CC BY
20УДК 82.09
СПЕЦИФИКА ТОПОСНОГО СВЕРХТЕКСТА КАК ХОРОТОПА. ФЕНОМЕН БАЛКАНСКОГО ХОРОТОПНОГО СВЕРХТЕКСТА
Коробкина Елена Николаевна,
поэт, писатель, публицист, член Южнорусского союза писателей (ЮРСП) (г. Евпатория, РФ); e-mail: e_koro@mail. ru
В статье исследуется специфика репрезентативного центра топического сверхтекста как сакрального ландшафта, хоротопа. Вводится понятие иеротопического метода создания сакрального пространства, данного Лидовым, и метод хоротопа Питера Брауна, формирующего топосный сверхтекст. Выявляется хоротопный метод исследования балканского сверхтекста как метод трансформации сакральных мест в единую конфигурацию балканской хоры посредством текстовых знаков и архетипических реалий. Принцип хорического был выявлен В. Н. Топоровым в парадигме балканского макроконтекста. Одиссея как провиденциальный миф балканского хо-ротопного сверхтекста.
Ключевые слова: топосный сверхтекст, хора, сакральный ландшафт, коды хоротопа, балканский хоротопный сверхтекст.
© Е. Н. Коробкина, 2018
вопросы русской литературы, 2018, № 1_
Хоротоп
Ткется теменос в перекрест, Нити бабушкой - крест в крест, За крестами ей речью течь, Белой речкою течь в млечь, Для безудержных кобылиц На четыре все речь длить. Оком сокола обручен, Тайным говором наречен.
Елена Коро [7, с. 39]
Начало изучению топосных литературных сверхтекстов, посвященных «Петербургскому тексту», положили работы ученых тартуско-московской семиотической школы Н. П. Анциферова [2], Ю. М. Лотмана [11], В. Н. Топорова [15].
В 1984 году в 18-м выпуске «Трудов по знаковым системам» Тартуского университета были опубликованы статьи В. Н. Топорова «Петербург и "Петербургский текст русской литературы"» и Ю. М. Лотмана «Символика Петербурга и проблемы семиотики города». Тем самым, понятие «петербургский текст» было введено в научный оборот.
Исследователь В. В. Абашев, выявивший и разработавший «пермский текст», так объясняет рождение топосных текстов: «В стихийном и непрерывном процессе символической репрезентации места формируется более или менее стабильная сетка семантических констант. Они становятся доминирующими категориями описания места и начинают по существу программировать этот процесс в качестве своего рода матрицы новых репрезентаций. Таким образом, формируется локальный текст культуры, определяющий наше восприятие и видение места, отношение к нему» [1, с. 11-12].
Итак, мы видим, что основным критерием выделения топического сверхтекста в ряду литературных сверхтекстов является концепт конкретного локуса - места (города, региона, или даже ряда городов и мест - локусов - внутри региона) в единстве исто-рико-культурно-географических характеристик, то есть в парадигме образно и тематически обозначенного центра, фокусирующего объект, - и вне текстовых реалий.
Исследователь О. И. Лыткина характеризует ядро топосного сверхтекста как «наличие образно и тематически обозначенного центра, фокусирующего объект, который в системе вне текстовые реалии - текст предстает единым концептом, например, таким концептом для топологических текстов является конкретный локус в единстве его историко-культурно-географических характеристик» [12, с. 607].
В данном контексте мы вводим понятие хоротоп как региональную матрицу локусов-мест, связанных в единое целое исто-рико-культурно-географическими характеристиками в процессе постоянной репрезентации полилога дискурсов репрезентативного центра, совершающего прорыв в сферу символического и провиденциального. В. Н. Топоров в книге «Петербургский текст русской литературы» [15] отмечал, что со сверхтекстом «связываются высшие смыслы и цели». В этом контексте мы можем обозначить репрезентативный центр, или ядро топосного сверхтекста понятием хоротоп.
Рассмотрим понятие хоротоп как таковое.
Следует отметить, что известный британский ученый Питер Браун в 2006 году создал понятие хоротоп по аналогии с хронотопом Бахтина, выделяя в отдельную категорию пространственную продленность.
«Развивая эти наблюдения, я следовал великому русскому ученому Михаилу Бахтину, чьи исследования греческого эпоса и эллинистического романа обогатили нас термином «хронотоп». Бахтин употребляет его, чтобы обозначить периоды, в которых, как представлялось, обитали персонажи древней литературы, созданной до Нового времени. Я бы хотел предложить еще и термин «хоротоп», так как, подобно «хронотопу» Бахтина он может оказаться плодотворным. «Пространство» - такой же продукт человеческого воображения, как и «время» [5, с. 124] - пишет профессор Браун.
Он рассматривает хоротоп в контексте иеротопического метода конструирования «сакрального ландшафта», введенного в научный оборот современным исследователем А. М. Лидовым в работе «Иеротопия. Создание сакральных пространств как вид творчества и предмет исторического исследования» [10].
А. М. Лидов вводит понятие иеротопии: «Иеротопия - это создание сакральных пространств, рассмотренное как особый вид творчества, а также как специальная область исторических исследований, в которой выявляются и анализируются конкретные примеры данного творчества... Иеротопический подход позволяет увидеть художественные объекты в контексте другой модели мира и прочитать их по-новому» [10, с. 13].
Итак, профессор Браун определяет хоротоп как метод моделирования сакрального ландшафта. В частности, он прослеживает органическую взаимосвязь «Жития св. Феодора из Сикеона (530613)», написанного его последователем, ранневизантийским агиог-рафом Георгием, с самим местом Сикеон, где и обитал св. Феодор.
