CC BY
62
УДК 80; 81-13; 81'42; 82:1; 821 DOI: 10.18384/2310-7278-2018-5-70-80
о принципах моделирования сверхтекста
Лошаков А.Г.
Северный (Арктический) федеральный университет имени М.В. Ломоносова, филиал в г. Северодвинск
164500, ул. Капитана Воронина, д. 6, г. Северодвинск, Архангельская область, Российская Федерация
Аннотация. Моделирование сверхтекста должно проходить в координатах, заданных такими инстанциями, как внетекстовая структура, ценностная позиция субъекта творческой деятельности, его смысловая установка. Данные инстанции определяют содержание следующих принципов моделирования сверхтекста: принцип смысловой координации между сверхтекстовой реальностью и внетекстовой реальностью, которые образуют органическое единство; принцип диалогического взаимодействия между внетекстовой структурой и коллективным творческим сознанием; принцип непрерывности текстопорождающего процесса; принципы архитектоники и трансгрессии. Сверхтекст представляет собой не только целостное, но и системное образование, порождающее структуру, тем самым определяется значимость для теории сверхтекста принципа системности. Содержание данных принципов раскрывается на примере северного, ломоносовского и пушкинского сверхтекстов.
Ключевые слова: сверхтекст, принципы сверхтекста, внетекстовая структура, концептосфера, системность, трансгрессия, архитектоника сверхтекста.
principles of supertext modeling
A.Loshakov
Northern (Arctic) Federal University, Severodvinsk branch 6 Voronina st., Severodvinsk, 164500, Russian Federation
Abstract. Supertext modeling should take place in the coordinates specified by the following factors: non-textual structure, value position of the subject of the creative action and his semantic setting. Such factors determine certain principles of supertext modeling: the principle of conceptual co-ordination between supertext and non-text reality, which form the intrinsic unity; the principle of the dialogue-type interaction between non-textual structure and collective creative conscious; the principle of the continuity of text generating process; principles of architectonics and transgression. The supertext is not only holistic but also a systematic phenomenon, which generates structure; by that, the importance of consistency principle is emphasized. The content of the above principles is demonstrated with the help of several supertexts: Northern Russian Literature, Lomonosov and Pushkin supertexts.
Key words: supertext, supertext principles, non-textual structure, conceptosphere, consistency, transgression, cortext architectonics.
© CC BY Лошаков А.Г., 2018.
Для теории сверхтекста, шире -макротекстоведения, вопросы о понятийной сущности сверхтекста, содержании принципов организации его внешней и внутренней структур, его значимости для национального менталитета и находящегося с ним в отношениях генетико-исторической взаимообусловленности социокультурного пространства, продолжают сохранять свою актуальность. Об этом, в частности, свидетельствуют многочисленные публикации последнего десятилетия, посвящённые разным типам сверхтекстов - локальным, именным, журнальным и др. [см, например: 6; 8; 10; 14; 15; 16; 21]. Ввиду многоаспектно-сти изучаемого явления, уточняются известные положения о сущностных свойствах сверхтекста, описанные в уже ставших классическими трудах В.Н. Топорова [19]; Н.А. Купиной и Г.И. Битенской [7], Н.Е. Меднис [11] и др., и, как следствие, корректируются предложенные ими его определения.
В нашем понимании сверхтекст представляет собой общность (парадигму) текстов, в которой посредством тех или иных культурно-языковых кодов и сообразных им стилистических стратегий конструируется модель мира отмеченной целостностью внетекстовой структуры (денотата-концепта), которая априори обладает смыслом и в силу этого субъектностью и интен-циональностью - способностью ком-муницировать и аффицировать, детерминированной включением в её бытие субъектов текстовой деятельности.
