CC BY
360
УДК 111.7+124.2+128+159.9 В.Н. Самченко
СОЗНАНИЕ КАК ПОНЯТИЕ И ФЕНОМЕН
Предлагается система рациональных определений сознания, для чего уточняются набор феноменов и трактовки ряда понятий, относящихся к данной сфере.
Ключевые слова: сознание, рефлексия, мышление, идеальное, смысл и значение, внутренняя речь, психофизическая проблема.
V.N. Samchenko CONSCIOUSNESS AS A CONCEPT AND PHENOMENON
The system of rational consciousness definitions is offered. The phenomena set and interpretations of some concepts concerning the given sphere are made more precise for that purpose.
Keywords: consciousness, reflection, thinking, ideal, sense and value, internal speech, psychophysical problem.
1. Сознание как философская категория
Проблема сознания имеет длительную историю, а в XX веке ее разработка стала одним из ведущих направлений мировой философии и активно велась на почве естествознания. Тем не менее, по общему мнению, современные представления о сознании напоминают запутанный клубок. Некоторые философы заявляют, что вообще «нет возможности дать определение «сознания» ни в терминах необходимых и достаточных условий, ни на аристотелевский манер - с помощью родовидового различия....» [17, с. 94]. Рискуя встретить непонимание этой части коллег, мы утверждаем, что дать научное определение сознания все-таки возможно. Точнее говоря, - наметить систему его определений, так как сложная сущность не может быть исчерпана одной дефиницией. Однако для этого потребуется уточнить набор и вид феноменов, относящихся к сознанию или, наоборот, подлежащих исключению из сферы сознания, хотя и примыкающих к ней.
Принято считать, что категорию «сознание», вместо аристотелевской «души», ввел в философию Д. Локк. Он определял сознание как «восприятие того, что происходит у человека в его собственном уме» [10, с. 165]. Также с его легкой руки, сознание стали связывать с понятием рефлексии [см. 10, с. 155]. Однако в физиологии нервной деятельности слово «рефлекс» означает автоматическую реакцию организма на раздражитель. Поэтому мы предпочитаем говорить о сознании как психической саморефлексии (самоотражении психики).
Такая интегративная функция должна выполняться наиболее поздними в филогенезе структурами головного мозга. Для человека это, по преимуществу, структуры так называемой новой коры больших полушарий. Известно, что у млекопитающих данный отдел мозга уже вполне развит. Логично предположить, что саморефлексия доступна не только человеку. Правда, способность к самоузнаванию вполне доказана, помимо людей, только для человекообразных обезьян. Однако это говорит лишь об отсутствии у более примитивных животных более простых и относительно фрагментарных форм саморефлексии, посредством которых животные совершают акты мышления.
Эмпирические исследования в XX веке привели к однозначному и ныне практически общепризнанному выводу, что у животных действительно имеются зачатки мышления [4, Заключ.]. Саморефлексия создает ту внутреннюю психическую жизнь, которую у человека принято называть субъективной реальностью.
Д.И. Дубровский настаивает на признании субъективной реальности у животных и приводит ссылки на аналогичные мнения других авторов [3, с. 119 и др.]. Однако, учитывая смысловой комплекс понятия субъект, мы предпочли бы говорить в данном случае просто о внутренней психической реальности животных.
Некоторые философы отсюда заключают, что (полноценное) сознание имеет не только человек. Но такой вывод поспешен. Даже его сторонники вряд ли станут отрицать, что лишь человеку присуща высшая
степень психической саморефлексии, связанная с понятийным (логическим) мышлением. А в природе до человека саморефлексия осуществляется главным образом в форме чувственного самовосприятия психики. Пользуясь терминологией Г. Лейбница, мы называем такое самовосприятие апперцепцией, в отличие от (просто) перцепции как чувственного восприятия свойств внешнего мира.
Эффективность апперцепции ограничена возможностями чувственной обработки одной (центральной и высшей) частью нервной системы чувственной же информации, поставляемой другими частями нервной системы. В терминах физиологии мы остаемся еще в рамках первой сигнальной системы. Но человек обладает также второй сигнальной системой, образованной условными речевыми сигналами. На ее деятельности основана понятийная саморефлексия. Она способна отражать уже целиком всю чувственную деятельность психики, а также и саму понятийную психическую активность. Следовательно, первое научное определение человеческого сознания должно гласить: сознание есть высшая, понятийная форма психической саморефлексии.
