CC BY
53
Т.В. Шатковская
СПЕЦИФИКА ИНСТИТУТА ЗАВЕЩАНИЯ КАК ОСНОВАНИЯ НАСЛЕДСТВЕННЫХ ПРАВ РОССИЙСКИХ КРЕСТЬЯН ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX - НАЧАЛА XX ВЕКА
Для наследования как преемства в частноправовой сфере человека большую роль играет такое основание наследственных прав как завещание. В догматике наследственного права до сих пор актуален вопрос о том, в каком отношении находятся между собой принципы субъективного произвола и наследования в силу родственной связи (по закону). Последний под духовным завещанием понимал законное объявление воли владельца о судьбе его имущества на случай смерти. Закон запрещал лишь те распоряжения завещателя, которые противоречили его нормам [1, ст. 1010, 1029]. По толкованию Сената завещание есть частный закон, исключающий действие общих законов о порядке наследования. На практике наследование по завещанию совершенно исключало наследование по закону только в том случае, когда завещание предоставляло все наследство кому-либо одному или нескольким лицам, без назначения им определенных частей наследства. Во всех других случаях наследование по закону служило дополнением к наследованию по завещанию [2, с. 123].
Обычно-правовая практика составления духовных завещаний фактически ограничивала требования к процедуре оформления завещания наличием свидетелей, желательно не входивших в круг наследников. Закон предусматривал только письменную форму завещания [1, ст. 1023], составленную в общем или особом порядке. В частности, особый (упрощенный) порядок применялся при составлении крестьянских завещаний. Свидетелями могли быть неграмотные, и подпись за неграмотных завещателя и свидетелей могла быть сделана одним и тем же лицом. По желанию крестьян составлялись завещания (ценой не свыше 100 руб.) со слов завещателя в волостном правлении в присутствии не менее двух свидетелей, с записью объявленного завещания в книгу сделок и договоров [3, ст. 110, прим. 2].
Правительствующий Сенат высказал, что закон, устанавливая особый порядок и правила засвидетельствования духовных завещаний [1, ст. 1015; 3, ст. 91, прим. 1; ст. 110 прим. 2], вовсе не отменял общего правила, выраженного в ст. 1010, 1018, 1066 т. Х ч. 1 Свода законов об общей правоспособности крестьян делать завещательные распоряжения. Специальные законы о наследовании у крестьян [1, ст. 1184. п. 5; 3, ст. 38; 4, ст. 168] устанавливали лишь порядок наследования по местным обычаям и не отнимали у крестьян права завещать. Закон ограничивал это право при распоряжении имуществом, не входящим в надел, существующими местными обычаями о наследовании, а относительно надельного имущества - правом потомственного посемейного пользования, которое по своей природе исключало право домохозяина или члена двора делать об этом имуществе завещательные распоряжения. Таким образом, надельные земли, а также движимое имущество, необходимое для ведения крестьянского хозяйства на надельных землях, не подлежало завещательным распоряжениям [5]. Однако перечисленные статьи и решения не регламентировали применение обычного права при составлении завещания. Препятствием к признанию обычая в этой области являлась ст. 1023 Законов гражданских, запрещавшая словесные завещания, тогда как в крестьянской среде «изустные памяти» являлись самым распространенным типом распоряжений на случай смерти.
Завещания как разновидность посмертного перехода имущества получили в крестьянской среде слабое распространение не столько в силу законодательных припонов, сколько вследствие отсутствия частнособственнических отношений, доминирования общинной и семейной собственности. Круг наследников в крестьянском быту определялся семейным началом и завещатель, не мог нарушать это начало. Он только распределял доли общесемейного имущества между «законными» наследниками [6, т. 1, с. 298, т. 3, с. 117, 129, 145, 153, 161, 169, 178, т. 5, с. 399]. Назначение преемника из посторонних лиц считалось не только тяжким грехом, которого не в силах был бы взять на душу умирающий, но и нравственным «преступлением». Поскольку наследника, то есть продолжателя личности умершего, а через то и рода, дает Бог, человеческому же произволу создать его невозможно [2, с. 81].
В тех редких случаях, когда посмертное достояние переходило к посторонним лицам по завещанию, то согласно народным понятиям и обычному праву этот переход не имел личного значения и не рассматривался как наследование. Его расценивали как частный акт, основанный на выраженной в одностороннем порядке воле владельца имущества. Завещания в пользу посторонних помимо общепризнанных наследников считались недействительными [6, т. 2, с. 147, т. 5, с. 339]. При этом посторонними в некоторых случаях считались лица, родственные по крови, но утратившие фактическую принадлежность к семье. И, вообще, завещания, имели крайне слабое распространение в сельской жизни. Об этом свидетельствуют сами крестьяне [7], решения волостных судов [6, т. 1, с. 59, 71, 124, 175, т. 4, с. 25, 91, т. 5, с. 52, 120, 393, 499] и народоведы [8, с. 71-73; 9, с. 313].