Как явствует из определения, важнейшим принципом моделирования сверхтекста является принцип смысловой координации между сверхтекстовой реальностью и стоящей за нею
внетекстовой структурой - целостного фрагмента мира, преисполненного смыслом и ценностями. Иначе говоря, признания того, что реальность сверхтекстовая и реальность внеположная ей представляют собой органическое единство, между ними существуют генетические, исторически сложившиеся концептуально-языковые связи и отношения, в силу чего обе они характеризуются неповторимым своеобразием. По словам Э.Г. Аветяна, «субъективное вырастает из объективного и направляется им ... Текст генерирован сущностью, а сущность реализована в тексте» [1, с. 3, 11]. Важно подчеркнуть, что роль внетекстовой структуры, прецедентного мифологизированного локуса, как фактора порождения локального сверхтекста (Петербургского текста) была раскрыта Топоровым [19, с. 3]. Признак общей внетекстовой ориентации разрозненных текстов как доминантный указывается в определении сверхтекста, предложенном Н.Е. Меднис [11, с. 9], которое наиболее часто цитируется в филологических и культурологических исследованиях.
Обозначенной соотнесённостью, в частности, объясняется известный изоморфизм тематических, модально-оценочных, мотивно-образных, хронотопических словесных рядов, сюжетных схем, функционирующих в текстах, которые, несмотря на их принадлежность разным авторам, эпохам, литературным направлениям, оказываются втянутыми в пространство сверхтекста. Поэтому закономерно, что ведущим средством межтекстовой связи на уровне сверхтекста исследователи называют повтор [3, с. 65].
Внетекстовая структура - это не только пространство живой реальности, носящей черты индивидуальности (субъект возможностей), но и субъект воздействия на творческое, культуросозидающее сознание, инициатор текстопорождения, в русле которого в конкретных текстах реализуются её формообразовательные силы (образный, мифогенный и эмоцио-генный потенциал), получают избирательную словесную репрезентацию (символизацию) её ценностно-смысловые контексты, те или иные её локу-сы (зрительные, слуховые, осязательные и др.). Как и в языке, в сверхтексте нет ничего единичного, каждый отдельный его элемент (текст, субтекст, словесный ряд, сюжетное звено) проявляет себя как часть целого, вариант актуализируемого инварианта. Оба они: и сверхтекст и внетекстовая структура, порождающая его, ведущая с ним и его реципиентом опосредованный диалог, - обладают единой органической концептосферой, между частями которой происходит постоянный обмен смысловой энергией. «Обращённость к слушателю всегда предполагала одновременную обращённость к трансцендентному источнику речи -Богу. Память и воображение - неотъемлемые свойства концепта, направленного на понимание здесь и сейчас, с одной стороны, а с другой - он есть синтез трёх способностей души и как акт памяти ориентирован в прошлое, как акт воображения - в будущее, как акт суждения - в настоящее» [12, с. 30]. Так, единство духовной тональности словесно-образного строя, скажем, Северного текста русской литературы обязано своей внеположной смысло-порождающей инстанции - Русскому
Северу (топосной структуре), поэтому этот сверхтекст должно мыслить как символическое выражение ценностной сущности Русского Севера, его «внутренней формы» (В. Гумбольдт), как логосную форму его бытия [14].
Такое понимание смысловой координации двух реальностей соответствует особенностям органического, контекстуального мышления, для которого первичны взаимоотношения между целым и частью, оплодотворённой целым. «Границы различимых объектов вторичны, ... свойства частей - не внутренне присущие им свойства: они могут быть поняты только в контексте более крупного целого» [2, с. 184]. Об этом же в своё время писал В. Гумбольдт, характеризуя внутренние свойства языка как такового, истоки его изобразительности и экспрессивности: «Язык при этом не просто переносит какую-то неопределённую массу материальных элементов из природы в нашу душу; он несёт в себе ещё и то, что предстаёт нам во всей совокупности бытия как форма. . язык приближает его [человека] к пониманию запечатлённой в природе всеобщей формы, в которой тоже ведь можно видеть развёртывание - пускай непостижимое - духовных сил» [5, с. 81]. В нашем же случае речь идёт о том, что определённая, существующая в своих границах, целостная внетекстовая структура, особый многогранный мир, преломляясь в тело сверхтекста, наделяет его индивидуальными особенностями (языковыми, поэтическими, аксиологическими). Так, например, украинский вариант гоголевского текста, описанный в диссертационном исследовании М.А. Кушнерёвой, произрастает из «образа-мифологемы
Н. Гоголя», обладающего признаками семантического пространства, в котором аккумулированы устойчивые смыслы, культурные ассоциации и прецедентные феномены, что обусловливает его открытость для творческой деятельности, рефлексии всё новых и новых авторов [8, с. 6].
