CC BY
51
УДК 821.161.1 НЕСТОР.08 ШАЙКИН А.А.
доктор филологических наук, профессор, кафедра истории русской литературы Х^ХХ вв., Орловский государственный университет имени И.С. Тургенева E-mail: irl11-19@yandex.ru
UDC 821.161.1 НЕСТОР.08 SHAIKIN A.A.
Doctor of Philology, professor, Department of the History of the Russian Literature of the XI-XIX centuries, Orel State
University E-mail: irl11-19@yandex.ru
СПОСОБЫ И ФОРМЫ ПРОЯВЛЕНИЙ АВТОРСКОЙ ПОЗИЦИИ В «ЧТЕНИИ О БОРИСЕ И ГЛЕБЕ» НЕСТОРА
METHODS AND FORMS USED TO DEMONSTRATE THE AUTHOR'S POSITION IN THE "READING OF BORIS AND GLEB'BY NESTOR THE CHRONICLER
Способом авторского осмысления изображаемых событий и персонажей в тексте Нестора является отыскание в сакральной истории архетипов, через которые актуальная современность получает узнаваемость, осмысление и оценку. Экспликации автора происходят в структурных моментах текста: при переходах от вступления к фабульному рассказу, от рассказа об убиениях к рассказу о чудесах [прим.1].
Ключевые слова: авторская позиция, архетип, Борис, Глеб, Святополк, Бог, сатана, Каин, чудо.
The method of the author's interpretation of events depicted and characters in the Nestor's text is findingarchetypes in the sacral history through which the actual modernity is to be recognized, understood and evaluated. Author's explications occur in the structural moments of the text: in transition from the introduction to the plot, from the narration of the killings to the narration of the wonders.
Keywords: author's position, archetype, Boris, Gleb, Svyatopolk, God, Satan, Cain, wonder.
Акт рассказа о святых братьях (даже только намерение рассказа) Нестор уподобляет творческому акту Господа -творению неба и земли, и всего, что есть на ней: «Владыко Господи Вседержителю, створивый небо, и земьлю, и вься, яже на неи, Ты и нынЬ сы, Владыко, призри на смирение мое и подаи же разумъ сердцю моему, да съповЬдь [прим.2] оканьныи азъ всЬмъ послушающимъ жития и мучения свя-ту страстотерпцю Бориса и ГлЬба» [прим.3]. Рассказывание - манифестация той же творческой силы, что сотворила мир. При этом автор, видимо, лишь проводник этой силы: Господу автор предъявляет единственное свое качество -«смирение мое», он, собственно, и есть это «смирение». Поэтому он, автор, смеет надеяться, что «грубость и неразумие сердца» его будут преодолены. Кроме того, акт рассказывания свершается еще и потому, что «объекты» рассказа сами становятся инициаторами рассказывания: «молитвы ради святою мученику Бориса и ГлЬба» [11, с. 356].
Намечается иерархия участников дискурса: в высшей точке Господь, вблизи Него герои повествования - святые страстотерпцы Борис и Глеб, под ними - автор. Есть еще один эксплицированный участник дискурса - читатели, точнее «братья», которым надлежит слушать рассказ автора. Хотя у них автор тоже просит прощения - «братие, не зазьрите грубости моеи», но с ними он на одной ступени или даже немного выше: может обратиться к ним с учительным словом.
Герои «Чтения» существуют не сами по себе, не изолированно, они встроены в Божий мир, причем не только в его синхронии, но и в диахронии. Автор начинает рассказ с первотворения: «Искони, бо рече, сътвори Богъ небо и землю, и вся, яже на земли...» [11,с. 356]. Тем са-
мым рассказываемое причастно акту творения, первосо-бытиям, определившим последующие судьбы мира, в том числе и судьбы героев. В творение вмешивается тот, о ком сказано, «искони же ненавидяи добра дьяволъ». Бытие человека утрачивают одномерность и наполняется борьбой противоборствующих интенций. В этой борьбе Господу пришлось пожертвовать своим сыном, и только так дьявол был потеснен. Теперь борьба продолжается в том мире, в каком живут герои повествования Нестора, а автор и его читатели-«братья», сопряжены с ними через память «не-кыхъ христолюбець». Судьбы Бориса и Глеба прообразованы в тексте Нестора первособытиями человеческой истории, грехопадением, именами Каина и Авеля, и не случайно указанием на старшинство Каина, точнее «млад-шинство» Авеля, Нестор сворачивает парафраз Ветхого Завета: «Нъ да не продолжю рЬчии, нъ воскорЬ извЬщаю». Убийство святых братьев в дальнейшем будет прямо возведено к ветхозаветному первозлодеянию.
В парафразе Священного писания Нестор акцентирует ситуации, связанные с милосердием высших сил. Господь долго терпит прегрешения людей, их уклонения в идольское служение; даже избиение пророков, посланных им во спасение, не отвратило Всевышнего от людей: «ни ту ся Богъ прогнЬва на создание Свое, нъ милосердоваше о твари Своеи» [11, с. 358]. Из немалого количества евангельских притч, Нестор выбирает притчу о работниках 11-го часа, по которой милосердие Господа простерлось и до «страны Руской»: «небесныи Владыка ... в послЬдьняя дьни милосердова о нихъ и не дастьимъ до конца погыбну-тивъ прельсти идольстЬи» [11, с. 360; прим.4].
Таким образом, автор хочет рассказать о конкретных
© Шайкин А. А. © Shaikin A.A.
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - РИТШЬОИСЛЬ
единичных событиях - убийстве двух молодых князей их старшим братом, но об этом нельзя правильно рассказать, не сопрягая события 6523 (1015) года с исходным и вечными ситуациями, лежащими в основе мироздания. Отсюда обширное вступление [прим. 5] - парафраз Священного писания, и тем самым рассказ «об убиении» превращается в рассказ о «житии и погублении» не просто двух князей, а «блаженую страстотерпцю Бориса и ГлЬба».