Отличительная черта понятия в том, что оно может выразить сущность вещи. Понимание сущностей не обязательно для приспособления к наличной реальности; зато оно указывает, как можно перевести данный предмет из наличного состояния в другое состояние, желательное для нас. Зная химическую формулу воды, мы можем, например, превратить жидкость, которой тушат пламя, в два газа, из которых один бурно горит, а второй - активно поддерживает горение. Следовательно, сознание можно определить так же, как способность к отражению сущности вещей и к планированию их целенаправленного преобразования.
Могут возразить, что сознание можно определить и шире: не как сводящееся к понятийному мышлению, а только как его включающее. Но правильней, на наш взгляд, различать понятие сознания и понятие субъективной реальности. В ее состав действительно входит (или может входить) не только понятийное мышление, но и чувственная апперцепция, поскольку у человека она, как правило, «просвечена» понятием. В субъективную реальность могут входить и перцепции, опять же - поскольку они «просвечены» апперцепцией и понятийным мышлением.
Определения материи в разных философских учениях во многом расходятся между собой, но все они полагают, что она может быть дана в ощущении. Поскольку сознание противоположно материи, то чисто логически получаем, что оно не может быть дано в ощущении. Уже акты апперцепции чувственно воспринимает только то существо, в психике которого они происходят. Наконец, акты понятийного мышления не воспринимаются в ощущении вообще никем, включая самого их носителя. Они просто находятся «по ту сторону» ощущений, как и отражаемая ими сторона действительности: ведь сущность сверхчувственна.
С такой абсолютной неощутимостью мысли традиционно связывается представление об идеальности сознания. В частности, А.Н. Книгин констатирует: «Первым ... следствием идеальности сознания является то, что оно само для себя и другого сознания несозерцаемо и непереживаемо, а только знаемо, мыслимо, открыто себе лишь в рефлексии. [7, § 6.5.1]. Проблема идеального составляет особый раздел учения о сознании, наиболее развившийся как раз в отечественной марксистской философии. Мы тоже рассмотрим эту проблему отдельно, но сначала «покончим» с общими определениями сознания.
Учитывая все сказанное выше, сознание можно определить как способность к идеальному отражению действительности и к понятийному целеполаганию посредством условных речевых знаков. Данная формула - как бы вершина «пирамиды», и должна рассматриваться в единстве с его выше приведенными дефинициями. Дальнейшее рассмотрение проблемы дополнительно конкретизирует смысл этих дефиниций. Подчеркнем, однако, что полного завершения системы определений сознания не может быть по существу дела, так как этот предмет неисчерпаем.
2. Идеальное и материальное в психике
Не все в психике человека и даже не все в составе субъективной реальности является идеальным. Вполне идеально только понятийное мышление, остальное, в лучшем случае, может получить от него некий «отсвет» идеальности. Но наличие у животных к элементов мышления, особенно - способности к абстрагированию и обобщению, провоцирует многих исследователей на употребление применительно к животным терминов concept (понятие) или concept-formation (в русскоязычной литературе - «довербальное понятие»). Некоторых авторы используют также термин «естественные понятия» (natural concepts).
Конечно, понятие обобщает, но отсюда не следует, что всякое обобщение информации создает понятие. По данным тех же исследователей, категоризация при отборе информации происходит у всех существ, обладающих сколько-нибудь развитой нервной системой. Это значит, что обобщение происходит уже в сфере простой перцепции. Здесь оно осуществляется на уровне абстрактных признаков, т.е. свойств, зафиксированных в ощущениях: по приблизительному совпадению цвета, температуры, формы и т.д. Соответствен-
но, и органы перцепции называются анализаторами. Такие способности отмечаются даже у насекомых.
Еще дальше продвигается обобщение на базе апперцепции. Сопоставляя целостные восприятия, она делает возможной выработку обобщенных представлений, имеющих образно-схематический характер. Установлено, что способность к такому обобщению проявляется, по меньшей мере, начиная с рептилий, и достигает высшей степени у обезьян. Но человеческое мышление, истинно понятийное, качественно отличается от представления именно тем, что отражает нечто, не воспринимаемое чувствами и не имеющее образной или хотя бы абстрактно-схематической формы, доступной чувственному представлению. Это нечто и есть сущность вещей.