Таким образом, внетекстовая структура, стоящая за сверхтекстом, хотя и главная, но не единственная координата, требующая учёта при моделировании сверхтекста, описании устройства его внутреннего пространства, которое, говоря словами Топорова, «"сильнее" любого внешнего пространства» [20, с. 284]. В числе других принципов следует назвать принцип диалогических отношений между внетекстовой структурой и коллективным творческим сознанием; принцип непрерывной кумуляции текстов в пространстве сверхтекста.
Множественное «я» коллективного субъекта, которое ведёт диалог с внетекстовой структурой и претворяет её содержание в сверхтекст, - это вторая инстанция, ответствующая за его идентификационные свойства и его «внутреннюю жизнь». Взаимодействуя с внетекстовой структурой, постигая и отображая особенности её бытия в парадигме текстов, проявляя при этом эстетическое начало и логосные потенции, коллективное сознание («призма субъективности») конституирует третью инстанцию - модально-ценностную пресуппозицию коллективного субъекта текстовой деятельности, из которой исходит антитетичная в своей сущности «максимальная смысловая установка» (В.Н. Топоров) сверхтекста. В силу действия этого нормативно-регулятивного установления происходит
направленный отбор определённых стилистических стратегий, смысловых оппозиций и контроверз, выдвижение в качестве приоритетных тех или иных ценностно-смысловых контекстов и соподчинение всех этих элементов основной целевой установке. Как справедливо подчёркивает Л.М. Гаврилина, развивая мысль М.М. Бахтина о сущности архитектоники, в сверхтексте «взаимодействие двух противоположных и противостоящих друг другу начал является не условно-случайным, а сущностно обусловленным» и, следовательно, обеспечивающим его целостность [4, с. 108].
Принцип архитектоники, экстраполированный на концепцию сверхтекста, отражает «борьбу, противостояние двух начал: силы и тяжести, несущих и несомых частей сооружения, которое выглядит надёжным, жизнеспособным, психологически устойчивым и эстетически привлекательным. Когда мы говорим об архитектонике локального сверхтекста, мы имеем в виду именно такое устойчивое, неслучайное, «воззрительно необходимое» расположение и связь конкретных частей и элементов целого» [4, с. 108]. Так, сверхсмысловые установки ломоносовского и пушкинского текстов, мотивированные высоким аксиологическим статусом соответствующих им персонических внетекстовых структур - жизнью и творчеством Ломоносова и Пушкина, реализуются посредством контрадикторных стилистических стратегий - сакрализации и профанации. И если стратегии сакрального диапазона (мифологизация, канонизация, «эталонизация» и др.) служат цели утверждения и продвижения во времени и пространстве об-
разов этих прецедентных личностей, воплотивших в себе свойства национального идеала (гениальность, образцовая оригинальность таланта, дар прозрения, патриотизм, народность, духовность, чувство ответственности за национальное достоинство народа, равновеликость миру, мужественность, честность, свободолюбие, великодушие и др.), то, напротив, стратегии профанирующего и пуристического регистров выражают стремление авторов очистить эти образы от мифических, идеализирующих смысловых наслоений (десакрализация, демифологизация), от литературных и идеологических штампов и стереотипов (деканонизация). Крайним проявлением последней тенденции является снижение, обытовление и опошление того и другого образа - невольная или намеренная демонстрация оскорбительного, а то и кощунственного (с позиции традиционализма) отношения к ним и памяти о них. В связи со сказанным отметим, что, например, пародийный