Если упомянуто о том, что Господь не оставил русских людей в идольском плену и в 11-ом часу призвал их в свой виноградник, то надо, конечно, рассказать и том человеке, через которого претворилась Божья воля, тем более, что он - отец названных героев повествования. Владимир -князь, глава народа, в известном смысле его, народа, субститут и символ. В исходной ситуации он «мужь правдивъ и милостивъ к нищимъ, и к сиротамъ, и ко вдовицамъ», но -«елин же вЬрою». Последнее обстоятельство - важное, оно предполагает качественный скачок. Рождение христианина из «елина» не могло не иметь архетипа, прообраза: римский военачальник Плакида характеризуется теми же словами, что и Владимир, - «мужь праведенъ и милостивъ, елинъ же вЬрою». Но Господь увидел в нем человека, клонящегося к Христу: «Его же ты не вЬдыи чтеши. Нъ идыи крьстися». Нестор даже умалчивает об олене с крестом между рогами, явившемуся Плакиде: видимо, экзотичность чуда отвлекала от самого факта обретения веры. Однако то, что Нестор имел в виду событие некоего «явления» Плакиде, видно из фразы о Владимире: «Тако же и сему Владимеру явление Божие быти»; Плакида в крещении обрел имя Евстафия, Владимир стал Василием [11, с. 360]. Владимир повелел всем людям своим креститься, и, по Нестору, не было ни одного, кто бы совершил это без радости. Акт крещения народа, государственный акт, заставляет Нестора искать новый символ-архетип для Владимира: русский князь становится «вторым Константином» [прим.6].
Только после такой подготовки Нестор считает возможным перейти к непосредственному объекту своего повествования - святым братьям. Они сразу резко маркируются автором тропеическим выражением: в сопоставлении с иными братьями, Борис и Глеб - «двЬ звЬздЬ свЪтлЪ посредЬ темныхъ» [прим. 7]. Об этих «темных» братьях речь не идет, всё внимание только на Борисе и Глебе.
Нестор снижает возраст братьев: они еще настолько юны, что отец не наделяет их уделами, тогда как в летописи и «Сказании» они наравне с другими братьями их получают [прим.8]. Вероятно, умаление возраста нужно Нестору в идейно-эстетических целях: убийство детей -большее злодеяние.
Хотя оба брата «единаче дЬтеска бЬста», однако Борис уже «въ разумЬ сы» и потому «взимаше бо книгы и чтяше, бяше бо и грамотЬ наученъ». Читая жития и мучения святых, Борис проникается теми интенциями, которыми будет руководствоваться на Альте, ожидая гибели: «Господи Боже мои, да не вознесется мысль моя суетою мира сего, но просвЬти сердце мое на разумие Твое...» [прим. 9]. Ребенок Глеб, еще не обученный грамоте, тем не менее также причастен к этой системе ценностей: он день и ночь сидел подле Бориса, слушая его чтение. В ситуации совместного восприятия житий и мучений святых отчетливо проявляется парность Бориса и Глеба, может быть, даже не парность, а троичность, ибо отец их, Владимир, хри-
стиански заботится о больных и нищих, а сыновья, видев «отца тако творяща, боле утверждастася на милостыню. Любляше же я отець, видя на ею благодать Божию» [11, с. 362].
Закон подобия или манифестаций исходных событий в современности действует на всех уровнях: «благодать Божия», которую отец (Владимир) находил у своего сына (Бориса), досталась ему от его крестного патрона - Романа Сладкопевца: дьявол пытался «восхватить» свиток, врученный Роману Богородицей, но Мать Божия не допустила утраты, и Роман оказался «полнъ Духа Святаго» - «тако же и сии блаженыи Романъ», т. е. Борис [11, с. 362-364; прим. 10].
Стремясь найти обоснование крестильного имени Глеба (Давид), Нестор, вопреки очевидности, уподобляет ситуацию «Глеб - Святополк» поединку Давида с Голиафом: «такое же и сии святыи Давыдъ изиде противу супостату дьяволу и погуби й, и отятъ поношение от сы-новъ рускыхъ» [11, с. 364]. Нестора не смущает то, что в 6523 (1015) году, по очевидности, Голиаф=Святополк одолел Давида=Глеба: «победу» последнего автор трактует как избавление от «поношения от сыновъ рускыхъ», т. е. победа мыслится в общем и конечном смысле, гибель на земном уровне Нестор оборачивает победой в сфере духовной.
События и персонажи современности соотносятся с прошлым многоаспектно: если по отдельности Борис и Глеб выступают как Роман и Давид, то как пара они оказываются Иосифом и Вениамином, а Святополк в этом случае персонифицирует старших братьев последних. Святополк оказывается преступнее библейских персонажей: младшего, Вениамина, братья не преследовали, а Святополк «не токмо же на блаженнаго Бориса гнЬвашеся, но и на блаже-наго ГлЬба» [11, с. 366]. Разумеется, главным архетипиче-ским персонажем для Святополка остается Каин: в тексте Нестора он сразу появляется с эпитетом, в звучание которого анаграмматически вписано имя Каина: «оканьныи», а вскоре и прямо именуется «вторым Каином» [11, с. 368].