Столь слабое значение личного волеизъявления при посмертной передаче имущества и наличие возможности у домохозяина при жизни перераспределить и даже разделить семейное имущество
ставит вопрос о природе крестьянских духовных завещаний, причинах их появления и роли, которую они выполняли в среде общинников. Проанализировав тексты духовных завещаний, встречающиеся в трудах комиссии по преобразованию волостных судов и работах исследователей народной жизни, приходим к выводу, что подавляющая масса завещаний сохранила первоначальное его значение, сформировавшееся под влиянием церкви и представляющее собой исповедь перед духовным отцом. Освящение последней воли умирающего делало ее непререкаемой, защищенной авторитетом церкви. В то же время мы не согласны с однозначной трактовкой крестьянских духовных завещаний В. Мухина, ограничивающей их освящением главой семьи тех имущественных прав, которые принадлежали членам двора на семейное имущество от рождения или в силу принадлежности к семье [8, с. 72]. С помощью завещания наследодатель старался обеспечить себе достойные похороны и поминовение, предотвратить споры при разделе имущества, обеспечить наиболее близких и любимых людей лучшей частью передаваемого имущества. Умерший домохозяин посредством завещания мог возглавить семейный раздел и выразить свою волю при наделении долей имущества каждого из членов семьи, назначить домохозяина, а также обеспечить достойным содержанием свою жену. Несмотря на разнообразие завещаний мужа по отношению к жене их можно разделить на две группы. Первые определяли права наследования жены, оставшейся с детьми до следующего замужества. Вторые оставляли жене все «мужнино» имущество в полное ее ведение [6, т. 1, с. 555, 609, 640, 663, т. 2, с. 497, 525, т. 5, с. 267, 427].
При разделе семейного имущества завещание выступало своеобразным гарантом принципа справедливости и личных интересов наследодателя при уравнительной системе распределения, базировавшейся на принципе равноправия имущественных интересов всех членов семьи. Против утверждения В. Мухина о том, что единственным назначением завещательного произвола в обычае является наиболее справедливое, уравнительное распределение между остающимися членами составных частей семейного имущества [8, с. 77] свидетельствуют решения волостных судов, зафиксировавшие обычай, согласно которому отец в случае непочтения к нему кого-либо из детей либо уменьшает его долю, либо вовсе лишает наследства [6, т. 1, с. 620, т. 5, с. 488].
Пай, доставшийся после раздела семейного имущества отцу, он мог завещать жене или любому из своих сыновей. Кроме того, с помощью завещания в крестьянской среде укоренялся институт благоприобретенного, по сути, личного имущества крестьян. Как правило, личная собственность создавалась на деньги, заработанные в отходе. Данные об индивидуализации этого имущества и развития понятия личной собственности свидетельствуют архивные данные первой половины XIX в. [10, с. 232, 233]. Благоприобретенное имущество подлежало личному владению, а делилось и передавалось по духовному завещанию.
Преимущественной формой крестьянских завещаний была устная память, а форма изложения напоминала договор, потому что большинство завещаний содержало различные условия, которыми обставлялось вступление в наследство. Наследодатель обременял будущего наследника рядом обязательств. К примеру, содержать членов семьи завещателя или его самого до смерти [6, т. 1, с. 556, 557, 558, 576, 620, т. 4, с. 35, 45, 65, 66, 461, т. 5, с. 276, 427]; похоронить и поминать наследодателя [6, т. 1, с. 610, 673, 692, 810, т. 4, с. 35, 66, 353, 360, т. 5, с. 276, 427, 488, 527]; вступление в брак с завещателем [6, т. 1, с. 555] или не вступления жены в последующий брак [6, т. 2, с. 532], передача наследником имущества в пользу третьих лиц [6, т. 2, с. 500, т. 4, с. 405] и самое распространенное, выдать замуж и обеспечить приданым дочерей наследодателя или предоставить им необходимое имущество для самостоятельной жизни. Наиболее обстоятельно регламентировались условия получения наследства вступивших в семью посторонних лиц (примаков, усыновленных и т.п.). Этот договор-завещание содержал целую систему требований к потенциальному наследнику, начиная от поведения и отношения к другим членам семьи до регламентации использования полученного в наследство имущества.