субтекст ломоносовского текста, представленный, в частности, произведениями А. Сумарокова, И. Баркова, М. Хераскова, ориентирован не только на «текст творчества» Ломоносова, но и на его «текст жизни». Так, в сумаро-ковской пародии «Дифирамв» обнаруживаются оскорбительные намёки на пристрастие Ломоносова к Бахусу: «Крепчайших вин горю в жару, / Во исступлении пылаю: / В лучах мой ум блистает солнца, / Усугубляя силу их» [17, с. 97]. Несмотря на то что этот субтекст прочно привязан к контексту литературной борьбы середины XVIII в., тем не менее он сохраняет свою актуальность и на синхроническом уровне существования сверхтекста, выполняя
в нём роль содержательно-ценностного фона, мотивирующего основания при осмыслении, например, тех эпизодов романа М.К. Попова «Свиток», в которых изображаются непростые отношения Ломоносова с Тредиаков-ским и Сумароковым: «Ах, плутни! Ах, канальи! Уж не сами ли Васька с Алек-сашкой, применившись к Шумахеру, предложили сей коварный план? С них станется, особливо с Васьки - не зря же в отрочестве с иезуитами обретался. Никак не может смириться, что не он первый.» [13, с. 295].
Сверхтекст представляет собой как целостное, так и системное, самоорганизующееся, т. е. порождающее структуру (формальную организацию) образование. По словам Аветяна, «корень единства и принцип единообразного моделирования - в характере порождающей субстанции. . Основной генерирующий принцип - первозданная духовность, внедряющая себя в естественный материал» [1, с. 167]. Так, системность ломоносовского текста есть следствие непрерывной вербализации духовной сущности феномена Ломоносова, осуществляемой в литературно-художественной (и не только) деятельности русских поэтов и писателей. Ценность структуры сверхтекста в первую очередь заключается в том, что элементы каждого её уровня, по отдельности и вкупе, являются реализаторами смысла, следовательно, структурные страты надо мыслить в качестве факторов, обеспечивающих устойчивость сверхтекстовой системы, её сохранность и модально-смысловое единство. Смысловая значимость каждой единицы сверхтекста должна определяться, выводиться из
целого, в горизонте «целевого» смысла сверхтекста.
Стратификация структуры того же ломоносовского текста может производиться с учётом разных критериев, но главным условием тем не менее остаётся признание того, что «структурная организованность - эмпирическая реальность системы» [1, с. 165], а выделяемые в многослойной материи сверхтекста уровни - это факторы, обеспечивающие его структуре устойчивость, а самому сверхтексту целостность и сохранность, модально-смысловое единство. Многоуровневый характер системы сверхтекста обеспечивает переход от непрерывного к прерывному [ср. 9, с. 324]. Основными уровнями данного сверхтекста, на наш взгляд, являются следующие: денотативный (текст жизни и текст творчества Ломоносова как внетекстовая структура), прототекстовый (мифо-генные документальные, автобиографические и биографические тексты), субтекстовый (жанровые, «направ-ленческие», авторские и др. парадигмы текстов). Также следует говорить о мифической и мифопоэтической составляющих (константах) данного сверхтекста. Каждый из уровней находится в непосредственной соотнесённости с концептосферой сверхтекста, обладает своей прагматикой, семантикой, синтактикой, парадигматикой и, следовательно, может выступать относительно самостоятельным предметом исследования. Объективированные в сверхтексте смыслы-ценности служат системной основой для развития и функционирования национального персонического концепта «Ломоносов», для обособления и профилирования его художественного аспекта.
