CC BY
72
УДК 81'42
Воронежский государственный университет, Институт международного образования
канд. филол. наук, ст. преп. кафедры русского языка довузовского этапа обучения иностранных учащихся Жидкова Ю.Б.
Россия, Воронеж, тел. 8-910-738-19-80 e-mail: zhidkova_juliabori@mail.ru
Voronezh State University, Institute of international education
PhD, senior lecturer Zhidkova Ju.B.
Russia, Voronezh, 8-910-738-19-80 e-mail: zhidkova_juliabori@mail.ru
Ю.Б. Жидкова
СПЕЦИАЛЬНАЯ ЛЕКСИКА В ДИСКУРСЕ ПЕРСОНАЖА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Значительное внимание в лингвистике уделяется функционированию терминологии в художественных произведениях. Слова военной тематики представляют собой те единицы языка, которые обобщают результаты собственно человеческого сознания, зафиксированные в прозаических текстах. В статье рассматривается специальная лексика в качестве речевой характеристики персонажа.
Ключевые слова: термин, военная лексика, функция, художественный текст.
J.B. Zhidkova
A SPECIAL VOCABULARY IN A DISCOURV OF THE CHARACTER
OF FICTION
Significant attention is given to the functioning of terminology in fiction. Military terms are linguistic units, which summarize the results of human consciousness. In the article describes a special vocabulary as the voice characteristics of the character.
Key words: term, military vocabulary, function, fiction.
Художественный текст выступает как набор специфических сигналов, которые автоматически вызывают у читателя, воспитанного в традициях данной культуры, не только непосредственные ассоциации, но и большинство косвенных, а читатель-иностранец нуждается в интерпретации лексических элементов ограниченной сферы употребления. Интерес представляет выяснение того, как действует специальный язык при всех своих особенностях, естественно модифицированных и приспособленных, в определенных рамках художественного текста. Термин - это слово или словосочетание, называющее предмет и являющееся наименованием научного или технического понятия. Это номинативная функция термина. Но ему свойственна также дефинитивная функция, так как с помощью дефиниции в термине отражается содержание соответствующего научного понятия и выделяются его характерные признаки. Проблема определения понятия «термин» вызвана тем, что одни термины распространяются так широко, что уже не осознаются как собственно термины (автомат, батарея, танк), другие имеют явно специальный характер, но известны массе образованных носителей языка (прямая наводка, амуниция, блиндаж), третьи известны лишь специалистам, что
© Жидкова Ю.Б., 2015
обусловливает точность их употребления [7, с. 40; 8, с. 131]. Совокупность терминов и общеупотребительных слов, называющих предметы и обозначающих понятия военной области, мы будем считать военной лексикой.
Анализ понятийной соотнесенности лексических единиц тематической группы «Военное дело» при их употреблении в неспециальной и специально-профессиональной сфере дает возможность утверждать, что в специальном тексте лексические элементы военного тематического пласта употребляются в терминологическом значении и выражают профессиональное понятие, а в художественной литературе выражают общее представление или частично реализуют собственное значение, обычно соотносясь с предметом, но не с понятием. Придерживаясь данной точки зрения, мы отмечаем «частично номинативную» функцию военной лексики в художественных произведениях, реализующуюся при назывании орудий, званий, специалистов, явлений, ситуаций и т. п., когда лексические элементы военного характера становятся стилистическим средством, изображающим деятельность военнослужащих: «Он узнал, что отец, комиссар полка, выводил два батальона из танкового окружения под Копытцами, прорвался к своим, был тяжело ранен в грудь и позже тыловым госпиталем направлен на окончательное излечение в Москву. После излечения его уволили в запас. У Николая Григорьевича были серьезные неприятности, осенью его вызывали несколько раз в высокие инстанции - всплыло дело о потере сейфа с партийными документами полка во время прорыва из окружения...» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 55), или создающим атмосферу войны, например: «Где-то за перевалом уже шли бои, и, если прислушаться, можно было услышать отдаленный, как бы уставший грохот канонады» (Искандер Ф., «Лошадь дяди Кязыма», с. 174), «Несмотря на то, что на улицах и в домах не было света из-за светомаскировки, лицо девочки было хорошо видно - на небе стояла большая, яркая луна» (Искандер Ф., «Лошадь дяди Кязыма», с. 211), «Не был я на Днестре, - выговорил парень. - Может, на Одере, на Первом Белорусском. В разведке. Я в полковой разведке...» (Бондарев Ю. «Тишина», с. 25). Различие между научными и обыденными понятиями заключается лишь в точности и существенности выделяемых признаков, лежащих в основе обобщения предметов. Термины только называют предметы и реалии военного времени и не осознаются терминами. А.И. Моисеев относительно этого считает, что бытовое и терминологическое употребление слова дает внутритерминоло-гическую дифференциацию жанрового или ситуативного происхождения [8, с. 131].
