CC BY
14Создавая врага: «местнорусские» в Монголии*
Алексей Михалев
Монгольская Народная Республика (МНР) - это уникальный проект советской эпохи. Политические лидеры СССР на протяжении длительного времени рассматривали её как некий азиатский фронтир или буфер между двумя политическими системами, двумя мирами. Эти идеи были востребованы в тот период, когда Китай управлялся так называемым «буржуазным правительством Гоминьдана», и позже, когда в Пекине правили «маоистские ревизионисты». Монголия стала пространством, на котором на протяжении длительного времени сосуществовали общности людей, не вписавшихся в привычную систему координат советского мира. Ими были тибетские ламы, ставшие врагами и репрессированные как враги в 30-е годы, китайские рабочие и торговцы, депортированные в 60-е годы, а также местные русские, ставшие объектом мифологизации для советских идеологов.
Особую группу населения потомков забайкальских казаков, китайцев, старообрядцев, столыпинских поселенцев и более поздних эмигрантов из Восточной Сибири, бежавших от тотальной коллективизации, стали называть «местнорусскими». До 1971 г. представители этой группы были апатридами. В условиях повседневности советских анклавов в Монголии они получили название «семёновцы» (так в Забайкалье и в КНР называли белых казаков Осо-
МИХАЛЕВ Алексей Викторович - доктор политических наук (Бурятский госуниверситет, Улан-Удэ). Е-шаИ: [email protected]; ЭРШ-код: 3345-9600.
Ключевые слова: СССР, Монголия, историческая память, русская диаспора.
* Исследование выполнено при финансовой поддержке РГНФ в рамках научно-исследовательского проекта РГНФ (Русский мир в современной Внутренней Азии: политика и идентичность). Проект № 15-33-01000.
бого Маньчжурского отряда атамана Г.М.Семёнова и их потомков) [1, с. 604].
При этом де-факто «семёновцев» в этой стране не было, так как на её территории действовали другие подразделения белой армии. Для нас важно понять, чем была вызвана потребность воспроизводства семёновского мифа?
Что стало основанием для эксклюзии людей, в основной массе не имевших прямого отношения к Белому движению?
Как формировался язык эксклюзии?
Не менее интересным является вопрос о механизме воспроизводства семёновской стигмы, которую «местнорусское» население Монголии зачастую принимало и использовало в своих интересах. Данная ситуация определяла характер взаимодействий в рамках данной фронтирной территории. В частности, в период строительства социализма в Монголии сформировались основные паттерны коллективной памяти об этой стране и о её русской диаспоре. Даже в 2000-е годы её концепты и сюжетные линии влияют на российскую политику в отношении соотечественников в Монголии. Советское мифотворчество, пролонгировавшее Гражданскую войну как дискурсивный порядок, формировало статусы некоторых воображаемых групп, к которым относились и «семёновцы». Всё это определяло структуру восприятия окружающего мира советскими гражданами в Монголии. Учитывая то, что на эту страну приходилась одна треть всех советских специалистов, работавших в странах СЭВ [2], данный миф стал частью исторической памяти.
История русской диаспоры в Монголии - предмет широкого академического интереса.
Проблемы её становления проанализированы в трудах В.Ц.Ганжурова [3], Е.М.Даревской [4], Н.Е.Единарховой [5], И.И.Ломакиной [6], Е.И.Лиштованного [2], И.О.Пешкова [1], А.В.Старце-ва [7]. Помимо этого, издано большое количество публицистических работ, авторы которых -деятели Православной церкви, журналисты, сотрудники дипучреждений Российской Федерации.
1 Пешков И.О. Граница на замке постсоветской памяти. Мифологизация фронтирных сообществ на примере русских Трёхречья / / Миграции и диаспоры в социокультурном, политическом и экономическом пространстве Сибири. Рубежи XIX-XX и XX-XXI веков. Иркутск: Оттиск, 2010. С. 601-616.
2 Лиштованный Е.И. Исторические взаимоотношения Сибири и Монголии: культура и общество (XIX в. - 30-е гг. XX в.). Иркутск: Изд-во ИГУ, 1998.
3 Ганжуров В.Ц. Россия - Монголия (на трудном пути реформ). Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1997.