«Такое создание «сакрального ландшафта» в центре Анатолии ранневизантийским святым и его биографом можно оценить, сравнив с подлинным, наблюдаемым ландшафтом, который мы можем идентифицировать. Возникает редкая возможность проследить процесс становления святого места и оценить византийскую эстетику, посредством которой оно описывалось в житии св. Феодора» [5, с. 125] - пишет профессор Браун.
Он проводит параллели между современным научным представлением о пространстве и пространственным видением ранневизан-тийского агиографа: «Пространство» современного ученого-археолога - это пространство, определенное расстояниями. Оно развертывается на картах, измеряется в километрах путешествий, оно ориентировано при помощи компаса на полюсы. Напротив, «хоро-топ» Георгия был пространством ранневизантийского агиографа. Он был организован в терминах антитетических «зон», в которых расстояния исключались как не имеющие значения. Сикеон Георгия построен из таких совмещающихся зон. Каждая зона конструируется с затягивающей обстоятельностью, но вместе с тем постоянно остается неопределенным, где именно они находятся и какие между зонами расстояния» [5, с. 125].
Итак, мы видим, что хоротоп, или «сакральное пространство» построено по принципу мифологического пространства. Внутри него смещены не только представления о времени, но в данном ракурсе реорганизация внутреннего пространства хоротопа по принципу со-
вмещающихся антитетических зон, не имеющих определенного реального места, а также не определяемых реальных расстояний между зонами, говорит, нам о том, что хоротоп построен по принципу мифа.
Исследователь И.В. Комарова в 2015 году, обращаясь к иеро-топическому методу Питера Брауна, выделяет различные формы выражения «хоротопа» в текстах духовного поэта 20 века Александра Солодовникова.
В данной парадигме мы видим ряд сквозных поэтических образов, связанных органично с сакральным ландшафтом наличием высшего провиденциального смысла. Атрибуты божественного проявляются в становлении в месте, в котором идеальное раскрывается благодаря духовному видению поэта.
В поэзии Александра Солодовникова, пишет Комарова, «хоро-топ выражается на образном уровне через земные образы, цветовые контрасты, интертекстуальность, мотивный уровень. Именно бытие Бога в этом мире становится краеугольным камнем при включении того или иного образа физического пространства в поэтический текст. Хлеб, вино, деревья, цветы и др. интересны лирическому субъекту, если несут информацию о Творце, являются проводниками в духовную реальность, открывают тайну мироустройства, мироздания» [9, с. 187].
И. В. Комарова выделяет для интерпретации «хоротопа» такой аспект как «хора». С точки зрения исследователя Лидова:
«В богословии понятие «хора» становится краеугольным камнем, с помощью которого обосновывается принципиальное отличие иконы от идола. Идеальная икона всегда пространственна и всегда абсолютно конкретна, подобно тому, как Христос может одновременно пребывать на небесах и предлагать свою плоть в таинстве Евхаристии. То, что соединяет эти две рационально несводимые величины и есть «хора» - пространственное бытие Божие. В конечном итоге весь храм и все образы в нем призваны передать именно «божественную простран-ственность» [10, с. 18].
«Физическое пространство благодаря наличию «хоры» становится храмом, где действуют свои законы, где иерархию пространства можно постичь только духовным зрением» [9, с. 187] - делает
вывод исследовательница.
Автор этих строк в 2016 году на Всероссийском научном семинаре, посвященном 2400-летию со дня рождения Аристотеля «Corpus Aristotelicum в XXI веке», независимо от предыдущих исследователей, изобрела термин «хоротоп» и рассмотрела его коды и матрицу в контексте феномена балканского хоротопа на основании работ о балканском макроконтексте В. Н. Топорова [8].
На основании различий в представлениях о категориях пространства: «хоры» Платона и трех видов категории места Аристотеля: «топос» - местность, «платос» - плоская местность, «хорос» - нечто простирающееся [3], нами была выявлена парадигма хорото-па.
В диалоге Платона «Тимей» встречаются Сократ, Тимей, Кри-тий и Гермократ. Тимей и вводит загадочный термин «хора», рассуждая о миметической диаде полис-космос.
Платон пишет о хоре:
«Всегда воспринимая все, она никогда и никоим образом не усваивает никакой формы, которая была бы подобна формам входящих в нее вещей. Природа эта по сути своей такова, что принимает любые оттиски, находясь в движении и меняя формы под действием того, что в нее входит, и потому кажется, будто она в разное время бывает разной; а входящие в нее и выходящие из нее вещи -это подражания вечносущему, отпечатки по его образцам, снятые удивительным и неизъяснимым способом.
Или это можно сравнить с тем, как при вычерчивании фигур на каких-либо мягких поверхностях не допускают, чтобы на них уже заранее виднелась та или иная фигура, но для начала делают все возможно гладким. Подобно этому и начало, назначение которого состоит в том, чтобы во всем своем объеме хорошо воспринимать отпечатки всех вечно сущих вещей, само должно быть по природе своей чуждо каким бы то ни было формам. А потому мы не скажем, будто мать и восприемница всего, что рождено видимым и вообще чувственным, - это земля, воздух, огонь, вода или какой-либо другой [вид], который родился из четырех [стихий] либо из которого сами они родились. Напротив, обозначив его как незримый, бесформенный и всеприемлющий вид, чрезвычайно стран-
ным путем участвующий в мыслимом, и до крайности неуловимый, мы не очень ошибемся» [13].
