CC BY
35
Виртуальность религиозной реальности является относительной к той константной (эмпирической) реальности, которая ее порождает. И это приводит к выводу, что мы фактически живем в различных виртуальных реальностях и лишь каким-то образом касаемся константной реальности. Виртуальность религиозной реальности нисколько не умаляет ее «достоинства», роли в обществе и, конечно, не уничтожает чувства верующих людей. Она обеспечивает своим адептам реализацию их потребностей, а применяемый в религиозном контексте термин «виртуальная реальность» не снижает социального статуса самой религии.
Библиографический список
1. Носов Н.А. Виртуальная психология. М., 2000.
2. Косарев А.Ф. Философия мифа: Мифология и ее эвристическая значимость. М., 2000.
3. Самыгин С.И, Нечипуренко В.H., Полонская И.Н. Религиоведение: социология и психология религии. Ростов н/Д, 1996.
4. Юнг К.Г. Архетип и символ. М., 2005.
5. Налимов В.В. Вероятностная модель языка: О соотношении естественных и искусственных языков. М., 1979.
6. Талбот М. Голографическая Вселенная. М., 2004.
7. Носов H.A., Михайлов А.Н. Диагностика виртуальной образности. М., 2000. (Труды лаборатории виртуалистики. Вып. № 10).
M.A. Zaychenko The Specificity of the Semantic Deployment Principle in the Process of Human Comprehension and Exploration of Reality
The problem of understanding the language meaning in the context of reality actualization is considered. The speech deployment from one element to another and the text pattern formation are revealed.
Key words and word-combinations: semantic deployment, language noise, Dasein.
Исследуется проблема понимания смысла языка в контексте актуализации действительности. Показано развертывание речи от одной части к другой и формирование ее текстового рисунка.
Ключевые слова и словосочетания: смысловое развертывание, языковой шум, Dasein.
УДК 124.2 ББК 87
М.А. Зайченко
СПЕЦИФИКА ПРИНЦИПА СМЫСЛОВОГО РАЗВЕРТЫВАНИЯ В ПРОЦЕССЕ ПОНИМАНИЯ И ОСВОЕНИЯ ЧЕЛОВЕКОМ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
с
Чч/ущность языка и процесс смыслового понимания речи остаются большой научной проблемой, если не сказать загадкой. Что находится в речевом «шуме»? Несет ли звук какой-либо смысл? Эти вопросы представляются значимыми в философском и культурологическом отношении. Постмодернистская методология позволяет приблизиться к их разрешению.
2011 • ВЕСТНИК ПАГС 183
Понимание смысла языка основано на процедуре смыслового развертывания. Механизм актуализации действительности основан на процессе взаимодействия двух сфер языка: аконвенциональной (шум) и конвенциональной (речь). Фонетическая сторона (шум) обусловливает понимание смысла, в основе которого лежит диалектика различных элементов внутри самого языка.
Согласно принципу постмодернизма весь мир - это текст, который подлежит пониманию и объяснению. Текстом может выступать любой фрагмент действительности, любая вещь или даже сознание. Всякий текст характеризуется дискретной и континуальной составляющей. Дискретная компонента -семиотическая, она относится к строю и порядку знаков, тогда как континуальная компонента составляет семантическую сторону текста. Текстом применяемую знаковую систему делает смысл. Изначально смысл «свернут», и «свернутость» означает непроявленность смысла, его невыделенность.
Смыслы в тексте всегда заданы избирательно. В общем случае можно говорить о понимании на многомерном пространстве. Здесь важную роль играет значимость данного фрагмента семантического единства для данной смысловой конфигурации. Континуальная составляющая семантического пространства препятствует его разбиению. Само разбиение объединяет точки континуума, которые являются верхней границей одного подмножества и нижней границей другого.
Речь, а именно звучащая речь, представляет собой единый континуум мысли: смысл звучащей речи постигается в целостном тексте и не постижим в его отдельных элементах. Сам процесс звучания можно отнести к континуальному типу форм действительности (в этом он схож с музыкой), хотя континуальные языки репрезентируют нечлененный поток мыслей, являющийся семантически целостным образованием. Дискретные же языки отображают ту сферу мышления, которая, будучи по природе непрерывной, на уровне языка может быть расчленима на семантические сегменты.