4 Даревская Е.М. Сибирь и Монголия: очерки русско-монгольских связей в конце XIX-начале XX веков. Иркутск: Изд-во ИГУ, 1994.
5 Единархова Н.Е. Русские в Монголии: основные этапы и формы экономической деятельности (1861-1921 гг.). Иркутск: Оттиск, 2003.
6 Ломакина И.И. Монгольская столица, старая и новая. М.: Товарищество научных издательств КМК, 2006.
7 Старцев А.В. Русская торговля в Монголии (вторая половина XIX - начало XX в.). Барнаул: Изд-во Алтайского ун-та, 2003.
Источники
Специфика изучаемого явления (исследование коммеморатив-ной политики) определило характер исторических источников, которые мы анализируем.
На этих источниках базируется вся исследовательская программа по русским меньшинствам Монголии. При этом исследовательский фокус этой статьи значительно уже.
1. Поскольку речь идёт о публичной истории, мы опираемся на опубликованные исторические источники.
В первую очередь это мемуары и воспоминания дипломатических работников и советских специалистов, работавших в разное время в Монголии. Это книги, изданные преимущественно в 2000-е годы, в период активизации российско-монгольских отношений. Они отражают почти все идеологические клише советской эпохи, связанные со спецификой профессии их авторов. Это сборники мемо-ративных статей советских специалистов и ми-довцев: «Россия и Монголия: вечные соседи», «Русские в Монголии».
2. Электронные ресурсы: шшш.и!аап-baatar.ru и www.mongol.su.
Это сайты, созданные с целью обсуждения проблематики советского присутствия в Монголии. На сайтах публикуются личные воспоминания, служебные материалы и фотографии граждан СССР, работавших и служивших в МНР. Все эти материалы дифференцированы по группам и темам обсуждения. Несмотря на субъективность оценок прошлого и биографическую ориентированность, данные
электронные ресурсы содержат много интересного материала о Монголии и о её советских специалистах. В частности, именно благодаря этим сайтам можно судить об устойчивости тех или иных стереотипов о Монголии и о её русской диаспоре в современной России. Материалы сайтов представляют собой воспоминания о советско-монгольских отношениях, преломленные через призму личного опыта, мифов и стереотипов эпохи.
3. Материалы устной истории.
Сбор биографических материалов устной истории автором данной статьи был начат в 2006 г. За этот период удалось записать 47 интервью с представителями самых различных групп советских специалистов, работавших в Монголии, а также с местными русскими. В числе нарраторов выступили: геологи, военные, строители, представители партийно-хозяйственного руководства. Направленность и акценты в данных интервью были совершенно разными, однако во всех присутствовал сюжет, связанный с «местнорусскими». На основе этого материала было сформировано представление о проблеме, её границах и хронологии.
4. В период подготовки исследования автором статьи был проанализирован контент журналов «Монголия» за 1960-1970-е гг. Этот журнал выполнял агитационную и культурно-просветительскую функцию, информируя граждан СССР о МНР. Он был привлекателен для советских специалистов достаточно качественным материалом и формировал у читателей идеально-типическое представление о стране.
Атаман Г.М.Семёнов и «атаманщина» в истории Монголии
Атаман Г.М.Семёнов - командир Особого Маньчжурского отряда (ОМО) [8], являющийся символом «белого дела» в Забайкалье, на Дальнем Востоке России, вошёл в историю
ещё и как один из основателей пан-монгольского проекта. Его политические интересы, несомненно, распространялись на территорию Хал-ха-Монголии, но подразделения
8 Романов А.М. Особый Маньчжурский отряд атамана Семёнова. Иркутск: Оттиск, 2013.
ОМО на её территорию так и не вступили. Являясь лидером забайкальского казачества, даже после разгрома и отступления в Северо-Восточный Китай, атаман Семёнов оставил большое количество сторонников на территории ДВР и РСФСР. Однако на территории Монголии наиболее крупные силы белых были представлены Азиатской конной дивизией Р.Ф.Унгерна и корпусом генерала А.С.Бакича [9]. Все эти соединения были разгромлены к 1922 г.