Между идеей - эйдосом - и копией помещается некий третий тип, опосредующий интеллигибельное и чувственно данное. Этот третий «вид» - хора. Хора - это именно то место, в котором происходит переход от умозрительного к материальному, где идея отпечатывается в материи, это место, позволяющее осуществиться материализации идеи.
Хайдеггер интерпретирует три вида категорий места Аристотеля - простирающегося, места и вместилища иным образом, хора перестает быть простирающимся, но становится тем, «что занято тем, что тут находится», простирающееся теряет возможность бытия, место «топос» утрачивает смысл:
«У греков нет слова для «пространства». Это не случайно; дело в том, что они испытывали пространственность не на основе протяженности, но места (topos); они переживали его как Лфга, что означает не пространство и не место, но то, что занято тем, что тут находится» [16].
Фигура платоновской хоры как предел, как хоризмос, как интервал между идеальным и объективным, изменяет и разделяет противоположности. Создает в продлении перекресток (крест), обозначенный понятием «хоротоп», место перекрестка как мест сакральных, так и топосов объективной реальности, точкой перекрестья которых и является фигура «абсолютно иного» - хоры.
В своих пределах хоротоп становится пограничной зоной. В ней благодаря точке хоризмоса - или перехода противоположностей, можно наблюдать склонность пространства к «перемене мест».
С точки зрения Аристотеля первейшим и самым распространенным видом движения является перемещение материальных тел в пространстве, т. е. перемена места, когда материальные тела, существуя в пространстве, перемещаются в нем.
С точки зрения «абсолютно иного», или хоры, в пограничной зоне перемена мест связана с направленностью самого пространства.
Итак, в нашем исследовании мы приходим к выделению особого пространства - хоротопа, перекрестка сакральных пограничных зон, совмещенных с реальными местами, накладывающих на них
свой отпечаток «иного». Это особое пространство наделено «хори-ческими» качествами и имеет особые пространственные конфигурации.
Здесь мы и рассмотрим феномен балканского хоротопа.
В. Н. Топоров считает причиной постоянства пространства его «хорические» качества. Его «наполнение - «вещами», выступающими, как места, которые собирают вокруг себя пространство и передают свойства «материальности-материнства», самому этому пространству, становящемуся своего рода матрицей, в соответствии с которой начинает формироваться все, что входит в это пространство» [14, с. 11].
В. Н. Топоров обращает внимание, прежде всего, на особенности самого полуострова, имеющего уникальные пространственные конфигурации: чрезвычайную изрезанность («ажурность») береговой линии, горные вертикали и долинные горизонтали, открытость к семи морям и не только, локальные закрытости на пути к северу.
«Балканское пространство, - пишет он, - в его геофизическом (уже - ландшафтном) и природно-экологическом аспекте (...) выступает как мать всего порождаемого им в себе самом, как подлинная матрица, в соответствии с которой штампуется человеческая жизнь» [14, с. 15].
Внешняя конфигурация Балкан имеет чисто хорические черты, такие как открытость, ровность, горизонтальность, непрерывность как свойство того, что продолжает это пространство вовне (море).
Внутренняя же его структура характеризуется противоположными свойствами: относительной закрытостью, неровностью, вертикальностью, прерывностью. Внутреннее пространство Балкан организуется специфическим расположением гор. Особенности частных фрагментов горного рельефа задают членение на относительно замкнутые локусы. Степень «горного заполнения» пространства Балкан очень велика и «просветов» мало, а специфика расселения людей связана с расположением горных хребтов. Меридиальная направленность вдоль западной окраины от Альп до Средней Греции, определяющая и направленность рек и особенности расселения человека, и связи между отдельными локу-
сами, даже Дунай в этой части (от Белграда до Будапешта) течет в меридиальном направлении. В восточной части Балкан расположение широтное, как и течение Дуная от Белграда до его устья. На юго-восточной периферии низменные равнины, начинаясь от моря, глубоко вдаются внутрь полуострова. Эти долины и реки, текущие по ним, ставят совсем иной акцент - к морю кратчайшим путем.
Высокие горные вертикали играют доминирующую роль в балканском полуострове, задают внутреннюю ориентацию - от моря в центр, членят локусы человеческих поселений пустынными горными пространствами.
Особенность балканской хоры в том, что она ярко выраженный хоротоп, в котором хорические характеристики - открытость морю, горизонтальность равнин с их максимальной концентрацией заполненности - сочетаются с перемежающимися закрытыми локуса-ми человеческих поселений в горных областях. Здесь фрагментарно сочетаются участки населенных местностей (хор) и пустынных горных областей (топосов), складываясь в уникальный хоротоп. Его своеобразие в разбросанности диаспор, в их межэтнической разъединенности и «балканскости», как принадлежности в общем пространстве к единому хоротопу. В данном исследовании мы рассматриваем его ракурсы относительно специфики наполненности пространства различными этническими диаспорами, относительно естественных границ и пограничных зон, зон отчуждения, пустынных горных участков - локальных топосов. Но естественным образом балканский хоротоп структурирует образ жизни людей, специфику их межнациональных отношений.
Итак, Балканы - сложно структурированная хора, с чисто хори-ческими материковыми характеристиками на юге и юго-востоке, с горным хоротопом на востоке и западе. И помимо всего прочего, островная часть Балкан вдоль побережья как морской хоротоп с множеством островов (хор) и топосом моря.
