CC BY
155
ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ: ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ, МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ
СПЕЦИФИКА КОГНИТИВНЫХ ПРОЦЕССОВ В УСЛОВИЯХ ПЕРЕВОДА И МЕЖКУЛЬТУРНОЙ КОММУНИКАЦИИ
И.А. Быкова
Кафедра иностранных языков аграрного факультета Российский университет дружбы народов ул. Миклухо-Маклая, 6, Москва, Россия, 117198
Статья посвящена рассмотрению некоторых аспектов межкультурной коммуникации и процесса перевода, связанных с когнитивными составляющими переводческого выбора.
Ключевые слова: перевод, смысл, межкультурная коммуникация, когниция, дискурс, переводческий выбор.
«При обобщении результатов накопления и развития научного знания в ХХ веке, на рубеже второго и третьего тысячелетий истории по современному летоисчислению возникает необходимость установления в нем парадигматического знания, т.е. знания, определившего новые направления движения научной мысли» [7. С. 32].
Под влиянием новых парадигм знания, главным образом когнитивной и коммуникативной, в мировой и отечественной лингвистике появились ценные данные относительно природы и сущности языка, усилилось внимание к дискурсивным аспектам языка, а также разработке методик обоснования и проверки различного рода гипотез и концепций. «Когнитивная наука, — как справедливо указывает Е.С. Кубрякова, — поставила перед собой воистину глобальные задачи и, вовлекая в их решение специалистов по лингвистике... заставила последних пересмотреть... и само понимание языка, и его роль в познавательных процессах человека» [4. С. 13].
Когнитивный подход в лингвистических исследованиях связывает форму речевого произведения не только с такими универсальными познавательными процессами, как порождение речи, интерпретация сообщения, коммуникативные намерения и прагматические цели взаимодействующего с адресатом адресанта, но также устанавливает определенную зависимость вербальной презентации со-
общения от таких факторов, как языковая компетенция автора и его экстралингвистические знания, включая знания о конкретной речевой ситуации и т.д., открывает доступ к исследованию нелингвистического знания и устанавливает связь между прагматикой и когнитивными эффектами.
В силу того, что отправные точки теории перевода связаны с речевой деятельностью человека, т.е. коммуникативным уровнем, сам феномен перевода как особый вид речевой деятельности не может рассматриваться вне взаимосвязи и взаимозависимости деятельности переводчика с речевой деятельностью двух других участников акта коммуникации — автора оригинала и адресата перевода, поскольку в целом перевод (или опосредованная межъязыковая межкультурная коммуникация) является процессом восприятия и порождения речи, специфические черты которого «заключаются в особенностях структуры этой коммуникации, особом характере когниции, использовании характерных для перевода как процесса механизмов, специфики кодирования информации... а также достижения взаимопонимания, эффективности в условиях акта перевода» [1. С. 112].
Независимо от позиций в отношении феномена перевода в отечественной и зарубежной доктрине (Л.С. Бархударов, В.Г. Гак, В.Н. Комиссаров, З.Д. Львовская, Р.К. Миньяр-Белоручев, Я.И. Рецкер, А.В. Федоров, Г.В. Чернов, М.Я. Цвил-линг, А.Д. Швейцер, Ж.-П. Вине, Ж. Дарбельне, О. Каде, Г. Егер, Дж. Кэтфорд, Ж. Мунен, Ю. Найда и т.д.) сам перевод рассматривается как преобразование некой идеальной сущности, каковой является представление переводчика о системе смыслов сообщения, закодированного в исходном тексте (ИТ), в относительно близкую, но не тождественную систему смыслов, облеченную в материальную форму языка перевода (ПЯ). Заключенная в формах ИТ и осознанная переводчиком именно эта система выступает в качестве истинного предмета преобразования или перевода. В этой связи А.Д. Швейцер подчеркивает, что «...процесс перевода начинается... с целенаправленной („переводческой") интерпретации исходного текста и не сводится лишь к созданию вторичного текста... В процессе перевода языковые значения фигурируют как переменные величины. Инвариантным остается формируемый контекстом и ситуацией общения смысл. Именно речевой контекст и ситуация общения дают возможность нейтрализовать различия между нетождественными значениями, или, иными словами, использовать разные значения для передачи одного и того же смысла» [11. С. 75, 206]. Последняя строка цитаты созвучна и фактически передает смысл эпиграфа "Traducir distinto para decir lo mismo", предваряющего рецензию на книгу, посвященную творческому наследию одного из выдающихся переводчиков латиноамериканской литературы на английский язык Грегори Рабасса, о котором писали: "Rabassa not only inscribed his translation as texts, he participated in creating their 'meaning and their value" [12. P. 214].
