 1689-1759 гг.*
Неослабевающий интерес, проявляемый историками к административной этнографии модерных европейских империй, сформировал настоящую академическую традицию [1-3, р. 109-142]. В соответствии с достигнутыми ею результатами этнография обоснованно рассматривается как научная дисциплина, формулировавшая и формировавшая не только модели описания и восприятия туземцев колониальной администрацией и имперскими службами, но и модели взаимодействия с местными сообществами, одновременно решая идеологические и практические задачи.
Между тем британский случай обращения к этнографии как колониальной практике по-прежнему связывают с политикой империи за океанами, хотя такой исследовательский подход к событиям в Горной Шотландии в 1689-1759 гг., во время локализации военной основы изгнанных в ходе Славной революции Стюартов на Британских островах, главным образом именно в Хайленде, имеет принципиальное значение для понимания истории Великой Британии в целом. Необходимо учитывать, что с момента возникновения в 1707 г. Британской колониальной империи на смену Английской и вплоть до конца 1750-х годов Горная Страна являлась самой близкой и опасной этнографической лабораторией по испытанию различных проектов формирования, укрепления и расширения лояльности короне и правительству в Лондоне в условиях перманентных мятежей и угрозы вторжения иностранной державы. При этом приобретенный в Хайленде опыт вместе с участвовавшими в умиротворении края военными и гражданскими чинами в результате новых административных назначений переносился в заморские владения Британской империи [4, р. 205-232; 5, р. 141-160; 6, р. 103191; 7, р. 46-56; 24]. Позитивные, равно как и негативные последствия таких кадровых решений Лондона не только в очередной раз ставят вопрос об особенностях функционирования внутренних механизмов ее управления, но и позволяют по-новому подойти к проблеме колониального опыта британских чинов.
Малкин Станислав Геннадьевич — канд. ист. наук, доцент, Поволжская государственная социально-гуманитарная академия (г. Самара); e-mail: [email protected]
*Статья подготовлена при поддержке Лондонской школы экономики и политических наук (LSE IDEAS, Paulsen Fellowship Programme, 2010-2015) в рамках проекта «Imperial Identity in Britain and Russia: Scotland and Ukraine, 1707-1914». © С. Г. Малкин, 2013
Применительно к этнографии «Хайлендской проблемы» необходимо по-новому подойти к той роли, которую она играла процессе интеллектуальной колонизации Горной Шотландии. Предметом исторического анализа должен стать не только (и не столько) набор стереотипов восприятия горцев в Великобритании в 1689-1759 гг., но и их формирование и функционирование в процессе реализации имперских практик окраинной политики британского модерного государства раннего Нового времени. Этнографические описания ответственных за умиротворение Горного Края чинов необходимо прочитать как процесс не только языкового, но и культурного перевода местных мятежных реалий в понятия и нормы, принятые к югу от Грэмпианских вершин. К образу «варвара»-горца стоит подойти не только как к примеру этнографической мысли в век Просвещения, но и как к конституирующему «Другому» в процессе формирования новой британской (юнионистской и имперской) идентичности в рамках заключенной в 1707 г. между Англией и Шотландией унии. Описание и анализ реформ, предполагавшихся в Горной Стране, представляют исследовательский интерес не только сами по себе, но и как набор характеристик «идеального» британца, необходимых, на взгляд официальных властей и политической нации в целом, в процессе расширения британского присутствия на имперских окраинах.
Особое место в этих этнографических штудиях в эпоху Просвещения занимали категории из области языкознания. Лингвистический поворот в сторону историзма, впервые цельно изложенный И. Г. Лейбницем в 1691 г., предполагал, что ключ к установлению этнографической и исторической истины в отношении того или иного народа содержится в языке изучаемого: «Гармония языков есть лучший путь к определению происхождения народов» [8, р. 280]. Особенно важным при этом представляется то обстоятельство, что если биологическая таксономия человечества была, как очень точно заметил Ю. Слезкин, по сути, статична, то лингвистическая, напротив, позволяла проследить его историческую эволюцию, выявить связи между современными и древними народами и, опираясь на полученные таким образом факты, лучше понимать, как полагали в эпоху Просвещения, настоящее и по мере возможности прогнозировать будущее [9, р. 187].
