CC BY
30
ку ассоциируется также с непостоянством, которое является одной из главных черт Фортуны.
Смена костюмов Артура нагляднее всего визуализирует его трансформацию от обычного оруженосца до величественного короля. Основная его цветовая гамма - золотой и красный, можно заметить, как эти цвета дублируют флаги, а золотые узоры - штандарты. Красный указывает на мужество и великодушие Артура, а золотой, как цвет самого благородного из металлов, - на происхождение Артура, его могущество.
Моргана, Мелеагант и их окружение сильно отличаются визуально: превалирующая черно-красная гамма, ассиметричность, использование масок. Из окружения Артура - рыцарей Круглого Стола - визуально выделяются лишь несколько. Сэр Гавейн одет в похожую с Артуром одежду, но превалирующий в ней цвет - желтый, который символизирует верность, благородство и отвагу, чем, собственно, и отражает характер Гавейна - он беспрекословно верен своему королю. Ланселот - единственный, кто одет во все белое, на фоне остальных рыцарей он выделяется - ведь именно ему Артур говорит, что он лучший среди них, подчеркивая нравственную чистоту.
Декорации в мюзикле модульные, иногда они становятся визуальной метафорой: исполнения терцета «Si je te promets» сопровождается характерным передвижением в треугольнике не только актеров, но и декораций. По обе стороны сцены находятся подвижные помосты, на которых стоят Гвинев-ра и Ланселот, между ними внизу - король Артур. В мюзикле история Артура ограничена любовным треугольником, что подчеркивается даже расположением персонажей на сцене, визуально составляющим треугольник, причем вершины этого треугольника обозначены весьма символично: Гвиневра и Ланселот находятся по краям на разных башнях Камелота, обращенные друг к другу лицом, но разделенные пропастью, по центру внизу и как бы между ними Артур, восседающий на королевском троне. Здесь Артур именно король: Гвиневру и Ланселота удерживает в первую очередь верность королю, а не человеку. В противовес идет финальная сцена, где Гвиневра и Ланселот объединены общим пространством, в которое их заключают направленные на них мечи рыцарей, Артур же, который должен решить их судьбу на авансцене, временами на коленях, уже страдающий человек, но не король. Именно в этой сцене зрителям показывают, что в итоге выбрал Артур: чувства или свое предназначение, и он выбирает последнее, это показывается освещением и расположением главных актеров на сцене: в центре остается лишь
Библиографический список
один Артур, когда фигуры смотрящих друг на друга Ланселота и Гвиневры уходят в тень.
В заключение следует отметить музыкальную составляющую. Наличие «хитов» в мюзикле играет важную роль, которая сильно влияет на коммерческий успех постановки в целом. Некоторые партии, арии становятся бессмертной классикой. Вспомним такие композиции, как «Belle», «Danse Mon Esmeralda», «Le Tempsdes Cathedrales» «Gethsemane», «Heaven on Their Minds», «Memory» и многие другие. Впрочем, здесь не следует забывать про либретто и текст песен, поскольку в мюзикле основное вербальное переложение идет через них.
Мюзикл «La Légende du roi Arthur» недостатка в хитах не испытывает, в этом есть одно из главных его достоинств. Музыка хорошо запоминаемая, многожанровая - от чисто танцевальных композиций («Wake up») до баллад («Rêver l'impossible», «Au diable»). Наиболее узнаваемы арии Мелеаганта («Advienne que pourra»), Морганы («Tu vas le payer») и терцет Артура, Гвиневры и Ланселота («Si je te promets»). Каждый персонаж имеет свои «лейтмотивы», так, например, это мотив страдания, выраженный в приближенном к романсу звучании, при создании музыкальной линии Гвиневры ведущим инструментами является либо флейта, либо щипковые, что подчеркивает юность и легкость образа. Музыкальная линия Мелеаганта иногда не соответствует его образу антагониста - интересен в этом плане и сам выбор актера с достаточно высоким тембром голоса, что подчеркивает неоднозначность характера персонажа, его раздвоенность. Это отразилось и во внешнем разделении образа на мертвую и живую часть после договора с Морганой.