Ещё один принцип организации сверхтекста - принцип трансгрессии, объясняющий когнитивно-рецептивные особенности его идентификации и осмысления, возникающие на линии «сверхтекст - текст» метатексто-вые взаимоотношения. Смысловая трансгрессия проявляется в ситуации, когда при восприятии того или иного «возможного мира» авторского текста в нём с разной степенью отчётливости начинает проступать многогранная духовно-эстетическая реальность сверхтекста (его образ). Как результат - текст оказывается втянутым в орбиту сверхтекста, насквозь пронизанным его смысловыми излучениями, прошитым его ключевыми образами, мотивами, сюжетами, коннотациями, что создаёт эффект смысловой глубины текста. И, разумеется, только исследователь может, что называется продвигаясь по проступающим в тексте дискретным метонимическим знакам целого, реконструировать сверхтекст, воссоздать его структуру, выявить его связи и отношения с данным текстом (субтекстом), изучить его генетический экспрессивно-смысловой потенциал (субстрат). Об этом свойстве писал Топоров, когда характеризовал сильное энергетическое поле Петербургского текста. Сверхтекст, по его мысли, втягивает в себя «множественно-различное», индивидуально-вариантное, оценочное и преобразует всё это в плоть и дух единого текста [19, с. 9].
Таким образом, под смысловой трансгрессией понимается актуальная направленность автономного текста к преодолению границ собственной целостности, их расширению за счёт других текстов и утверждению себя в
качестве компонента новой целостности - это с одной стороны, а с другой - способность сверхтекста преодолевать границы автономных текстов, утверждать их субтекстовый статус в рамках своей целостности. Трансгрессия как принцип организации единого смыслового пространства сверхтекста (единой континуальной художественной картины мира) проявляет себя в направленной ассоциативно-смысловой актуализации определённого ряда текстов, в экспликации их парадиг-мальных связей и отношений, благодаря ей интенсифицируются процессы интеграции, транспонирования смыслов, метатропеизации, смыслового сгущения слова и т. д. Трансгрессивными по своей сути являются такие выделенные Топоровым категориальные признаки сверхтекста, как кросс-жанровость, кросс-темпоральность, кросс-персональность [19, с. 26, 27, 85]. При этом подчеркнём: вызываемая трансгрессией дисперсия смысла вовсе не лишает конкретный текст смысловой целостности (как считает, например, Н.Д. Артамонова [18]), она определяет новый уровень (сверхтекстовый) и новый контекст для его осмысления (обусловленный корефе-ренцией к единому денотату-концепту интегрируемых в сверхтекст текстов, их актуализированными транстекстуальными связями).
В именных, локальных, событийных сверхтекстах дискретный способ представления цельности внетекстовой структуры осуществляется посредством словесных рядов, включающих прецедентные для того или иного локуса, события или персоны имена, «памятные места», ситуации, а также соответствующие коннотатирован-
ные элементы (маркеры сверхтекста), например, ими могут быть единицы диалектной речи, того или иного идио-стиля, номинации пространственно-ландшафтных объектов, ключевые слова, образы, мотивы, сюжеты. Чем больше плотность сверхтекстовых маркёров-коннотаторов в тексте, чем весомее их позиция, тем сильнее, интенсивнее происходит в нём эффект трансгрессии, обусловливающий интеграцию текста в пространство сверхтекста и, следовательно, порождение смыслов. Исходя из сказанного, сверхтекст может быть определён как такая текстовая формация, в рамках которой в ряду самостоятельных текстов, соотносящихся с единым концептом-денотатом (внетекстовой структурой), интенциональным образом осуществляется семантическая трансгрессия, которая приводит к устранению их внешних границ, актуализации словесно-образного инварианта, созданию единого кросс-жанрового, кросс-темпорального, кросс-персонального художественного (семиоэстетическо-го) пространства.