В этнографических изысканиях «шотландских» чинов сравнительная филология была сосредоточена на познавательных возможностях изучения ирландского языка в качестве общего культурно-исторического наследия шотландских и ирландских гэ-лов Великобритании в XVIII в. Учитывая, что языком шотландских горцев считали ирландский, а религиозным символом якобитизма (предполагавшего реставрацию изгнанных в 1688 г. Стюартов) — католицизм (бывший в Ирландии, как известно, знаменем сопротивления протестантскому Лондону), то «дикость» и «мятежность» Горной Страны легко «подтверждалась» и таким образом.
Впрочем, генерал Уэйд, например, командовавший королевскими войсками в Шотландии в 1725-1740 гг., в практической части своих отчетов изредка упоминает религиозные пристрастия горцев, и из его рапортов явствует, что к поддержке «Претендента» они, по сравнению с феодально-клановой системой и отсутствием эффективного присутствия Лондона в Горной Стране, прямого отношения не имеют [10, р. 145]. К 1720 гг. католицизм в крае практиковался главным образом в традиционных областях его распространения (на Гебридских островах и в районах к западу от Инвернесса), и когда Карл Эдуард Стюарт в 1745 г. достиг наконец Горного Края, то престарелый епископ Хью Мак-Доналд, апостольский викарий Хайленда, был среди первых, кто пытался убедить принца отплыть обратно во Францию [11; 12, р. 37].
Однако пока явление конструируется как пограничное, оно будет считаться опасным. Шотландский горец — почти ирландец (и, помимо прочего, говорит на «ирландском»), и потому он, конечно же, «варвар». «Ирландский» фактор служил незаменимым этнографическим индикатором «варварства» в Великобритании. Угрожавший завоеваниям Славной революции 1688 г., «враг» говорил «по-ирландски». При этом сама формулировка «ирландской» угрозы, несомненно, отвечала идеологическим потребностям появившегося в 1707 г. нового британского государства. Единство Англии и Шотландии (внутреннее единство самой Шотландии) после заключения Унии было столь шатким и неочевидным, что его необходимо было укрепить. Заключенная в 1707 г. между Англией и Шотландией уния пережила первый серьезный кризис уже в 1713 г., когда Палата Лордов британского парламента обеспечила ее сохранение перевесом лишь в четыре голоса «за» [13, р. 382]. В то же время настойчивые предложения об унии как инкорпорации «Изумрудного острова» с Англией, регулярно поступавшие из Ирландии в 1698, 1703, 1707, 1709 гг., с завидным постоянством отвергались в Лондоне, вызывая обоснованные сомнения в перспективах дальнейшей интеграции «Трех королевств» [13, р. 370]. Вооруженная угроза со стороны «ирландского» варварства, обосновавшегося в Горной Стране, начала играть свою роль в укреплении британского единства задолго до эпохи Наполеоновских войн [14-16; 17, р. 15-41].
До XVII в. (а отчасти и до XVIII в.) западная Шотландия действительно имела тесные связи с Ирландией. Еще в 1698 г. коммонеры парламента Англии обсуждали невероятную «вероятность» прибытия из Ирландии в Хайленд Александра Мак-Донелла, 3-го графа Антрима, и «подъема» им «20 000 имени или клана Мак-Донелл» в Горной Стране против Короны [18, р. 184-188]. При этом подразумевалась не только военно-политическая, но духовная (культурная в целом) угроза из Ирландии для Англии и Шотландии: под защитой все тех же Мак-Доннеллов из Антрима католические священники проповедовали и в Горной Шотландии, конкурируя с «протестантской миссией» Кэмпбеллов, в том числе и в Ирландии, в Ольстере [19, р. 155]. При этом в самой Ирландии имелась своя «шотландская колония» пресвитериан, иммигрировавших из Равнинной Шотландии (с ковенантерского Юго-Запада) в Ольстер, а на политическом «языке» и Англии, и Шотландии жители Горного Края никогда не переставали быть шотландскими подданными своего обитавшего в Лондоне суверена; очень показательный и яркий пример — официальная позиция Короны в отношении избиения Мак-Доналдов из Гленко 13 февраля 1692 г. [20, р. 59-60; 21, р. 23].