Как известно, проблема соотношения мысли и слова или смыслов и конкретных языковых знаков является ключевой не только для теории перевода, но также и для психолингвистики. Так, Т.Н. Ушакова, описывая процесс перехода мысли в словесную форму, обращает внимание на тот факт, что «в процессе вербализации содружественно действуют фактор интеллекта и фактор речеязыкового меха-
низма. Говоря метафорично, можно формулировать это так: интеллект ищет слова по смыслу и исходному намерению, речь и язык предоставляют для выбора спектр имеющихся заготовленных именований. Продуктивность в смысле создания новой мысли, нового видения действительности оказывается прерогативой интеллекта. Он определяет элементы в пространстве ментальных операций, подлежащие вербализации. Он осуществляет перебор языковых возможностей и выбор словесного продукта, отвечающего имеющейся интенции, ситуации общения, эстетическому вкусу говорящего и др. Он же оценивает результат и понятность речевого продукта для слушателя, приводя различение адекватных и менее адекватных вербальных вариантов, снимая неясности» [10. С. 18].
В условиях опосредованной коммуникации наличие двух систем — систем языка — противостоит языковому сознанию индивидов, которое может вербализовать те или иные явления совсем не так, как это принято нормой и узусом ИЯ или ПЯ, что является камнем преткновения в переводе. А.Д. Швейцер в своем определении перевода отражает этот феномен следующим образом: «многомерный и многфакторный характер процесса перевода, его сложный и противоречивый характер, и в первую очередь его основной парадокс, который можно было бы назвать „двойной лояльностью" переводчика — установкой на „верность" оригиналу и установкой на адресата и нормы его культуры» [11. С. 75].
Необходимость передачи при переводе системы смыслов исходного текста вопреки асимметрии языковых и культурных систем переводит эту проблему из лингвистической области в когнитивную, в рамках которой осуществляется анализ механизма понимания сообщения в процессе коммуникации. Именно когнитивный анализ позволяет определить те уровни и характеристики понимания, которые необходимы и достаточны для прагматически успешной коммуникации, а следовательно, и для перевода.
Изначальное включение в коммуникацию понятия адекватности передачи и восприятия смысла, а также рассмотрение познавательной стороны общения в плане эквивалентности тезаурусов коммуникантов как части культурной и научной компетенций связано с тем, что «двойственность когнитивной деятельности человека (Я-субъекта и Я-объекта) находит проявление в эпистемических диадах: объективное/субъективное; личностное/неличностное; рациональное/чувственное; рассудочное/эмоциональное; логическое/эстетическое... Продукты познавательной деятельности могут быть представлены в виде внеличностной (объективной или научной) и личностной (обыденной или творческой) картин мира. Эти картины мира имеют различную методологию построения, объект, продукт, сущностные свойства...» [8. С. 95].
В картине мира коммуникантов как членов определенного социума имеется некое усредненное представление об объектах окружающей действительности в виде качественно-количественных характеристик (своеобразного оценочного стереотипа), что, вне всякого сомнения, облегчает взаимопонимание и повышает эффективность общения. Вместе с тем в процессе выявления и установления кор-
реляций между когнитивными и языковыми структурами следует исходить из понимания того, что «картина мира — то, каким себе рисует мир человек в своем воображении, — феномен более сложный, чем языковая картина мира, т.е. та часть концептуального мира человека, которая имеет „привязку" к языку и преломлена через языковые формы» [5].