Агиограф Нестор не ставил перед собой задачи всесторонней характеристики персонажей, но в каждом из них он резко выделяет немногие черты. В Борисе он акцентирует покорность - важное христианское качество. Предпочитавший безбрачие [прим.11], Борис соглашается на брак, чтобы не пойти против воли отца [прим.12]; церемониальной покорностью исполнено его согласие выполнить воинское поручение отца: «Блаженыи же падъ, поклонися отцу своему и оболобыза честнЬи нозЬ его, и пакы въставъ, обуимъ выю его, цЬловаше съ слезами» [11, с. 366]. Покорность определит поведение Бориса и в отношении к Святополку. Узнав, что Святополк занял стол отца, он идет к брату, «яко овьца незлобиво», и радуется, «иже братъ ему старЬи на столЬ отчи сЬлъ». Борис долго не верит поступающим сообщениям о злодейском намерении Святополка: «Како се можеть быти истина.?», ибо «не противенъ есмь брату своему старЬишому сущю» [11, с. 368-370]. Но и когда поверил в смертельную опасность, он не меняет поведения, определяемого покорностью: «Не отиду, не отбЬжю от мЬста сего, ни пакы супротивлюся брату своему, старЬишому сущю.» [11, с. 370].
Есть один момент, когда в Борисе появляется желание избежать смерти - ведь он только человек, - но это не его личностный протест, а вручение своей судьбы
Всевышнему: «Владыко Господи Исусе Христе, не остави мене погыбнути, но Ты самъ державьную руку Твою простри на мя грЬшнаго и худаго. Избави мя от ярости иду-щихъ на мя, спаси мя в часъ сеи, яко Ты единъ еси Богъ истиньныи, Тебе слава въ вЬкы. Аминь» [11, с. 370]. Это единственный акт некоего противодействия тому, что должно случиться [прим.13].
Услышав приближающихся убийц, Борис не пытается укрыться, он просит священника «отпЬти заутреню и святое Евагелие чести, бЬ бо день недЬлныи»; важно соблюсти воскресную службу, а не спасать жизнь. Священник читает Евангелие, а сам Борис продолжает читать Псалтырь: «... умножишися стужающи ми. Мнози сташа на мя, мнози глаголють о души моеи (Пс 3: 12-15.)» и т. д. [11, с. 370372]. Псалтырь у Нестора описывает ситуацию на Альте.
Особому, «агиографическому» поведению подчиняются и убийцы: они не могут вторгнуться в таинство службы и замирают у шатра[прим.14]: «Нечестивии же, яко шедше, не дерзнуша напасти на праведнаго, не попусти имъ Богъ, дондеже конча заутренею» [11, с. 372].
Церемониально поведение Бориса и в самом акте убиения. По завершении службы Борис возлег на одре своем и обратился к стоящим у шатра: «ВлЬзъше, братии, скон-чаите волю пославшаго вы». Нельзя не отметить его обращения к пришедшим убивать: «братии» - так обратиться к ним мог лишь человек, приблизившийся ко Христу. Автор, между тем, в отличие от героя называет убийц «звЬрие дивии». Бориса пронзают «сулицами», пронзают и «слугу» его, здесь безымянного (по летописи мы знаем, что это Георгий Угрин), пытавшегося закрыть собой князя [11, с. 372].
Удивительна в художественном отношении сцена, продолжающая действо убиения Бориса. Полагая, что Борис мертв, убийцы вышли из шатра. Но «блаженыи же воскочи, въ оторопЬ бывъ, изъ шатра». «Въ оторопЬ», т. е. в некоем особом состоянии - это и замешательство, и беспамятство, и движение, когда его уже не должно быть. Борис произносит еще одну молитву, в которой он благодарит Господа за то, что удостоил его смерти, делающей его «сообщником» страсти Христовой, и просит всевышнего отпустить грехи его убийцам [прим.15]. После молитвы «единъ от губитель, притекъ, ударивъ сердце его» [11, с. 372].
Глеб в «Чтении» Нестора существенно отличается от Глеба летописи и «Сказания». Если в последних текстах он, несмотря на молодость, является действующим муромским князем, то у Нестора он еще вовсе ребенок, не знающий грамоты и внимающий чтению и молитвам Бориса. При этом младые годы не мешают его духовной зрелости: «дЬтескъ тЬломъ, а умомъ старъ» [11, с. 362], говорит Нестор, варьируя житийное клише [прим.16].
Еще более значимы отличия, касающиеся содержательной и событийной стороны. Глеб знает о смертной участи Бориса, обращаясь к Господу, он говорит в молитве: «вонми убо и вижь, что створити хотять рабу Твоему Борису, а моему брату, Ты бо еси свЬдыи вся», но не спешит уведомить брата. Его внимание замкнулось на нем самом: «Не да како и мя погубить» [11, с. 366]. Нестор использует прямую речь: пусть персонажи сами отвечают за себя.
Глеб готов принять смертную участь: «аще и мене осудилъ еси убьену быти въ градЬ семь, не имамъ бЬжати
сътроения Твоего», но в то же время активно надеется на спасение: «аще ли же ни, буди со мною въ всякомь пути и не остави мене, Господи Исусе Христе, и не предаи же мене въ смерть, яко Ты еси Спасъ и Тебе слава въ векы. Аминь» [11, с. 366]. После молитв Глеб идет к реке и на заранее приготовленном «кораблеце» «отбЬже от законо-преступного брата» [11, с. 366; прим. 17].
Известно, что по летописи и «Сказанию», спешащий в Киев Глеб, даже получив известие от Ярослава о смерти отца и гибели Бориса, не пытается спастись. Существенно иным оказывается поведение Глеба у Нестора. Зная о намерениях убить Бориса, он думает только о себе - «како и мя погубить» - и пытается спастись, как, например, их брат Святослав, настигнутый людьми Святополка во время бегства в Угры (летопись). Для нашего рассмотрения не важно, какая из версий соответствует реальным событиям, мы указываем на диаметральную идеологическую направленность текстов: в летописи и «Сказании» Глеб идет навстречу гибели; в «Чтении» Нестора - спасает свою жизнь. Поведению святого, по-видимому, больше отвечает первая версия [прим.18].