По мнению Х. Тревора-Рупера, воспользовавшегося концепцией «изобретенной традиции» Э. Хобсбаума, создание отдельного культурного поля на протяжении второй половины XVIII в., когда военно-политическая угроза со стороны Горной Страны была практически ликвидирована, а необходимость в скорейшей интеграции края (способного, к тому же, поставлять рекрутов для новой Столетней войны 1689-1815 гг. с Францией) усилилась, создание мифа о шотландском горце, отполированного в викторианский период, началось с трех шагов: с проведения своеобразной культурной революции и переворачивания связи «потребитель — производитель»: теперь Горная Шотландия должна была выступать в качестве колыбели «кельт-скости», а не культурной провинции; с изобретения «древних и исконных» горских традиций (в том числе касавшихся «традиционного» внешнего облика шотландского горца); с распространения изобретенных традиций на всю остальную Шотландию [16; 17, р. 15-41].
Для первой половины XVIII в. верен и обратный процесс, при котором жителя Горного Края превращали в «ирландца». «Пределы мятежа» и культурные рубежи еще и в 1746 г. виделись «цивилизованным» жителям Северной Британии так же, как прежде: «То, что, собственно, зовется Горной Страной Шотландии, является гористой местностью к северу от Форта и Тэя, где местные говорят на ирландском языке... Примечательно, что в некоторых пограничных с Горной Страной округах, где. говорили на ирландском языке, носили горское платье и были привычны к оружию, под влиянием случайного внедрения промышленности ирландский язык и горское платье уступили разновидности английского языка и нижнешотландской одежде; жители взяли вместо оружия плуг и, разоруженные таким образом не по акту парламента, такие же теперь, как и их соседи с Равнин» [22, р. 297, 301].
Примечательно, что так же, как лорду-президенту Сессионного суда Шотландии, реалии Горной Страны представлялись и рядовому, не обремененному должностями (однако очень проницательному) жителю горношотландского порубежья мистеру Николу Грэму из Гэртмора: «Под Горной Страной Шотландии понимают не только гористые местности, что разбегаются от берегов Лохломонда в Стирлингшир, Дам-бэртоншир, к северу Сазерленда; но так же Западные острова и те области, что лежат в изголовье Ангуса, Меарнса [Морэя] и Эбердиншира... Горная Страна состоит примерно из 230 приходов с общим населением примерно в 230 000 человек. Общение на ирландском языке в большей части страны, на языке, отличном от того, на котором говорит все остальное королевство, имеет большую тенденцию к их объединению; но отделяет их от остальных подданных бесполезной враждой, происходящей от различий в обычаях, что является естественным следствием разницы в языке» [23, р. 363].