Итак, несмотря на видимые преимущества мюзикла с визуальной, музыкальной и хореографической точки зрения, мюзикл «Легенда о короле Артуре» был не таким успешным, как, например, «Моцарт». Вероятно, это связано с тем, что центральная линия мюзиклов - изображение любовного конфликта - не была воспринята зрителями в контексте легенды о короле Артуре, ведь многие ожидали акцента именно на образе величественного и могучего правителя, но вместо этого наблюдали за внутренними терзаниями обычного человека, даже несмотря на то, что создатели явно хотели выделить конфликт между Артуром-королем и Артуром-человеком. Также в процессе трансмедиального перевода важно учитывать, что культурный код затрагивает и подсознательный уровень восприятия, поэтому, создавая варианты поликодового прочтения художественного целого, следует придерживаться внутреннего конфликта культурных кодов разных систем, как это отчасти произошло в мюзикле «Легенда о короле Артуре».
1. Шакиров С.М. О трансмедиальности. Медиасреда. Челябинск: ЧГУ, 2017; 12: 16-24.
2. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. Москва: Языки русской культуры, 1996.
3. Эко У. Сказать почти то же самое: Опыты о переводе. Перевод с итальянского А. Коваля. Санкт-Петербург: Symposium, 2006.
4. Олдхаус-Грин М. Кельтские мифы. От короля Артура и Дейдре до фейри и друидов. Перевод с английскогоО. Чумичевой. Москва, 2020.
5. Монмутский Г История бриттов; Жизнь Мерлина. Москва: Наука, 1984.
6. Markale J. Le roi Arthur et la societe celtique. Series: Regard de l'histoire. Paris, 1976.
7. Захарко Н.А. Трансформация образа рыцаря Кея в романах Кретьена де Труа. Национальные коды в европейской литературе XIX-XXI вв. Литературный канон в контексте межкультурной коммуникации. Нижний Новгород: ННГУ 2020: 92-98.
8. Труа К. де. Ланселот, или Рыцарь телеги. Перевод со старофранцузского Н.В. Забабуровой и А.Н. Триандафилиди. Москва: Common place, 2013.
References
1. Shakirov S.M. O transmedial'nosti. Mediasreda. Chelyabinsk: ChGU, 2017; 12: 16-24.
2. Lotman Yu.M. Vnutri myslyaschih mirov. Chelovek - tekst - semiosfera - istoriya. Moskva: Yazyki russkoj kul'tury, 1996.
3. 'Eko U. Skazat'pochti tozhe samoe: Opyty operevode. Perevod s ital'yanskogo A. Kovalya. Sankt-Peterburg: Symposium, 2006.
4. Oldhaus-Grin M. Kel'tskie mify. Ot korolya Artura i Dejdre do fejri i druidov. Perevod s anglijskogoO. Chumichevoj. Moskva, 2020.
5. Monmutskij G. Istoriya brittov; Zhizn' Merlina. Moskva: Nauka, 1984.
6. Markale J. Le roi Arthur et la societe celtique. Series: Regard de l'histoire. Paris, 1976.
7. Zaharko N.A. Transformaciya obraza rycarya Keya v romanah Kret'ena de Trua. Nacional'nye kody v evropejskoj literature XIX-XXI vv. Literaturnyjkanon v kontekste mezhkul'turnoj kommunikacii. Nizhnij Novgorod: NNGU, 2020: 92-98.
8. Trua K. de. Lanselot, iliRycar'telegi. Perevod so starofrancuzskogo N.V. Zababurovoj i A.N. Triandafilidi. Moskva: Common place, 2013.
Статья поступила в редакцию 25.11.22
УДК 81
Mi Ruonan, postgraduate, Moscow State University n.a. M.V. Lomonosov (Moscow, Russia), E-mail: [email protected]
WAYS OF EXPRESSING CONSENT IN CHINESE. The article deals with the communicative meaning and structural and semantic features of the expression of consent in the Chinese language. The aim of the study is to reveal the practical side of the use of speech constructions of agreement in the Chinese language tradition. The main attention is paid to forms of consent in the Chinese language, namely speech etiquette, communicative behavior and non-verbal means of communication. It should be noted that a distinctive feature of communication in Chinese society is respect and fear of offending another interlocutor, as well as the modality of the information provided. The main content of the study is the analysis of lexical forms of expressing consent in Chinese, which revealed various emotional constructions of consent. Thus, in Chinese, the construction of agreement is based on four extralinguistic means: the presence of lexical means, grammatical-syntactic means, idiomatic and non-verbal means.
Key words: Chinese language, linguistic culture of China, Chinese model of speech behavior, expression of consent in Chinese.