Тема, задача, которые ставит перед собой писатель, его талант и художественный вкус, его близость к описываемой профессиональной среде определяют и широту использования специальной лексики, и особенность подачи специальных слов. По мнению И.Р. Гальперина, в отборе средств языка проявляются целесообразность и мотивированность их использования [3, с. 13]. Мотивация употребления военной лексики наблюдается в том случае, когда актуализированное слово-термин соотносится с другими средствами языкового выражения, со смыслом текста в целом. Анализ материала показывает, что употребление военных терминов в текстах Ф. Искандера, Ю. Бондарева свидетельствует не только о функциональном равенстве их другим словам русского языка, но также о том, что они в общелитературном употреблении постепенно становятся привычным средством образного мышления, лежащего в основе художественного стиля писателя, субъективно-образного видения художника. Появление слов, относящихся к военной лексике, как единиц вербально-семантического уровня в языке Ф. Искандера можно считать неслучайным, поскольку детство писателя пришлось на военные годы. «Военные» слова в речи носителей языка отражают степень милитаризации сознания. Названия различных военных реалий отразились в языке и памяти не только участников военных событий, но и людей старшего поколения и детей. Вот
пример того, как мальчик видит окружающую действительность, родственников и знакомых: «Может быть, внутри удилища был тайный радиоприемник и он передавал сведения вражеской подводной лодке?» (Искандер Ф., «Мой дядя самых честных правил», с. 89), «В связях с иностранной разведкой я его больше не подозревал» (Искандер Ф., «Мой дядя самых честных правил», с. 92). Военная лексика была принята языковой личностью писателя как генетически и статистически обусловленная данность, и индивидуально-творческие потенции личности, проявляющиеся в словотворчестве, оригинальности ассоциаций и нестандартности словосочетаний, сознательно использовали эти слова, но облеченные уже дескрипторным статусом, в рассказах и повестях, проникнутых, как и все творчество Искандера, автобиографически-мемуарными мотивами.
Ю. Бондарев был участником Великой Отечественной войны с августа 1942 года. Сражался под Сталинградом, на Курской дуге, на Украине, в Польше, Чехословакии. Бондарев, как и все военные писатели 50-70-х годов, предельно честен в изображении войны. Он не скрывает ее ужасов, но пишет об этом твердо и детально, как человек воевавший. В произведениях писателя выстраивается целая галерея человеческих характеров, показанных в их самых простых и отнюдь не героических поступках [1]. Все, что происходит с действующими лицами обусловлено их характерами и человеческими взаимоотношениями. Слова военной тематики представляют собой те единицы языка, которые использует писатель в романе «Тишина» и др. и которые обобщают результаты собственно человеческого сознания, зафиксированные в прозаических текстах. Отметим, что именно Ю. Бондарев больше всего использует терминологическую лексику для речевой характеристики персонажа, в то время как у Ф. Искандера термины включены в авторское повествование.
Появление слов, относящихся к военной лексике, как единиц вербально-семантического уровня в языке В. Даля также можно считать неслучайным, на наш взгляд, потому что писатель учился в Морском кадетском корпусе, по окончании которого был направлен на службу в Черноморский флот. Кроме того, в 1828 году началась русско-турецкая война, и Даль, будучи студентом медицинского факультета, был призван на фронт.