Изрядно нагруженный ассоциациями «ирландский» характер образа жизни шотландских горцев, таким образом, проглядывал во всем: в языке, одежде, быте, архитектуре и стиле (не говоря уже об их социальной, экономической и политической организации). С большой долей уверенности можно предположить, что правительственными комментаторами в Горной Стране на вооружение был взят риторический арсенал описаний Ирландии, применявшийся Лондоном столетием ранее, формируя определенный ансамбль отношений между этими работами и собственными сочинениями [24, р. 213-342; 25, р. 214-232; 26]. За текстами о Горной Стране обнаруживается давняя историческая и историографическая традиция. Описания Ирландии формировали последовательную и цельную нарративную традицию расширения присутствия Лондона на «Изумрудном острове» при поздних Тюдорах и ранних Стюартах. И в том же качестве выступают описания Горной Шотландии при первых Ганноверах. Литературная власть «Другого» оказывалась в данном случае его же «черной легендой». На Британских островах можно было спокойно говорить об ирландском языке, ирландской одежде, ирландском способе производства, ирландском способе ведения войны, ирландской политической культуре, ирландской религии, ирландской человеческой природе и т. д., и при этом рассчитывать на понимание. И точно так же дело обстояло в тех случаях, когда речь шла о хайлендской специфике [27]. Этот процесс последовательных обобщений заключался в том, что выводились общие черты в отношении всех кланов, между всеми горцами и всеми ирландцами. Вместе с тем культурные различия могут играть дифференцирующую роль только в том случае, если политически обработаны и, следовательно, нагружены политическим значением. И «ирландский» язык им обладал.
Путешественники, посещавшие гэльские окраины в XVIII в., испытывали определенное хронологическое смещение, делая историю «варварских племен» фоном для своих современных впечатлений. И это были скорее научные по форме и восприятию выводы, чем литературный прием для передачи ощущения варварства, хотя граница между литературным образом и этнографическим исследованием была довольно размытой. Категории античной и средневековой истории еще только входили в научный аппарат формировавшейся тогда новой общественной науки — этнографии, а «ирландский» язык уже стал центральным элементом современных представлений о горцах в целом, и ему принадлежала особая роль в сопряжении прошлого и настоящего Британских островов «между цивилизацией и варварством, между древней историей и современностью» [28, с. 421-483]. Этот же язык, понимаемый как культурный код, выступал в аналитических сочинениях ответственных за умиротворение Горного Края чинов и их агентов одной из наиболее общих и ценных этнографических характеристик. Этот факт подтверждается эффективным использованием языка в качестве аналитического критерия при конструировании внутренне однородного ареала: ирландский язык оказывался структурообразующей особенностью этнографии мятежного края.
Ирландия и Горная Шотландия были объединены в сознании комментаторов как две области, в которых волнения и мятежи бросали (и бросают) вызов Лондону. Объединяя их общей историей и родством, авторы отчетов прочили Горному Краю в конце XVII — первой половине XVIII в. судьбу Ирландии в конце XVI — начале XVII в., и две Девятилетние войны (1594-1603 гг. и 1689-1697 гг.), казалось, подтверждали эти выводы. Для Лондона гэльская Ирландия и гэльская Шотландия были так тесно связаны друг с другом, что оказывались почти взаимозаменяемыми. На этих окраинах действовали разные принципы организации власти, осложняя политику Лондона. Общий «ирландский» характер, отчетливо маркируемый «ирландским» языком гэлов по обе стороны Северного канала, придавал всему этому многообразию известную долю определенности. Представление новой, хайлендской, угрозы как версии известной прежде, ирландской, позволяло произвести операцию по ее доместикации и тем приглушить страх перед этой новой угрозой (внося необходимую ясность относительно ее содержания), сохранить привычные ценности и представления (применяя прежний риторический инструментарий), осуществлять контроль (в том числе военно-политический) над ситуацией в крае. Из сферы «Чужого» Хайленд был перенесен в сферу хорошо известного по Ирландии колониального пространства королевства.