В это время на территории Забайкалья развернулась партизанская война, которую вели небольшие отряды казаков, помимо всего прочего, занимавшиеся трансграничным бандитизмом. Этой ситуации способствовала необустроенность границы между МНР и СССР. Все эти группы получили название «семёнов-цев», а их участники зачастую оседали на территории МНР. Граница с Монголией до 1934 г. была территорией постоянных вооружённых столкновений между различными контрреволюционными группами, а также частями ОГПУ СССР и Государственной внутренней охраны МнР. События этого периода получили название «атаманщина». Реформирование границы и политические репрессии конца 30-х годов привели к ликвидации антисоветского вооружённого сопротивления в регионе.
В изучаемом случае репрессии носили превентивный характер и были спровоцированы тем, что с 1932 по 1938 г. на территории Мань-
чжурии японцы стали формировать военные подразделения из русских эмигрантов (в том числе из семёнов-цев). Большинство из них были забайкальскими казаками, старообрядцами и представителями других социальных групп, активно сопротивлявшихся установлению советской власти. Наибольшую известность получила бригада Асано, сформированная из эмигрантской молодёжи и опытных военных, прошедших Гражданскую войну [10]. В 1939 г. это подразделение нанесло своими диверсионными действиями тяжёлый урон советско-монгольским войскам на Халхин-Голе. Всё это склоняет нас к гипотезе о том, что репрессии против русских колонистов Монголии проводились с целью предупредить их возможное выступление в тылу в случае войны с Японией и Маньчжоу-го. После победы СССР во Второй мировой войне атаман Г.М.Семёнов был арестован и казнён в 1946 г. [8].
Однако начавшееся в конце 50-х годов противостояние СССР и КНР оказало влияние на воспроизводство угрозы антисоветских элементов в тылу и на территории МНР. Дискурс о семёновцах вновь стал востребованным. В условиях постоянного ожидания крупного военного конфликта поддержание образа врага было насущной необходимостью. С этого момента дискурс об атамане Семёнове из разряда угрозы переходит в плоскость исторического нар-ратива.
9 Белов Е.А. Барон Унгерн фон Штернберг. Биография. Идеология. Военные походы. 1920-1921 гг. М.: Аграф, 2003.
10 Балмасов С.С. Белоэмигранты на военной службе в Китае. М.: Центрполиграф, 2007.
«Семёновщина»: формирование метанарратива
В Забайкалье (Даурии), Монголии и Китае политика исторической памяти об атамане Г.М.Семёнове и о достаточно разнородном казачьем контрреволюционном движении, называемом «семёновщиной», формировалась в 50-е - 70-е годы.
Становление данного дискурсивного порядка шло под влиянием советско-китайского военного конфликта на о. Даманском, а позже и под влиянием очередного обострения отношений между СССР и КНР в связи с войной во Вьетнаме.
Забайкалье и Монголия являлись потенциальной конфликтной зоной. Именно поэтому политическое воображение уделяло столько внимания конструированию образа региона как некоей буферной контактной зоны, в которой наряду с новыми угрозами существовали и определённые «рудименты» прошлого в виде «местнорусских» «семёновцев».
Этому способствовала масштабная деятельность советского кинематографа.
За указанное двадцатилетие было выпущено большое количество фильмов о Белом движение в Забайкалье и на Дальнем Востоке, не говоря уже о Китае: «Пароль не нужен» (1967 г.), «Исход» (1968 г.), «Даурия» (1971 г.), «Кочующий фронт» (1971 г.), «Слушайте, на той стороне» (1971 г.), цикл «Восточный рубеж» сериала «Государственная граница» (1982 г.).
В советском кинематографе семёновская линия продлевается до войны на Халхин-Голе. Так, в фильме «Слушайте, на той стороне» присутствует сюжет с белым эмигрантом, живущим в Китае, который является японским диверсантом на территории МНР.
Пользуясь преимуществом европейской внешности, он служит проводником и разведчиком в рядах Красной армии. В сущности, этот сюжет является квинтэссенцией всех негативных ожиданий, связанных с «местнорус-скими» Монголии, в случае масштабного конфликта с Китаем. Кинематограф того времени формировал представление о Внутренней Азии.
Наряду с ним существовала и локальная литература, описывавшая жизнь Забайкалья и Монголии и акцентировавшая внимание на бело-гвардейско-семёновском мифе.
Прежде всего, это были журнальные статьи в публицистических журналах, таких как «Монголия», «Современная Монголия» и др.