Такова специфика этого пространства. И как пишет академик Топоров: «"Балканский" модус жизни в течение тысячелетий как раз и определялся структурой этой матрицы - балканским пространством, хотя и не только им» [14, с. 15].
Один из переводов хоры, данный русским философом А. Г. Ду-гиным, «зияющая пасть» [6, с. 237].
В. Н. Топоров пишет о воронке Балканского полуострова, вовлекающей в пространство возможные потоки из разных точек центральной и восточной Европы, сужающейся к югу достаточно резко, тем самым, ускоряя и направляя все, что попало в воронку - к югу.
Но это внешняя конфигурация «разверстой пасти» балканской хоры. Уникальная развернутость контура балканского полуострова к семи морям, изрезанность и расчлененность береговой линии материкового пространства, и соответствующее этому обилие островов, выстраиваемых в сложнейшие конфигурации, создающие около балканское морское пространство.
Таким образом, возникает уникальный хоротоп, в котором хора и топос постоянно меняются местами в зависимости от векторов взгляда. В этой сложной изощренной полемике побережья, островов и моря балканская хора обретает черты хоризмоса, места встречи и перехода противоположностей. Суша и море здесь до такой степени органично, интимно переходят друг в друга, что связи их предельно облегчают коммуникацию, движение, путь. Суша зияющей пастью Сцилл и Харибд втягивает море в себя, а море манит обитателей материка в путь цепочкой островов.
Так само пространство как будто задает направленность пути. Когда Хайдеггер пишет о том, что греки переживали пространствен-ность не как протяженность, но как погруженность в хору, в сакральное пространство мест, перед внутренним взором встает одиссея пространства. Встает как путь Одиссея, заданный изначально волей богов, по цепочке островов, каждый из них сакральный хоро-топ, место, погружаясь в которое, как в хору, герои трансформируются этим местом согласно его внутренним мифологическим законам. И путь, от острова к острову, создает ту особую протяженность как погруженность в трансформационный переход. Дошедший до конца уже не тот, кем вышел вначале. В этом предназначенность хоры, постоянно изменять вошедшее в нее, в этом специфика хоротопа, как матрицы, сохранять сакральность хорического и создавать протяженность топосов не во времени, ибо в хоре нет
времени, или оно абсолютно иное, но, создавая протяженность мест в пространстве, хоротоп формирует хронотоп [4].
Поэтому можно сказать, что и сама одиссея - хоротоп, матричные коды которого осуществляются в повторяемости мифологических сюжетов в балканском пространстве.
Возвращаясь к понятиям античной философии, к древнегреческим мифологическим сюжетам, мы реструктурируем современную матрицу, следуя методологии хоротопа Питера Брауна в более широком понимании этого метода. Сравнительный анализ показал, что наши исследования пересекаются, у них общий универсальный ключ, заложенный в античной философии, позволяющий успешно применять философские категории, созданные античными философами Платоном и Аристотелем, в современных философских, культурологических и литературоведческих исследованиях, в частности, мы создаем топосный сверхтекст на перекрестке наук: философии пространства (ландшафта), культурологии и, собственно, литературоведения.
Итак, мы можем выделить критерии хоротопа как ядра, как репрезентативного центра топосного сверхтекста.
Концепт хоротопа как репрезентативного центра сакрального ландшафта, структуру которого формирует сакральный текст: миф, связанный с данной местностью. Этот текст органично связан с местностью как таковой, ее пространственными конфигурациями. Сам концепт находится в постоянной репрезентации и трансформации в хронологической продленности. В том числе, он подвержен постоянному пересмотру базовых кодов и констант современными исследователями. Так фигура платоновской хоры подвергалась критике античными философами, в частности, Аристотелем, и по сей день находится в процессе переосмысления поколениями философов и школ, в том числе экзистенциалистами: Хайдеггером, постструктуралистами: Деррида, Кристева, школой современной русской философии: А. Г. Дугин.
В концепте топосного сверхтекста сакральный текст, миф не только связан органично со спецификой места, с его пространственными конфигурациями и свойствами, но и сам трансформируется спецификой местности.
Рассмотрим «балканский макроконтест» В. Н. Топорова как «балканский топосный сверхтекст-хоротоп».
Обратимся с этой целью к идее современной одиссеи в пространстве Балкан.
Рассмотрим, как проявляются коды балканского хоротопа в фильме известного греческого кинорежиссера Тео Ангелопулоса «Взгляд Улисса». Вначале обратим свой взгляд вглубь истории балканского кинематографа.
Первыми бросили взгляд и увидели землю Балкан греки. Не то, чтобы греки, братья Манаки, снявшие первый балканский фильм в 1905 году, не греки, но аромуны. Фильм был снят в Монастири, современной Битоле, входящей в состав Македонии, в то время, с первой балканской войны, в составе Сербии.
Первый взгляд аромунов братьев Манаки: греческая деревня Авделла, женщины в черном одеянии ткут. Возле лачуги 114-летняя бабушка братьев Манаки Деспина перебирает белую пряжу -где-то в Османской империи тех времен. Женщины разделяют и переплетают бесконечные белые нити.
Книга судеб, начало и конец эпох и войн, и странная мозаика времен. Как будто самой старшей из Ткачих дана отдельная привилегия: по произволу переплетать времена, сплетать обручально в ткань настоящего нити прошлого и будущего. И ткать на глазах удивленных зрителей - кадр за кадром - венчальное покрывало Балкан, в котором, плетясь гобеленами, прошлое с настоящим, дают новые взгляды будущих полотен, взгляды, кадр за кадром, из будущих эпох балканских странников-улиссов. Реальная биография братьев Манаки использована Тео Ангелопулосом в кинофильме «Взгляд Улисса», снятом в 1995 году, в котором целью главного героя является поиск их трёх первых кинолент.