Таким образом, к первой четверти XVIII в. наука и литература уже провели «первичную подготовку» для последующей «цивилизации» Горного Края, изображая его жителей такими же «дикарями» и «варварами», какими в свое время (в том числе и в первой половине XVIII в.) представлялись ирландцы (еще раньше — валлийцы, но с другим идейным подтекстом), подкрепляя мысль о «цивилизующей» миссии Соединенного Королевства в Горной Стране. В модель англоязычного протестантского образования на Британских островах с самого начала был встроен определенный «гэ-лизм» (и в этом смысле уместны параллели между шотландскими и ирландскими гэ-лами), аналогичный в сущностных чертах ориентализму Европы Нового времени, как его понимал в своем широко известном исследовании Э. В. Саид [2]. Наблюдается весьма своеобразная коннотация исторических образов: изображаемый комментаторами горец времен первых Ганноверов очень похож на ирландца времен поздних Тюдоров,
при том, что XVII век не стал пробелом в этой нарративной традиции: достаточно упомянуть сообщения об «избиении» протестантов в Ирландии в 1641 г. и страх повторения этих событий в 1689-1691 гг. и значительно позже [29-34]. «Описание Ирландии» Файнса Морисона, составленное еще при Елизавете I и вновь опубликованное в 1735 г. (не сочинения ли вождя Фрэзеров и генерала Уэйда сообщили ему в первой половине XVIII в. новую актуальность?) — показательный пример для сравнения [27, р. 214-232]. Это одновременно и напоминание о том, как важен порой дискурсивный контекст — тексты не могут со временем оставаться «теми же самыми» (хотя, разумеется, существует определенная преемственность их восприятия). Таким образом сформировался определенный исследовательский менталитет. Поскольку британские власти вполне разделяли с учеными и путешественниками принятые в их среде образы «отсталости» и «варварства» гэлов (и ирландцев, и горцев, чей язык именовали «ирландским» еще в первой половине XVIII в.), этот «гэльский» словарь социальной лексики комментариев к состоянию Горного Края, видимо, изрядно поспособствовал доведению соображений их авторов до Лондона.
В борьбе с ганноверским Лондоном якобитизм принял интерпретацию, навязанную противником, — военно-политическое противостояние на почве столкновения «варварства» и «цивилизации». И хотя их соотношение сторонники изгнанной династии Стюартов трактовали как оппозицию исконных шотландских традиций англиза-ции Северной Британии (в негативном смысле подчинения одной страны и культуры другой), категория «горец» оказалась политизированной, и это обстоятельство было началом конца политического якобитизма. С одной стороны, комментарии «шотландских» чинов и агентов правительства порой противоречили друг другу в выборе оптимальной стратегии «цивилизации» Горного Края, порождая конфликт этнографических интерпретаций, особенно очевидный при сопоставлении официальных аналитических сочинений о состоянии Горной Страны и имевших открытое хождение в публичном пространстве Соединенного Королевства в 1689-1759 гг. С другой стороны, идеи Просвещения были универсальным эквивалентом обмена этнографическим знанием между комментаторами. Иначе говоря, народы, населявшие окраины модерных европейских империй, рассматривались в качестве релевантных друг другу на основе редукции их отличительных этнографических характеристик в рамках культурного перевода местных реалий ответственными за умиротворение и «цивилизацию» этой «дикой» периферии чинами (стадиальная теория исторического развития, сравнительная филология этнического различия и популярные учения о социальных иерархиях в области естествознания).
Разница же в переводах на практике зависела не только от интеллектуального контекста этнографических репрезентаций, но и от разнообразных форм и методов сопротивления горцев проекту Просвещения в Хайленде, в том числе от конкретных военно-политических обстоятельств. При этом все комментаторы соглашались, что «завершение Унии», как модернизация Горной Шотландии, является конечным результатом хайлендской политики Лондона: идеальный вариант заключался в исчезновении самого предмета их этнографических штудий — говорившего на «ирландском» языке «варвара» в Хайленде. Стадия варварства, зарезервированная за мятежными шотландскими горцами, таким образом, предполагала, что источник цивилизации — Лондон, а дальнейший вектор социальной эволюции края — растворение кланов в общем теле британской политической нации. Такая форма этнографического «прочтения» пра-
вительством, его чинами и агентами в Горном Крае местных реалий, определяемого известными рамками культурного перевода, предполагала, что содержание этого процесса будет представлять собой вполне определенное сочетание познавательных и административных практик в хайлендской политике Лондона. Именно практическая этнография «полевых исследований» и временной аккультурации «шотландских» чинов в выборе конкретных средств умиротворения этой мятежной гэльской окраины была призвана стать связующим звеном между теоретическим определением и практической реализацией модели интеллектуальной колонизации Горной Страны и расширения британского присутствия в крае вообще.