В «Чтении» Глеб допускает разные варианты намерений людей Святополка, настигших его на реке: «видимъ, аще мира коего ради придоша, али же ни, но аще имуть мя, не погубять мене, но ... ведуть мя къ брату моему» [11, с. 74; прим. 19]. Но в действительности, он уже догадывался о финале и стремился не допустить больших жертв: «Уняше бы святыи единъ за вся умрети, и сего ради отпусти» свою охрану. Это трезвое решение здравого человека. При этом в Глебе по Нестору нет внутреннего смирения перед предстоящим, в молитве словами псалма Глеб просит Господа: «възбрани борющимся со мною» и призывает Его: «приими оружие и щитъ и востани в помощь мнЬ» (Пс 34: 1-6) и т. д. [11, с. 374].
Заклание, как и в прочих текстах, поручается повару Глеба [прим. 20], но в этой сцене обнаруживается важное для характеристики героя отличие текста Нестора от «Сказания». В «Чтении» убийство совершается тотчас, при этом Нестор отмечает, что «Святыи же ГлЬбъ молчаше». Внутренняя речь, конечно, есть: Глеб произносит молитву, в которой упоминает архетипическую для себя ситуацию, связанную с библейским Захарием, заколотым «в сии день» [11, с. 374; прим. 21]. Но физически Глеб молчит. Тогда как в «Сказании» он вступает в горячий диалог с убийцами, пытается объяснить свою безвинность, вымолить пощаду. Нестор же предельно сдержан, представляет только саму операцию «заклания»: «прежереченыи поваръ, ставъ на колЬну, закла и главу святому и прерЬза гортань его» [11, с. 374]. Сдержан Нестор в плане передачи рефлексии осуществляющегося злодеяния, но только у него встречаем «технологические» подробности заклания: 'став на колено', 'запрокинув голову', 'перерезав гортань'. Выражение «акы агня незлобиво» в вариантах есть во всех текстах, хотя и в разных смыслах. У Нестора это выражение отнесено к поведению Глеба: «молчаше, акы агня незлобиво», тогда как в прочих текстах сходное выражение описывает сам акт убийства: «зарЬза ГлЬба, акы агня непорочно».
Следом Нестор дает дату убийства (без указания года, но выше год назывался в связи со смертью Владимира и подразумевается, что убийство Глеба в пределах этого же года): «святыи ГлЬбъ предасть душю свою в руцЬ Божии
10.00.00 - ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 10.00.00 - PHILOLOGICAL SCIENCES
мЬсяца септября въ 5 день» [11, с. 376; прим. 22].
У Нестора нет посмертных медитаций (от автора), каковые есть в «Сказании» [8, с. 342] и особенно в «Повести временных лет» [6, с. 93]. Нет упоминания о встрече братьев на небесах, имеющееся в прочих текстах. Все тексты сообщают о «колодах», между которыми было брошено тело Глеба, но у Нестора и тут отличие: вместо двух он говорит об одной колоде.
Святополк сразу появляется с эпитетом «окаянный»: «Нача мыслити на правЬднаго, хотяше бо оканьныи всю страну погубити и владЬти единъ»; «разгнЬвася на блаже-наго, мня, оканьныи, яко то хощеть по смерти отца своего столъ приятии» [11, с. 364]; «Таче увЬдЬвъ оканьныи сынъ Святополкъ и акы радуяся отнЬ смерти, всЬде на коня и скоро доиде Кыева града» [11, с. 366]. Имя Каина, анаграмматически присутствующее в эпитете, вскоре реализуется открыто: «Видите ли втораго не милосердие Каина явль-шася? Мышлящю убо Каину.». Как и Каин, Святополк сопряжен с сатаной: сатана («злодЬи врагъ») подсказал Каину способ убийства Авеля, и этот же персонаж научил Святополка способу убийства Бориса, для дела были отобраны «мужа неистовыя» [11, с. 368].
В соответствии с прочими текстами, Святополк «Чтения», убив Бориса и Глеба, «на прочюю братью въздви-заше гонения, хотя и вся изгубити и самъ единъ владЬти всЬми странами» [11, с .376]. По летописи, Святополк убивает еще одного брата, Святослава, бегущего «въ Угры», после чего размышляет: «Избью всю братью свою, и прии-му власть русьскую единъ» [6, с. 94-96; прим. 23].
Нестор не передает перипетий борьбы Ярослава и Святополка, он кратко и суммарно излагает события 10161019 годов. Новым по сравнению с летописью является упоминание о народном восстании, изгнавшем Святополка: «КрамолЬ бывшеи от людеи и изгнану ему сущю не токмо из града, нъ изъ области всея». С другой стороны, нет упоминаний об Альтской битве и о роли Ярослава в изгнании Святополка. По Нестору, Ярослав принял власть только «по умертви оканьнаго» [11,с.376].
Последние дни Святополка представлены Нестором достаточно сдержанно, без изображения мании преследования и панического бегства князя, без упоминания «пустыни» меж «Чехы и Ляхы», «злого живота», и «смрада», идущего из могилы, присутствующих в повествованиях летописи и «Сказания». Но и Нестор говорит о «лютой» смерти Святополка, о некоем его помрачении, похожем на помрачение Юлиана Отступника: многие «в мрацЬ его видЬвше суща тако, яко же Ульяния законапреступнаго» [11, с. 376].
Отсутствует кольцевое завершение с повторным упоминанием о грехе рождения Святополка, предопределившем его «злую» судьбу, как в летописи: «сей же Святополкъ, . иже сябЬ родилъ от прелюбодЬянья, иже изби братью свою.» [ПВЛ, с. 98]. Летописец безжалостно самому Святополку вменяет грех собственного рождения «от прелюбодЬянья». У Нестора отсылка к Юлиану завершает образ преступного князя.
