CC BY
77
УДК 17.026.2
СПРАВЕДЛИВОСТЬ КАК ПЛОД КОММУНИКАЦИИ МЕЖДУ ЧЛЕНАМИ ПЕРВОБЫТНОГО ОБЩЕСТВА
В статье показывается, что идея справедливости является плодом социальной коммуникации людей в процессе их общественно-трудовой практики. Проблема справедливости как объективного свойства межчеловеческих отношений берет свое начало в эпоху становления человеческого общества. Уже на ранних стадиях человеческой цивилизации эта проблема имела место при распределении в процессе совместного производства. Она заявляла о себе и в случаях нарушения членами первобытного коллектива сформировавшихся правил совместного бытия людей.
Ключевые слова: мораль, обычай, право, распределение, социальные отношения, социальная стратификация, справедливость.
C. B. rpo3dunoB S. V. Grozdilov
JUSTICE AS THE OUTCOME OF COMMUNICATION BETWEEN MEMBERS OF THE PRIMITIVE SOCIETY
The article substantiates the position that the idea of justice is the fruit of social communication of people in the process of their social and labor practices. The problem of justice as an objective property of interpersonal relations originates in the era of human society. Already in the early stages of human civilization this problem took place in the distribution of the joint production process. It declares itself in cases of violations by members of the group formed the primitive rules of common life of people.
Keywords: morality, custom, law, distribution, social relations, social stratification, justice.
Возникновение справедливости как объективного свойства межчеловеческих отношений может быть отнесено к тому периоду времени, когда коммуникация между нашими предками стала приобретать социальный характер, то есть к эпохе становления человеческого общества. Ее историческое оформление в проблему социальных отношений, ее осознание и эволюция связаны и отражают эволюцию всей системы общественных отношений. И поскольку представления о справедливости складывались и эволюционировали от первобытнообщинного строя до наших дней, что получило отражение и в философских трудах разных эпох и народов, то важно установить, осмыслить генезис и становление феномена справедливости в далеких первобытных условиях.
До сих пор среди исследователей нет однозначного мнения о том, существовало ли понимание справедливости в первобытнообщинном обществе. Одни из них, занимающиеся разработкой проблемы справедливости, считают, что первоначальное понимание сложилось уже в эпоху первобытного строя [1, с. 23], другие (это наиболее распространенная точка зрения) уверенно утверждают, что представления о справедливости возникают в период распада родоплеменных отношений и становления классов и государства. Существует и точка зрения, согласно которой справедливость уже имелась «у развитых животных как бы всегда» [2, с. 362], авторы которой, по всей видимости, забывают, что о справедливости уместно вести речь как о явлении только человеческого общества или, еще точнее выражаясь, о явлении, связанном с деятельностью людей. Социальность, конечно, присуща и животным, но, во-первых, животным прежде всего коллективным (общественным), а во-вторых, социальность животных всецело зиждется на инстинктах и не носит сознательного характера. Кроме того, выводы исследователей достаточно сомнительны, ибо «теория первобытного общества» в меньшей мере основана на фактах и в большей - на мнениях и предположениях.
О какой же справедливости здесь можно говорить? Только об очень условно понимаемой...
Французский философ Клод Гельвеций занимал в этом вопросе взвешенную позицию и подчеркивал, что «дикарь. не имеет в своем сердце ни идеи справедливости, ни слов для выражения ее в своем языке. Какую идею мог бы он составить себе о ней и что такое в действительности несправедливость? Для него это нарушение некоторого соглашения или закона, созданного для выгоды возможно большего числа людей. Несправедливость не может предшествовать установлению узкого соглашения, закона или общего интереса» [3, с. 196]. Гельвеций приходит к выводу, что до закона не существует несправедливости: «Si поп esset 1ех, non esset peccatum» (Если бы не существовало закона, то не существовало бы и греха). «Справедливость неизвестна одинокому дикарю, а цивилизованный человек, если имеет некоторую идею справедливости, то это потому, что он признает законы» [3, с. 198].
Очевидно, что Гельвеций абсолютизирует идею справедливости, не отличая ее от справедливости как объективного свойства общественных отношений, тогда как авторы вышеуказанных противоположных точек зрения, по-видимому, весьма преувеличивают способность первобытного человека в социальном познании, его способность противопоставить себя роду, что является необходимым предварительным условием оценки данного отношения.