Таким образом, «для успешной коммуникации требуется наличие когнитивного пространства, в котором определенным образом объективируются структуры знания и человеческого опыта, осмысления мира и его оценки с помощью языка. Из этого следует, что дифференциал в знаниях и экстралингвистическо опыте языковых коллективов исходного языка и языка перевода, концептуальная информация, существующая в сознании коммуникантов в ее вербальном и невербальном воплощении, становятся определяющими для понимания смысла дискурса и, соответственно, его адекватной передачи средствами другого языка, иначе — эффективности акта перевода» [2. С. 80].
Применительно к опосредованной коммуникации некоторые ученые считают, что в процессе перевода текста с ИЯ на ПЯ он должен быть «перемещен» из одного когнитивного пространства в другое (Ср.: "Traducir de un texto de L1 a L2 es 'desplazarlo' de un espacio cognitivo a otro" [13. P. 424]). В пользу подобного подхода можно указать на тот факт, что в условиях перевода представления, зафиксированные с той или иной степенью точности в коллективном сознании членов одного социума, как правило, отсутствуют в другом; изменяются сами пресуппозиции общения, что приводит к изменению когнитивного состояния переводчика (новое знание, новые коммуниканты, иные социальные условия взаимодействия и т.п.). Взаимодействие лингвистической и нелингвистической информации оказывает определенные когнитивные эффекты на мыслительные процессы при обработке информации в акте перевода. Создаваемое таким образом пространство или когнитивный контекст способствует формированию умения воспринимать и интерпретировать ситуацию с позиций как родной, так и иноязычной культуры (Ср.: "siesta" или "junta" — «сиеста» и «хунта» в испанском и русском языках).
Язык отражает действительность и фиксирует невербальные формы сознания, однако «обращение к языку рассматривается сегодня как наиболее простой доступ к сознанию не потому, что все структуры сознания изначально вербализованы, но потому, что все объяснения о любых объектах выступают для человека в форме вербального их описания» [3. С. 11].
Для дискурса как сложного коммуникативного явления и «события когнитивного, имеющего дело с передачей знаний... или с новой переработкой знания или же оперированием знанием в определенных целях» [6. С. 10] характерна привязанность к широкому социокультурному контексту. В разных дискурсах, например политическом, язык используется для выражения особой ментальности и создания особой языковой картины мира, определенной модели ментального пространства, отображающей не только реальность, но и определенное «видение» ситуации, оценку и отношение к действительности коммуникантов, принадлежащих к данной лингвокультурной общности (Ср.: в русском языке «дедовщина», «яблочник», «карусель»; в испанском языке "paladares" (Cub.), "violencia callejera",
(Esp.), "momias", "tancazo" (Chil.) и т.д.). В условиях опосредованной коммуникации указанные аспекты будут оказывать влияние на эффективность общения в силу того факта, что «нередко разного рода формы образной речи, выполняющие определенную прагматическую функцию, представляют трудности для понимания, связанные с отсутствием у переводчика глубоких знаний чужой культуры, с его принадлежностью к другой (по сравнению с автором) лингвосоциокультурной общности, недостаточным вниманием к речевой ситуации и условиям коммуникации... Самый распространенный вид неправильного понимания (полного непонимания, недопонимания, частичного понимания и т.д.) связан с семантическим уровнем: искажением смысла высказывания как на сигнификативном, так и на денотативном уровнях, когда переводчик неверно понимает, какой класс предметов соотносится с тем или иным понятием (денотативный уровень)» [9. С. 95]. Последнее чрезвычайно ценное высказывание напрямую связано с качеством перевода и его адекватностью.
Известно, что национальные языковые картины мира в реальности отражают специфические особенности конкретного языка, в которых зафиксирован уникальный общественно-исторический опыт конкретной лингвосоциокультурной общности.