Дискретные и континуальные языки можно рассматривать как комплементарно взаимодополняющие системы репрезентации мысли. Со-бытие звуков речи воплощает смысл, не поддающийся представлению при расчленении звучащего потока на единичные звуки, слоги, отдельные слова и т.д. Поэтому реально отразит положение вещей не утверждение одной уникальной дискретной модели языка, а признание существования двух видов репрезентации мысли, между которыми и укладывается многообразие языков. Так, Ю. Лотман обратил внимание на то, что любая мыслительная деятельность неразрывно связана с существованием двух систем переработки информации: одна «оперирует дискретной системой кодирования и образует тексты, складывающиеся как линейные цепочки соединенных сегментов», а система второго типа производит тексты, имеющие континуальный характер, расчленение же их на знаки «бывает затруднительно и порой носит искусственный характер» [1, с. 178].
Язык устроен таким образом, что в нем исключена возможность появления чистых, абсолютно изолированных смыслов. Он становится средой перестройки смысловой структуры.
Изменение или понимание текста любого рода связано с наложением последующих друг за другом фильтров. Фильтр накладывается на фильтр, причем
184 2011 • ВЕСТНИК ПАГС
каждый из них появляется в определенной ситуации. Понимание в данном случае становится синонимом творчества, так как оба эти процесса основаны на одной процедуре смыслового развертывания. Наделение смыслом уподобляется извлечению смысла, который «всегда уже наличествует в бесконечном и бесчеловечном первоисточнике, коим является Единое» [2, с. 86]. Мы выбираем из множества смыслов, а затем производим уточнения.
Выделение смысла из текстового континуума сравнимо с выделением предметов в темноте. Процесс видения - сложносоставной. «Видеть» означает замечать или распознавать. Можно распознать сам шум (поток знаков), если сосредоточить внимание на самом процессе выхода знаков из «темноты» (смешения и переплетения). Но без шума (того, откуда совершается выделение) это было бы невозможно. Шум не является беспорядочным. Он представляет собой идеальный звук. Этот звук есть сама по себе возможность звучания, которая действительна только в полной тишине. Любой определенный звук отчасти несет в себе другие возможности звучания, в тишине же может возникнуть любой звук вообще. Она словно суммирует все звуки в потенциальности. Она также «сопровождает» всякий звук, создавая возможность произвольного наложения других звуков. Полная тишина и шум - две стороны одного и того же [3, с. 58].
Смысл подобен искусной и тонкой резьбе по камню, которую с нескольких шагов можно принять за случайный рисунок, созданный временем, но не человеком. Тогда «взгляд теряется среди возникшего внезапно - как судорога -(как бы ниоткуда) сплетения образов» [4, с. 236]. Лишь с определенного расстояния происходит мгновенное «наведение на резкость», аккомодация или, по Гуссерлю, наделение смыслом. Однако возникающий узор не является хаотичным началом, которое само по себе было бы регулярным и создавало бы видимое хаотическое поведение. Он выступает в качестве самого шума, который также должен быть расслоен и из которого также должен быть выделен смысл. Речь идет о регулярности, основанной на хаосе. Человеку свойственно искать простоту в том, что извлекается из сложного, но суть сложности в том и состоит, что она не разлагается на простые части, а моделируется ими.
В системе языка существуют различные (альтернативные) способы выражения «одной и той же» ситуации действительности. В ментальном мире говорящего единожды увиденное могло по-разному «произойти», происшедшее фиксируется, «выхватывается» из общего потока действительности, после чего входит в коммуникацию. Выбор между альтернативами есть модельное представление динамики ситуации.
Типы альтернатив (моделей) различаются не по конструктивной роли в высказывании, а по признакам, отсылающим к категориям ментального плана и конструируемой языком «реальности». Эти признаки в языке имеют онтологический статус: они разграничивают «схваченные» средствами языковых реалий типы осмысленности мира. Описание типов альтернатив не исчерпывается указанием на внутренний смысл соответствующих языковых форм. Необходим универсальный критерий, позволяющий учесть (помимо языковых значений) заключенные в них модели освоенного языком и познанного человеком мира.
В случае простого выбора мы неизбежно замыкаем простую модель в себе.
2011 • ВЕСТНИК ПАГС 185
Возникает либо внутренний автопоэзис, либо вырожденный случай - тавтология, которая сама по себе ничего не сообщает. Лишь в ходе дальнейшей реализации этого простого алгоритма, если он выполняется строго, мы сталкиваемся с разрывами и бифуркациями.