Проблема в том, однако, что само понятие мышления до сих пор недостаточно дифференцировалось. Поэтому всякий творческий акт психики как бы автоматически приравнивался к мышлению понятийному. Мы предлагаем закрепить разделение мышления на два типа: понятийное мышление (на базе второй сигнальной системы) и чувственно-образное мышление (на базе первой сигнальной системы). Одно из них строится по правилам логики, второе - по законам ассоциации, не всегда соответствующим правилам логики. У человека развиты оба типа мышления, у животных - только ассоциативное мышления. Понятийное мышление у них существует лишь в зачаточном виде, в частности - в виде способности к символизации, например, у врановых птиц и обезьян.
Философы, в свою очередь, нередко признают идеальными даже чувственные переживания и образы в психике животных и человека. Тут к несовершенству понятия примешивается своеобразие ряда философских и идеологических концепций, что мешает и разработке понятия мышления. В частности, монадология Г. Лейбница замешана на идеализме и поэтому «требует» признания идеальности всех перцепций. А в современной западной литературе чувственным компонентам нередко придается ведущее значение в структуре сознания. Например, во влиятельном европейском издании утверждается, что «содержание сознания = переживание» [8, с. 423]. Д. Сёрл [17] и Г. Райл тоже упорно ищут образцы сознания именно в сфере чувственности; но Райл затем самокритично заключает: «Я ... многословно распространялся о слуховых и зрительных ощущениях. Однако я убежден, что все это неудовлетворительно» [15, с. 180]. Верен и вывод, верна и оценка научной значимости такой работы.
В отечественной марксистской и постмарксистской литературе идеальность чувственных восприятий признают А.Г. Спиркин и многие другие специалисты. Обычный аргумент - что такие феномены построены не из вещественных элементов, а из ощущений и эмоций, не обладают свойствами вещей: дескать, образ огня не жжет, а образ камня не имеет веса и т.д. Однако для современной науки невещественное еще не значит нематериальное. Конечно, ощущения сильно отличаются «от стола, света и звука», как сказал бы И. Дицген. Но при этом они зависят и от свойств отражаемого предмета, и от свойств нервной системы, тогда как понятие от них не зависит.
Смешению идеального с материальным способствует широко распространенное отождествление идеальности со знаковой (символьной) репрезентацией предметов. Э.В. Ильенков, известный оригинальностью своих представлений об идеальном, тоже видел суть его в отношении замещения (репрезентации) одного другим, даже за пределами субъективной реальности. Как следствие, он включал в сферу идеального «такие явления, как бессознательные («подсознательные») мотивы сознательных действий [5, с. 129]. Критикуя Ильенкова, Д.И. Дубровский заключает: «Идеальное, таким образом, есть весьма специфичный вид репрезентации - «представление» в форме мысли, субъективного образа того, что в них отображается» [3, с. 45-47]. Мы согласились бы с этим при оговорке, что чувственные образы психики следует отделять от понятийного сознания, хотя субъективная реальность может содержать те и другие моменты одновременно.
«В той мере, в какой я есть сознание, иначе говоря, в той мере, в какой нечто имеет смысл для меня... я ничем не отличаюсь от какого-то "другого” сознания.», - справедливо замечает М. Мерло-Понти [13, с. 10]. А ощущения и эмоции могут разниться у разных видов живых существ и даже у разных индивидов; уже поэтому они не идеальны. Еще Гераклит указывал, что понятийный Логос един во всех мыслящих головах. Смешение идеального и неидеального, природного и собственно человеческого уровней психической деятельности фактически критиковал и Аристотель. Он писал, в частности: «И древние утверждают, что разуметь и ощущать - это одно и то же... Ведь все они полагают, что мышление телесно так же, как ощущение, и что и ощущают, и разумеют подобное подобным... Но ясно, что ощущение и разумение не одно и то же. Ведь первое свойственно всем животным, второе - немногим. Не тождественно ощущению и мышление, которое может быть и правильным и неправильным...» [2, с. 429-430].