Писатель выступает в своих произведениях не как единая, целостная языковая личность, а как множество говорящих и понимающих личностей, он, воплощая в своих произведениях множественность разных индивидуальностей, заставляет их говорить соответственно общественно-историческим условиям их формирования и воспитания как личностей, соответственно их статусу и занимаемым ими социально-психологическим позициям, приспосабливая речевое поведение героев к контекстам их социально-психологического поведения [6, с. 86]. Военные термины в литературном произведении не распространяют знания и не передают их - это не является непосредственной задачей писателя. Введение их в контекст мотивируется не научным содержанием текстов, а необходимостью воспроизвести речь военных: «Там были страшные бои, самолеты ходили по головам, танки. А они, ополченцы - мальчишки, художники, профессора, - с винтовками на двоих... против этих танков. Их окружили, несколько тысяч... Художник Севастьянов был в ополчении, бежал из плена, из Норвегии.» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 65), «В одну могилу врагов и друзей не положишь, - сказал Сергей с трудом. - Ты сам взялся поставить батарею на прямую наводку, не зная, где немцы. Когда Василенко сказал тебе в глаза, что ты дуб и ни хрена не смыслишь, ты пригрозил ему трибуналом... (Бондарев Ю., «Тишина», с. 36), «Вот что, Сережа... -медленно проговорил Уваров, положив кусочек кварца на полочку, и, так же медленно и вроде без охоты шутя, вынул военный билет. - Может, ты посмотришь мой послужной список? -Я знаю его, - сказал Сергей. - Ты пришел к нам из запасного полка и ушел в запасной полк» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 106).
Слова из языка героя включаются в авторское повествование: «... но зато всех прочих признавал он неприятелями, в военном смысле, куда причитались некоторым образом и все чужие и незнакомые ему люди» (Даль В, «Бедовик», с. 36), «.но Кар-пуша, отчаянный буян, когда бывал пьян, нарезался между тем окончательно и объявил ему наотрез, что до рассвета нет выхода отсюда и что он, Карп Иванович, будет стрелять по всякому, кто бы захотел прорваться силою, как по военному дезертиру» (Даль В., «Павел Алексеевич Игривый», с. 284).
В художественной прозе Ю. Бондарева мы выделили профессиональные жаргонизмы - слова или выражения, свойственные речи военных. Как стилистическое средство профессионализмы используются для речевой характеристики персонажа. «Ходить в замке, во взводе, я выучился, да это меня не тешило» (Даль В., «Вакх Сидоров Чайкин», с.135), «А я, грю, что ж мне, в самоволку идти.» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 236), «Павел. Сержант. Бывший шофер. При «катюшах»». (Бондарев Ю., «Тишина», с. 18), «Высокий парень в танкистской куртке, распираемой налитыми плечами, повернулся от стола; смелые его золотистые глаза глядели прямо, дружески; парень этот спросил Сергея не без любопытства:
- Из каких родов?
- Семидесятишестимиллиметровая. Дивизионка.
-Тю, земляк!
На трубке вырезана голова Мефистофеля - змеистые волосы, зловещие брови, узкая бородка; трубка была трофейная; такие не раз попадались Сергею на фронте.
- С Первого Украинского, - сказал Сергей.
-Яволь. - Танкист расплылся в улыбке. - Где закончил? В каком звании?
В Праге. Капитан.
- Ого! - Танкист одобрительно крякнул. - Нахватал чинов! Лейтенант Подгорный, командир тридцатьчетверки» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 86).
Слова ходить в замке, во взводе, самоволка, дивизионка, тридцатьчетверка, «катюша», семидесятишестимиллиметровая являются полуофициальными словами, распространенными в разговорной речи фронтовиков. В художественном тексте жаргонизмы придают речи героев профессиональную достоверность.