Так, последние три десятилетия практически во всех странах мира происходило создание частных охранных служб и фирм, занимающихся той деятельностью, которую в условиях роста преступности не способны осуществлять официальные органы власти. Подобные объекты внеязыковой действительности в испанском языке известны как "compníаs de seguridad privada"; "celadores armados".
Словосочетание "celador armado" в испанских, испанско-русских словарях отсутствует. Основной компонент данного словосочетания "celador", согласно словарям М. Молинер, Х. Касареса, Larousse, имеет следующие значения:
"Se aplica en algunos casos a la persona que tiene a su cargo cuidar de que se comporten debidamente otras en un sitio; por ejemplo, los niños en un colegio o los presos en la cárcel".
Иначе говоря, в лексической единице (ЛЕ) '^e^dor" актуализируются семы 'только школа' или 'только тюрьма'.
В аргентинском варианте ЛЕ "celador" употребляется в значении «классный надзиратель», в уругвайском — «полицейский надзиратель» [15. С. 184]. В мексиканском национальном варианте, согласно мнению информантов, она обозначает охранника тюрьмы:"¿Celadores? Los tenemos sólo en las cárceles". В этом национальном варианте для номинации подобного объекта внеязыковой действительности используется другая ЛЕ — "vigilante".
Как показывают наши наблюдения и подтверждают результаты опросов информантов, в условиях межъязыковой межкультурной опосредованной коммуникации определяющим фактором осуществления коммуникативно-прагматической адаптации текста на испанском языке является межвариантная специфика испа-ноязычного адресата, его принадлежность к определенной лингвокультурной общности, в которой испанский язык реализуется в одном из своих национальных
вариантов. Этому параметру принадлежит одно из первых мест в иерархии факторов, предписывающих адекватный выбор вариантов соответствий и ограничивающих употребление безэквивалентных и фоновых ЛЕ в актах опосредованной двуязычной коммуникации.
В Колумбии вооруженную охрану (например, пост вооруженных охранников) в больницах, школах, предприятиях, банках и т.д., принято называть "celadores armados". При этом следует отметить, что данное словосочетание ограничено в употреблении по территориальному параметру колумбийским вариантом испанского языка.
В конкретных национальных вариантах испанского языка у этих языковых единиц имеется четкая референтная соотнесенность, эксплицитно выражен набор признаков денотата и сама денотативная предопределенность их значений очерчивает круг возможных ситуаций употребления данных единиц.
Пример: "Las descomunales dimensiones de la amenaza hacen que en torno a ella florezcan negocios subsidiarios de grandes dimensiones. Desde la venta de polízas antisecuestro por parte de las companías de seguro hasta el blindaje de automóviles, pasando por el crecimiento de companías (especialmente norteamericanas) especializadas en negociar rescates con discreción y tacto, necesarios para evitar la intervención, generalmente catastrófica de las autoridades: la mayoría de los secuestrados salen muertos del trance, pierden la vida en las operaciones de rescate ejecutadas por la policía o el Ejército... Actualmente, y en particular en Colombia, si se suma el personal de las companías de seguridad privada — guardaespaldas, celadores armados — а! de las fuerzas regulares del Ejército y la Policía, al de los ejercitos privados de narcotraficantes, al de las numerosas pandillas de secuestradores, se llega a un dato económico impresionante".
(EL Siglo, 18 de noviembre de 2000, 2)
В русском языке в постсоветский период также появились словосочетания «вооруженная охрана» (пост), «вооруженные охранники» в школах, спортзалах, больницах, на предприятиях, в банках, именующие в речи явление, сходное с понятием, обозначающимся в колумбийском национальном варианте "celador armado". Следует отметить, что Словарь русского языка не регистрирует значение, в котором эти словосочетания функционируют в современной речи. Как следствие, русско-испанские словари на слова «охранники», «охрана» приводят следующие значения:
(acción) defensa, protección, guardia, custodia; (conjunto de gente) guardia"; (fam.) — miembro, agente de la ojranca (policía "secreta de la Rusia zarista); «охранять» — "guardar, cuidar, vigilar, custodiar, proteger, defender, amparar, salvaguardar".