Интересно, что наследодатели очень часто пытались с помощью завещания контролировать судьбу своего имущества после смерти. В одном из завещаний, приведенных в трудах комиссии по преобразованию волостных судов, зафиксирован запрет завещателя продавать и закладывать передаваемое по наследству имущество [6, т. 6, с. 445], в других - ограничение круга возможных покупателей своего недвижимого имущества [6, т. 4, с. 337, т. 5, с. 272]. Ряд завещаний определяют дальнейший переход имущества в случае смерти наследника [6, т. 1, с. 673, 811, т. 2, с. 586, т. 4, с. 367, 405]. Тем самым наследодатель посредством имущества пытался продлить свою жизнь и распространить свой авторитет на несколько поколений членов семьи.
Формально в роли завещателя в крестьянской среде мог выступить любой совершеннолетний общинник, обладавший благоприобретенной (личной) собственностью или долей в общесемейном имуществе. Обычное право допускало и коллективного завещателя, например, в лице мужа и жены [6, т. 1, с. 811, т. 5, с. 276, с. 521]. Однако степень свободы волеизъявления у различных завещателей
существенно отличалась. В меньшей степени была стеснена воля домохозяина, не имевшего детей, а также женщин [6, т. 1, с. 298, 299].
Из этого следует, что воля отдельной личности не должна была нарушить естественный процесс имущественного правонаделения последующих поколений, противостоять господству семейного начала и нарушать форму хозяйственно-имущественной сферы, в которой вращалось само лицо в качестве ее представителя. В любом случае круг наследников не мог выйти за пределы родственного коллектива или, в крайнем случае, общины.
Таким образом, завещания в крестьянском юридическом быту имели очень узкую сферу применения, а индивидуальная свобода личности была значительно стеснена. Право владельца распорядиться судьбой своей вещи ограничивалось рамками семьи, рода и «мира». Передача даже благоприобретенного имущества посторонним лицам, разрешаемая по закону, обычным правом категорически воспрещалась. Лишить ближайших наследников их имущественной доли в рамках российской правовой системы было практически невозможно. Так, по закону единственным легальным поводом устранения детей от наследства был брак, заключенный без согласия родителей, по обычному праву - выдел из семьи. Воля завещателя могла быть нарушена и волостным судом, и сельским сходом в случаях, когда условия завещания признавались несправедливыми. Юридическое преемство, продолжение гражданской личности наследодателя путем завещания не должно было угрожать традиционному миропорядку крестьянской общины. В то же время, говоря о завещании как институте обычного права, нельзя не отметить, что с его помощью восполняли проблемы в обычно-правовом регулировании наследственных отношений. В силу того, что институт завещания находился в совместном ведении обычая и закона, он в отличие от наследственного права выходил за пределы господства обычного права и мог регулироваться официальным законодательством. Так, решения Сената дозволяли оспаривать завещания родственникам безпотомственно умершего завещателя без ограничения степеней родства, но в то же время, закон признавал приоритет норм обычного права [11, с. 14-16].
Все вышесказанное о роли завещания как источнике субъективного произвола в крестьянском наследственном праве убеждает в том, что данный тип юридических отношений в обычном праве был максимально огражден от произвола частных лиц и случайностей их личностного бытия.
Литература
1. Свод действующих законов Российской империи. СПб., 1913. Т. X. Ч. 1.
2. Никольский В.П. Исходные моменты в истории русского права наследования. СПб., 1871.
3. Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости от 19 февраля 1861 г. // Полное собрание законов. Собрание второе. Т. XXXVI. Отделение первое. № 36657.
4. Положение о выкупе крестьянами, вышедшими из крепостной зависимости, их усадебной оседлости, и о содействии правительства к приобретению сими крестьянами в собственность полевых угодий 19 февраля 1861 г. // Полное собрание законов. Собрание второе. Т. XXXVI. Отделение первое. № 36659.
5. Решение Правительствующего Сената. Общее Собрание 1, 2 и Кассационного Департамента 3 ноября 1897 г. № 21.
6. Труды комиссии по преобразованию волостных судов (словесные опросы крестьян, письменные отзывы различных мест и лиц и решения волостных судов, съездов Мировых посредников и губернских по крестьянским делам присутствий). СПб., 1873-1874. Т. 1-9 (8).
7. Архив российского музея этнографии (АРМЭ). Ф. 7. Оп. 1. Д. 599. Л. 7; Д. 607. Л. 24-25.
8. Мухин В.Ф. Обычный порядок наследования у крестьян (к вопросу об отношении народных юридических обычаев к будущему гражданскому уложения). Издание редакционной комиссии по составлению гражданского уложения. М., 1888.
9. Пахман С.В. Обычное гражданское право в России. Юридические очерки. СПб., 1879. Т. 2.
10. Александров В.А. Обычное право крепостной деревни России XVIII - нач. XIX в. М., 1984.
11. Вормс А.Э. Закон и обычай в наследовании у крестьян. М., 1913.