Ю. Бондарев также использует синтаксическую компрессию с незамещенной позицией зависимого слова в именном словосочетании: «Из каких родов?» - «рода войск», компрессию с незамещенной позицией главного слова: «с Первого Украинского» - «Первый Украинский фронт»,«Я тоже под разрывными вспоминал милую старину» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 17) - «разрывные снаряды», «А ты притворился больным и как последняя шкура просидел сутки в блиндаже. Бросил людей. А потом? Все свалил на Василенко - под трибунал его! Мол, он командир первого взвода, погубил батарею. В штрафной его! Ты, конечно, знаешь, что Василенко погиб в штрафном» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 37) - «штрафной батальон». Приведенные эллиптические конструкции придают высказыванию динамичность, выразительность, являются характерной чертой разговорного стиля речи.
Отметим и замену слова военной тематики в речи персонажа контекстуальным синонимом (ордена - иконостас): Ср. «Познакомьтесь - мой школьный друг Сергей! Капитан артиллерии, весь в орденах, хлебнул дыма через край, - представил Константин.» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 18) и «Константин развернул меню, ответил улыбаясь: Иногда не нужно умирать от скромности. Я сказал, что ты только что из Берлина. И как видишь, твой иконостас произвел впечатление. Результат - вот он. Как говорится, шерсти клок» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 30). Автор стремится дать более выразительную речевую характеристику героя, вызвать у читателя яркие представления об
особенностях создаваемого образа. Приведем еще примеры: «Из всего оружия казачье-ва Проклятов менее всего жаловал саблю, называя ее темляком, который-де болтается без пользы» (Даль В., «Уральский казак», с. 106), «Проклятов знал не хуже штурмана зюйд-вест и норд-ост, фок, грот-брам, топ, как там у них называют топсель, знал шкот, и галс, и фал, хоть и называл обыкновенно последний подъемною снастью» (Даль В., «Уральский казак», с. 107).
Мы убедились, что в художественном тексте на первый план в термине выдвигается соотнесенность с реальным объектом действительности. Однако значение лексических единиц военной тематики может быть связано автором с непрофессиональными потребностями человеческого общения, но включено в рамки профессионального отношения к действительности. «А не получится, что мы сдаем позиции, если первыми позвоним? - сказал Платон Самсонович» (Искандер Ф., «Созвездие козлотура», с. 484), «Опусти ушанку. Не на полковом смотру. - Иди ты... знаешь куда? Видишь, попадаются хорошенькие женщины. После войны стало больше красивых женщин... Я прав, девушка?» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 17), «И, сразу все поняв, оценивающе окинув взглядом робкого человека, затем нагловатого парня с брюками, он сказал усмехаясь: Уже атаковали? Я сам тебе выберу роскошный костюм. Пошли!» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 18), «Милая девушка, мы подождем, - ответил игриво Константин. -Как видите, нас - рота. Вперед! Пополнение прибыло! Давай вливайся в нашу роту, братцы!» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 86), «Косов в намокшем старом бушлате не пошел, а шумно, отфыркиваясь, ввалился в комнату. Он с размаху грохнул авоськи на стол, сдернул флотскую фуражку, крикнул весело: Братцы, на улицах штормяга! Шлепал по «Гастрономам» каботажным рейсом на полный ход, вгрызался в очереди, что твоя врубовка. А ну кинь кто-нибудь закурить! Сережка? И ты тут?» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 253).
