CC BY
62УДК 8
Филологические науки
Фролова Оксана Геннадьевна, бакалавр филологических наук, студент Национально-исследовательский Мордовский государственный университет
им. Н. П. Огарева
СПЕЦИФИКА КОМИЧЕСКОГО В РОМАНЕ В. В. НАБОКОВА «ПРИГЛАШЕНИЕ НА КАЗНЬ»
Аннотация: В статье рассматривается специфика комических, пародийных элементов, присутствующих в романе В. В. Набокова «Приглашение на казнь». Описывается их роль не только в тексте, но и в творчестве автора в целом.
Ключевые слова: теория комического М. М. Бахтина, карнавал, смеховое слово, пародия, двоемирие, буффонада, русская проза В. В. Набокова.
Abstract: The article deals with the specifics of the comic, the parodic elements, the present in the novel of V.V. Nabokov "Invitation to a Beheading" are considered. Their role is described not only in text of novel, but also in the Russian literature and V. V. Nabokov's prose.
^^words: M. M. Bakhtin's comic theory, carnival, the word of laughter, parody, two-worldness, buffoonery, Nabokov's Russian prose.
Творчество В. В. Набокова, одного из крупнейших писателей в мировой литературе ХХ века, многопланово и многоаспектно.
Дело не только в том, что писатель оставил ярчайший след и в русской, и в англоязычной литературах, но и в том, что его художественные открытия заметно обогатили литературное сознание второй половины ХХ - начала ХХ1 веков.
Одним из важнейших художественных достижений В. В. Набокова является комический вектор его прозы. Именно характер комического в зрелом творчестве «Русского Набокова» позволяет говорить о специфике его смехового
слова, смехового дискурса в целом, что в свою очередь подводит нас к возможности анализа набоковских текстов, в соответствии с концепцией смехового слова и теорией комического, которые были разработаны М. М. Бахтиным [2], [9].
Можно сказать, что комический дар В. В. Набокова проявляющийся во всех сферах его творчества, взаимодействующий с пластами трагического и интеллектуально-философского в его прозе и в прозе его предшественников и современников выступает наглядным примером того, как работает смеховое слово в литературном сознании ХХ века, где место смехового слова в той ситуации, когда не комедия, а трагедия - главный символ повседневного человеческого существования. О чем писали и сам М. М. Бахтин и его
многочисленные исследователи [1], [2], [11], [12], [13], [14], [15], [18].
Одним из важнейших для понимания специфики комического у В. В. Набокова текстов является роман «Приглашение на казнь». Как известно, замысел романа возник у В. В. Набокова в период работы над «Даром» - летом 1934 года. Книга эта создается В. В. Набоковым чрезвычайно быстро, как указывают практически все биографы, он почти не вносит в нее поправок. В 1935 году роман был готов к печати, а в 1936-м состоялась публикация, и писатель читает отрывки из романа на литературном вечере в Париже [4].
Уже начало романа вводит читателя в особый мир, в котором зловеще -трагическое переплетается с комическим. По справедливому замечанию исследователя - набоковеда, «Текст-символ, текст-притча, текст-шарада, наполненный множеством символических деталей, сам по себе являющийся развернутой системой символов. Роман этот - философия, лишенная дидактизма, метафизика, раскрывающаяся через игру. Игра здесь во всем, она буквально пронизывает текст - от сюжетной фабулы до имен персонажей, от выстраивания композиции до многочисленных каламбуров и языковых ребусов и парадоксов, постоянно встречающихся в тексте на протяжении всего романа» [16].
Конструкция набоковского мира специфична: роман перенасыщен событиями, которые по началу кажутся хаотичным нагромождением и абсурдно
бессмысленным «мельканием персонажей» различных пород и мастей. С одной стороны, автор постоянно дает понять, что все описываемое - призрачно, нереально, условно-гротескно; с другой, создает у читателя ощущение «Большой Трагедии» присутствующей в судьбе и сознании главного героя - Цинцинната Ц. Примечательно, что чувство трагической неизбежности не исчезает даже в калейдоскопе игры как со словом, с читателем, так и с сюжетом в целом.
Оговорим сразу: главный персонаж у Н. Н. Набокова - человек страдающий. Это лишнее, «непрозрачное», раздавленное существо. Человек-изгой, который о своих «дефектах» даже не подозревает, но всем мешает и не дает «нормально» жить. В этом и есть суть трагедии Цинцинната Ц. Противопоставление главного героя абсурдному миру, сближает набоковский роман с героями прозы Ф. Кафки и Г. Гессе («Процесс», «Замок», «Степной волк» и др.), несмотря на то, что В. В. Набоков подобное влияние на свой роман категорически отрицал.