Литература
1. Anthropology and the Colonial Encounter / ed. by T. Asad. London: Ithaca, 1973. 281 p.
2. Said E. W. Orientalism. New York: Pantheon, 1978. 368 p.
3. Murdoch А. Scotland and the Union // A Companion to Eighteenth-Century Britain / ed. by H. T. Dickinson. Oxford: Blackwell Publishing, 2002. P. 381-391.
4. Mackillop A. Fashioning a 'British' Empire: Sir Archibald Campbell of Inverneil and Madras, 1785-9 // Military Governors and Imperial Frontiers C. 1600-1800. A Study of Scotland and Empires / ed. by A. MacKillop, S. Murdoch. Leiden; Boston: Brill, 2003. P. 205-231.
5. Murdoch A. James Glen and the Indians // Military Governors and Imperial Frontiers. C. 1600-1800. A Study of Scotland and Empires / ed. by A. MacKillop, S. Murdoch. Leiden; Boston: Brill, 2003. P. 141-159.
6. Plank G. Rebellion and Savagery: The Jacobite Rising of 1745 and the British Empire. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2006. 259 p.
7. Starkey A. European and Native American Warfare 1675-1815. London: UCL Press, 1998. 208 p.
8. Vermeulen H. F. Early History of Ethnography and Ethnology in the German Enlightenment: Anthropological Discourse in Europe and Asia, 1710-1808. PhD thesis. Leiden: University of Leiden, 2008. 411 p.
9. Slezkine Y. Naturalists Versus Nations. Eighteenth-Century Russian Scholars Confront Ethnic Diversity // Representations. N 47. Special Issue: National Cultures before Nationalism. (Summer, 1994). P. 170-195.
10. Wade G. Report, &c., relating to the Highlands, December 10, 1724 // Historical Papers relating to the Jacobite Period 1699-1750. Vol. I / ed. by J. Allardyce. Aberdeen: Milne and Hutchison, 1895. P. 131-149.
11. Blundell O. The Catholic Highlands of Scotland. Vol. II. Edinburgh; London: Sands and Co. 1917. 212 p.
12. Lenman B. The Scottish Episcopal Clergy and the Ideology of Jacobitism // Ideology and Conspiracy: Aspects of Jacobitism, 1689-1759 / ed. by E. Cruickshanks. Edinburgh: John Donald Publishers, 1982. P. 36-48.
13. Kidd C. Integration: Patriotism and Nationalism // A Companion to Eighteenth-Century Britain / ed. by H. T. Dickinson. Oxford: Blackwell Publishing, 2002. P. 369-380.
14. Colley L. Britons: forging the nation, 1707-1837. London: Pimlico, 2003. 430 p.
15. MacKillop A. «More Fruitful than the Soil»: Army, Empire and the Scottish Highlands, 1715-1815. East Linton: Tuckwell Press, 2000. 290 p.
16. McNeil K. Scotland, Britain, Empire. Writing the Highlands, 1760-1860. Columbus: The Ohio State University Press, 2007. 228 p.
17. Trevor-Roper H. The Invention of Tradition: The Highland Tradition of Scotland // The Invention of Tradition / ed. by E. Hobsbawm and T. Ranger. Cambridge: Cambridge University Press, 2000. P. 15-41.
18. House of Commons Journal. Vol. 12: 31 March 1698 // Journal of the House of Commons... Vol. 12. 1697-1699. London: Printed by order of Parliament, 1803. P. 184-188.
19. Canny N. Irish, Scottish and Welsh responses to centralisation, c. 1530-1640. A comparative perspective // Uniting the Kingdom? The making of British History / ed. by A. Grant and K. J. Stringer. London; New York: Routledge; 2003. P. 147-169.