Итак, изучение разных типов сверхтекста, разработка адекватных методик его анализа с учётом его конститутивных свойств и многоаспектного содержания сможет приблизить нас к «созданию обобщающих исследований, формирующих полное и адекватное представление о разнообразии и богатстве русской картины мира, отображённой в художественном творчестве» [16, с. 132]. Поскольку в текстовой деятельности внетекстовая структура имеет свойство быть постоянно «разворачиваемой» и интерпретируемой, являть себя в новых и новых смысловых ипостасях, постоль-
ку теория сверхтекста должна базироваться на принципе множественности моделей, постулирующем возможность построения не одной, а нескольких моделей изучаемого объекта на основе разного набора его исходных признаков. Это позволит получить наиболее полное и непротиворечивое представление о сущности данного сверхсемантичного феномена. Анализ как сверхтекста, так и любого его субтекста должен проходить в координатах, заданных как внетекстовой структурой, так и таким инстанциями, как «Я» субъекта текстовой деятельности;
антитетичная сверхсмысловая установка, а также с опорой на принципы системности; смысловой координации внетекстовой и сверхтекстовой реальности, инвариантного и вариантного; диалогического характера отношений между внетекстовой структурой и коллективным творческим сознанием; итеративной кумуляции интегрируемых в сверхтекст текстов; архитектоники; трансгрессии.
Статья поступила в редакцию 16.08.2018 г.
ЛИТЕРАТУРА
1. Аветян Э.Г. Семиотика и лингвистика. Ереван: Издательство Ереванского университета, 1989. 286 с.
2. Арабаджи Д.М. Между сакральным и профанным: сборник статей. Одесса: Друк, 2009. 224 с.
3. Волкова Зл.Н. Текст и сверхтекст в эпосе // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Теория языка. Семиотика. Семантика. 2016. № 1. С. 59-69.
4. Гаврилина Л.М. Архитектоника локального сверхтекста культуры // Вестник Тверского государственного университета. Серия: Философия. 2016. № 3. С. 104-111.
5. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию / общ. ред. Г.В. Рамишвили. М.: Прогресс, 2000. 400 с.
6. Костырева О.В. Средства создания целостности коллективно-авторского сверхтекста журнала «Сатирикон» // Перспективы развития современной филологии: материалы IV международной научной конференции. 1-2 июня 2012 г., Санкт-Петербург. СПб.: Открытие, 2012. С. 6-12.
7. Купина Н.А., Битенская Г.В. Сверхтекст и его разновидности // Человек - текст -культура: коллективная монография / под ред. Н.А. Купиной, Т.В. Матвеевой. Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1994. С. 214-233.
8. Кушнерёва М.А. Гоголевский текст в украинской литературе второй половины ХХ века: автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Киев, 2017. 21 с.
9. Леви-Стросс К. Мифологики: в 4 т. Т. 1. Сырое и приготовленное. М.; СПб.: Университетская книга, 1999. 406 с.
10. Лошаков А.Г., Шушарин И.А. Пролегомены к концепции Пушкинского текста русской литературы // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. 2016. № 5. С. 117-127.
11. Меднис Н.Е. Сверхтексты в русской литературе. Новосибирск: Издательство Новосибирского государственного педагогического университета, 2003. 170 с.
12. Неретина С.С. Тропы и концепты. М.: ИФРАН, 1999. 277 с.
13. Попов М.К. Свиток. Архангельск: Правда Севера, 2006. 656 с.
14. Северный текст как логосная форма бытия Русского Севера: монография / сост., отв. ред. Е.Ш. Галимова, А.Г. Лошаков. Т. 1. Архангельск: Имидж-Пресс, 2017. 410 с.
15. Сибирский текст в национальном сюжетном пространстве: коллективная монография / отв. ред. К.В. Анисимов. Красноярск: Сибирский федеральный университет, 2010. 237 с.
16. Старыгина Н.Н. Система локальных сверхтекстов русской литературы // Вестник Чувашского государственного педагогического университета им. И.Я. Яковлева. 2017. № 3 (95). Ч. 2. С. 129-136.
17. Сумароков А.П. Дифирамв // Русская стихотворная пародия (XIII-начало ХХ в.) / вступ. статья, подг. текста и прим. А.А. Морозова. Л.: Советский писатель, 1960. С. 97-98.