Основу отношений внутри первобытного рода составляло простое следование принятому порядку, что на практике означало быструю и неотвратимую кару - как наказание за нарушение общей нормы. Социальная ответственность сразу же подкреплялась определенными социальными санкциями. Если оставить проступок безнаказанным, то он откроет дорогу для такого же рода действий, что может привести к гибели всей общины. Но справедливость принятых норм или несправедливость наказания за их нарушения в те далекие времена просто не могла осмысливаться. Сознание
древнего человека не оперировало такими абстракциями, как проступок, вина, правосудие и т. п. Соблюдение правил как объективное принуждение вытекало из необходимости выживания в роде, а также из необходимости воспроизводства самого рода. Такое соблюдение было стихийным. Люди соблюдали обычай, твердо веря в его правильность, иначе немедленно отказались бы от него, так как неверный обычай стал бы разрушительным для их первобытного мира. Более того, существовало правило талиона - как должное следование установленному родом порядку вне всяких обсуждений, а справедливость выступала как воздаяние за нарушения общеобязательной социальной нормы [4, с. 248], под которой в современном ее понимании мыслилось исполнение обязанностей членами коллектива.
Талион в первую очередь представлял собой наиболее существенный механизм ограничения произвола и «укрощения мстительности» первобытного человека. Он, по словам французского исследователя Поля Лафарга, восходит к архаическому обычаю кровной мести с его правилом наказания за совершенное преступление, по которому возмездие должно строго соответствовать нанесенному ущербу. Индивид еще не представляет себя вне существования своего племени, составной частью которого он является, поэтому индивидуальная обида превращается в обиду коллективную. «И месть, - акт индивидуальной защиты и самосохранения, - становится актом коллективной защиты и коллективного самосохранения» [5, с. 77]. Лафарг полагает, что человеческими источниками идеи справедливости являются жажда мести и чувство равенства [5, с. 72].
Однако действия по модели соразмерности и взаимности поддерживались не только талионом как правилом возмездия. Стоит взглянуть на возмездие как на карающий случай ответного действия, воздаяния вообще - как рядом, в противоположность возмездию, откроется место для ответного положительного действия [6]. В качестве обобщения по поводу правила талиона А. Диле приводит максиму: «плати добром за добро и обидой за обиду» [7, с. 80]. Получается, что талион и есть исторически первая форма справедливости, которая «может дать полное удовлетворение чувству равенства первобытных коммунистических народов» [5, с. 77].
Но были ли объективно справедливыми подобные отношения? Такие взаимоотношения еще не могли восприниматься членами рода как справедливые или несправедливые, поскольку первобытные люди, удовлетворяясь равенством, «не имели при этом ни малейшего подозрения о социальном значении своего акта; так люди переваривают пищу, не зная ничего о химических процессах пищеварения, а пчелы строят ячейки улья по самым строгим правилам геометрии и механики сопротивления и экономии пространства, не подозревая о существовании геометрии и механики» [5, с. 78]. Скорее, такие взаимоотношения «рассматривались как часть мирового порядка, как нечто вполне естественное» [8, с. 266]. Ведь первоначальное представление человека об окружающем мире состояло в том, что мир устроен предельно гармонично и может лишь «портиться», развиваться от первоначально «хорошего» к последующему «плохому» состоянию. И виной тому мог быть сам человек, который не соблюдал законов космоса. А потому все
представления, которые можно было бы в тех первобытных коннотациях связать со справедливостью и основанные на ней законы были призваны не допустить искажения первоначальной гармонии мира. Более того, «существует нечто вроде «обратной связи», обеспечивающей восстановление единства и упорядоченности мира, в том случае если они нарушаются» [9, с. 170]. Человек, нарушивший вселенское равновесие, должен был получить наказание, посредством которого положение должно было «выравнять-ся». Именно таким образом можно объяснить суть первоначальных законов, построенных по принципу «душа за душу, око за око, зуб за зуб...» (Исход: XXI, 23-25). Нарушитель претерпевает тот же самый ущерб, который он наносит окружающему миру, прежде всего олицетворенному другим человеком. Так поддерживаются отношения внутри человеческого общества, сохраняя его от возможного развала, от уничтожения людьми друг друга. Именно так ограничивалась и агрессия человека, направленная на себе подобных и на блага, существенные для всей общины. Таким образом, справедливым считалось поддерживать мир и жизнь человеческого социума в том прежнем, как казалось тогда, незыблемом состоянии.