Авторское присутствие значимо и во второй части «Чтения» - в повествовании о чудесах. Экспликации автора происходят в структурном моменте перехода от рассказа о земном пути братьев к чудесам, творимым ими в посмертном бытии: «Се же написахъ азъ грЬшныи о житии
и погублении святую блаженную страстотерпцю Бориса и ГлЬба. Нъ аще Богу велящю, то и чюдесъ ею мало нЬчто исповемы.». Структурные моменты автор отмечает настойчиво: «Нъ се уже начну отсюду исповЬдати яже испер-ва чюдеса же и цЬления святую блаженную страстотерпцю Бориса и ГлЬба.» [11,с.378].
В констатации массовых исцелений у раки Бориса и Глеба, которые происходят и «доныне», авторской личности не видно, Нестор излагает общую молву в сложившихся формулах: «СлЬпии прозрЬние приемлють, хромии ристати научаются» и т. п. Также со ссылкой на безымянное множество сообщается об огненных явлениях у могилы святых и даже рассказ о варяге, которому опалило ногу, дается без ссылок на информатора - как нечто общеизвестное. Но в сообщении о пожаре, спалившем старую церковь, авторская личность активизируется. Это сообщение интересно с разных сторон. Загорелась церковь, конечно, происками дьявола: «врагъ створи напасть сицеву». «Враг» наслал сон на пономаря, который забыл погасить свечи, вызвавшие пожар. Но в конечном счете, церковь сгорела «Божиимъ попущениемъ» - с тем, чтобы на месте старой выстроить новую церковь, уже «во имя святою и блаженную страстотерпцю Бориса и ГлЬба» [11, с. 380]. Замечательно, что диалектика противоборства дьявольских и божественных сил представлена не как нечто безличное и безусловное, а окрашена авторским отношением: «И весе, мню я, Божиимъ попущениемъ сему быти». Вот это «мню я» надо всячески подчеркнуть: о Божьем попущении говорится как о частном мнении автора [прим. 24].
Авторское отношение может проявляться, так сказать, имплицитно, путем смены терминологии. Ковчег и рака в древнерусском могут быть синонимами, но первое - слово с более широким кругом значений, менее специализировано. При выкапывании Бориса и Глеба из их первоначальных захоронений, из земли извлекают «ковчеги», но вскрывают уже «раки», ибо тела святых братьев ни «едина -го струпа от язвъ имуще на собЬ»; напротив, их тела «акы снЬгъ бЬлЬющася, лице же ею свЬтяся акы ангелома». И наполнилось «благоухания не токмо мЬсто то, нъ яко и всь градъ» [11, с. 380-382].
В изложении чудес Нестор стремится ссылаться на конкретных свидетелей. Так, он ссылается на старейшину Вышгорода, свидетельствующего об исцелении «сухой» ноги у отрока и о прозрении слепого; князь Ярослав стал «самовидцем» исцеления, в ходе которого молящийся святым братьям человек с трудом приполз к их раке и тут же «утвердистася нозЬ его, и воставъ, хожаше предъ всими, славя Бога и святою» [11, с. 384]. Нестор не забывает сообщить, что по этому поводу князь устроил празднество, длившееся 8 дней, а 24 июля - день убиения Бориса - объявили днем памяти святых. Для такого рода сведений у Нестора, видимо, были письменные источники.
Описывает Нестор и перенесение мощей святых в новую церковь в 6580/1072 году. Особо значимым для него явилось участие в этой акции героя его будущего, пока еще не написанного, жития - Феодосия Печерского, о котором автор говорит, что среди черноризцев он «свЬтяся акы солнце посредЬ ихъ, украшенъ добрыми нравы» [11, с. 388]. Здесь же упоминается и имеющее вид чуда «оставление» ногтя с руки Бориса, которой митрополит благословлял князей, на голове Святослава. Авторская позиция,
поднимающаяся над нейтральным повествованием, реализуется в деталях и подробностях.
Бывают такие чудеса, которые даже среди чудес кажутся чудесными, «чюдесЬ дивнЬе», и Нестор рассказывает об одном таком случае: за один час у человека из колена отросла новая нога, и было это не в укрытом месте, а на глазах у многих людей. Вместе с ногой к этому человеку вернулась и речь [11, с. 390-392].
Чудеса, о которых автор рассказывал до сих пор, это чудеса, уже вошедшие в повествовательную традицию, они стали фабулатами, и автору оставалось лишь зафиксировать их, акцентировав важные с его точки зрения моменты. Но есть и случаи, когда автор сам является первым слушателем-свидетелем чуда, еще нет традиции, а есть первое слово участника чуда, точнее - его объекта. Таков рассказ некоей женщины, случайно встретившейся автору на пути. Начинается повествование как некая бытовая зарисовка.
В один из дней автор отправился по делу в город (видимо, из Печерского монастыря в Киев), присел по дороге передохнуть, вблизи также присела отдохнуть некая женщина, с которой он не был прежде знаком. Эта женщина и поведала удивительную историю о том, как святой Никола и его помощники сурово наказали ее и как Борис и Глеб помогли ей. В своем изложении автор чувствует личную ответственность, ибо сообщает не о том, что стало общей молвой, а что пока является индивидуальным свидетельством: «ПовЬда ми яже о святою и о святЬмъ отци НиколЬ, и о блаженную страстотерпцю БорисЬ и ГлЬбЬ, еже нынЬ азъ повЬдЬ вамъ». Поэтому же - из-за введения нового факта - автор опять извиняется перед читателем: «не зазрите грубости моеи». Начиная самый рассказ, автор ссылается на речь рассказчицы: «Бывшю убо, рече, дни празднично-мусвятаго НиколЬ» [11, с. 392]; он, Нестор, только передатчик ее рассказа.