Ми Жонань, аспирант, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова, г. Москва, E-mail: [email protected]
СПОСОБЫ ВЫРАЖЕНИЯ СОГЛАСИЯ В КИТАЙСКОМ ЯЗЫКЕ
В статье рассматривается коммуникативное значение и структурно-семантические особенности выражения согласия в китайском языке. Целью исследования является изучение практической стороны использования речевых конструкций согласия в китайской языковой традиции. Основное внимание в работе уделяется формам согласия в китайском языке, а именно - речевому этикету, коммуникативному поведению и невербальным средствам общения. Следует отметить, что отличительной особенностью общения китайского общества является почтительность и боязнь оскорбить другого собеседника, а также модальность сообщаемой информации. Основное содержание исследования составляет анализ лексических форм выражения согласия в китайском языке, который выявил различные эмоциональные конструкции согласия. Таким образом, в китайском языке конструкция согласия опирается на четыре основных средства: наличие лексических средств, грамматико-синтаксических средств, идиоматических и невербальных средств.
Ключевые слова: китайский язык, лингвокультура Китая, китайская модель речевого поведения, выражение согласия в китайском языке.
Актуальность работы обусловлена рядом обстоятельств. В первую очередь согласие (в комплексе с несогласием) как важнейший структурный элемент межличностной коммуникации, как выражение воли (отношения) индивида к сообщаемой ему информации выступает необходимым фактором полноценной реализации коммуникации. Во-вторых, будучи встроенной в существующую языковую систему, которая характеризуется обширным набором культурно-исторических и национальных особенностей, лежащих в ее основе, интенция согласия (с учетом парадигмы соответствующих лексических средств, грамматических конструкций и идиоматических форм) выступает ключевым элементом речевого этикета, который в контексте китайской коммуникативной культуры, вдохновленной конфуцианским мировоззрением, представляет собой особый научный интерес. В-третьих, изучение специфики функционирования речевых и сопутствующих им невербальных моделей выражения согласия в китайском языке позволяет понять закономерности функционирования уникальной «языковой личности» в пространстве китайской лингвокультуры. Наконец, в-четвертых, рассмотрение языковых средств, использующихся для выражения согласия в китайском языке, анализ их природы и типологических особенностей имеют исключительное значение для понимания специфики использования тех или иных речевых приемов в коммуникативном пространстве китайского языка в самых различных ситуациях общения: бытовой, деловой, профессиональной и прочее.
Целью данного исследования является изучение практической стороны использования речевых конструкций согласия в китайской языковой традиции. Задачи исследования заключались в раскрытии прагматической природы феномена согласия в китайском речевом этикете и обосновании применения выражения согласия в китайской модели речевого поведения.
Научная новизна исследования состоит в выявлении основных смысловых оттенков речевой репрезентации согласия в устном общении.
Теоретическая значимость статьи отражается в расширении знаний о роли речевых конструкций согласия в китайской языковой традиции.
Практическая значимость исследования состоит в том, что её результаты будут полезны широкому кругу лиц, изучающих китайский язык, а именно - при построении конструкций согласия в разговорной речи.
При анализе отобранного для исследования материала в контексте существующих научных воззрений на проблематику, вынесенную в заглавие данной статьи, мы опирались на традиционную для подобного рода работ методологию - систему методов выявления лингвистической тождественности и соотноси-мости, языковой дистрибуции, научные методы (индукции и дедукции, наблюдения и интерпретации, метод описания), структурно-семантический подход.
В когнитивной лингвистике понятие согласия (как и его alter ego - несогласие) - ключевое в мировоззренческом плане. Оно представляет собой осознанное позиционирование себя индивидом в реальности по отношению к протекающим в ней процессам, по отношению к другим индивидам. Концепт «согласие - несогласие» - основополагающий для любого акта коммуникации, он выступает главным критерием успеха и одновременно условием реализации межличностных контактов. При этом данный концепт весьма гибок в плане своей функциональности и формальной организации, обладая способностью существовать как в вербальном, так и в невербальном пространстве, принимая вид в речевой практике и отдельных лексем, и многокомпонентных грамматических формул, и фразеологических единиц.
По сути, согласие как коммуникативный феномен регулирует функционирование любого социального организма, проявляясь в поведенческих стереотипах, чертах «языковой личности» конкретного народа, нации, культурной общности. Модальность - необходимое условие реализации интенции согласия (независимо от арсенала применяемых языковых средств), что указывает на главенствующее значение позиции субъекта, высказывающего согласие, его целевых установок в речевом акте; это позволяет отнести категорию согласия к классу антропоцентричных лингвокультуральных явлений.