«Маятник судьбы» персонажа постоянно перебрасывает его из мира трагического в мир комического и обратно. Подобная неустойчивость характерная для набоковской прозы 1930х годов создает особе пространство, в котором «смеховое» оборачивается трагическим, приобретает очевидные оттенки фарса и геньода, ту самую современную карнавальность, за которой не «веселая относительность», а кровавый оскал приближающейся трагедии [3]. Так, во время пребывания в тюрьме герой несколько раз обретает и утрачивает надежду на спасение. Сначала избавление от казни могло содержаться в разорванном конверте: «Вы даже не понимаете, что вы сделали. Может, там находился приказ о помиловании. Второго не достать! Цинциннат поднял горсть клочков, попробовал составить хотя бы одно связное предложение, но все было спутано, искажено, разъято». Разорванное письмо превращается в своеобразный пазл, аллюзию на столь любимое В. В. Набоковым «крестословицы». Мелкие клочки, лишившие написанное на бумаге какого бы то ни было смысла, оборачиваются в горькую и трагическую шутку судьбы.
Следующий пример, еще более выразителен в своем трагикомическом. Цинциннат слыша звуки за стеной, помогает своим «избавителям» прорыть туннель, но надежда на спасение оборачивается клоунской шуткой: «Из черной дыры в облаке мелких обломков вылез, с киркой в руке, весь осыпанный белым, весь извивающийся и шлепающийся, как толстая рыба в пыли, весь зыблющийся от смеха, м-сье Пьер, и, сразу за ним, но раком, толстозадый, с прорехой, из которой торчал клок серой ваты, без сюртука, тоже осыпанный всякой дрянью, тоже помирающий со смеху, Родриг Иванович, и, выкатившись из дыры, они оба сели на пол и уже без удержу затряслись, со всеми переходами от хо-хо-хо до кхи-кхи-кхи и обратно, с жалобными писками в интервалах взрывов, толкая друг друга, друг на друга валясь...» [10; с.87]. Разворачивающаяся перед Цинциннатом, балаганная сцена, извлеченная из сюжетного контекста может показаться предельно комичной. В. В. Набоков демонстрирует почти образцовый пример буффонады с персонажами явственно клоунского типа, гомерическим хохотом и прочими приметами все того же карнавального действия: «И рожа у него красная, потому что это - шутовская размалеванная клоунская рожа» [3].
Красочный мир «цирка-балагана» определяет и внешний вид многих персонажей. В них акцентируется всё: зашкаливающая глупость, вызывающий чувство отвращения внешность и поведение, безвкусные наряды и т.д. В каждом из них присутствует двойственность: все они желают «добра» Цинциннату, все они заботливы и внимательны, вежливы и предупредительны. Но стоит в это поверить, как все эти качества переворачиваются, обнажая коварство и ненависть, как подлинное отношение к нему. Цинциннат Ц. в исступлении кричит своей жене Марфиньке: «Меня убивают!» [10; с. 92] Герой до последнего ждет участия, доброты, надеется, что кто-нибудь спасет его. Но все его «родные» -всего лишь участники ужасного и злого заговора против него. Даже самые близкие люди в этом условном гротескном мире самые понятные человеческие чувства оборачиваются своей изнаночной стороной. Характерно то определение, которое В. В. Набоков использует для обозначения этих персонажей, чрезвычайно важное для понимания его поэтики комического. Они - пародия. Примером
большего предательства может служить сцена встречи главного героя с собственной «матерью»: « Я же отлично вижу, что вы такая же пародия, как все. И если меня угощают такой ловкой пародией на мать...» [10; с.93].
Вряд ли будет преувеличением предположить, что здесь В. В. Набоков оказывается «стратегически близок пушкинскому понимаю герою-пародии в Евгении Онегине. Смятенная реплика Татьяны по поводу «пародийности» Онегина от части предвосхищает процитированную фразу Цинцинната [6].
В реальности, вывернутой наизнанку, ожидание смерти проходит на фоне карнавального действа шутов и клоунов. Хохоча и гримасничая, они обвиняют героя в страшнейшем из преступлений - в том, от чего он не в силах отказаться и что не может предать: «Он есть, мой сонный мир, его не может не быть, ибо должен же существовать образец, если существует корявая копия. Сонный, выпуклый, синий, он медленно обращается ко мне. Это как будто в пасмурный день валяешься на спине с закрытыми глазами, - и вдруг трогается темнота под веками, понемножку переходит в томную улыбку, а там и в горячее ощущение счастья, и знаешь: это выплыло из-за облаков солнце» [10; с.93]
Гротескно-комический мир, несущий гибель герою он предстает, как копия, иллюстрирующая всю ту же излюбленную В. В. Набоковым идею двойственности. И именно в этой двойственности в след за Достоевским, так точно воссоздавшим «героя-двойника» В. В. Набоков рисует двойственный мир множества двойников, новые «зазеркалья» своего рода театр «кривых зеркал» [5].