20. Warrant to Commission for Inquiring into the Slaughter of the M'donalds of Glencoe, April 1695 // Proceedings of the Society of Antiquaries of Scotland. 1862-1864. Vol. 5. P. 59-60.
21. Report of the Commission into the Slaughter of the men of Glencoe // Documents on British Political History. Book One. 1688-1815 / ed. by J. Wroughton. Edinburgh; London, Macmillan; 1971. 23 p.
22. Forbes D. Some Thoughts concerning the State of the Highlands of Scotland [1746 г.] // Culloden Papers: comprising an Extensive and Interesting Correspondence from the year 1625 to 1748; including numerous letters from the unfortunate Lord Lovat, and other distinguished persons of the time; with occasional state papers of much historical importance. London: T. Cadell and W. Davies, 1815. P. 297-301.
23. Graham N. An Inquiry into the Causes which facilitate the Rise and Progress of Rebellions and Insurrections in the Highlands of Scotland, 1747 // BurtE. Letters from a Gentleman in the North of Scotland to His Friend in London. With large Appendix, containing various important historical documents, hitherto unpublished; with an introduction and notes by R. Jamieson. Vol. II / ed. by R. Jamieson. Edinburgh; Glasgow and London: Oliver and Boyd, M. Ogle, Duncan, and Co, 1822. P. 338-370.
24. Davies J. A Discovery of the True Causes why Ireland was never entirely Subdued nor Brought under Obedience of the Crown of England until the Beginning of His Majesty's Happy Reign, 1612 // Ireland under Elizabeth and James the First described by Edmund Spenser by Sir John Davies Attorney-General for Ireland under James the First and by Fynes Moryson Secretary to the Lord Mountjoy, Lord Deputy / ed. by H. Morley. London; Glasgow; Manchester, and New York: George Routledge and sons, 1890. P. 213-342.
25. Moryson F. The Description of Ireland // illustrations of Irish History and Topography, mainly of the seventeenth century / ed. by C. L. Falkiner. London: Longmans Green, and Co, 1904. P. 211-232.
26. Spenser E. A View of the State of Ireland: written dialogue-wise between Eudoxus and Ireneus, 1596. Dublin: The Hibernia Press, 1809. 266 p.
27. Mackay H. Memoirs of the War carried on in Scotland and Ireland. 1689-1690. By Major General Hugh Mackay, Commander in Chief of His Majesty's Forces. With an appendix of original papers. Edinburgh: Bannatyne Club, 1833. 359 p.
28. Вульф Л. Изобретая Восточную Европу. Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М.: Новое литературное обозрение, 2003. 560 с.
29. A brief account from the most Authentic Protestant Writers of the Causes, Motives, and Mischiefs, of the Irish Rebellion, on The 23d Day of October 1641. Dublin; London: [Б.и.], 1747. 64 p.
30. Borlase E. The History of the Irish Rebellion. Dublin, 1743. 474 p.
31. Curry J. Historical Memoirs of the Irish Rebellion In the Year, 1641. London: [Б.и.], 1758. 316 p.
32. Fitzpatrick T. The Bloody Bridge and other Papers relating to the Insurrection of 1641 (Sir Phelim O'Neill's Rebellion). Dublin: Sealy, Bryers and Walker, 1903. 296 p.
33. Manley R. The History of the Rebellions in England, Scotland and Ireland. Printed for L. Meredith at the Angel in Amen-Corner, and T. Newborough at the Golden Ball in St. Paul's Church-Yard. London: 1691. 348 p.
34. Temple J. The Irish Rebellion: Or, an History of the Beginnings and first Progress the General Rebellion raised within the Kingdom of Ireland, Upon the Three and twentieth Day of October, in the Year 1641. Together with the Barbarous Cruelties and Bloody Massacres which ensued thereupon. Dublin: Printed for Patrick Campbell, and are to be sold at his Shop on the Lower-end of Cork-Hill, 1713. 344 p. [переизд. — 1716, 1724, 1746].
Статья поступила в редакцию 27 декабря 2012 г.