Справедливость в первобытном обществе проявлялась в модусе равенства, обусловленного весьма малыми потребностями человека, низким уровнем организации труда и его низкой индивидуальной производительностью. Чарльз Дарвин рассказывает, как фиджиец, которому дали шерстяное одеяло, разорвал его на полосы одинаковой ширины для того, чтобы каждый индивид его группы получил по куску, поскольку дикарь не может допустить, чтобы одни члены его рода были наделены чем-либо больше других. Тем не менее социальные различия обнаруживаются уже здесь, на самых ранних этапах истории человечества. Более высокий статус имели вожди, наиболее сильные воины, а также жрецы, шаманы и т. п. Учитывались личностные особенности индивида и его роль в данной группе людей. Сильный берет наилучшую часть добычи, бдительно охраняет свое место в иерархии племени. Распределение происходило по принципу - «в первую очередь наиболее важному члену коллектива - остальные потом». В противном случае не победишь врагов, не будет добычи на охоте ни для себя, ни для своего рода, племени, а значит, существует возможность гибели для всех.
В противоположность сформировавшейся элите, уделом больных и старых было весьма низкое социальное положение. Но и здесь наличествовал главный закон первобытного общества, нацеленный на выживание. Первобытный закон направлен не на отдельно взятого индивида, а на всю общность. Отдельный индивид или животное в одиночку не выживает, и лишь группа гарантирует сохранение и воспроизводство, продолжение рода. Парадоксально, но первая социальная поддержка и забота о «стариках» обнаруживается в эпоху палеоантропов, в тот момент эволюционного развития, когда происходил переход от человека прямоходящего (Гомо эректус) к человеку современного типа (Гомо сапиенс). Об этом свидетельствуют археологические исследования. В пещере Шанидар в Ираке был обнаружен скелет мужчины, страдавшего, как выяснилось, целым комплексом тяжелых болезней. Он не мог самосто-
ятельно передвигаться и добывать себе пропитание, однако достиг глубокой старости. По неандертальским меркам его возраст оценивается в 40 лет. Выжить при таких заболеваниях можно было, только имея социальную поддержку. Интересно, что рядом с ним было обнаружено еще восемь его сородичей, и все они умерли не вследствие своего преклонного возраста, а, как установлено, от обвала в пещере [10]. Таким образом, «старость, окруженная почтительностью, есть первая привилегия, появляющаяся в человеческом обществе; она - единственная привилегия у дикого племени» [5, с. 78].
Многие исследования посвящены попыткам разобраться в социализированных взаимоотношениях между первобытными людьми. Но все они носят только гипотетический характер. В течение тысячелетий медленно происходил эволюционный процесс ограничения биологических инстинктов первобытного человека, который был связан с формированием норм поведения, обязательных для всех членов первобытного стада. Однако не стоит сильно идеализировать эти отношения. Происходящие убийства в тот исторический период дряхлых и нездоровых членов общины - дело обычное. Такие действия главным образом были связаны с тем, что в те трудные времена просто физически нельзя было прокормить старых и больных.
В любом случае социальные взаимоотношения в первобытном человеческом обществе постепенно усложнялись. Конрад Лоренц, один из основоположников науки этологии, установил, что закон стаи направлен на передачу лучшего генофонда и его экспансию. Он предположил, что справедливое есть наиболее выгодное для всего вида в его совокупности [11, с. 20]. Естественно, что речь здесь идет об условном понимании справедливости, каковой еще очень и очень далеко до справедливости в ее субъективном долженствовании, то есть человеческом измерении. Таким образом, первая социальная стратификация в уже человеческом бытии, в обществе и сообществах людей возникает у истоков человеческого рода. Поэтому все интуитивно признавали - «так справедливо». И в то же время люди со временем осознали необходимость заботы о слабых и больных. Следовательно, и справедливость в отношениях между людьми, в их связях и взаимодействиях проявляется уже как истинно социальная, очеловеченная.