Сходным образом построен и рассказ о чуде возвращения зрения слепому. Тут так же есть ссылка на речь персонажа: «И се пакы инъ повЬда ми, глаголя, яко бЬ нЬ в коемъ градЬ человЬкъ слЬпъ» [11, с.394]. Любопытно в этом эпизоде и то, что святой Георгий, которому молился слепой, отсылает его к Борису и Глебу: «Что яко вопиеши ко мнЬ? Нъ аще хощеши прозрЬти, иди къ святыма Борису и ГлЬбу, и тои створять тя прозрЬти, тЬма бо дасться от Бога благодать цЬлбная въ странЬ сеи» [11, с. 394], т. е.у святых своя специализация.
В конце рассказа о чуде автор может воскликнуть: «Видите ли, братие, коль высоко покорение, юже стяжаста святая къ старшему брату». Помнит автор и о своей малости, «грубости», «неразумности» в сравнении с теми, о ком он пытается рассказать: «Како дерезну азъ оканьныи
похвалите ваю, грубыи сыи, неразумныи? Елико бо аще изреку, не могу достоино похвалити. Нъ что реку или что возглаголю?» [11, с. 396].
Завершает весь текст обширная и возвышенная риторическая рефлексия автора о героях повествования, о нравственном и даже политическом смысле их подвига смирения и покорения старшему брату, каковое автор ставит в пример князьям-современникам, далеким от соблюдения феодального принципа старшинства.
Наиболее, пожалуй, удивительна некая «ода», посвященная гробу святых: «ТЬм же и о гробЬ речемъ: о, бла-женому гробу, идеже лежить богатьство некрадомо! О, честьному гробу, из него же текуть источници цЬльбам неоскудЬюще! О, святому гробу, събирающе людие вЬрнии на честь и славу, блаженную память! О, преблаженому гробу, сущю в тебЬ честному тЬлу на славу Божию, иже его почьсть блаженную страстотерпцю и врачю, до вЬка память имущее съ похвалами!» [11, с. 396]. Этот экфрасис, несомненно, организован не только стилистически, но и ритмически.
Воздает автор хвалу и городу, в котором пребывают тела святых: «О граде, честныи, истиньныи бо нареченъ именемъ, прозванъ еси, се бо всЬхъ вышьши градъ славою възнесенъ еси, заступника бо имяше, исцЬлителя всЬмъ, притЬкающимъ въ тя. О, граде святыи, освященыи святыма сима!» [11, с. 396-398]. На современный взгляд, трудно удержаться от констатации противоречия: вышегородские бояре, названные по именам, убили Бориса, может быть, они же убили и Глеба, тела убитых привезли в город их убийц, и теперь этот город, убивший братьев, оказывается выше всех городов, ибо в нем пребывают мощи святых. Святые «снимают» с топоса грех убийства, преодолевают его?
Смысл статей такого рода, как эта, состоит в наблюдениях над текстом, анализе отдельных ситуаций, тем не менее в конце положено подводить некие итоги. В качестве общего вывода можно отметить, что наиболее очевидным способом авторского осмысления изображаемых событий и персонажей в тексте Нестора является отыскание в прошлой, по преимуществу, сакральной истории подходящих архетипов, через которые актуальная современность получает узнаваемость и аксиологию. Такой же подход свойственен и другим борисоглебским текстам, но у Нестора он проявляется с большей полнотой и последовательностью. В повествовании о чудесах автор передает общую молву, традицию, но в случаях изложения чудес еще не вошедших в традицию, автор настойчиво вводит голос персонажа, ссылается на речь рассказчика. Прямые экспликации автора происходят в структурных моментах текста: при переходах от Вступления к фабульному рассказу, от рассказа об убиениях к рассказу о чудесах.
Примечания
[прим. 1] В нашей статье [13,8. 32] указывалось, что авторская позиция в Несторовом «Чтении» о Борисе и Глебе должна быть рассмотрена отдельно: настоящая статья является реализацией этого намерения. Кроме того, отметим, что часть настоящей статьи, посвященная анализу текста «Чтения» до «Чудес», была опубликована в [10]. [прим. 2] Поведать, рассказать, сделать известным. - См.: [9, вып. 27, с. 51-52].
[прим. 3] Текст «Чтения о Борисе и Глебе» Нестора цитируем по: [11] Отдельные фрагменты корректируем по изданию текста
[12]
[прим. 4] Сходно использовал эту притчу и митрополит Иларион в своем «Слове о законе и благодати». [прим. 5] Анализ общего строения вступления в «Чтении» Нестора см.: [7, с. 150-169].
[прим. 6] Попутно отметим, что совпадая с летописью в отождествлении Владимира с Константином (правда, в летописи оно
13.00.00 - ПЕДАГОГИЧЕСКИЕ НАУКИ 13.00.00 - PEDAGOGICAL SCIENCES
дано в некрологе), Нестор в «Чтении» крещение Руси датирует иначе: по тексту [11, с. 362] 6495 (987) г., по тексту [13, p. 617] 6490 (982) г.
[прим. 7] А.М. Ранчин заметил, что, кроме «звездности» братьев, Нестор цитирует библейский текст, сообщающий, что, покушающийся на Бога Сатана хотел разместить свой престол на «звЬздахъ». «Метафорическое использование в обоих случаях лексемы "звезда", по-видимому, не случайно: посягательство Сатаны на власть, принадлежащую Богу, и умысел Святополка против братьев как бы приравнены» - [7, с. 156].