В отечественной литературе широко цитируется тезис К. Маркса: «.самый плохой архитектор от наилучшей пчелы с самого начала отличается тем, что, прежде чем строить ячейку из воска, он уже построил её в своей голове. В конце процесса труда получается результат, который уже в начале этого процесса
имелся в представлении работника, то есть идеально» [12. т. 23, с. 189]. При современном знании о способностях человека и животных с этим тезисом нельзя вполне согласиться. Действия любого существа с развитой апперцепцией могут направляться представлением о желаемом результате, а представление не обязательно является идеальным. Человек же дополнительно строит понятийный «образ» желаемого будущего; только этот конструкт действительно идеален, так что слово «образ» тут приходится брать в кавычки.
Поэтому скорее прав соратник Маркса Ф. Энгельс, когда он пишет: «.мы не думаем отрицать у животных способность к планомерным, преднамеренным действиям», причем она «достигает у млекопитающих уже достаточно высокой степени» [12, т. 20, с. 495]. Современные этологи в этом не сомневаются [4, § 2.11]. Прав Энгельс и в том, что «.все планомерные действия всех животных не сумели наложить на природу печать их воли. Это мог сделать только человек» [12, т. 20, с. 495]. Как связаны планирование у животных и понятие целеполагания -это отдельный вопрос, который мы здесь не станем обсуждать.
3. Бытие идеального
Критикуя И. Дицгена, Ленин писал: «.назвать мысль материальной - значит сделать ошибочный шаг к смешению материализма с идеализмом» [9, с. 257]. Следовательно, бытие идеального он в каком-то смысле признавал. Но, он же заявлял, что «в мире нет ничего кроме движущейся материи» [9, с. 181], и что «противоположность материи и сознания имеет абсолютное значение только в пределах. вопроса о том, что признать первичным и что вторичным. За этими пределами относительность данного противоположения несомненна». Причем на той же странице автор трактует вопрос о первичности или вторичности духа и природы как вопрос чисто гносеологический [9, с. 151].
Мы полагаем, что идеальное существует объективно в прямом онтологическом смысле, а именно -как элемент человеческой психики, которая сама существует объективно и в обязательном порядке производит идеальное. Хотя такая объективность вторична, это не мешает признать бытие идеального, именно как идеи. Правда, слово «идея» стерто употреблением его в разных значениях. Поэтому уточним, что под идеей здесь имеется в виду смысл речи, т.е. - мысль, заключенная в данном языковом выражении.
При этом важно отделять смысл от значения. Давно известно, что имена и предложения имеют две родственные, но разные характеристики: (предметное) значение и (глубинный) смысл. Например, имена «вечерняя звезда» и «утренняя звезда» обозначают одни и те же предметы, но выражают разные мысли. А в знаменитой фразе Л.В. Щербы «Глокая куздра штеко бодланула бокра и кудрячит бокренка» предметное значение слов и всего предложения неизвестно, однако смысл высказывания понятен. Вообще, значение может быть узнано, а смысл должен быть понят. Уже это указывает на их принципиальное различие.
Но суть данного различия в современной науки еще недостаточно прояснена. В логике вопрос об отношении значения (reference) и смысла (sense) впервые поставил Г. Фреге. Но сам он не смог четко сформулировать различие этих понятий, склонялся к мнению, что смысл есть только субъективное «впечатление». Видный отечественный логик А.В. Смирнов в книге «Логика смысла» строит свои заключения на разборе следующей легенды. Халифу аль-Мансуру астролог предсказал смерть между огнем и водой; халиф стал избегать мест между костром и рекой и т.п., но был убит в бане, так сказать - между печкой и шайкой. Русский читатель с тем же успехом может припомнить предсказание кудесника в поэме А.С. Пушкина «Песнь о вещем Олеге».
Сам Смирнов стремится доказать, что смысл является функцией строгих процедур смыслополагания. «Термин "процедура”, - пишет он, - употреблен не случайно. Речь идет о таких действиях над интересующим нас выражением (слова «между огнем и водой»), которые не зависят от содержательной нагруженности слов». Причем «не важно, будем ли мы вслед, например, за Фреге различать «значение» и «смысл». Это не важно потому, что не затрагивает существа того вопроса, который мы собираемся обсуждать». Ведь автора интересует только «процедура связывания слова и его смысла, при которой слово отправляет нас к обладающему бытием объекту. Для нас важен только тот факт, что «берег» как объект может существовать.» и т.д. [18, 1.1.3]. В результате многостраничного разбора легенды автор приходит к выводу, что халиф ошибся в трактовке фразы «между огнем и водой», не угадав фактической процедуры смыслополага-ния, которую здесь якобы применил астролог.