Мифопоэтика Гражданской войны определила характер масштабного метанарратива, касающегося русского населения Монголии. При этом политическое воображение маркировало и определяло границы понимания такого сложного феномена, как русская диаспора в Монголии.
Именно данный метанарратив позволял упускать из вида филиал ГУЛАГ в Монголии, находившийся в прямом подчинении Москвы, а соответственно, и природу русскоязычного (гибридного) населения этой страны, зачастую просто нелояльного советской идеологии.
Другой фенотип, другой образ жизни и иные социальные стратегии лишь поддерживали сформированные в советских условиях стереотипы восприятия.
Воображая наследников атамана
Довольно гетерогенное по своему составу население - «местнорус-ские» Монголии, существенно разбавленное в 1946 г. заключенными монгольского филиала ГУЛАГ, строившими Улан-Баторскую железную дорогу (УБЖД). На территории Монголии существовали Селенгинский и Южный лагеря, находившиеся в ведении органов МВД и МГБ СССР.
По данным МВД СССР, количество заключённых составляло 440 тыс. чел., из которых около 10% удалось бежать ввиду отсутствия хорошо организованной охраны [11, с. 11]. Значительной их частью были пленные власовцы, переброшенные в эту страну из других лагерей в связи со стратегическим значением строительства УБЖД. В итоге многие их них осели в русских деревнях, некоторые скрывались в монгольских худонах.
Полевые материалы автора подтверждают данный факт: «У меня был друг, местный русский, но он не любит говорить по-русски. Его зовут Эрдэнэ-очир, но он - российский гражданин. Его родители всегда работали на железной дороге. Он никогда не говорил о своём происхождении. Но много людей сказали, что они были власовцы, которые строили монгольскую железную дорогу. Возможно, они остались в Монголии после строительства железной дороги» [12].
Эти люди представляли собой последнюю волну мигрантов из СССР.
В итоге сформировавшаяся к 60-м годам группа «местнорусского» населения почти полностью адаптировалась к монгольским условиям, свободно владела языком принимаю-
щей страны, заимствовала верхнюю одежду (дэли) и была ориентирована на выстраивание матримониальных отношений с монголами и бурятами. Основным их отличием было использование в быту русского языка как основного, православное вероисповедание (хотя улан-баторский храм был закрыт в 1927 г.). Всё это определяло устойчивую нелояльность описываемой группы к советскому государству. Последнее обратило на них внимание лишь в середине 60-х годов, когда в Монголию в массовом порядке стали прибывать советские войска и специалисты для укрепления основ социалистического строя и защиты от «китайских империалистов». В этой ситуации возникла необходимость включить «местнорус-ских» в формировавшуюся систему координат, заданную советской идеологией.
Исходя из специфики умолчаний советского исторического наррати-ва, «месторусских» определили как белогвардейцев и врагов. Сформированная модель объяснения происхождения «местнорусских» стигматизировала это сообщество и поставила перед ними задачу «искупить вину перед Родиной». «Комплекс вины» формировался посредством социальной эксклюзии - отсутствие доступа к политическим правам, к престижной работе, различия в уровне потребления, социальной дистанции.
11 Улан-Баторская железная дорога (начало ХХ в. - 1957 г.): документы и материалы. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2009.
12 Местнорусские, кто они? Хранители русских традиций // URL: http:// www.ulanbator.ru/phpBB2/viewtopic. php ?t=413&postdays=0&postorder=asc&highlight= %EC%E5% F1 %F%ED%EE%F0%F3%F 1 %F 1 %EA%E8%E5&start=840
Последняя была особенно важна, так как, согласно материалам инструктажа советских специалистов, «за общение с местными "семёновцами" -отправка на Большую землю». Данный факт подтверждают и материалы воспоминаний: «Откуда вы что-то будете знать о нас, если, мягко говоря, сторонились нас? Мы же "семе-новцы", "белогвардейцы"! Мы для вас (граждан СССР, приехавших временно в МНР) были предателями!» [12]. Изобретение группы и приписывание ей статуса врага вызывало как отторжение, так и принятие этого негативного образа: «Я вращался в кругу "местначей" 15-го микрорайона, весну-лето 1991 г. "Семёновцами" они себя называли, но это скорее была дань моде о причислении себя к старым царским временам. Нас мало интересовала тогда генеалогия и история» [12].
