CC BY
32
Шатковская Т.В.
Понимание и значение наследования в обычно-правовой системе российских крестьян второй половины XIX - начала XX вв.
Институт наследования обеспечивает правовую поддержку смены поколений, придавая продолжительность и прочность имущественным юридическим отношениям, сохраняя вызванные ими права и обязанности. Наследование является универсальным способом правопреемства, продлевающим юридическое отношение путем перенесения прав и обязанностей умершего на новое лицо. С одной стороны, характер наследства демонстрирует правовое состояние субъекта в частной жизни. С другой стороны, наследование воплощает человеческую мечту о бессмертии, по крайней мере, юридической жизни. Поскольку передача имущества как «субстата человеческого сознания и воли» сопровождается перенесением прав и обязанностей умершего, то не случайно права наследников определяются личным статусом наследодателя [1, с. 8; 2, с. 27].
Частноправовой характер посмертного достояния не исключает влияния общества и государства на его судьбу. Однако, если общественное воздействие на систему наследования обусловлено особенностями семейного и бытового строя, хозяйственного уклада и отношений собственности, то законодательное регулирование предопределено социальными приоритетами государства. Гармонизация государственно-правового регулирования частноправовой сферы наследования и традиционно сложившихся институтов имущественного правопреемства является залогом стабильности и непрерывности процесса смены поколений в социуме и юридической жизни.
В России целенаправленная государственная политика слияния правовых обычаев с законодательными нормами наиболее активна во второй половине XIX - начале XX вв. Однако это требовало длительной подготовки, выражавшейся в составлении сборников обычаев, в юридической обработке отдельных институтов обычного права, в обобщении местных обычаев и установлении их общих начал. Правительственные и научные организации, частные лица, ознакомившиеся со строем народной юридической жизни, убедились в разнообразии правовых обычаев как препятствии их кодификации и вместе с тем в глубоком укоренении в них своеобразных условий народной жизни и необходимости признания со стороны закона.
Проблема взаимоотношения писаного и обычного права в сфере наследования обратила на себя внимание ряда авторитетных юристов второй половины XIX - начала XX вв., участвовавших в обсуждении и составлении проекта Гражданского уложения. В результате развернувшейся научной дискуссии появились исследования, содержащие хорошо разработанный и вполне достоверный материал о порядке наследования в крестьянском быту [2; 3; 4; 5]. Интерпретации собранного материала и позиции по поводу перспектив корреляции обычаев и законов не менее разнообразны, чем собственно юридические воззрения. На наш взгляд, это следствие шокирующей на первый взгляд пестроты юридической практики крестьянского наследования, позволившей некоторым настаивать на «отсутствии прочной системы правовых положений, определяющих бытовые отношения в народной среде» [6, с. 58]. Разнообразие юридических обычаев, по мнению В. Мухина, «не есть еще признак смутности и непостоянства правовых воззрений; часто оно вызывается самой жизнью и указывает или на существование особых бытовых условий, оправдывающих отступление от общего правила, или на переходное состояние в самом строе бытовых отношений» [3, с. 9, 10]. С точки зрения А. Леонтьева, существование наследственного права у крестьян бесспорно, «потому что по обычаю и смыслу крестьянских положений ... порядок преемственности прав все-таки носит название наследования». То обстоятельство, что он не подходит под понятие наследования, определяемого гражданскими законами, не является решающим, т.к.
понятие наследования, принятое российским гражданским правом, не всегда совпадало с аналогичным институтом в истории права вообще и многих кодексов иностранных государств того времени в частности [7, с. 326].
Поскольку институт наследования является наиболее традиционной и консервативной сферой имущественных отношений, то выявление наиболее резких коллизий между общегражданским порядком наследования, с одной стороны, и крестьянским - с другой, позволит обнаружить различия в положении отдельных сословий; установить правовые нормы, отвечающие нуждам всех слоев российского населения, существенные черты действовавших обычно-правовых норм о наследовании, соотношение обычаев наследования и норм гражданского законодательства, а также пределы их взаимовлияния.
По общему гражданскому законодательству второй половины XIX в., наследование совершалось в рамках членов рода, соединенных между собой кровными связями. Родство являлось главным основанием наследования по закону. Кроме родственников, в нем участвовал и супруг умершего [8]. По обычному праву наследование происходило в кругу семьи. Оба эти круга не совпадали. Род включал в себя семью, но не всю - часть семьи оставалась за пределами рода. Юридически семья определялась как совокупность лиц, живущих вместе и подчиненных одному авторитету, парному или единоличному. Такой авторитет дан не соглашением, не выбором, а фатальным фактом - происхождением [9, с. 104]. Семейная организация крестьян и обычные нормы, регулирующие имущественные отношения между членами семьи, затрудняли установление четкой грани между наследованием, т.е. переходом имущества умершего к наследникам при самом открытии наследства и семейным разделом, при котором: а) доли участников рассчитываются применительно к моменту раздела и б) делятся не только доля умершего, но и доли переживших членов семьи [2, с. 12]. Задача семейного раздела состояла в раздроблении семьи на несколько самостоятельных хозяйственных единиц, а задача наследования - в перераспределении наследства между сонаследниками сообразно с долей каждого. Наследование наступало лишь в случае смерти наследодателя, а семейный раздел мог наступить при жизни, после смерти и даже против воли домохозяина. Семейному разделу подлежали лишь отведенный семье полевой надел, усадебная земля и движимое имущество, составлявшие необходимую принадлежность крестьянского хозяйства, т.е. имущество, принадлежащее двору на праве семейной собственности. Наследованию подлежало все имущество, оставшееся после смерти наследодателя [10]. Когда надельное имущество принадлежало крестьянскому двору, то после смерти кого-либо из членов не происходило наследования, доля умершего в семейной собственности прирастала к долям остальных участников. Так как доля умершего не представляла собой точно определенной части имущества, то и часть наследства, получаемая каждым членом семьи после смерти выбывшего участника, четко не устанавливалась [2, с. 11]. С точки зрения В. Мухина, наследование по началам обычного права в большей степени соответствует пониманию данного института римскими юристами в смысле приобретения членами семьи права свободного распоряжения имуществом - «каждый в своем доме» [3, с. 100].