По мере усложнения человеческих отношений в первобытном коллективе вместе с принципом возмездия начинает действовать принцип возмещения. Происходит это с развитием отношений обмена и утверждением принципа эквивалентности, когда появляется новый способ восстановления нарушенного порядка, и тем самым происходит примирение, заключающееся теперь не в нанесении ущерба виновной стороне, а возмещении этой стороной эквивалентно нанесенного ущерба. Если одна сторона по вине другой потеряла члена общности, то виновная сторона могла возместить нанесенный ущерб выплатой дароплатежа [12, с. 218]. Сознание индивида претерпевало изменения в результате усложнения его коммуникации с другими индивидами. Человек должен был взвесить материальный, а может, и моральный ущерб, причиненный стороне отношения, но в то же время должен был взвесить и выгоду, которую доставит им передача тех или иных материальных благ, то
есть «он должен был определить количество и эквивалент вещей, не имеющих между собой прямой материальной соизмеримости. <...> Новые понятия, в свою очередь, породили в его мозгу идею «воздающей справедливости», чья задача состоит в том, чтобы соразмерять, возможно точнее, возмещения с убытком» [5, с. 87].
Таким образом, «кровь с воцарением частной собственности не требует уже больше крови: она требует себе собственности» [5, с. 84]. Следовательно, законы талиона преобразуются, а первичный инстинкт самосохранения сменяется захватническим инстинктом, который обуздать человечество, судя по всему, не может до сих пор. Более того, с усложнением социальных отношений, выделением отдельных семей из рода, возникновением семейной собственности появляются и новые ограничения. «Раздел земель мог иметь место только при условии полного удовлетворения завистливого чувства равенства, наполнявшего душу первобытного человека. Это чувство повелительно требовало, чтобы все имели те же вещи» [5, с. 90], но постепенно между членами единого коллектива накапливались различия. Теперь собственность нуждается в охране и защите не только от внутренних недоброжелателей, но и от внешних врагов. Отныне уже «инстинкт самосохранения, первичный и самый повелительный из инстинктов, толкает дикаря, как и его предка - животное, к захвату вещей, в которых он нуждается. Все, что он в состоянии схватить, он захватывает для удовлетворения - безразлично голода или прихоти» [5, с. 87]. Другими словами, индивид начинает себе присваивать блага и ценности и не только. Он присваивает себе право поступить подобным образом и полагает, что так и нужно для него, для его первобытной группы. Именно поэтому источником зарождения несправедливости можно считать стремление человека к непропорциональному, необоснованному присвоению.
Во времена межплеменных столкновений и войн в плен людей, как правило, не брали. Их, в зависимости от условий времени и местности, убивали либо съедали. Но могли принять и в победившее племя; иногда пленных оставляли в живых и заставляли работать. В первобытном обществе по той же причине низкого уровня организации и производительности труда рабство в межчеловеческих отношениях практически отсутствовало, а если оно и было, то не носило массового характера [13]. Вопрос о справедливости или несправедливости таких отношений даже в голову не мог прийти древнему человеку, но, по мнению К. Гельвеция, «когда люди начинают отличать удовольствие от страдания, когда они испытывают зло и причиняют зло, имеется уже некоторое понятие о справедливости» [3, с. 197].
После укрощения в какой-то мере инстинкта мстительности человечеству необходимо было обуздать и ограничить свои захватнические порывы, что, по всей видимости, было намного сложнее. Так с течением времени начал складываться уровень будущего цивилизованного общества. В той или иной степени идее о справедливости еще только предстоит завладевать умами людей. До поры до времени эта идея еще не осознается. Но саму справедливость следует уже рассматривать как явление, имманентно присущее общественной жизни и социальным отношениям, обладающим своей логикой развития. Таким образом, этот социальный
феномен стал результатом развивающейся коммуникации между людьми. Именно в этой связи, как следствие усложняющейся коммуникации, обнаруживается прямая зависимость между уровнем развития культуры и качественными характеристиками справедливости, которые присущи конкретному обществу в данный исторический момент. В ходе исторического процесса человек вынужден был подчинить свои желания и действия интересам всей группы. Морально-нравственное сознание отражало в первобытном социуме общие интересы. Социальные требования, предъявляемые ко всему коллективу, не противоречили запросам отдельного члена общности, поэтому под воздействием всего уклада первобытной жизни устанавливается некое соотношение обязательного, должного в поступках, действиях людей, что впоследствии будет становиться основой справедливости.