Очевидно, что различные языковые системы располагают, наряду с некими сходными между собой формулами вербального и невербального выражения отношения согласия (несогласия) в процессе коммуникации, также и специфическими наборами способов и приемов такого назначения. Именно поэтому для ученых-лингвистов и филологов столь «актуальным является обобщение этих фактов для той или иной национальной культуры» [1, с. 5], поскольку изучение особенностей речевого поведения позволяет идентифицировать культурный код
того или иного общества, составить коммуникативный портрет языковой личности этноса, нации, народа [2, с. 5].
Научный дискурс, связанный с реализацией конструкций согласия в рамках языка в целом или конкретной языковой системы, а также смежные с ним прикладные вопросы когнитивной лингвистики находились в поле исследовательских интересов многих языковедов. Среди них В. Гумбольдт и Л.С. Выготский, В.В. Виноградов и Ю.Н. Караулов, Ф. Соссюр и Э. Бенвенист, М.В. Баделина и И.В. Галактионова, Е.Р Добрушина и Ш.А. Ахадов, Н.Ф. Алефиренко и Ю.С. Степанова, И.А. Стернина и О.С. Иссерс и многие другие.
Рассмотрение формальной репрезентации конструкций согласия в китайской речевой практике целесообразно начать с дифференциации двух базовых (для понимания прагматической природы феномена согласия в данной языковой системе) понятий - речевого этикета и коммуникативного поведения.
Так, речевой этикет подразумевает владение навыком уместного использования речевых шаблонов для обеспечения требующегося стереотипа поведения, соответствующего ситуации общения. Коммуникативность же поведения учитывает «коммуникативный профиль» самого индивида, специфику восприятия им ситуации общения (в семье, по работе, в незнакомой среде и пр.) с учетом усвоенных мировоззренческих концептов в границах определенной культуры. То есть речевой этикет является как бы подмножеством множества «коммуникативное поведение» [2, с. 6-7].
Таким образом, манера выражения согласия, свойственная речевой традиции конкретного общества, посредством речевого этикета фактически увязывается с морально-нравственными регуляторами поведения, которые языковеды понимают «как широкую область стереотипов общения, применяемых в вариабельных ситуациях, так и узкую область стереотипов в границах обращения и привлечения внимания, приветствия, знакомства, прощания, поздравления, пожелания, благодарности, извинения, просьбы, приглашения, совета, предложения, утешения, сочувствия, соболезнования, комплимента, одобрения и некоторых других» [3, с. 5].
В китайской лингвокультуре за прошедшие века имеются собственные, уникальные формы поведения в различных ситуациях общения и способы репрезентации согласия, соответствующие контексту коммуникации.
Отличительной чертой манеры общения, распространенной в китайском обществе, можно назвать особенную (порой даже гипертрофированную!) почтительность и уважение к позиции (мнению) собеседника: боязнь «обидеть, оскорбить, обременить другого человека - характерная черта речевого поведения китайцев» [4, с. 10].
Спектр выражения интенции согласия в китайской речи достаточно широк: в нём присутствуют как непосредственные и косвенные речевые конструкции, так и условно-конвенциональные формулы.
Прежде чем перейти к рассмотрению конкретных примеров реализации согласия в китайском языке и особенностей их использования, определимся с тем, что мы будем понимать под концептом «согласие». На наш взгляд, наиболее емкое описание этого понятия дал советский филолог О.В. Озаровский, указав, что согласие есть «констатация правильности и приемлемости мнения собеседника, оценка этого мнения как соответствующего действительности, выражение сходства позиций, взглядов коммуникантов» [5, с. 70-75].
В китайском языке традиционным способом передачи интенции согласия служат (как и в иных языках) высказывания, включающие лексему «да», иногда дополняющиеся языковыми единицами, усиливающими или конкретизирующими коммуникативный посыл: ' - «нормально», «ладно»; 1! - «именно так!», «точно!»; - «можно!»; - «конечно!»; ЭД! - «здорово!»; ! - «ясно», «верно».
В этом смысле очевидны различия в подходах к организации строя в китайском и, скажем, русском языках. Являясь в большей степени аналитической языковой системой, китайский язык в отличие от синтетического по природе русского, весьма своеобразен в лексических решениях категории согласия, что выражается, в том числе, в известных трудностях при подборе близких по структурно-семантическому типу аналогов высказываний на этих языках [6, с. 32]. А если принять во внимание и внеречевые способы выражения согласия, часто используемые носителями языка при общении (к примеру, для китайцев крайне типично повышать модальность сообщаемой информации выразительной мимикой - наклоном головы или киванием, полуулыбкой и даже смехом, движе-
нием глаз, темпом речи и пр.), то спектр репрезентации форм согласия расширяется ещё более, и его точная интерпретация становится непростой научной задачей.