Иначе говоря, исследуемое нами значение отсутствует. Вместе с тем перевод фонового словосочетания "celadores armados" русским «пост охраны», «вооруженная охрана/пост» концентрирует внимание русскоязычного адресата на выявлении значимых аспектов инофрмации, определяет контекст для интерпретации и позволяет в целом сделать соответствующие смысловые выводы на основе ассоциаций, связанных с релевантными чертами речевой ситуации и способствующих адекватному отображению внеязыковой ситуации средствами русского языка.
Передача колумбийского фонового словосочетания "celadores armados" русскими «пост охраны», «вооруженные охранники», «вооруженная охрана» способствует воссозданию в русском языке образа данного фонового словосочетания как знака конкретной ситуации, имеющей определенные прагматические параметры и актуализирующей в тезаурусе адресата дополнительную экстралингвистическую информацию, связанную с социальными условиями развития соответствующих государственных общностей, что обеспечивает восприятие текста на ПЯ в соответствии с целями и задачами двуязычной опосредованной коммуникации.
Таким образом, междисциплинарные основы рассмотрения языкового материала в переводческом дискурсе в ракурсе взаимодействия лингвистики и когнитивной науки позволяют выявить механизмы когнитивной деятельности переводчика, показать с позиции достижения адекватности в переводе специфику и ограничения прагматического характера, привносимые конкретной коммуникативной ситуацией в актуализацию смысла дискурса с учетом влияния человеческого фактора.
ЛИТЕРАТУРА
[1] Быкова И. А. Теория перевода (когнитивно-прагматический аспект): Учебник. — М.: Изд-во РУДН, 2013. — 149 с. [Bykova I.A. Teoriya perevoda (kognitivno-pragmaticheskij aspekt): Uchebnik. — M.: Izd-vo RUDN, 2013. — 149 s.]
[2] Быкова И.А. Межкультурная коммуникация: сопоставительное исследование когнитивно-культурных факторов перевода // Вестник РУДН. Серия «Русский и иностранные языки и методика их преподавания». — 2013. — № 2. — С. 79—85. [Bykova I.A. Mezhkul-turnaya kommunikaciya: sopostavite-lnoe issledovanie kognitivno-kulturnyx faktorov perevoda // Vestnik RUDN. Seriya «Russkij i inostrannye yazyki i metodika ix prepodava-niya». — 2013. — № 2. — S. 79—85.]
[3] Кубрякова Е.С. Проблемы представления знаний в современной науке и роль лингвистики в решении этих пробюлем // Язык и структуры представления знаний. — М., 1992.— С. 4—38. [Kubryakova E.S. Problemy predstavleniya znanij v sovremennoj nauke i rol lingvistiki v reshenii etix probyulem // Yazyk i struktury predstavleniya znanij. — M., 1992.]
[4] Кубрякова Е.С. Когнитивная лингвистика и проблемы композиционной семантики в сфере словообразования // Известия АН. Сер. Литературы и языка. — 2002. — № 1. — С. 13—24. [Kubryakova E.S. Kognitivnaya lingvistika i problemy kompozicionnoj semantiki v sfere slovoobrazovaniya // Izvestiya AN. Ser. Literatury i yazyka. — 2002. — № 1. — S. 13—24.]
[5] Кубрякова Е.С. О понятиях дискурса и дискурсивного анализа в современной лингвистике // Сб. обзоров. — М.: ИЯ РАН, 2000. — С. 8—22. [Kubryakova E.S. O ponyatiyax diskursa i diskursivnogo analiza v sovremennoj lingvistike // Sb. obzorov. — M.: IYa RAN, 2000. — S. 8—22.]