По существу, А.В. Смирнов пытается свести смысл к уточненному предметному значению некоторого набора знаков, чего и следовало ожидать при его изначальных установках. Правда, сами эти установки в таком вопросе, как определение смысла, на первый взгляд выглядят странными. На деле, однако, они не случайны и отражают влияние неопозитивизма, до сих пор не изжитое внутри логики. Напомним, что согласно Р. Карнапу (в свете принципа верификации), «предложение, если оно вообще о чем-либо говорит, говорит лишь об эмпирических фактах. О чем-либо лежащем принципиально по ту сторону опытного нельзя ни ска-
зать, ни мыслить, ни спросить» [6, § 6, с. 22]. Но смысл, в отличие от значения, есть именно то, что не сводится к протокольным высказываниям об опыте и к следствиям из них, полученным формальными «процедурами».
Различие смысла и значения обнаруживается также при эмпирических исследованиях. «В течение ряда поколений психологи считали, - пишет А.Р. Лурия, - что слово - это просто знак, замещающий вещь, что основная функция слова заключается в обозначении вещи. поэтому они думали, что эта функция к 3 годам (возраста человека. - В.С.) складывается и слово завершает свое развитие. Оказалось, однако, что это положение совершенно не соответствует истине. Выяснилось, что дальнейшее развитие слова ... касается уже не предметной отнесенности, а обобщающей и анализирующей функции слова.» [11, с. 60-61]. Это и есть развитие слова от значения к смыслу, параллельное созреванию способностей понятийного мышления. В то же время, известно, что шимпанзе никогда не поднимаются по степени овладения символическим языком выше уровня 2,5-летнего ребенка. Таким образом, животные символически «мыслят» (главным образом) в рамках предметного значения слов, без постижения их сущностного смысла. Это еще один аргумент против применения к животным термина «понятийное мышление».
На наш взгляд, значение определяется как явление или класс явлений, которые можно сопоставить данному знаку или предложению. Здесь уровень обобщения не поднимается выше представления, как продукта чувственной апперцепции (хотя бы и выраженного словами). А смысл есть отражение сущности явлений, которая по природе своей сверхчувственна. Носитель смысла - не представление, а понятийные структуры. Значение все еще предметно, и только смысл вполне идеален.
Если признано, что смысл существует объективно, то естественно возникает вопрос, можно счесть его субстанциальным? Не следует путать эту постановку с вопросом «Является ли сознание субстанцией?», на что возможен только отрицательный ответ. Сознание «вообще» есть лишь философская категория и возможность мышления. Но также и материя «вообще» есть лишь философская категория и возможность бытия без мысли. А на роль субстанции могут претендовать лишь конкретные и актуально бытующие сущности. В случае с материей это, например, различные вещества, а в случае с сознанием - различные идеи или смыслы.
Д. Локк пишет: «одну субстанцию (не зная, что это такое) мы предполагаем субстратом простых идей, получаемых нами извне, другую (в такой же степени не зная, что это такое) - субстратом тех действий, которые мы испытываем внутри себя. Стало быть, ясно, что идея телесной субстанции, материи так же далека от наших понятий и взглядов, как и идея духовной субстанции, или духа. Поэтому из того, что у нас нет никакого понятия о субстанции духа, мы так же не можем делать вывод о его несуществовании, как и отрицать на том же самом основании существование тела» [10, с. 348: см. с. 356, 363]. На наш взгляд, Локк напрасно сокрушается о недостаточной конкретности знания в сфере общих концепций, где полная конкретность невозможна по сути дела. Но по сути дела он прав. Смысл, идея тоже есть нечто общее, они тоже производят и поддерживают некий комплекс свойств, присущих ряду частных идей. Поэтому нет причин отказывать им в имени субстанции.