Но «местнорусские» Монголии не были единой группой населения, её разнообразный состав определял и различное отношение к советской политике: от совершенно индифферентного до стремления доказать свою лояльность исторической Родине. Последнее зачастую давало положительные результаты, благодаря которым появлялся доступ к «социальному лифту».
«Получить образование в Монголии для русских, конечно, было очень сложно. Мы не были гражданами Монголии, мы имели только вид (разрешение) на жительство. Для начала нужно было иметь очень большое жела-
ние. Авторитета и связей не было. Родители у большинства имели 3, 5, редкость 8 классов образования. Жили за счёт собственного хозяйства.
В качестве примера расскажу историю поступления в университет моего брата. Первый раз он поступал, если я не путаю, в 71-м году, он сдал все вступительные экзамены, получил проходной балл, но ему все равно отказали и предложили, в связи с тем, что он всё очень хорошо сдал, получил проходной балл, пойти учиться в техникум. Делать было нечего. Техникум он окончил с красным дипломом и был направлен без всяких вступительных экзаменов учиться в университет. Мне повезло, я поступил без проблем. Из русских было достаточно много, кто учился в высших учебных заведениях, особенно кто жил в У.-Б., им было проще, чем иногородним. Среди местных русских были и преподаватели в высших учебных заведениях Монголии» [12].
Состав изучаемой нами группы не был однородным не только в социальном плане, но и в контексте иден-тичностей, разделяемых её представителями. Однако возникают вопросы: «Для кого "семёновцы" были реальностью»? Кто воспроизводил стигмы враждебности, причём в сталинской интерпретации - «врагов народа»? Почему группа населения, в составе которой были не только власовцы, но и те, кто защищал Советский Союз, воевал на его стороне, оказалась апатридной?
Сложный механизм социальной эксклюзии также действовал избирательно, ограждая военных, партийных деятелей, техническую интеллигенцию от близкого общения с «местнорусскими».
«Метисность» как основа идентичности?
Население, называвшееся по-монгольски «местныорос», вполне оправдывало своё гибридное название. Его основу составляли люди
русско-монгольско-китайского фронтира времён империи, а в состав вошли крещёные китайцы, буряты, русские старообрядцы и каза-
ки. В итоге сформировался особый азиатский фенотип, характерный для «местнорусских» Монголии.
Столкнувшиеся с ними советские специалисты в 60-е годы писали, что «они («местно-русские». - Авт.) бывают по цвету кожи черными, белыми и даже шоколадными» [8].
В данной ситуации бытовой расизм был результатом непонимания климатических условий Внутренней Азии и специфики жизни в степи. Высокая солнечная активность, характерная для всего региона, в сочетании с земледельческой работой сформировала особый внешний вид этих людей, который экзотизировал-ся на протяжении всего советского периода.
Полевые материалы автора содержат высказывавшиеся предположения о том, что «местнорусские» - это потомки «русского полона времён Батыя, потому они так хорошо адаптировались в Монголии и походят на монголов» [12].
Как свидетельствуют источники по истории региона, практика смешанных браков была нормой для фронтира двух империй (Российской и Цин). Для этого же фронтира характерны два диалектически противоположных мира и стратегии жизни, которые после революции 1917 г. слились в один. Речь идёт о казаках и хунхузах (бандитах трансграни-чья), одни выполняли полицейскую функцию, а другие жили вне закона. В период 1920-1930 гг., когда появилась «атаманщина» - трансграничная борьба с советской властью, казаки стали теми же хунхузами. В биографических историях «местнорус-ских» данный нарратив прослеживается достаточно чётко, однако количество людей, являвшихся потомка-
ми вчерашних казаков, к началу 60-х годов не превышало 8-9%.
«У моего друга детства прадед служил есаулом у Унгерна. Уходил с его отрядами в Монголию. Затем, передумав, вернулся в Россию. Чуть не был расстрелян, отсидел. Остался жить в Монголии... В 1978 г. он был ещё крепким стариком и рассказывал немало.» [12].