Далее приведем пример того, как военная лексика, в том числе термины, используются для передачи жизненной философии персонажа, его субъективного отношения к жизни: «... весь мир распадался для него на две половины: на мы и не мы. Мы - это были для него сам он с барином своим и со всеми пожитками; не мы - это были все прочие господа, весь видимый мир. В более обширном смысле мы означало также свою роту, батальон или даже полк, а в самом пространном значении мы принималось в смысле: вся армия, все военные, и тогда мы и не мы было то же, что приятель и неприятель» (Даль В., «Денщик», с. 245), «У Якова был свой календарь, довольно понятный в его кругу: время назначения новых капралов, фельдфебелей, ротных, батальонных, полковых, бригадных и, наконец, корпусных командиров; смотры, постройка или пригонка амуниции, лагерь, ученье, перемена, стоянки, марши, походы, дневки, привалы -и, наконец, замечательные события в роте, в батальоне, в полку : такой-то арестант бежал, такой-то солдат сломал приклад ружья, потерял штык; тому или другому дана награда, такой-то произведен чином, такой-то умер, переведен, вновь определился и прочее. Вот эпохи, по коим Яков определяет прошедшее.» (Даль В., «Денщик», с. 249), «Военные проходили по высшей категории. Но и среди военных была своя особая, предсказанная мальчишеским воображением субординация. На первом месте были пограничники, на втором - летчики, на третьем - танкисты, а потом остальные. Пожарники - проходили вне конкурса» (Искандер Ф. «Мой дядя самых честных правил», с. 82), «Заранее объявляешь голодовку? - Константин отрезал себе кусок колбасы, сделал бутерброд. - Тебе не пришлось воевать, Илюша? - Начальника разведки фронта я возил. Генерала Федичева. - Так или иначе. Артподготовки нет - сиди поплевывай на бруствер и наворачивай консервы в окопе. Тогда не убьют, не ранят, не контузят. Аппетит потерял - половины башки недосчитаешься. Все мины, брат, тогда летят в тебя. Арифметика войны, Илюша» (Бондарев Ю., «Тишина», с.306). Поэтому мы рассматри-
ваем лексику военной тематики также как средство, используемое автором на лингво-когнитивном уровне для раскрытия важных общечеловеческих тем, идей, конкретных характеров.
Слова военной тематики вводятся и в речь персонажа, построенную на сопоставлении, к примеру, экзамена и разведки: «Будьте любезны, Корабельников, выньте книгу из стола, не шуршите страницами! Не нарушайте академическую тишину! Вы где служили, в разведке? Плохо конспирируете! Я не признаю такой конспирации! Позор! Что, времени не хватило? Зуб болел? Или вечером кого-нибудь провожали? Кладите учебник на стол и читайте в открытую! Это меня не пугает!» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 146), «Конспекты, учебнички - жуткое дело вроде разведки днем» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 144); сравнение военных заслуг и учебы: «Мое имя-отчество Игорь Витальевич. Декан не военное звание. Я воевал две недели под Смоленском. Остальное время воевал с породой, с водой, с углем. В Караганде. Вопрос неисчерпывающ. Но добавлю: в этой войне, Косов, воевали все, и я не разрешу прикрываться шинелью, как броней. Так-то. И никаких поблажек. И никакого размахивания фронтовыми заслугами. Для меня все равны. Все!» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 90); героического поступка на войне и «героического» поступка на экзамене (отвечать первым): «Морозов откинулся на спинку стула не без интереса. - Прекрасно! Значит, хотите своим телом закрыть амбразуру? Ну что ж, это даже любопытно» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 149).
Комично выглядят воинские звания при назывании знаков выдержки коньяка: «Лавируя между столиками, подошел сухопарый официант, озабоченно махнул салфеткой по скатерти, сказал с приятностью в голосе:
- Слушаю, товарищи фронтовики...
- Бутылку коньяку - это во-первых... Какой у вас - «старший лейтенант», «капитан»?
- Есть и «генерал», - ухмыльнулся официант, вынимая книжечку для записи заказов. - Все сделаем.
- Тащите сюда «генерала». И сочините что-нибудь соответствующее. От вашей расторопности зависит все дальнейшее» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 31).