В кадрах первого фильма и раскрывается матрица балканской хоры: греческая деревня, женщины-ткачихи, 114-летняя бабушка Деспина, полотно киноленты как изначальное полотно хоры, на котором не эйдосы, но сама хора собирает в себе сакральные вещи, формируя первый миф, создавая пра-матрицу Балкан. Символом пра-матери, созидающей реальность и будущность, бабушка Деспина, ткущая полотно на пороге дома, и женщины-ткачихи подобно
пчелам возле матки, собирающие сакральные образы воедино, сплетая их тайно, скрытно венчальным покровом пра-Балкан.
Итак, нам явлен первичный код балканского хоротопа, тот самый изначальный сакральный балканский текст, матрица балканского сверхтекста, его хорическая обоснованность, высшая провиденциальная ценность.
Хорическая матрица Балкан, собирающая коды и символы первого балканского мифа, вплетающая в основу архетипы ушедших эпох и сакральные образы будущего.
Сценарий современной одиссеи находит своего Улисса.
В фильме Тео Ангелопулоса им становится безымянный кинорежиссер А (в его роли Харви Кейтель), вернувшийся на родину в Грецию ради поиска утраченных фильмов. Его одиссея смещается на балканский материк, и здесь мы обнаруживаем иные пространственные коды: эстафета пути по цепочке сакральных мест-островов оборачивается следованием по пограничным зонам, по зонам отчуждения материковых Балкан с их хорической предопределенностью.
Испытание смертью для безымянного А совершается на границе миров, государств и времен, на греко-болгарской границе, где его задерживают пограничники. Сцена диалога с таможенником переносится в 50-е годы, годы гражданской войны в Болгарии. В это время братья Манаки бегут из Греции в Болгарию. Безымянный А, становясь Янаки Манаки, переживает сцену расстрела, ему завязывают глаза черной повязкой, выводят, в ожидании смерти он произносит слово: «Почему?»
В снятом ранее, в 70-е годы, фильме «Млечный путь» Луисом Бунюэлем используется сходный прием наложения сюжетов. В путешествии героев фильма, паломников Жана (Лоран Терзиефф) и Пьера (Поль Франкёр) сквозь времена и места-палимпсесты мы встречаем кадры, когда действие переносится в том же месте в слой, смытый временем, но проявившийся внезапно в узле времен.
Эти узлы: перекрестки границ, пограничные зоны, подверженные в долгой хронологии времен переписыванию истории жесткой агрессией войн. Переписанные кровью и смертью, эти смы-
тые слои проступают в пространстве неожиданно для героев, что в поисках сокровенного проходят через все точки сборки, через все точки смерти, чтобы за пределами времен собрать все сакральные смыслы.
И Пьер в «Млечном пути» и безымянный А, вовлекшись точкой пересечений в чужую судьбу, в чужое, но значимое для этих безымянных героев, имя, переживают сцены расстрела, чтобы вернувшись в себя и к себе, продолжить путь до следующей точки смерти.
Мы же понимаем, что эти точки смерти - переходные места балканского хоротопа, в которых сакральные мифологические сюжеты звучат голосом действительности, а реальные ключевые события далеких эпох сакрализируют пограничные зоны сновидениями хоры. Венчальное покрывало Балкан становится погребальным.
Одиссеей имени расставлены пограничные точки-таможни. Хранители границ замирают птицами, шаг их прерван. В фильме греческого режиссера Тео Ангелопулоса «Прерванный шаг аиста» есть такой кадр: замерший пограничник на контрольной линии греко-турецкого пограничья с поднятой ногой, здесь шаг за пределы Греции дает полное право - на смерть.
Венчальное покрывало единого пространства в любой момент может стать погребальным. Таковы пограничные зоны, города-призраки точками сумерек внутри балканского пространства.
Тео Ангелопулос своеобразным приемом показывает эти приграничные лагеря ожидания. В «Прерванном шаге аиста» мы видим деревянные вагоны, в дверях которых беженцы с семьями, как будто, выставляют себя напоказ группе приезжих репортеров. Подобный эпизод в фильме «Взгляд Улисса»: на перекрестке греко-албанской границы группа нелегалов с мешками бежит на родину, и опять вдоль дороги от албанской границы стоят неподвижные молчаливые люди, не пугая, удивляя абсурдностью обездвиженности посреди снежной пустыни.
Они переходят границу, стремясь к свободе, и создают свои границы, живя каждый в своем мирке, и никто не знает, это война
между христианами и мусульманами, курдами или турками, революционерами и оппозиционерами?
Балканский тройной межцивилизационный узел: католический, православный, мусульманский; перекресток Запада и Востока, и несколько особняком Греция с ее древней утраченной цивилизацией.
Признать ли коды греческих мифов основополагающими для балканского пространства, пересеченного линиями меняющихся границ в ходе постоянных войн и межцивлизационных переделов?
Старик-таксист, везущий героя из Греции в Албанию в фильме «Взгляд Одиссея» Тео Ангелопулоса, говорит с горечью о том, что греки умирающий народ, завершивший свой трёхтысячелет-ний цикл среди древних развалин. Действие фильма происходит в середине 90-х годов 20 века.