Шум бесконечно разнообразен для процессов смыслового углубления. Он настраивает нас на этот вид деятельности, выступая комплементарным для творческой способности сознания. Таким же потенциалом порождения бесконечного числа интерпретаций обладает метафора, в которой два стянутых значения, указывая на разные направления, «отзеркаливаются» (отталкиваются друг от друга), создают бесконечный узор.
Разные способы извлечения смысла и разные их результаты складываются (интерферируют), моделируя бесконечность, то есть возможные способы и результаты вообще. Но любой процесс конечен во времени и состоит из конечного числа элементов. Следовательно, требуется метафизический переход в познании, переход от наблюдения-вслушивания к чистому умозрению, чтобы на некоторое время «услышать» идеальный шум.
Р. Барт отличил языковой шум от «гула языка». Шум происходит из необратимости речи как темпорального феномена. Мы не в силах исправить произнесенную или записанную ошибку. Мы можем только снова сказать (написать) о том, что она была ошибкой, то есть продолжить речь. Эта последовательность напоминает сбои в машине, не прекращающей, тем не менее, свою работу. Исправная же машина сообщает о себе ровным гулом. Гул как знак идеальной исправности неразличим и неощутим. Это - бесшумность работы. Язык обречен на шум и разделенность знаков. Всегда остается избыток смысла, который не дает языку полностью осуществить заложенную в нем полноту и непрерывность гула. В этом случае язык превращается в беспредельную звуковую ткань. Смысл при этом образует «фон» речевого рисунка. В шуме ничего не выделено, но в то же время в нем происходит постоянная работа. Он процессуален, и в то же время любой его фрагмент эквивалентен любому другому, так как все они бесконечны. Однако это не создает однородности. Наоборот, шум невозможен без непрерывных возмущений. Это наложенные друг на друга волны самоподобной функции [5, с. 849-851].
Получившийся текстовой рисунок должен обладать особыми свойствами, отвечающими устроению смыслового шума. Он будет непрерывно повторять себя, а скорее свою структуру, соотношение частей в любом выделенном фрагменте структуры. Этот принцип стал одним из ключевых в теории и практике структуралистов (Р. Барт) и постструктуралистов (Ж. Деррида и др.).
Шум - это то, что проступает за видимым порядком, и после того, как он распознан, в нем проступает следующий уровень порядка в виде закономерности организации шума. Появление (определенного, то есть ограниченного) порядка знаменует собой конечность, которая есть сущностная черта человеческого присутствия. Шум приоткрывает, сразу же закрывая через выбор одного или нескольких вариантов, бесконечные возможности осуществления этой конечности. Поэтому, оказываясь в поле внимания, он приобретает двоякий характер. Работа шума, наложенная на пространственный и темпоральный (в
186 2011 • ВЕСТНИК ПАГС
смысле Хайдеггера) способ существования Dasein, и образует «безначальную конфигурацию».
Звучать - значит «говориться», произноситься последовательно (в существовании, в наличном бытии) в качестве звука, морфемы, слова, предложения. И только эта последовательность (не звук, не сочетание морфем, не слово, не набор акустических признаков и не просто представленная последовательность) и есть бытие сущего в качестве звучания.
В воспринимаемом или произносимом звукоряде про-является сущность, не соотносимая с Бытием (Sein). Как только Бытие появляется в речи, оно начинает подчиняться логике языка. Полное проявление сущности Бытия невозможно в звуках речи. Но звучание речи всегда погружено в первоначальное бытие звуков, их имманентное измерение, в «немыслимое» бытие, из которого, собственно, звукоряд и возникает. Звуки, размещаясь в звукоряде и выполняя те или иные функции, с одной стороны, являются частью языка (знаковой системы), а с другой - являются частью бытия. Следовательно, воспринимая звучащую речь, мы слышим переплетение неязыковых моментов бытия, слышим бытие таким образом, как оно появляется в звукоряде.
Когда мы слышим отдельные звуки, не относящиеся к нашему языку, мы лишь фиксируем некие состояния внешнего мира, которые по отношению к нам - нейтральны. Воспринимая же эти звуки в речи, замыкая их в системе нашего языка, мы попадаем «внутрь» внешнего, нейтрального, соединяя свою длительность и длительность внешнего по отношению к нам мира. Благодаря этому соединению нечто существует (es gibt) для нас.