Терминологическая лексика свободна от оценочных и эмоционально-экспрессивных напластований. В художественных произведениях мы отметили появление эмоционально-экспрессивной окраски военной лексики, которую она приобретает лишь в «несобственных» условиях и контекстах употребления. Оценка же заключается не в самом термине, а в оценочном прилагательном: «Все, затаив дыхание, слушают передачу, чтобы на следующий день уличить ее в неточности. В первое время, услышав это тревожное: «Тише!», я, вздрагивая, думал, что начинается война или еще что-нибудь не менее катастрофичное» (Искандер Ф. «Начало», с. 29), «Тут немцы. с дурацким выражением нейтралитета покружились на поверхности озера, и, когда приблизились на расстояние вытянутой винтовки, их окончательно подогнали к берегу» (Искандер Ф., с. 335). Выразительный эффект зависит от эмоционально-экспрессивного прилагательного: «Неуместная зависть и горькая, несправедливая насмешка! Что трудовой и бедовой пехоте отвечать на это надменное «не пылить»?» (Даль В., «Бедовик», с. 51). Приведем еще пример: «Нет, хозяюшка, наглядись ты на ненаглядного своего, коли так честишь, да не бесчести помином ясного сокола: был таков, поколе калена стрела да и пуля свинцовая не подшибли летков молодецких ...» (Даль В., «Бедовик», с. 89). Естественно, что сами слова «стрела» и «пуля» эмоции выражать не могут, так как эмоция практически никогда не выражается прямо. Через эпитеты (краткое прилагательное «калена» и прилагательное «свинцовая», стоящее после определяемого слова) этим словам придается эмоциональное значение, связанное с
чувственной реакцией персонажа на физические ощущения, имеющие непосредственную связь с эмоциями. Яркость, выразительность придает изображаемому метонимия, которая основывается на связи между родом войск и людьми, служащими там: «Морячков как будто нема, - сказал танкист и оглянулся. - Сплошь пехота, танки и артиллерия. Сушь и земля» (Бондарев Ю., «Тишина», с. 87).
Военная лексика широко используется на страницах литературного произведения. Но дело здесь даже не в количестве терминов. Дело в уместном употреблении специальной лексики и в умении подать ее так, чтобы читатель понял необходимость этого слова в тексте, а наличие термина в художественном тексте не затруднило чтение. В произведениях писателей происходит своеобразное органичное включение терминов в инородное для них стилевое окружение, в речь героев и автора художественных текстов. В авторской речи она помогает бытописать среду существования военных как социальной группы; в речи персонажей - их необычный, присущий данной социальной группе язык, оттенки внутригрупповых отношений на речевом уровне.
Библиографический список
1. Басинский П. Берег порядочности // Российская газета. Федеральный выпуск, 2014. № 60. URL: http://www.rg.ru/15.03.2014.
2. Бондарев Ю. Тишина // Собрание сочинений. Т. 2. М.: «Молодая гвардия», 1973. 478 с.
3. Гальперин И.Р. Информативность единиц языка: Учеб. пособие для вузов. М.: Высшая школа, 1974. 174 с.
4. Даль В.И. Избранные произведения / Сост. Н.Н. Акопова. М.: Правда, 1987. 448 с.
5. Искандер Ф. Избранное. М., 1988. 576 с.
6. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. М.: Едиториал УРСС, 2002. 264 с.
7. Митрофанова О.Д. Научный стиль речи: проблемы обучения. М.: Русский язык, 1985. 230 с.
8. Моисеев А.И. О языковой природе термина // Лингвистические проблемы научно-технической терминологии. М.: Наука, 1970. С.127-138.
References
1. Basinsky P. Bank of decency // Russian newspaper. Federal issue, 2014. № 60. URL: http://www.rg.ru/15.03.2014.
2. Bondarev U. Silence // Collected works. V.2, M., 1973. 478 p.
3. Halperin I.R. Informative value of the units of language: Training manual for high schools. М., 1974. 174 p.
4. Dahl V.I. Selected works. М., 1987. 448 p.
5. Iskander F. Selected works. М., 1988. 576 p.
6. Karaulov U.N. English language and linguistic personality. М., 2002. 264 p.
7. Mitrofanova O.D. Scientific style of speech the problems of learning: The Methodical. M., 1985. 230 p.
8. Moiseev A.I. On the linguistic nature of the term // Linguistic problems of scientific and technical terminology Science. М., 1970. P. 127-138.