18. Текст остаётся текстом? (круглый стол) / Лошаков А.Г., Папуша И.С., Беглова Е.И., Бойцова О.Ю., Ширинянц А.А., Гуторов В.А., Халикова Н.В., Симашко Т.В., Швецова В.М., Герасименко Н.А., Шаповалова Т. е., Муратова Е.Ю., Акулова А.А., Леде-нёва В.В., Артамонова Ю.Д. // Вестник Московского государственного областного университета (электронный журнал). 2017. № 2. URL: www.evestnik-mgou.ru (дата обращения: 03.05.2018).
19. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. Избранные труды. СПб.: Искусство-СПб., 2003. 616 с.
20. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура / отв. ред. Т.В. Ци-вьян. М.: Наука, 1983. С. 227-285.
21. Шилина А.Г. Русскоязычный женский журнал Украины в аспекте теории текста (си-нергетический анализ): монография. Симферополь: Антиква, 2012. 280 с.
REFERENCES
1. Avetyan E.G. Semiotika i lingvistika [Semiotics and linguistics]. Yerevan, Yerevan State University Publ., 1989. 286 p.
2. Arabadzhi D.M. Mezhdu sakral'nym i profannym: sbornik statei [Between the sacred and the
profane: a collection of articles]. Odessa, Druk Publ., 2009. 224 p.
3. Volkova Zl.N. [Text and supertext in the epic]. In: Vestnik Rossiiskogo universiteta druzhby
narodov. Seriya: Teoriya yazyka. Semiotika. Semantika [Bulletin RUDN University .Language Studies, Semiotics and Semantics], 2016, no. 1, pp. 59-69.
4. Gavrilina L.M. [Architectonics of local supertext of culture]. In: Vestnik Tverskogo gosudarstvennogo universiteta. Seriya: Filosofiya [Bulletin of Tver State University. Series: Philosophy], 2016, no. 3, pp. 104-111.
5. Humboldt W. fon. Izbrannye trudy po yazykoznaniyu [Selected works on linguistics]. Moscow, Progress Publ., 2000. 400 p.
6. Kostyreva O.V. [Means of creating the integrity of the collective and author's supertext of
the journal "Satirikon"]. In: Perspektivy razvitiya sovremennoi filologii: materialy IV mezhdunarodnoi nauchnoi konferentsii. 1-2 iyunya 2012 g., Sankt-Peterburg [Perspectives of development of the modern Philology: materials of 4th international scientific conference. June 1-2, 2012, Saint Petersburg]. St. Petersburg, Otkrytie Publ., 2012. pp. 6-12.
7. Kupina N.A., Bitenskaya G.V. [Supertext and its variants]. In: Chelovek - tekst - kultura
[Human - text - culture]. Ekaterinburg, Ural University Publ., 1994. pp. 214-233.
8. Kushnereva M.A. Gogolevskii tekst v ukrainskoi literature vtoroi poloviny XX veka: avtoref.
dis. ... kand. filol. nauk [Gogol text in the Ukrainian literature of the second half of the twentieth century: abstract of PhD thesis in Philological Sciences]. Kiev, 2017. 21 p.
9. Levi-Strauss C. Mifologiki: v 4 t. T. 1. Syroe i prigotovlennoe [Mythologiques: in 4 vol. Vol.
1. The Raw and the Cooked]. Moscow, St. Petersburg, Universitetskaya kniga Publ., 1999.. 406 p.
10. Loshakov A.G., Shusharin I.A. [Prolegomena to the concept of the Pushkin text of the Russian literature]. In: Vestnik Severnogo (Arkticheskogo) federal'nogo universiteta. Seriya Gumanitarnye i sotsial'nye nauki [Bulletin of Northern (Arctic) Federal University. Series "Humanitarian and Social Sciences"], 2016, no. 5, pp. 117-127.
11. Mednis N.E. Sverkhteksty v russkoi literature [Supertexts in the Russian literature]. Novosibirsk, Novosibirsk State Pedagogical University Publ., 2003. 170 p.