И если не мистифицировать понятие «дух», можно принять его, вслед за Локком, как собирательное обозначение идеальных субстанций (идей, смыслов) в их творчески-деятельном обнаружении. Только при этом надо учесть, что духовная субстанция, в отличие от материальной, генетически не первична, а вторична по отношению к материальным субстанциям, и творит она не первую, а вторую природу. Причем творит ее не из себя, а из другой (материальной) субстанции, и не только своими внутренними средствами, но также посредством телесных органов человека, его речи и чувственной практики.
Признание онтологической идеальности и субстанциальности идей и смыслов обостренно ставит старую психофизическую проблему. Она рассмотрена в следующей, последней части этой статьи.
4. Сознание и мозг
В принципе понятен психофизический механизм действия ощущений, эмоций и продуктов образного мышления, основанного на деятельности первой сигнальной системы. Будучи природно-определенными формами нервного возбуждения, они могут непосредственно воздействовать на исполнительные механизмы телесного движения. «Гордиев узел» психофизической проблемы образует именно понятийное сознание, в силу его идеальности. Все еще распространены две крайние концепции, которые этот узел не развязывают, а разрубают. Это 1) психофизический параллелизм, он же эпифеноменализм, и 2) теория психофизического взаимодействия, она же - интеракционистская модель.
Мы полагаем, в отличие от интеракционистов, что мозг - не инструмент мысли, но ее генератор; а в отличие от их противников - что сознание не эпифеномен, но форма психического отражения реальности.
Она действительно отличается от иных форм отражения, как идеальное от материального. Но при этом нет необходимости представлять мозг орудием мистического деятеля. Ведь собственно идеален только смысл, т.е. результат мышления. Процесс же мышления происходит как оперирование материальными нейроди-намическими структурами в форме речи. Во время разговора, лекции и составления текстов это обычная, внешняя речь, в ее устном или письменном виде, а в предельном случае «молчаливого мышления» - речь внутренняя.
Еще Платон считал, что в момент мышления душа ведет разговор сама с собой. А в XX столетии данный вопрос активно исследовался на естественнонаучной базе. Обобщая результаты этих исследований, А.Р. Лурия пишет: «Умственные действия, являющиеся основой интеллектуальной деятельности человека, создаются на основе сначала развернутой, а затем сокращенной и свернутой речи» [11, с. 140]. Также Г. Райл справедливо замечает: «Наш обычный мыслительный процесс большей частью протекает в форме внутреннего монолога или беззвучной беседы с самим собой... необходимым условием ее освоения является то, что прежде мы должны научиться разумно говорить вслух и уметь понимать других людей, делающих это» [15, с. 20].
На наш взгляд, необходимо пояснить, что внутреннее понятийное мышление не обязательно оперирует общепринятыми в некотором сообществе словами. Его орудием может быть любая условная знаковая система, способная выражать понятие. В том числе - язык балета, шире говоря - художественный образный язык. Ведь не материя знака, не вид его, а структура этой системы наделяет символ достоинством понятия. В соответствующей системе даже ощущения и эмоции, или их следы в памяти, могут выступать как знаки (внутренней) речи. Поэтому мы в общем согласны, что «внесловесная мысль существует, она объективирована в мозговых нейродинамических системах - кодах определенного типа, отличных от кодов внутренней (словесной. - В.С.) речи; она представляет собой специфическую разновидность и неотъемлемый компонент субъективной реальности» [цит. по: 3, с. 81]. Однако в нашей терминологии такие «компоненты» тоже отнесены к внутренней речи.
Тут намечается решение спора, идущего в философии со времен Л. Витгенштейна: возможен ли сугубо личный язык, понятный только данному индивиду? А заодно - проясняются свидетельства А. Эйнштейна и других видных мыслителей о том, что процесс творческого мышления в их личной психике происходил как бы помимо (обычных) слов. Поскольку такой процесс порождает новые понятия, он и не мог бы обходиться словами общепринятого языка. Но это и не процесс чисто образного, чувственно-ассоциативного мышления. Он может содержать индивидуально определенные элементы, в т.ч. и невербальные, которые еще предстоит превратить (если они того заслуживают) в новые вербальные понятия коллективных языков.
Таким образом, понятийное мышление тоже сопровождается материальными процессами в нервной системе. Следовательно, результаты данного процесса, идеальные по содержанию, все же могут фиксироваться в материальных структурах памяти, и в дальнейшем взаимодействовать с материальными органами человека посредством биотоков или иным способом. Раскрыть конкретные механизмы такого взаимодействия - задача нейрофизиологии.