Ситуация речевого взаимодействия разворачивается в определенных условиях - так называемом прагматическом контексте. Эти условия определяются субъектами коммуникации (каждый представлен собственным набором характерных черт - навыком владения речью (говорения), социальным статусом, ценностными установками, т. е. мировоззрением, коммуникативными ролями и т. д.), тематикой и задачами коммуникативного акта, временем и локацией ситуации общения. Все эти факторы влияют на выбор конструкции выражения согласия при формулировании высказывания, так как преследуют единственную цель -донести до адресата заданную информационную нагрузку, заключенную в реплике, или, иными словами, повлиять на действие адресата, воспринимающего эту реплику, представляющую собой «высказывание, так или иначе регулирующее поведение другого человека» [7, с. 135].
В общем случае при рассмотрении категории согласия (как целенаправленного действия в контексте речевого контакта) необходимо учитывать:
- само пространство общения (его диалогическую природу, взаимовлияние высказываний-реплик, следующих одна за другой);
- специфику невербальной составляющей коммуникативного акта, степень настоятельности согласия как такового - наличие в нём подтекста или дополнительного эмоционально-смыслового пласта;
- полноту, категоричность, семантическую определенность согласия. В отношении степени полноты согласия следует отметить, что разделение полного и неполного по настоятельности и смысловому потенциалу согласия производится в зависимости от того, в какой мере мнение субъекта коммуникации, выражающего согласие, совпадает с мнением другой стороны [8, с. 11-12]. О полном согласии можно говорить, когда мнения обеих сторон сходны, неполное имеет место, когда согласие подается с неким дополнительным «обременением» (условием): ШШШМ^Ш - «Выглядит логично!»;
- присутствие в высказывании модального вектора (частиц, лексем с модальностью). Фактически в данном случае речь идет о толковании единого информационного пространства речевого взаимодействия, всего комплекса межличностных отношений субъектов коммуникации и используемого набора языковых и внеязыковых средств:
а) наличие лексических средств (слова, выражающие непосредственное согласие или предикат реплики, поясняющие и уточняющие согласительную конструкцию);
б) грамматико-синтаксических средств (с учетом пропозициональной структуры синтаксиса высказываний, выражающей коммуникативное намерение субъекта коммуникации);
в) идиоматических выражений (основанных на использовании образных концептов, свойственных культурной традиции, в границах которой функционирует языковая система, и имеющих смысл согласия (подтверждения) или аналогичную коннотативную нагрузку);
г) невербальных средств (мимика, жесты, движение глаз, направление взгляда и т. д. в момент речевого контакта дают адресату массу дополнительной информации о сути высказывания).
Последний пункт в приведенном перечне для понимания смысловых оттенков формулы речевой репрезентации согласия в пространстве китайской культуры особенно важен. Для носителя китайского языка и/или знатока китайского культурного кода «соглашательство» как явление (выражающееся в одобрительных замечаниях - 1 или ЭД, Я («хорошо», «верно») и позитивной жестикуляции) - норма общеэтического плана - так называемое проявление необходимой вежливости. То есть «да» в рамках коммуникации в контексте китайской речевой практики далеко не всегда имеет «безусловный» характер. Но такую особенность не следует считать неким «узаконенным лукавством» - это просто одно из стандартных требований китайского речевого этикета.
В беседе китайцы традиционно применяют для выражения согласия ряд лексических форм: 1, 1,, 1^©. - «да, согласно». В виде кратких замечаний грамматические конструкции со смыслом одобрения/подтверждения выглядят как Я А - «Верно», - «Можно и так сказать!», - «Конечно»,
Й - «Пока что, да».
Очевидным смысловым посылом в этом отношении обладает, разумеется, сам глагол «соглашаться» и его формы, наличествующие в высказывании (1^©, «Согласно!» например, фраза «Согласен с вами!» - 81^©№ЙЖ£), а также конструкции на его основе: ЙЁ^ЁЙ!^©®! - «Я согласен с вами на все сто!»
Библиографический список
(здесь лексема ё#£ё («сто процентов») дополнительно актуализирует силу согласительной конструкции).