Пятнадцать лет спустя в фильме «Аттенберг» греческого режиссёра Афины Рахель Цангари больной раком отец героини уже говорит о явлении утраты греками генома нации. Греция из страны пастухов, людей мыслящих мифами, познающих и сохраняющих мир с помощью мифов, неожиданно превратилась в общество ГГ технологий, не проходя индустриализации. Моменты старого мира, осколки древних мифов погребены среди уродливых обломков постмодерна в затухающей кривой бесплодия имен вне точек сакрального имени, в котором одном действуют древние коды.
21 век заговорил новым языком, герои фильмов современных греческих режиссеров Цангари и Йоргоса Лантимоса, пытаясь вернуть утраченные коды, играют в странные игры, имитируя повадки животных. Эго людей эпохи ГГ технологий наглухо замуровано и отгорожено от собственных инстинктов в одномерном мире. Кто совершит путешествие за рамки себя и как: утренней пробежкой по-утиному? Сознание человека сузилось до игры-имитации. Кому придет в голову совершить одиссею в поисках сакральных смыслов, кто пойдет за древними мифами?
Безымянный А ищет первый миф о Балканах братьев Манаки, вершится одиссея скрытого кода, ответы в котором придут только тогда, когда свершится сага о конце дороги.
И если это сага о конце, то не знает безымянный А, потерявший в густом тумане в Сараево во время перемирия друга и его дочь, убитых абсурдно, по-кафкиански, у реки, не знает этой саги о конце. Вернувшись к началу и истоку, первому фильму братьев Мана-ки о ткачихах деревни Авделла, он достигает знания, что путь бесконечен, что путь обращен к началу. Но скрытое временем говорит Одиссею, что однажды он вернется в чужом платье и обличье к той, что ждала его, что узнает его она по запаху лимонного дерева и по любви его тела, вот только нет временной координаты у его возвращения.
Балканский сценарий, повторяясь циклично, разыгрывается вновь и вновь, и в одиссее балканского кода нет ни конца, ни надежды на завершение мифа.
Таким образом, мы видим, как эпические мифы хоры, разворачиваются вовне сюжетами хоротопа, циклическим незавершенным балканским сценарием, проявляющимся в моменты катастроф на протяжении всей истории Балкан.
Специфика балканского топосного сверхтекста (хоротопа) проявляется в повторяемости, цикличности мифологических сюжетов, чисто балканских сценариях, связанных с историческими событиями, особенностями расположения этносов на территории Балкан, с самой географической особенностью расположения мест, с ее хорической предопределенностью. Можно сказать, что в основе балканских хоротопов лежат балканские (и универсальные для данного пространства древнегреческие сюжеты) мифы, предопределенные исторической спецификой этнических и межконфессиональных отношений. Носители кодов балканской матрицы - узлы-палимпсесты исторических конфликтов, переписываемые в кодах единого балканского топосного сверхтекста как реальными событиями, повторяющимися в этих местах, так и переживаниями литературных героев, связанных в текстах и сценариях с событиями этих мест в исторической и художественной хронологии времен. Тем самым, общность художественных кодов хоротопным методом красной нитью проходит сквозь времена и проявляется в современных текстах в двойственности палимпсеста: коды прошедшего не утрачиваются, но проявляются в последующем символа-
ми хоры. Воплощением такого хоротопного художественного видения становятся современные жанры искусства: изобразительного, литературного, кинематографического. Здесь текст пишется нелинейно, в него включаются фрагменты архетипического бессознательного сновидениями героев, видениями, переживаемыми ими как данность, как реальность. В античных текстах вторжение сверхъестественного обусловлено законами мифа, сверхъестественная трансформация героя задана условиями особого сакрального места в рамках античных мифов, как в «Одиссее» Гомера. В современных текстах архетипы старых мифов проявляются в особых сакральных местах хоротопно. Здесь важен герой, преследующий сверхцель в своем путешествии. Так безымянный А отправляется на поиски по балканскому полуострову в поисках утраченного сакрального балканского кода. Его вхождение в сакральное пространство и следование по нему согласно законам старых мифов выражается с помощью современных художественных средств. Это элементы сюрреалистического наложения: вторжения символов, размытых временем, в подсознание героя, опять-таки, в особых местах - узловых пограничных зонах - хоротопах. В них в критический для героя момент срабатывает старая сакральная матрица, и она символами видений трансформирует сознание героя, заставляя его пережить архетипи-ческий сюжет, мифологический сценарий которого уже не одним поколением связан с реальными событиями, происходившими в этих ключевых узлах. Таким образом, мы видим, что современные художественные методы: элементы потока сознания, сюрреализм, используются в этом контексте для того, чтобы проявить общую мифологическую составляющую происходящих событий, раскрыть их тайное сакральное предназначение. Скрытые символы, связующие воедино текстовые и вне текстовые знаки, выявляются хоротопным способом с помощью современных художественных средств.
Итак, мы можем проследить своеобразный рисунок балканского сверхтекста. Репрезентативный центр, балканская матрица, балканский миф, с его хорическими характеристиками: теменос с его атрибутами сакрального пространства: ткачихи, ткущие полотно самих пра-Балкан, в то же время, они - мойры, в руках которых само время. В этом главное свойство хоры: ткать узор, давать форму эйдосам, и
даже самому времени, которое в сакральном пространстве хоры лишено хронологической протяженности, равно как и само пространство лишено качества протяженности. И время, и пространство здесь матрично хоротопны. Творческое действо здесь священнодействие жрицы в теменосе, все атрибуты в котором несут высшую смысловую нагрузку и цель: трансформация форм в сакральном пространстве хоротопа - и репрезентация их вовне в качестве вневременных миметических образов, архетипичность которых оставляет свой отпечаток в развитии балканских сюжетов и сценариев, заставляя обращаться к ним снова и снова.