12. Neretina S.S. Tropy i kontsepty [Tropes and concepts]. Moscow, IFRAN Publ., 1999. 277 p.
13. Popov M.K. Svitok [Scroll]. Arkhangelsk, Pravda Severa Publ., 2006. 656 p.
14. Galimova E.Sh., Loshakov A.G., comp., chief ed. Severnyi tekst kak logosnaya forma bytiya Russkogo Severa. T. 1 [Northern text as a logos form of the existence of the Russian North. Vol. 1]. Arkhangelsk, Imidzh-Press Publ., 2017. 410 p.
15. Anisimov K.V., chief ed. Sibirskii tekst v natsional'nom syuzhetnom prostranstve [Siberian text in the national narrative space]. Krasnoyarsk, Siberian Federal Universuty Publ., 2010. 237 p.
16. Starygina N.N. [The system of local supertexts of the Russian literature]. In: Vestnik Chuvashskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo universiteta im. I.YA. Yakovleva [Yakovlev Chuvash State Pedagogical University Bulletin], 2017, no. 3 (95), iss. 2, pp. 129136.
17. Sumarokov A.P. [Dithyram]. In: Russkaya stikhotvornaya parodiya (XIII-nachalo XX v.) [Russian poetic parody (18th -beginning of 20th century)]. Leningrad, Sovetskii pisatel' Publ., 1960. pp. 97-98.
18. Loshakov A.G., Papusha I.S., Beglova E.I., Boitsova O.Yu., Shirinyants A.A., Gutorov V.A., Khalikova N.V., Simashko T.V., Shvetsova V.M., Gerasimenko N.A., Shapovalova T.E., Muratova E.Yu., Akulova A.A., Ledeneva V.V., Artamonova Yu.D. [Does the text remain the text? (round table)]. In: Vestnik Moskovskogo gosudarstvennogo oblastnogo universiteta (elektronnyi zhurnal) [Bulletin of Moscow Region State University (e-journal)], 2017, no. 2. Available at: www.evestnik-mgou.ru (accessed: 03.05.2018).
19. Toporov V.N. Peterburgskii tekst russkoi literatury. Izbrannye trudy [Petersburg text of the Russian literature. Selected works]. St. Petersburg, Iskusstvo-SPb Publ., 2003. 616 p.
20. Toporov V.N. [Space and text]. In: Tekst: semantika i struktura [Text: semantics and structure]. Moscow, Nauka Publ., 1983. pp. 227-285.
21. Shilina A.G. Russkoyazychnyi zhenskii zhurnal Ukrainy v aspekte teorii teksta (sinergeticheskii analiz) [Russian-language women's magazine of Ukraine in the aspect of text theory (synergetic analysis)]. Simferopol, Antikva Publ., 2012. 280 p.
ИНФОРМАЦИЯ ОБ АВТОРЕ
Лошаков Александр Геннадьевич - доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры литературы и русского языка гуманитарного института филиала Северного (Арктического) федерального университета имени М.В. Ломоносова в г. Северодвинске; e-mail: а.1о8Ьакоу@паг1и.ги
INFORMATION ABOUT THE AUTHOR
Alexandr G. Loshakov - Doctor in Philological Sciences, professor at the Department of Literature and Russian Language, Humanitarian Institute of Northern (Arctic) Federal University, Severodvinsk Branch; e-mail: a.loshakov@narfu.ru
ПРАВИЛЬНАЯ ССЫЛКА НА СТАТЬЮ Лошаков А.Г. О принципах моделирования сверхтекста // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: Русская филология. 2018. № 5. С. 70-80.
DOI: 10.18384/2310-7278-2018-5-70-80
FOR CITATION
Loshakov A.G. Principles of supertext modeling. In: Bulletin of Moscow Region State University. Series: Russian philology, 2018, no. 5, pp. 70-80. DOI: 10.18384/2310-7278-2018-5-70-80