Лингвисты-китаисты отмечают необычное свойство построения оценочных высказываний со значением согласия в разговорной практике в китайском языке. Так, принято в первую очередь максимально высоко оценить поступившее предложение, а уже затем 8Ш№!Й+—#Й;и©! - «Я на двенадцать фэнь (это аналог фразы «на миллион долларов» - авт.) доволен данным предложением». Есть также варианты этой фразы с другими числительными - «сто двадцать тысяч» или «сто двадцать процентов» - . Другие примеры: Я
- «Я обеими руками поддерживаю ваше предложение!» - разговорная конструкция со значением согласия), ЭД±©! - «Хорошая идея!», 8]]^й1^©М]©Ш - «Полностью согласны с вами!», 8йЙ№1ЯЙ -«Считаю, что Вы правы», ЭДЙ7! - «Замечательно!», Шп1п18рЯ#ШЙ! - «Это именно то, что мы хотели!».
Согласительные конструкции в китайском языке удобно группировать по общему акцентуирующему признаку. Среди таких признаков выделяются:
- «мягкое» согласие (Ш - «пожалуйста», Ж© - «пожалуй», ЭДЙ - «ладно», ЭДЩ - «так и быть»);
- фактор паузы - «Погоди минутку!», - «Один момент!»,
- «Одну секунду!», ^Т - «Сию минуту!», - «Сейчас-сейчас!».
- «твердое» согласие - «обязательно», н® - «безусловно», -«разумеется», - «естественно»);
- эмоциональное согласие, его ещё называют косвенно-конвенциональной формой (Ж© - «С удовольствием!», - «Очень рад!», -«Рад помочь!»);
- глагольные формы (^й - «Будет сделано!», - «Это можно!»);
- согласие со значением вероятности (йж - «Сделаю, что смогу», й й - «Попытаюсь», - «Сделаю всё, что в моих силах», 8УЛФ1Я Й - «Думаю, что вы правы», &Ш18®Й - «Так я себе это и представлял!», 8 ^ЙК - «Я не против»);
- контекстуально обусловленное согласие (ЭД±© - «Отличная идея!», 8 ■1 - «Я тоже!», - «Хорошая мысль! Так и поступай!»);
Но, безусловно, в китайском языке, как и в русском, присутствуют разговорные, эмоционально «заряженные» конструкции для выражения согласия: гМя^ shëi shu6 Ьи sh¡ пе - «Разве кто-то против?», - «Ясное дело!», ЯИЯ
1 - «Чистая правда!», Й$ - «В точку!» (следует заметить, что данная конструкция употребляется только в рамках грамматических структур).
При этом, как мы указывали выше, этикетные формы китайской речевой практики позволяют конвергенцию интенции согласия в противоположную по смыслу. По сути, несогласие - и это также особенное качество «непротивленческого» (почти по философии Л. Толстого) китайского менталитета. Считается, что такие переходные формы позволяют избежать непосредственного столкновения мнения - болезненного конфликта точек зрения: - «Ду-
маю, что звучит довольно разумно» или
- «Мысль, конечно, интересная, но для нас это в новинку, так что давайте лучше перестрахуемся». Такая форма «сверхмягкого» отказа позволяет исключить категоричные формы отказа принять позицию и аргументы оппонента, однако «не принять» - вовсе не значит «не понять», главное здесь - дистанцироваться от конфликтной ситуации [9, с. 108-111].
Таким образом, на основании приведенных выше рассуждений становится понятно, что многообразие форм выражения согласия в китайском языке зависит не только от конситуации коммуникативного акта, но и несет на себе явный отпечаток традиций межличностного общения, оформившихся под воздействием морально-нравственных императивов китайской культуры, ставших результатом влияния различных философских учений (главным образом конфуцианства) на этику китайского общества.
Анализ используемых в китайской речи при построении конструкций согласия грамматических приемов и набор существующих лексических средств дает достаточно пеструю картину возможных вариантов выражения согласительных форм, позволяющих передать различные эмоциональные оттенки и/или степень экспрессии таких высказываний. Представленная в данной статье палитра способов проявления коммуникативно-прагматической природы конструкций согласия позволяет составить представление об актуальных моделях речевого поведения носителей китайского языка (в том числе в комбинации с невербальными средствами общения), а также распространенной среди жителей Поднебесной манере обращения с языковыми единицами различной семантики и метафразе-ологическими формами в целях придания им смысловой нагрузки, соответствующей интенции согласия.
1. Стернин И.А. Коммуникативное поведение и межкультурная коммуникация. Русское и китайское коммуникативное поведение: сборник статей. 2002: 5.
2. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. Москва: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 1987.
3. Формановская Н.И. Употребление русского речевого этикета. Москва: Русский язык, 1982.
4. Селезнева Г.Я. Речевое поведение китайцев. Русское и китайское коммуникативное поведение: сборник статей. Воронеж, 2002: 9-12.
5. Свиридова Т.М. Согласие - несогласие как фрагмент языковой картины мира. Елец: ЕГУ им. И.А. Бунина, 2002.
6. Озаровский О.В. Способы выражения согласия - несогласия в современном русском языке. Русский язык в национальной школе. 1974; № 6: 70-75.
7. Ли С. Языковые различия и их отражение в лексической семантике китайского и русского языков. Вопросы филологии. 2003; № 2: 32.
8. Леонтьев А.А. Психолингвистические единицы и порождение речевого высказывания. Москва: Наука, 1969.
9. Любимова М.К. Интенциональные смыслы согласия и несогласия в русских и немецких дискурсах совещаний и переговоров. Автореферат диссертации ... кандидата филологических наук. Тамбов, 2004.
10. Чжу Л. Сопоставительное изучение утверждения и отрицания в русском и китайском языках. Иностранные языки в высшей школе. 2012; № 1: 108-111.
11. Ступкина М.В., Наджафова Рв. Сопоставительный анализ формул речевого этикета в китайском и русском языках. В мире науки и искусства: вопросы филологии, искусствоведения и культурологии: сборник статей по материалам XXXV Международной научно-практической конференции. 2014; № 35: 97-101.
12. Глушкова С.Ю. Лингвокультурологические особенности выражения категории вежливости в английском и китайском языках. Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. 2011; № 2-2: 70-72.
13. Сидихменов В.Я. Китай: общество и традиции. Москва: Знание, 2000.
References
1. Sternin I.A. Kommunikativnoe povedenie i mezhkul'turnaya kommunikaciya. Russkoe ikitajskoe kommunikativnoe povedenie: sbornik statej. 2002: 5.
2. Karaulov Yu.N. Russkijyazykiyazykovaya lichnost'. Moskva: Knizhnyj dom «LIBROKOM», 1987.
3. Formanovskaya N.I. Upotreblenierusskogorechevogo 'etiketa. Moskva: Russkij yazyk, 1982.
4. Selezneva G.Ya. Rechevoe povedenie kitajcev. Russkoe i kitajskoe kommunikativnoe povedenie: sbornik statej. Voronezh, 2002: 9-12.
5. Sviridova T.M. Soglasie- nesoglasie kak fragmentyazykovojkartiny mira. Elec: EGU im. I.A. Bunina, 2002.
6. Ozarovskij O.V. Sposoby vyrazheniya soglasiya - nesoglasiya v sovremennom russkom yazyke. Russkij yazyk v nacional'noj shkole. 1974; № 6: 70-75.
7. Li S. Yazykovye razlichiya i ih otrazhenie v leksicheskoj semantike kitajskogo i russkogo yazykov. Voprosy filologii. 2003; № 2: 32.
8. Leont'ev A.A. Psiholingvisticheskie edinicy iporozhdenie rechevogo vyskazyvaniya. Moskva: Nauka, 1969.
9. Lyubimova M.K. Intencional'nyesmysly soglasiya inesoglasiya vrusskih inemeckih diskursah soveschanijiperegovorov. Avtoreferat dissertacii ... kandidata filologicheskih nauk. Tambov, 2004.
10. Chzhu L. Sopostavitel'noe izuchenie utverzhdeniya i otricaniya v russkom i kitajskom yazykah. Inostrannye yazyki v vysshej shkole. 2012; № 1: 108-111.
11. Stupkina M.V., Nadzhafova R.V. Sopostavitel'nyj analiz formul rechevogo 'etiketa v kitajskom i russkom yazykah. V mire nauki i iskusstva: voprosy filologii, iskusstvovedeniya i kul'turologii: sbornik statej po materialam XXXV Mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferencii. 2014; № 35: 97-101.
12. Glushkova S.Yu. Lingvokul'turologicheskie osobennosti vyrazheniya kategorii vezhlivosti v anglijskom i kitajskom yazykah. Vestnik Vyatskogo gosudarstvennogo gumanitarnogo universiteta. 2011; № 2-2: 70-72.