[прим. 8] Какими годами Нестор датирует наделение сыновей уделами - не ясно: «Пусти же благовЬрныи князь сыны своя когождо на свою область, яко же дал имъ самъ, а святу сею, Бориса и ГлЬба, у себе держащю, занеже единаче дЬтеска бЬста» [11,с.362]. Если исходить из того, что рядом Нестор помещает сообщение о христианском нищелюбии Владимира, велящего развозить по Киеву возы с провизией, то «Повесть временных лет» такое повеление князя датирует 996 г., но распределение сыновей, в том числе и Бориса и Глеба, по уделам летопись датирует 988 годом, тотчас по крещении: «Бориса РостовЬ, а ГлЬба МуромЬ»
- [6,с.83]. Нестор упоминает, что отец женил Бориса и отправил во Владимир (Волынский), однако вскоре, опасаясь Святополка, вернул его в Киев см.: [11, с. 364]; судя по сюжету «Чтения», это уже ближе к 1015 году.
[прим. 9] Правда, в развернутом виде «суета мира сего» отвергается Борисом в размышлениях на Альте в другом произведении - в [8, с. 332].
[прим. 10] Не вполне ясен источник Нестора о Романе Сладкопевце; есть общее указание, что сюжет о Богородице, снабдившей Романа Сладкопевца чудесным «свитком», был известен в средние века «в агиографических и литургических вариантах».
- См.: [4, с. 199]. Попутно заметим, что толкование В. Биленкиным свитка Богородицы в применении к Борису как «княжеского венца», похищаемого дьяволом=Святополком и возвращаемого Борису в виде «небесного венца», представляется произвольным.
- См.: [1, с. 59]. Для Нестора аналогия состояла только в том, что Борис также исполнен Святого Духа, как и Роман.
[прим. 11] «блаженыи же худЬ рачаше о томъ», т. е. о женитьбе [11, с. 364].
[прим. 12] Сообщение о браке Бориса имеется только у Нестора, летопись и «Сказание» не упоминают об этом. [прим. 13] В летописи и «Сказании» нет и такой смиренной попытки противодействия предстоящей расправе. [прим. 14] По наблюдению исследователя, «и святой и злодей в агиографическом плане повествования о них - люди особого художественного измерения; это прежде всего люди - не такие, как все; люди, для которых нормы поведения, обязательные для рядового человека, отнюдь не обязательны...». - [2, с. 78]. Но, может быть, в начальное время христианства на Руси сакральность службы не решались нарушить даже злодеи?
[прим. 15] Подобная сцена имеет место в «Сказании», при этом молитва Бориса в этом памятнике сложнее по мотивам и напряженнее. Борис славит Всевышнего за кончину, приближающую его к святым мученикам, но одновременно не скрывает и «болЬзни сьрдьца», ибо смерть «прияхъ от съродника моего». Противоречие Борису нелегко преодолеть: «Да "аще бы ми врагь поносилъ, протьрпЬлъ убо быхъ, аще бы ненавидя мене вельречевалъ, укрылъ быхъ ся" (Пс 54, 13). Нъ ты, Господи, вижь и суди межю мною и межю братъмь моимь» (курсив наш. - А.Ш.). И все же, обращенный к Господу, Борис поднимается до прощения убийц: «не постави имъ, Господи, грЬха сего, нъ прими въ миръ душю мою. Аминь» [8, с. 336].
[прим. 16] См., например, в житии Саввы Освященного: «юноша и старец вЬрою» [3, стлб. 451].
[прим. 17] В момент отплытия (бегства) речь идет об одном «кораблеце» у Глеба, а когда посланные Святополком на «ко-раблеци борзы» догнали его, то, похоже, у Глеба оказалось два «корабля»: он сам остается на середине реки, а воинов, сопровождавших его, просит отплыть к берегу: «Нъ молю вы, и братие моя, не противитеся имъ, нъ къ берегу приступите, и азъ въ своемъ корабли иду посредЬ рЬкы, и они да придуть ко мнЬ» [11, с. 374].
[прим. 18] В этой связи считаем сомнительным отнесение «Чтения» Нестора к памятникам, отражающим Глебоборисовский культ.
[прим. 19] В «Сказании» эта двойственность выражена сильнее, более того, автор стремится передать некую диалектику состояний у разных участников этой сцены. Глеб, увидев настигающий его корабль, «въздрадовася душею», тогда как настигающие, как и положено убийцам, мрачны: «а они узьрЬвъше и омрачаахуся и гребяахуся к нему». Радость Глеба мотивируется тем, что он всё еще «цЬлования чаяяше отъ нихъ прияти» [8, с. 340], хотя он уже получил предупреждение от Ярослава о гибели Бориса. Автору «Сказания», видимо, хотелось передать наивность Глеба, его открытость, неспособность видеть угрозу.
[прим. 20] В отличие от прочих текстов Нестор не называет имен: ни Горясера - старшего среди захватчиков, отдающего приказания, ни Торчина - повара, которому поручается заклание и который выполняет его.
[прим. 21] О нем, вероятно, говорится во 2 Пар 24: 20-22. См. также: Лк 11: 51; Мф 23: 35.
[прим. 22] Текст ПВЛ не содержит этой даты, но в [5. с. 173] она есть. Это еще один признак первичности хотя бы некоторых фрагментов текста ПВЛ.
[прим. 23] В «Сказании» аналогичные соображения (только более развернутые) помещены после убийства Бориса и мотивируют убийство Глеба: братья всё равно не простят ему первого убийства, а потому «приложю къ безаконию убо безаконие», говорит Святополк словами псалма, и отправляет послов к Глебу, чтобы выманить его в Киев.
[прим. 24] Слово «весе» тоже относится к предположению, знанию: словарь дает форму «вЬсе» и отсылает к словарной статье «вЬдати». - См.: [9, Вып. 2, с. 113, 43].
Библиографический список
1. Биленкин В. «Чтение» преп. Нестора как памятник «глебоборисовского» культа // Труды Отдела древнерусской литературы. СПб.: Дмитрий Буланин, 1993. Т. 47. С. 54-64.