1. Агошков А. В. Социальная справедливость: История и методология // Вопросы культурологии. 2007. № 11. С. 21-27.
2. Веллер М. И. Человек в системе. М. : Астрель, 2010. 574 с.
3. Гельвеций К. А. О человеке // Соч. : в 2 т. М. : Госполитиздат, 1974. Т. 2. С. 7-568.
4.Гроздилов С. В. Становление и особенности проявления проблемы справедливости в социально-политических
УДК 17.024
ВКЛАД Ч. ДАРВИНА И Г. СПЕНСЕРА В СТАНОВЛЕНИЕ УЧЕНИЯ ОБ ЭВОЛЮЦИОННОЙ ЭТИКЕ
В рамках эволюционно-эпистемологической парадигмы в статье рассматривается проблема возникновения морали в концепциях Г. Спенсера и Ч. Дарвина. Анализ работы Г. Спенсера позволяет обобщить феномены повседневного морального опыта как высшие проявления адаптивной способности живого существа. В своей работе Г. Спенсер дает подробное описание происхождения морального поведения. Важный аспект в решении данного вопроса - это отвержение сверхприродного и сверхразумного начала, объясняющего происхождение морали. Также в статье рассмотрена точка зрения Ч. Дарвина, дополняющая позицию Г. Спенсера. Ч. Дарвин показывает, что социальные инстинкты, служащие для общего блага группы у животных, могут преобразовываться в нравственные заповеди у человека и регулируют его поведение, формируя у него такое социальное чувство, как совесть. Таким образом, эволюционное понимание морали как адаптивной способности дополняется пониманием ее как социального регулятора жизни общества.
Ключевые слова: эволюционная этика, социальный инстинкт, происхождение морали, Чарльз Дарвин, Герберт Спенсер, Иммануил Кант, эволюция, общество, заповеди, нравственность, сверхприродное.
учениях докапиталистического общества // Знание. Понимание. Умение. 2013. № 1. Январь - март. С. 248-250.
5. Лафарг П. Экономический детерминизм Карла Маркса. М. : Московский рабочий, 1923. 331 с.
6. Апресян Р. Г. Талион и золотое правило (Критический анализ сопряженных контекстов) // Вопросы философии. 2001. № 3. С. 72-84.
7. Цит. по: Гусейнов А. А. Социальная природа нравственности. М. : МГУ, 1974. 156 с.
8. Ионин Л. Г. Социология культуры: Путь в новое тысячелетие. М. : Логос, 2000. 431 с.
9. Мелетинский Б. М. Поэтика мифа. М. : Издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2000. 407 с.
10. Дробышевский С. В. Культура палеоантропов // Антропогенез РУ : [сайт]. URL: http://antropogenez.ru/zveno-single/64/ (дата обращения: 13.04.2018).
11. Лоренц К. Агрессия. М. : Издат. группа «Прогресс», 1994. 272 с.
12. Звизжова О. Ю. Первобытная преступность // Общество и право. 2010. № 4. С. 214-218.
13. Ингрэм Д. К. 1896. История рабства от древнейших до новых времен. СПб. : Паровая скоропечатня А. Порохов-щикова, 1896. 338 с.
© Гроздилов С. В., 2018
Ю. Г. Жуков Yu. G. Zhukov
CH. DARviN's AND H. spENsER's CoNTRiBuTioN Ю the formation
of evolutionary ethics theory
The article deals with the problem of the emergence of morality in the concepts of G. Spencer and Charles Darwin in the framework of the evolutionary-epistemological paradigm. Analysis of the work of H. Spencer allows us to generalize the phenomena of everyday moral experience as the highest manifestations of the adaptive ability of a living being. G. Spencer gives a detailed description of the origin of moral behavior in his work. An important aspect in solving this issue is the rejection of a supernatural and supramental principle, which explains the origin of morality. Also, the article examines Charles Darwin's point of view, complementing the position of G. Spencer. C. Darwin shows that social instincts that serve for the common good of a group in animals can be transformed into moral commandments in man and regulate his behavior, forming in him such a social feeling as conscience. Thus, the evolutionary understanding of morality as an adaptive capacity is supplemented by an understanding of it as a social regulator of society's life.
Keywords: evolutionary ethics; social instinct; the origin of morality; Herbert Spencer; Charles Darwin; Kant Immanuil; evolution; society; commandments; morality; supernatural.