Особенно резко наследование по закону и обычному праву отличалось при посмертной передаче земельного надела. Субъектом права на общественные надельные земли крестьян являлась сельская община. Сущность права крестьян на надельные земли, находящиеся в исключительном распоряжении «мира», существенно отличалась от права собственности других юридических лиц, например городских обществ. Усадебные земли по закону находились в потомственном пользовании семейства, проживающего в крестьянском дворе. Раз земли крестьянского надела находились во владении юридических лиц, «они уже в силу природы таких лиц» наследованию подлежать не могут, считал К. Скворцов [11, с. 48].
В литературе вопрос о том, кому принадлежит право собственности на семейное имущество, долго оставался дискуссионным. По мнению С. Пахмана, ограниченное право
собственности на семейное имущество принадлежало исключительно отцу семейства [4, с. 22]. Напротив, К. Победоносцев, М. Ковалевский, П. Ефименко утверждали, что семейная собственность не находится в заведовании домохозяина, а принадлежит семье как юридическому лицу. Отдельной личной собственности на недвижимость у членов семьи нет, а потому по их смерти наследство не открывается. Семейное имущество не составляло также и частную собственность домохозяина и по его смерти могло и не делиться, а продолжало быть общим семейным достоянием, переходя в хозяйственное распоряжение нового домохозяина [12, с. 72; 13, с. 545]. Последней точки зрения придерживался и Сенат, последовательно проводя ее в своих решениях. Так, в решении Общего собрания № 28 от 1900 г. сказано, что крестьянские усадебные и полевые земли составляют особый вид владения, резко отличающийся от права собственности в смысле ст. 420 т. Х Свода законов. В случае смерти хозяина двора старший член крестьянской семьи лишь заступал на место покойного, становясь новым распорядителем имущества, принадлежащего по-прежнему всей семье, а не наследником, продолжателем «имущественной личности покойного». По этой же причине надельная земля не подлежала завещательным распоряжениям [14, с. 122, 125, 126]. Таким образом, ни по закону, ни по обычаю, ни по завещанию надельная земля, а также движимость, составлявшая необходимую принадлежность надела, наследованию не подлежали до тех пор, пока существовал «двор», владевший этим имуществом на праве семейной собственности.
Из всего вышесказанного следует, что в крестьянском юридическом быту имущественным центром оставалась семья. Понятие семейного имущества преобладало над личной собственностью. Наследование принципиально не изменило своего характера со времен Русской Правды и представляло собой имущественную сторону разделения одной семьи на несколько самостоятельных. Открытие наследства наступало только тогда, когда умирал глава семьи, олицетворявший семейный авторитет. Смерть подчиненного члена семьи не могла дать повода для распада семьи и наследования [9, с. 123]. Как следствие - устранение восходящих родственников из круга лиц, призываемых к наследству. Данный принцип прошел через все историческое развитие русского наследственного права и перешел в современное законодательство. Субъективный произвол домохозяина не мог устранять действие семейного начала, он мог только оформлять это действие в те или иные количественные эквиваленты. Родовой принцип начинал действовать только тогда, когда наследование выходило за пределы семьи и распространялось на лиц, связанных с умершим единством общего предка. Напротив, официальное законодательство восприняло родовой принцип в качестве основы перехода от умершего к преемнику прав и обязанностей. Такой выбор был обусловлен слишком частым возникновением прецедентов выморочности имущества при господстве семейного начала, освящением воли отца как полновластного субъекта всех имущественных отношений христианской религии, развитием частнособственнических отношений в сфере перераспределения земельного фонда, оформлением сословного неравенства.
Литература
1. Никольский В.П. Исходные моменты в истории русского права наследования. СПб., 1871.
2. Вормс А.Э. Закон и обычай в наследовании у крестьян. М., 1913.
3. Мухин В.Ф. Обычный порядок наследования у крестьян (к вопросу об отношении народных юридических обычаев к будущему Гражданскому уложению). Издание редакционной комиссии по составлению Гражданского уложения. М., 1888.
4. Пахман С.В. Обычное гражданское право в России: Юридические очерки. СПб., 1879. Т. 2.
5. Кавелин К.Д. Взгляд на историческое развитие русского порядка законного наследования. СПб., 1860.
6. Табашников И. Желательное отношение будущего Гражданского уложения к обычному праву // Журнал гражданского и уголовного права. 1885. № 3.
7. Леонтьев А.А. Крестьянское право. СПб., 1914.
8. Свод действующих законов Российской империи. Т. Х. Ч. 1. Ст. 1, 111, 105, 112.
9. Цитович П.П. Исходные моменты в истории русского права наследования. Харьков, 1870.
10. Общее положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости, от 19 февраля 1861 г. Ст. 42, 43 // Полное собрание законов. Собрание второе. Отделение первое. № 36657. Т. XXXVI.
11. Скворцов К. Наследование в земле крестьян // Вестник права. 1901. № 2.
12. Ковалевский М. Очерки происхождения и развития семьи и собственности. М.,
1895.
13. Победоносцев К.П. Курс гражданского права. СПб., 1896. Т. 1.
14. Чихачев К.Я. Споры о надельной земле и дела по наследованию в волостных судах // Журнал Министерства юстиции. 1904. № 4.