Время выступает условием звучания, поскольку звук должен длиться, то есть существовать во времени. Если звук существует во времени, то время существует в самой речи. Так, следует согласиться с Гуссерлем, что речь (как сочетание звуков) осуществляет «локализацию» и «темпорализацию» некоего идеального смысла, который, «согласно смыслу своего бытия», не имеет ни места, ни времени [6, с. 133].
Кроме того, речь открывает нам то, что прежде было лишь внутренним образованием в нас. Следовательно, предполагается некое движение, посредством которого идеальное существование находит место и время.
Место и время речи не являются производными от места и времени объективного мира. Их нельзя также отнести и к миру идей. Речь является dasein^) (бытием здесь и сейчас) идеальных образований. Неделимое «теперь» (звучание) соотносится с неделимым по смыслу целым, в качестве которого может выступать мысль. Соотношение слова (произносимого) и мысли можно представить как соотношение момента времени и безвременного (общего потока времени). Чтобы услышать мысль (смысл), нужно сосредоточиться на настоящем, удержать его во времени. Настоящее не имеет длительности, но вот звук ее имеет. Он разворачивает настоящее на фрагменты действительности. Этими фрагментами и являются слова (произносимые голосом). Связь звука, внутреннего слова и времени позволяет соотнести настоящее со звуковой передачей мыслей. С этим согласны и другие философы новейшего времени: слова «существуют только в самый момент произнесения и исчезают тотчас» [7, с. 84-85].
2011 • ВЕСТНИК ПАГС 187
Все это позволяет говорить о разных мирах - мире действительности и «другом» (идеальном) мире - и их организации, а именно схождении (или перекрещивании). В момент этого схождения мы можем воспринять действительный мир, связь вещей. Говоря, мы оперируем присутствием «другого» в нас. И насколько произносимое имеет для нас смысл, настолько мы в момент проговаривания являемся для самих себя «другими», то есть объективное существование «здесь и теперь» обретает духовную объективность лишь через произнесение, в котором происходит «локализация» и «темпорализация» того, что по смыслу своего бытия не имеет ни места, ни времени.
Существуют звуки, которые уже присутствуют в пространстве и времени; но существует и звучание, которое создает пространство и время, где могут проявить себя уже существующие «первые» звуки. Звучание - это онтологическая предпосылка, благодаря которой может произойти встреча и тех и других звуков.
С одной стороны, Dasein зависит от взаимосвязи и функций звуков, их расположения, но с другой - Dasein определяется через актуализацию или «наличность» звукоряда. Актуализация как со-бытие звуков - первоначальное явное состояние бытия, предшествующее дальнейшему оформлению длительности. Звуки, организуясь в звукоряд, создают ритм, благодаря которому появляется чувство длительности в пространстве и во времени. Этот ритм способен сделать слышимым внутреннее состояние вещей. Благодаря этому ритму мы оказываемся в иной пространственной организации, отличной от пространственной организации вещей. Это может навести на мысль, что на данном этапе восприятия звучания мы не нуждаемся в первоначальной имманентной форме звуков, отрицаем ее, Хайдеггер же, напротив, показывает ее преобладание. По нашему мнению, именно благодаря ей Dasein дает имманентному звуку возможность открыть в звукоряде то, что, являясь в данной форме, становится условием озвучивания Бытия (Sein).
Подводя итог, можно заключить, что смысл всегда имманентно присутствует в речи. Задача состоит в том, чтобы не просто извлечь его из сложного звукового континуума (шума), но в то же время смоделировать (развернуть) в действительности смысловую сущность. Это возможно лишь при условии «присутствия» человека на всех уровнях процесса развертывания смысла, начиная со звукового и заканчивая текстовым. С этой позиции следует указать на то, что имманентная сфера (сфера звукового шума) представляет собой некий фундамент понимания, делая его (понимание) в принципе возможным.
Библиографический список
1. Лотман Ю.М. Структура художественного текста. М., 1970.
2. Бадью А. Делез. Шум бытия / пер. с фр. Д. Скопина. М., 2004.
3. Дейч Д. Белый шум. СПб., 2001.
4. Гуссерль Э. Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии / пер. с нем. А.В. Михайловой. М., 1999. Т. 1.
5. Барт Р Избранные работы: Семиотика. Поэтика / пер. с фр. С.Н. Зенкина, Г.К. Косикова, С.Л. Козлова. М., 2007.
6. Гуссерль Э. Логические исследования. М., 1983.
7. Линцбах Я. Принципы философии языка. Опыт точного языкознания. М., 1938.
188 2011 • ВЕСТНИК ПАГС