Итак, само пространство своими исконными конфигурациями собирает вокруг теменоса, сакрального центра, мифы, легенды, тексты, биографии, жития, истории, сплетенные с топосом хоричес-кими узорами в единую конфигурацию хоротопа.
Балканская хора имеет свой неповторимый пространственный узор хоротопов, объединенных в единый полифонический космизм сакральных мест. Миметическая диада космос-полис раскрывается в контексте балканского сверхтекста полифонией антитетических зон. Однако отнесенность полилога дискурсов, сакральных текстов пограничных зон к единому сверхтексту хорически предопределена не только спецификой ландшафта, его пространственными архетипическими кодами. Но и модальностью провиденциального смысла, раскрываемого в кодах постоянной репрезентацией в историческом времени как узловых проблем данных мест в архети-пической незавершенности сюжетов, так и единого универсального мифа этого пространства, его Одиссеи как особого, присущего балканской хоре, сакрального смысла. Провиденциальным мифом, организующим балканский сверхтекст, является его Одиссея. И каждое новое поколение странников-улиссов по-новому раскрывает старый миф о главном в литературных текстах различных жанров, кинематографических сценариях, на полотнах художников. Мифологемы архетипическими реалиями текстов сквозят на протяжении времен, задавая особый модус балканскому сверхтексту, его Одиссее.
Итак, характеризуя балканский хоротопный сверхтекст, мы можем сказать, что его ядро - сакральный ландшафт, или цепочка
сакральных мест, объединенных проявлениями универсального балканского мифа, его одиссеи, заданной оригинальным узором пространственной конфигурации. Одиссея мест структурирована по принципу мифа, это своеобразный трансформационный переход сквозь сакральные пространства мифологических древнегреческих островов, пограничных хоротопных зон балканского пространства. Мы наблюдаем провиденциальность балканских сценариев. Особую выделенность сакрального, явленную в текстах скрыто, за кадром, мифологемами старых мифов. Также хорически, т. е. в трансформационных видениях в особых антитетических зонах, в которых смещаются временные пласты, и совмещаются как архетипи-ческие реалии мифов, так и реальные события, произошедшие в этих особых точках смерти, зонах отчуждения, создавая сюрреалистический узор происходящего здесь и сейчас в пространстве самого текста. Мы можем отметить, что универсальным мифом для Балкан, формирующим балканские тексты в сверхтекст, является одиссея, явно и неявно сквозящая символами и образами, сюжетными переходами сквозь хоротопные зоны, внутренней мотивацией развития самого сюжета, рядом художественных приемов, сквозных для таких текстов.
Балканский хоротопный сверхтекст формируется сакральным ландшафтом - балканской хорой, репрезентируется хоротопно в контексте ряда произведений, собираясь в единый сверхтекст.
Список использованных источников
1. Абашев В. В. Пермь как текст. Пермь в русской культуре и литературе ХХ века [Текст] / В. В. Абашев. — Пермь : Кн. изд-во, 2008. - 404 с.
2. Анциферов Н. П. Душа Петербурга / Н. П. Анциферов. - М., 1991.
3. Аристотель Собрание сочинений / Аристотель. - М : Мысль, 1981. Том 3. - С. 123-160.
4. Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике / Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. - М. : Худож. лит, 1975. - С. 234-407.
5. Браун П. Хоротоп: св. Федор Сикеот и его сакральная среда // Иеротопия. Создание сакральных пространств в Византии и Древней Руси / Ред.-сост. А. М. Лидов. - М., 2006. - С. 124-125.
6. Дугин А. Г. Мартин Хайдеггер: возможность русской философии / А. Г. Дугин. - М. : Академический проект, Гаудеамус, 2011. -500 с.
7. Коро Елена. На стыке ойкумен: глоссарий хоротопа / Елена Коро. - Екатеринбург : Ridero, 2017. - 118 с.
8. Коробкина Е. Н. Феномен балканской хоры: коды матрицы и пограничные зоны хоротопа в свете категорий пространства Аристотеля // Материал опубликован на сайте Всероссийского научного семинара «Corpus Aristotelicum в XXI веке». Адрес: http:// aristotle. mya5. ru/materialy-dokladov/.
9. Комарова И. В. Пространственная парадигма поэзии Александра Солодовникова / И. В. Комарова // Научный вестник Воронежского государственного архитектурно-строительного университета: Лингвистика и межкультурная коммуникация. - 2015. - №№4 (18). - С. 182-187.
10. Лидов А. М. Иеротопия. Создание сакральных пространств как вид творчества и предмет исторического исследования // Иеротопия. Создание сакральных пространств в Византии и Древней Руси / Ред.-сост. А. М. Лидов. - М., 2006. - С. 9-58.
11. Лотман Ю. М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Ю. М. Лотман- СПб., 2002.
12. Лыткина О. И. Типология топосных сверхтекстов в русской языковой картине мира [Текст] / О. И. Лыткина // Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского: Лингвистика. - 2010. - №» 4 (2). - С. 607-610.
13. Платон. Собрание сочинений / Платон. - М. : Мысль, 1994, Т.3. - 654 с.
14. Топоров В. Н. Балканский макроконтекст и древнебалканс-кая неоэнеолитическая цивилизация / В. Н. Топоров // Восток и Запад в балканской картине мира. Памяти Владимира Николаевича Топорова. - М. : Индрик, 2007. - 352 с.