Эту ситуацию точно и емко описывает известный набоковед А. А. Долинин: «подчеркивая не подлинность окружающего Цинцинната мира, Набоков на протяжении всего романа отождествляет его с дешевым театральным, кукольным или цирковым представлением, где актеры носят грубо намалеванные маски, парики и накладные бороды, а каждый элемент реальности. рано или поздно обнаруживает свою бутафорскую природу» [7; с.23].
Усилить комические обертона усиливающие характер комического характерный для жанра антиутопии. Таким образом, автор создал именно такую, «странную, с зияющими дырами, текст-реализацию» [5]. Все должно быть
призрачным, бессмысленным, ехидным и глупым. Тем самым, В. В. Набоков передал всю жуткую полноту страданий, которые способен причинить человеку человек.
Роман «Приглашение на казнь» поражает сложностью авторского замысла, философичностью, неоднозначностью эстетической и жанровой природы. Центральной проблемой произведения становится ожидание неизбежной смерти, сопряжённое с полным неведением. Мы сталкиваемся с понятиями потусторонности, ирреальности, двое- и многомирия, с креативной игрой автора-волшебника, творящего реальности.
В. В. Набоков создает антиутопию, гротескная комика оборачивается «черным юмором», зловещим карнавальным смехом, а смеховое слово в разных его вариантах становится элементом создания не столько комического или трагикомического, но все более усиливающимся к финалу ощущением трагической безысходности. И если подобное художественное открытие не слишком актуально для набоковского «Дара» [17], то в его англоязычных романах 1950-70-хх гг. оно будет играть одну из важнейших ролей.
Библиографический список:
1. Асанина М. Ю., Дубровская С. А., Осовский О. Е. Проблема смеха и «смехового слова» в отечественном литературоведении последних десятилетий//М. М. Бахтин в Саранске: док., материалы, исслед. Вып.П-Ш. Саранск: Тип. «Крас. Окт.», 2006. С.111-128.
2. Бахтин М. М. Собрание сочинений. Т. 1-6. -М.: Русские словари; Языки славянских культур, 1996-2012.
3. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса / М. М. Бахтин. - М.: Худож. лит., 1990.
4. Бойд Б. Владимир Набоков: Русские годы: Биография - М.; СПб., 2001. - 696 с.
5. Дубровская С. А. «Гоголь и Рабле» как сюжет отечественного литературоведения 1940 -1980-х гг.///Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка. 2014. Т. 73. № 6. С. 62 -71.
6. Дубровская Д. А., Дубровская С.А. «Смеховое слово» в романе А. С. Пушкина «Капитанская дочка»//Гуманитарные науки и образование. -2012. -№ 3 (11). - С. 79-82.
7. Долинин А. Истинная жизнь писателя Сирина: две вершины -«Приглашение на казнь» и «Дар» // Набоков В. Собр. соч. русского периода: В 5 т. Т. 4. С. 23.
8. Киржаева В. П., Осовский О. Е. О двух терминах М. М. Бахтина в контексте истории отечественного литературоведения ХХ века // Филология и культура. 2016. № 1 (43). С. 223-228.
9. Комическое в русской литературе XX века/Сост. и отв. ред. Д. Д. Николаев. М.: ИМЛИ им. А. М. Горького РАН, 2014.
10. Набоков В. В. Приглашение на казнь //Набоков В. Собрание сочинений русского периода. В 5-ти т Т.4. СПб, 2000.С.44-188.
11. Осовский О. Е. Бахтин, метапроза, советская литература//Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1993. № 2-3. С. 194-198.
12. Осовский О. Е. В зеркале «другого»: рецепция научного наследия М.М. Бахтина в англо-американском литературоведении 1960-х-середины 1990-х годов. Саранск, 2003. 144 с.
13. Осовский О. Е. Непростая простота. Страна, читающая «масслит» или не читающая вовсе?//Вопросы литературы. -2009. -№ 3. -С. 46-69.
14. Осовский О. Е. Ф. Рабле, карнавал и карнавальная культура в работах М.М. Бахтина 1930-1950-х гг.//Диалог. Карнавал. Хронотоп. -2002. -№ 1. -С. 5974.
15. Осовский О. Е., Осовский О. О. «Драку заказывали?» Скандал как объект культурологического описания и историко-литературного изучения//Вопросы литературы. -2010. -№ 5. -С. 464-479.
16. Упшинский А. Символика романа В. Набокова Приглашение на казнь. URL: www.proza.ru/2010/02/18/506.
17. Фролова О. Г. Самоирония как средство создания комического в романе В. В. Набокова «Дар» // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. 2015. № 6-2. С. 37-40.
18. Фролова О. Г. Смеховое слово как гибридная конструкция в различных типах художественного и не художественного дискурса // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. 2017. № 1(4) - С. 1-6.