[6] Кубрякова Е.С. Об исследовании дискурса в современной лингвистике // Филология и культура. — Тамбов, 2001. — С. 8—11. [Kubryakova E.S. Ob issledovanii diskursa v sovremennoj lingvistike // Filologiya i kultura. — Tambov, 2001. — S. 8—11.]
[7] Нерознак В.П. «Парадигма Н.С. Трубецкого» // Вавилонская башня: Слово. Текст. Культура. — М.: МГЛУ, 2002. — С. 32—38. [Neroznak V.P. «Paradigma N.S. Trubeckogo» // Vavilonskaya bashnya: Slovo. Tekst. Kultura. — M.: MGLU, 2002. — S. 32—38.]
[8] Нотина Е.А. «Национальная научная картина мира и сопоставительные исследования» // Вестник РУДН. Серия «Русский и иностранные языки и методика их преподавания». —
2013. — № 2. — С. 95—100. [Notina E.A. «Nacionalnaya nauchnaya kartina mira i sopo-stavitelnye issledovaniya» // Vestnik RUDN. Seriya «Russkij i inostrannye yazyki i metodika ix prepodavaniya». — 2013. — № 2. — S. 95—100.] [9] Нотина Е.А. Интертекстуальная составляющая лингво-ментальной личности переводчика научных текстов» // Вестник. — 2014. — С. 399—407. [Notina E.A. Intertek-stualnaya sostavlyayushhaya lingvo-mentalnoj lichnosti perevodchika nauchnyx tekstov» // Vestnik. — 2014. — S. 399—407.]
[10] Ушакова Т.Н. Структуры языка и организация речевого процесса // Язык. Сознание. Культура: Сб. статей. — М.; Калуга: ИП Кошелев А.Б. (Изд-во «Эйдос»), 2005. — 400 с. [Ushakova T.N. Struktury yazyka i organizaciya rechevogo processa // Yazyk. Soznanie. Kultura: Sb. statej. — M.; Kaluga: IP Koshelev A.B. (Izd-vo «Ejdos»), 2005. — 400 s.]
[11] Швейцер А.Д. Теория перевода: Статус, проблемы, аспекты. — М.: ЛИБРОКОМ, 2012. — 216 с. [Shvejcer A.D. Teoriya perevoda: Status, problemy, aspekty. — M.: LIBROKOM, 2012. — 216 s.]
[12] Rubén Darío Flórez Arcila: María Constanza Guzmán. Gregory Rabassa's Latin American Literature. A Translator Visible Legace // Forma y Función vol. 24, № 1 enero-junio del 2011. Bogotá, Colombia, pp. 209—215.
[13] Angel López García y Montserrat Veyrat Rigat: Lingüística aplicada a la traducción // Ommázein 26 (2012/2): 421—426.
[14] Испанско-русский словарь современного употребления / Под ред. А.В. Садикова, Б.П. На-румова. — М.: Русский язык, 1996. — 748 с. [Ispansko-russkij slovar sovremennogo upotrebleniya / Pod red. A.V. Sadikova, B.P. Narumova. — M.: Russkiy yazyk, 1996. — 748 s.]
[15] Испанско-русский словарь / Под ред. Б.П. Нарумова. — М.: Русский язык, 1988. — 830 с. [Ispansko-russkij slovar / Pod red. B.P. Narumova. — M.: Russkij yazyk, 1988. — 830 s.]
[16] Julio Casares. Diccionario ideológico de la lengua española. Barcelona. 1966.
[17] Maria Moliner. Diccionario de uso del Español. Madrid. 1986.
[18] Pequeño Larousse ilustrado. La Habana. 2001.
SPECIFIC COGNITIVE PROCESSES IN TRANSLATION AND INTERCULTURAL COMMUNICATION
IA. Bykova
The Chair of Foreign Languages Peoples' Friendship University of Russia Miklukho-Maklay str., 6, Moscow, Russia, 117198
This article refers to certain aspects of intercultural communication, cognition and translation in connection with translator's strategy of decision making.
Key words: translation, sense, intercultural communication, cognition, discourse, translator's decision making.