13. Sidihmenov V.Ya. Kitaj: obschestvo i tradicii. Moskva: Znanie, 2000.
Статья поступила в редакцию 13.11.22
УДК 811
Pugacheva E.N., senior teacher, Vladivostok State University; postgraduate, Far Eastern Federal University (Vladivostok, Russia),
E-mail: [email protected]
Borzova T.A., Cand. of Sciences (Cultural Studies), senior lecturer, Russian Language Department, Vladivostok State University (Vladivostok, Russia),
E-mail: [email protected]
THE SPECIFICS OF REPRESENTATION OF THE CONCEPT "VLADIVOSTOK". The work presents the specifics of considering the structural elements of a toponymic concept of "Vladivostok". The peculiarity of the toponymic nomination in Primorsky Krai, formed under the influence of linguistic and extralinguistic factors reflected in the vocabulary, is emphasized. The active influence of interlanguage contacts with non-Russian population (Chinese, Koreans, Japanese) on the process of onymization is demonstrated, which caused the unique linguistic landscape of Primorsky Krai in general and the city of Vladivostok in particular. The article presents new results of the research of the concept of "Vladivostok" from the point of view of addressing the linguistic consciousness of native speakers of the Russian language and the language material presented in the media texts of the interview genre. The objective of the research is to identify and compare the figurative and value components of the concept of "Vladivostok" within the framework of cognitive linguistics, using a linguoculturological approach using experimental methods. The research is significant not only for toponymy, conceptology in particular, but also for linguistics in general. The results of the research can find practical application in teaching courses on cognitive linguistics and the language picture of the world.
Key words: concept, toponym, linguoculturology, cognitive linguistics, media text.
Е.Н. Пугачева, ст. преп., Владивостокский государственный университет, аспирант Дальневосточный государственный университет,
г. Владивосток, E-mail: [email protected]
Т.А. Борзова, канд. культурологии, доц., Владивостокский государственный университет, г. Владивосток, E-mail: [email protected]
ОСОБЕННОСТИ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ КОНЦЕПТА «ВЛАДИВОСТОК»
Статья посвящена специфике рассмотрения структурных элементов концепта «Владивосток». Подчеркнута особенность топонимической номинации в Приморском крае, формируемой под влиянием лингвистических и экстралингвистических факторов, нашедших отражение в лексике. Продемонстрировано активное влияние на процесс онимизации межъязыковых контактов с нерусским населением (китайцами, корейцами, японцами), что обусловило уникальный лингвистический ландшафт Приморского края в целом и города Владивостока в частности. В настоящей статье представлены результаты исследования концепта «Владивосток» с точки зрения обращения к языковому сознанию носителей русского языка и языкового материала, представленного в меди-атекстах жанра интервью. Цель исследования - выявить и сопоставить образный и ценностный компоненты концепта «Владивосток» в рамках когнитивной лингвистики, используя лингвокультурологический подход с применением экспериментальных методов. Данное исследование представляется значимым не только для топонимики, концептологии в частности, но и для лингвистики в целом. Результаты исследования могут найти практическое применение в преподавании курсов по когнитивной лингвистике и языковой картине мира.
Ключевые слова: лингвокультурология, когнитивная лингвистика, медиатекст, концепт, топоним.
Рассмотрение разных точек зрения на природу образность, когнитивный статус и роль топонимической единицы позволяет авторам предложить исследование топонима «Владивосток» в концептуально-экспериментальном и контекстуальном понимании. Многоаспектный характер изучаемой проблемы определил необходимость привлечения следующих методов исследования: контекстуального анализа, дистрибутивного, экспериментального.
Проведенный авторами анализ языкового материала, составляющего структурные компоненты концепта «Владивосток», позволяет говорить об уникальности топонимических концептов. В связи с этим актуальность исследования состоит в том, что, несмотря на давнюю традицию изучения топонимических единиц, в современной науке вопрос о подходах и методах описания концептов-топонимов находится на стадии активного обсуждения. Авторы в своей работе говорят об особом способе отбора языкового материала для определения
концептуальной модели концептов-топонимов. Цель исследования - анализ языкового материала в рамках когнитивного подхода, а также определение ценностного и образного слоев концепта «Владивосток». В задачи нашего исследования входит:
1) анализ существующих теорий рассмотрения моделей концептов-топонимов;
2) анализ результатов эксперимента как отражения языкового сознания носителей русского языка;
3) исследование языкового материала, представленного в медиатекстах жанра интервью;
4) выделение ценностного и образного компонентов концепта «Владивосток»;
5) выявление региональной специфики концепта-топонима.