2. Еремин И.П. «Повесть временных лет» как памятник литературы. Литература Древней Руси (этюды и характеристики). М.; Л.: «Наука», 1966. С. 42-97.
3. Житие Саввы Освященного // Великие Минеи Четии, собранные Всероссийским митрополитом Макарием. Декабрь, дни 1-5. Вып. 10. СПб., 1901..
4. Кириллин В.М. «Повесть о новгородском белом клобуке»: время происхождения и соотношение первых редакций // Кириллин В. М. Очерки о литературе Древней Руси. Материалы для истории русской патрологии и агиографии. - Сергиев Посад:
Изд-во Московской духовной академии, 2012. С. 179-206.
5. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов / Под ред. и с предисл. А. Н. Насонова. М.; Л., 1950..
6. Повесть временных лет. Ч. 1. Текст и перевод. Подготовка текста Д.С. Лихачева и Б.А. Романова. Под ред. чл.-корр. АН СССР В.П. Адриановой-Перетц. М.,Л., 1950.(В тексте статьи - ПВЛ).
7. Ранчин А.М. К интерпретации историко-богословского введения в Чтении о Борисе и Глебе преподобного Нестора: семантический архетип житий Бориса и Глеба и образцы для почитания // Ранчин А. М. Памятники Борисоглебского цикла: текстология, поэтика, религиозно-культурный контекст. М.: Университет Дмитрия Пожарского; Русский фонд содействия образованию и науке, 2017. С. 150-169.
8. Сказание о Борисе и Глебе // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1. XI-XII века. СПб.: «Наука». 1997. С. 328-351.
9. Словарь русского языка XI - XVII вв. Вып. 2. М.: «Наука», 1975; Вып. 27. М.: «Наука» 2006.
10. Шайкин А.А. Способы характеристики героев и осмысления событий в «Чтении о Борисе и Глебе» Нестора // Филологические науки. Сентябрь 2017, № 5. С. 55-62.
11. Чтение о житии и о погублении блаженную страстотерпцю Бориса и ГлЬба // Святые князья-мученики Борис и Глеб. Исслед. иподг. текстов Н. И. Милютенко. Ответ.ред. Г. М. Прохоров. СПб.: «Изд-во Олега Обышко», 2006. С. 356-398.
12. Revelli G. Monumenti letterarisu Borise Gleb. Литературные памятники о Борисе и Глебе. - Genova, 1993. Рр. 601-692.
13. Szajkin Aleksander. Авторские позиции и их литературная специфика в текстах о Борисе и Глебе: летопись и анонимное сказание» // Slavia Orientalis, tom LXVI, nr 1, rok 2017. S. 31-47.
References
1. V. Bilenkin, "Reading" of venerable Nestor as a monument to the Boris-and-Gleb cult // Works of the Department of Old Russian Literature. Saint-Petersburg: Dmitry Bulanin, 1993. V.43, P. 54-64
2. E.P. Yeremin, "Povest Vremennykh Let" as a monument of literature // E.P. Yeremin. Literature of Old Russia (essays and characteristics) Moscow; Leningrad, 1966. P. 42-97
3. The life of Sabbas the Sanctified// The Great Menaion Reader collected by Macarius, the Metropolitan of all Russia. December, days 1-5, edition 10 Saint-Petersburg, 1901
4. V.M. Kirillin, Legend of the white cowl of Novgorod: time of origin and correlation of the first editions // V.M. Kirillin, Sketches about literature of Old Russia. Materials for history of Russian patrology and hagiography. - Sergiyev Posad: Publishing House of the Moscow Ecclesiastical Academy, 2012. P.179-206
5. Novgorod primary chronicle of the old and later recensions // Edited and prefaced by A.N. Nasonov. Moscow; Leningrad, 1950
6. Povest vremennykh let, part 1. Text and translation. Text processing of D.S. Likhachov and B.A. Romanov. Edited by V.P.Adrianova-Peretz, a corresponding member of the USSR Academy of Sciences - Moscow, Leningrad, 1950 (in the article abbreviated as PVL)
7. A.M. Ranchin, Revisiting the interpretation of historical-theological introduction to the Reading of Boris and Gleb of the venerable Nestor: a semantic archetype of lives of Boris and Gleb and the examples for venerating // A.M. Ranchin, The monuments of Boris-and-Gleb cycle: textol-ogy, poetics, religious and cultural context. - Moscow, Dmitry Pozharsky University; Russian education and science promotion foundation, 2017. P. 150-169
8. The legend of Boris and Gleb // The library of the literature of Old Russia, V.1 XI-XII centuries. Saint-Petersburg, "Nauka", 1997. Pp. 328-351
9. The dictionary of the Russian language of XI-XVII centuries, edition 2 - Moscow, "Nauka". 1975, ed. 27. Moscow, "Nauka", 2006
10. A.A. Shaikin, The ways of characteristics of heroes and interpretation of events in the "Reading of Boris and Gleb" of Nestor // Philological sciences. September 2017, September 2017, №5, P. 55-62
11. Reading of the life and killing of blessed saints Boris and Gleb// Saint knyazhes-martyrs Boris and Gleb. Research and text processing by N.E. Milutenko. Executive editor G.M. Prokhorov. - Saint-Petersburg: Publishing House of Oleg Obyshko, 2006, P. 356-398
12. Revelli G. Monumenti letterarisu Borise Gleb. Monuments of literature about Boris and Gleb. - Genova, 1993. Р. 601-692
13. SzajkinAleksander. Author's positions and their literature specifics in the texts about Boris and Gleb: the chronicle and anonymous legend // Slavia Orientalis, tom LXVI, nr 1, rok 2017. S. 31-47