Наличие факта казачьего сопротивления, зачастую весьма локального и не связанного с Особым Маньчжурским отрядом Г.М.Семёнова [8], обусловило специфику мифологии группы. Забайкальские казаки также представляли собой метисную группу с выраженным монголоидным фенотипом. Сам атаман Г.М.Семёнов имел бурятские корни и соответствующую внешность. Именно поэтому клише «семёновцев» было распространено на всю группу. Более того, данный концепт успешно нату-рализировался в среде самих «мест-норусских».
«"Семёновцами", нас окрестили "с промытыми перед выездом за границу мозгами" советские специалисты (не хочу никого обидеть или оскорбить, но знаю, что так было, с достоверных слов политработника), которые приезжали работать по контракту, но по причинам политкоректности называли "местными-русскими". Монголы нас обычно изначально называли просто "русские" (орос), но впоследствии выражение "местный орос" с подачи русских специалистов (или видя их отношение) стало звучать в отдельных случаях как оскорбление. Может, ещё потому, что мы на это обижались» [12].
Русская «метисность» во Внутренней Азии имеет как минимум ещё два сходных примера - это гураны в Забайкалье и «местнорусские» в Китае. При этом этимология термина «местный русский» предполагает его уко-
ренённость, проявляющуюся в ме-тисности, в знании языка и культурных норм принимающего сообщества.
Как отмечает С.В.Соколовский, в топологии российского классификационного мышления русское старожильческое население Сибири иногда включалось в список «коренных народов», что было следствием противостояния между ним и государством, не позволявшего отождествлять этих людей с властью [13, с. 70].
Аналогия с ситуацией в Монголии почти прямая: «местнорусские» попадают в категорию «коренных народов», не сопричастных сообществу специалистов, которые были востребованы властью по обе стороны границы.
Важно отметить, что «местнорус-ское» население Монголии оказалось оторванным от общих тенденций, характерных для СССР, и к 60-м годам не понимало и не принимало некоторых культурных кодов, характерных для советских граждан. В то же время они оказались вписанными в локальный монгольский социалистический проект: коллективизацию со спецификой седентаризации, репрессии в Монголии, участие в Великой Отечественной войне. При этом каждый из указанных слоёв культур-
ной памяти был сформирован в том числе и под влиянием смешанных браков и «импорта» сюжетов коллективной памяти из среды бурят и китайцев, наиболее пострадавших от репрессий в Монголии в 30-е годы. Сюжеты, связанные с призывом со стороны СССР русских, проживающих в Монголии, на фронты Второй мировой войны, определяют их русскую идентичность и маркируют коллективную память как «местно-русскую», но отличную от советской. Другим аспектом было отношение «местнорусских» к Монголии как ко второй родине.
Один из представителей этого сообщества отметил: «Тот, кто там родился русским, он будет считать Монголию своей родиной. В 16-й республике Советского Союза не было слова "эмигрант". А был братский народ» [12].
Общность истории «местнорус-ских» и монголов фактически противопоставляла их приезжавшим из СССР советским специалистам, навязывавшим своё видение исторического пути МНР. Более того, политика пролетарского интернационализма зачастую входила в противоречие с повседневностью отношений между гражданами СССР и монголами.
Институты эксклюзии
К концу 60-х годов была создана целая система, контролировавшая соблюдение норм советского образа жизни за рубежом. Эта система упорядочивала правила, согласно которым регламентировалась жизнь советских граждан, и то, чем она от-
личалась от жизни местного населения.
Такими институтами в Монголии были: Общество советских граждан, партийные ячейки предприятий, консульские и посольские учреждения, советские СМИ. Перед въездом в Мон-
13 Соколовский С.В. Образы «Других» в российской науке, политике и праве. М.: Путь, 2001.
голию подобную работу проводили местные парторганизации КПСС и структуры КГБ. Они определяли то, как должен выглядеть и вести себя за рубежом советский специалист.
Первые «памятки» советским специалистам в Монголии были написаны ещё в 20-е годы. Эти правила формировали дистанцию между советскими специалистами и «местно-русским» населением.
Выстраивая социальные границы, советские институты, действовавшие на территории Монголии, формировали иерархию:
- советские специалисты и монгольская элита;
- граждане Монголии;
- «местнорусские».
В итоге данная модель поддерживалась людьми, приезжавшими на заработки в Монголию. Советская пресса также игнорировала факт существования особой группы русскоязычного населения. Газеты продвигали идею о том, что «старший брат» - советский народ - оказывает братскую помощь «младшему брату» - народу монгольскому, стремящемуся построить социализм по образцу «индустриально развитых стран».