Ценность психического отражения действительности, в том числе и ценность сознания, во многом определяется способностью такого отражения к опережению процессов действительности ради ее творческого преобразования. Основу рационального исследования и объяснения этой способности заложил выдающийся отечественный ученый П.К. Анохин еще в 60-е годы XX века. По его данным, скорость реакций живого организма может превышать обычные скорости физических и химических реакций в сотни миллионов и даже в миллиарды раз [1, с. 15; и др.]. Но механизм такого опережения еще не был известен Анохину, его пояснила только синергетика И. Пригожина и Г. Хакена.
С ее точки зрения, живые организмы есть развитые открытые неравновесные системы. Такая система, находясь в точке бифуркации (неустойчивого равновесия), может воспринять даже минимальное воздействие как толчок к акту самоорганизации, т.е. к формированию новых внутренних структур. А процесс самоорганизации всегда происходит посредством нелокальных корреляций, которые распространяются с неограниченной скоростью. «Одной из наиболее известных особенностей диссипативных структур является их когерентность. Система ведет себя как единое целое, и как если бы она была вместилищем дальнодействую-щих сил», - писал родоначальник синергетики И. Пригожин [14, с. 229].
Это лишь один из многих случаев, когда современная наука сталкивается с фактами нелокальных взаимодействий и может рационально объяснить явления, лишь допуская подобные взаимодействия. Между тем, эйнштейновская парадигма, которая ныне господствует в науках, не допускает такого рода взаимодействий. На наш взгляд, есть уже много признаков устарелости этой парадигмы. Есть и возможность преодолеть ее, не отвергая основных идей Эйнштейна, и даже более последовательно проводя принципы реляти-
вистской и квантовой физики. Следует только учесть специфику процессов в неравновесных средах, которые во времена Эйнштейна еще не были достаточно изучены. Подробнее эти вопросы освещены в других наших работах [см. 16, с. 83-94 и др.].
Литература
1. Анохин П.К. Избранные труды. Философские аспекты теории функциональной системы. - М.: Наука, 1978. - 400 с.
2. Аристотель. О душе // Соч.: в 4-х т. - Т.1. - М.: Мысль, 1976. - С. 369-448.
3. ДубровскийД.И. Проблема идеального. Субъективная реальность. - М.: Канон+, 2002. - 368 с.
4. Зорина З.А., Полетаева И.И. Элементарное мышление животных. - М.: Аспект Пресс, 2002. - 320 с.
5. Ильенков Э.В. Проблема идеального // Вопросы философии. - 1979. - № 7. - С. 144-158.
6. Карнап Р. Преодоление метафизики логическим анализом языка // Вестн. МГУ. - Сер. 7. Философия. -1993. - № 6. - С. 11-26.
7. Книгин А.Н. Философские проблемы сознания. - Томск: Издат-во Том. ун-та, 1998. - 306 с.
8. Краткая философская энциклопедия. - М.: Прогресс-Энциклопедия, 1994. - 576 с.
9. Ленин В.И. Материализм и эмпириокритицизм // Полн. собр. соч.: 5-е изд. - Т. 18. - М.: Изд-во полит. лит., 1976. - 525 с.
10. ЛоккДж. Опыт о человеческом разумении: в 3-х т. Т.1. - М.: Мысль, 1985. - 622 с.
11. Лурия А.Р. Язык и сознание. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979. - 320 с.
12. Маркс К., Энгельс Ф. Соч.: в 50 т.- 2-е изд.
13. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия. - СПб.: Ювента, Наука, 1999. - 606 с.
14. Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. - М.: Прогресс,
1986. - 431 с.
15. Райл Г. Понятие сознания. - М.: Идея-Пресс. 2000. - 312 с.
16. Самченко В.Н. Сверхсветовой сигнал и мнимые кванты // Философия науки. - 2007. - № 3 (34). -С. 83-94.
17. СёрлД. Открывая сознание заново. - М.: Идея-Пресс, 2002. - 272 с.
18. Смирнов А.В. Логика смысла: Теория и ее приложение к анализу классической арабской философии и культуры. - М.: Языки славянской культуры, 2001. - 504 с.
---------♦-----------