15. Топоров В. Н. Петербургский текст русской литературы : Избранные труды / В. Н. Топоров. - СПб., 2003. - 616 с.
_№ 1, 2018, вопросы русской литературы
16. Хайдеггер Мартин. Введение в метафизику / Мартин Хай-деггер. - Йельский университет, 1959. - 302 с.
THE SPECIFICS OF THE TOPOS SUPERTEXT AS THE CHOROTOP. THE PHENOMENON OF THE BALKAN CHOROTOP SUPERTEXT
Korobkina Yelena Nikolayevna,
poet, writer, publicist, member of the South Russian Union of writers (URSP) (Evpatoryia, Russia); e-mail: e_koro@mail.ru
The article investigates the specifics of the representative center of the topical supertext as a sacred landscape, a chorotop. Introduces the concept of the hierotopical method of creating of the sacred space, this Lidov, and the method of chorotop of Peter Brown, forming the topos supertext. Revealed the chorotop method of the study of the Balkan supertext as a method of the transformation of the sacred places in a single configuration of the Balkan chora through of the text characters and the archetypal realities. The principle of chorycal were identified by V. N. Toporov in the paradigm of the Balkan macro-context it is. Odyssey as a providential myth of the Balkan chorotop supertext.
Keywords: the topos supertext, chora, the sacral landscape, codes of chorotop, Balkan chorotop supertext.
References
1. Abashev V. V. Perm kak tekst. Perm v russkoy kulture i literature HH veka [Perm as the text. Perm in Russian culture and literature of XX century] / V. V. Abashev. - Perm: KN. publishing house, 2008. - 404 p.
2. Antsiferov N. P. Dusha Peterburga [The Soul Of St. Petersburg]. M., 1991.
3. Aristotle. Sobranie sochineniy [Collected works]. - M: Thought, 1981. Volume 3. - S. 123-160.
4. Bakhtin M. M. Formyi vremeni i hronotopa v romane. Ocherki po istoricheskoy poetike [Forms of time and chronotope in the novel. Essays
on historical poetics] / / Bakhtin M. M. Questions of literature and aesthetics. - Moscow: Khudozh. lit, 1975. - S. 234-407.
5. Brown P. Horotop: sv. Fedor Sikeot i ego sakralnaya sreda [Hortop: St. Theodore Sikeotes and its sacred environment] // Hierotopy. Creation of sacred spaces in Byzantium and medieval Russia, Ed.-comp. A. Lidov. M., 2006. - Pp. 124-125.
6. A. G. Dugin, Martin Haydegger: vozmozhnost russkoy filosofii [Martin Heidegger: the possibility of Russian philosophy]. - M.: Academic project, Gaudeamus, 2011. - 500 p.
7. Coro Elena. Na styike oykumen: glossariy horotopa [At the junction of oikumen: Glossary of horoscope]. Yekaterinburg: Ridero, 2017. 118 p.
8. Korobkina, E. N. Fenomen balkanskoy horyi: kodyi matritsyi i pogranichnyie zonyi horotopa v svete kategoriy prostranstva Aristotelya [The phenomenon of Balkan choirs: the codes of the matrix and the border area of homotopy in the light of the categories of space Aristotle] // Material published on the website of the all-Russian scientific seminar "Corpus Aristotelicum in the XXI century". Address: http:// aristotle.mya5. ru/materialy-dokladov/
9. Komarova I. V. Prostranstvennaya paradigma poezii Aleksandra Solodovnikova [Spatial paradigm of poetry of Alexander Solodovnikov] / / Scientific Herald of the Voronezh state University of architecture and civil engineering: Linguistics and intercultural communication. - 2015. -№4 (18). - S. 182 to 187.
10. Lidov A. M. Ierotopiya. Sozdanie sakralnyih prostranstv kak vid tvorchestva i predmet istoricheskogo issledovaniya [Eurotopia. Creation of sacred spaces as a form of creativity and subject of historical research] // Hierotopy. Creation of sacred spaces in Byzantium and medieval Russia, Ed.-comp. A. Lidov. M., 2006. - Pp. 9-58.
11. Lotman Yu. M. Simvolika Peterburga i problemyi semiotiki goroda [Symbolism of St. Petersburg and the problem of semiotics city] // Lotman Yu. M. History and typology of Russian culture. SPb., 2002.
12. Lytkina O. I. Tipologiya toposnyih sverhtekstov v russkoy yazyikovoy kartine mira [Typology of topos supertexts in the Russian language worldview] / O. I. Lytkina / / Vestnik of Nizhny Novgorod state University. H. I. Lobachevsky: Linguistics. - 2010. No. 4 (2). - Pp. 607-610.
13. Plato. Sobranie sochineniy [Collected works]. - M.: Thought, 1994, Vol. 3. - 654 p.
14. Toporov V. N. Balkanskiy makrokontekst i drevnebalkanskaya neoeneoliticheskaya tsivilizatsiya [Balkan and macro-context it is drevnerusskaya geoenergetika civilization] / East and West in the Balkan picture of the world. The Memory Of Vladimir Nikolaevich Toporov. -Moscow: Indrik, 2007. - 352 p.
15. Toporov V. N. Peterburgskiy tekst russkoy literaturyi: Izbrannyie trudyi [The Petersburg text of Russian literature: Selected works]. SPb., 2003. - 616 p.
16. Heidegger Martin. Vvedenie v metafiziku [An introduction to metaphysics]. Yale University, 1959. - 302 p.