Важным напоминанием, характеризующим дискурс советских граждан о МНР того времени, является шутка, рассказанная советским геологом, работавшим в Монголии: «Приезжает группа советских туристов в Монголию. Ну, возят их по разным городам, показывают достижения: "Этот завод строят наши русские братья! Эту больницу строят наши польские братья! Эту школу строят наши болгарские братья!" - "А что же строите
вы?" - "А мы строим социализм!" - гордо говорит экскурсовод» [12].
В данной иерархии «местнорус-ские» почти не поддавались классификации. Относить их к «старшему брату», выполнявшему миссию высокого интернационального долга, было невозможно в силу того, что многие из них сохраняли в быту православие и воспроизводили тип трансграничной идентичности, характерной для Забайкалья времён империи. На этом поле сталкивалось два проекта нации: советский и имперский, один определял социалистические нации в соответствии с принятой тогда в СССР дефиницией*, а другой - на основе религии и языка. В итоге данная группа оказывалась в маргинальном положении. Однако положение метисов в МНР осложнил нараставший в течение 60-х -70-х годов конфликт с Китаем. Этот факт ставил под сомнение лояльность этой группы населения из-за выраженного китайского субстрата в её составе. Опасность двойной идентификации, даже гипотетическая, в условиях советского проекта была достаточным основанием для социальной эксклюзии. Её важным инструментом было неравенство в потреблении. «Местнорусское» население Монголии было вынуждено жить в рамках монгольской системы распределения, в то время как советские специалисты существовали в совершено иной реальности. К концу 80-х годов Улан-Батор приобрёл все черты классического колониального города.
* Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры.
Так, по сей день в столице Монголии существует «русский квартал». В этом районе были построены школы, детские сады и музеи для обслуживания советских специалистов и членов их семей. Персонал в эти учреждения также набирался в СССР. В 15-м микрорайоне города концентрировались советские гражданские магазины и магазины «Военторга», снабжавшие советских специалистов различными товарами. В этих магазинах можно было приобрести товары, являвшиеся дефицитом как в СССР, так и в Монголии. При этом наиболее богатые по ассортименту товаров магазины «Военторга» фактически пользовались правом экстерриториальности: граждан Монголии туда просто не пускали, за исключением немногих обладателей спецпропусков [14, с. 20].
При этом, живя в рамках одного квартала, одной локальности, «местнорусские» и советские специалисты существовали на разном уровне, их дети ходили в разные школы («местнорусские» учились в монгольских школах), обслуживались в разных больницах.
Данные различия также формировали и культурную дистанцию: так называемые советские школы и больницы были по качеству оказываемых услуг на уровень выше монгольских, которые были укомплектованы монгольскими кадрами, прошедшими обучение в СССР. Они отличались различной системой и уровнем оплаты труда, а также материальным обеспечением. Последнее предполагало поставки самого современного оборудования из СССР и стран СЭВ.
Словарь «семёновщины»
Категоризация «семёновщины» в советском политическом словаре происходила через термины вражды, отсталости и создания дискурсивных отличий. Под данной категорией, как уже говорилось выше, понималось почти всё «местнорус-ское» население Монголии.
Дискурс советских специалистов о «семёновцах» насыщался за счёт создаваемых мифов.
В некотором смысле строительство социализма в Монголии было временем рождения нового мира, которому требовались свои герои и антигерои. Гражданская война и Белое движение были ключевыми сюжетами дискурса революционной романтики. «Интернациональная миссия» в Монголии имела все данные, составляющие:
- культуртрегерское мессианство;
- угрозу интервенции со стороны Китая;
- внутренних врагов: реакционеров, «семёновцев».
Данный концепт был краеугольным камнем «нерушимого братского содружества» КПСС и МНРП.
Деревенские - данная категория встречается часто как атрибут «семё-новцев» и предполагает, что «местно-русские» отличались высокой групповой солидарностью. Несмотря на то что многие из них жили в столице страны Улан-Баторе, клише «сельс-кости» как чего-то косного, противостоящего модернизации воспроизводится в большинстве нарративов.
Внешне свободные люди, не обременённые лишним воспитанием, образованием, культурой. В основном их интересы ограничивались тем, как выпить стакан самогона и дать кому-нибудь в морду. На мой взгляд, отсюда и коллективная воинственность, как средство защиты с целью выживания [12].
14 Михалев А.В. «Русский квартал» Улан-Батора: коллективная память и классификационные практики / / Вестник Евразии. 2008. № 2. С. 7-29.
«Большой мир», «Большая земля» -этими терминами называли СССР, неявно предполагая, что Монголия -это некий малый субмир, внеисто-ричный, оторванный от глобального контекста. При этом советские специалисты считали себя частью «большого мира» и относили «местно-русских» к локальному. Сами же «ме-стнорусские» отождествляли себя с родиной, но в несколько ином контексте. Речь идёт о гибридном мире: трансграничном и транслокальном. Этому миру была чужда идея экзистенциальной заброшенности и потерянности из-за того, что его нормы существовали как некая устойчивая реальность на границе Забайкалья и Монголии на протяжении ста лет. Они были натурализированы как в среде «местнорусских», так и в среде монголов. Однако работавшие по временным контрактам советские специалисты, в силу ограниченности срока их пребывания в стране, не могли их принять и понять.
«Несоветское» - данная категория является основой дихотомии «советские» и «семёновцы», формировавшейся на уровне политического дискурса. При этом сами «местнорус-ские» на уровне повседневности в значительной степени разделяли нормы и ценности советского общества. Однако политический дискурс оперировал данной категорий с целью маркировать данную группу населения как культурно «Других». Повседневные практики и позиционирование себя по отношению к «Чужим», характерные для большинства
забайкальских сёл, воспринимались приехавшими со всего пространства СССР советскими специалистами как «несоветские». В итоге на уровне повседневности происходила дифференциация на «советских» и «семё-новцев». На уровне коммуникаций это проявлялось в выстраивании дистанций: «Мы с советскими не разговариваем». Причиной тому мог быть отличный от привычного в СССР набор слов, в значительной степени разбавленный заимствованиями из монгольского языка [15]. Существовала некая эпистемологическая проблема, барьер, приводивший к упрощённому пониманию этой группы населения.
Коллективизм и солидарность как отличительные черты «местнорус-ских» Монголии фигурируют в большинстве нарративов.
«Единственное качество, которым они обладали вопреки принадлежности к русским, -это сплочённость. Если вдруг кто-то отделал местного один на один, то будьте уверены -завтра на разборки придёт вся деревня» [12].
Показательно, что сплочённость в данном случае выступает как атрибут «нерусскости», «инаковости». При этом вне поля зрения нарратора оказываются другие дихотомии, например, «Местные» - «Приезжие».
Советские специалисты рассматривали в качестве местного населения монголов и не считали таковыми русских, проживавших в Монголии. Однако по уровню восприятия приезжего как «Чужого» «местнорус-ские» превосходили монголов, поскольку с последними велась масш-
15 СундуеваД.Б. Речевые портреты соотечественников в Монголии // Вестник ЧитГУ. 2011. № 4. С. 63-69.
табная идеологическая работа. Партийные органы, телевидение, пресса, система образования этой страны были заняты обслуживанием масштабного проекта «братской советско-монгольской дружбы» [16]. А вот «местнорусские» оказывались
вне данной целевой группы и не рассматривались как часть принимающего сообщества. Это приводило к конфликтам, а в результате - к сплочённости на основе общих культурных кодов, родства и политической незащищённости.
Политическое воображение в Монголии эпохи строительства социализма изобретало множество идентичностей: национальных, социальных, культурных. Эти идентичности формировались посредством выстраивания социальных границ. Гетерогенность общества того времени складывалась из множественности сообществ, основанных на иерархии. Монгольская партийная номенклатура, служащие, национальный отряд рабочего класса, трудовое аратство, советские специалисты, ламы, китайские колонисты, «местнорус-ские» - все они представляли собой сложную социальную структуру монгольского общества той эпохи. При этом классификация на официальном уровне исключала существование как минимум трети из упомянутых групп. В то же время на уровне повседневности существовал большой багаж мифов, описывавших социальные группы, находившиеся вне классической трёхчленной модели монгольского социалистического общества (служащие, трудовое арат-ство, рабочий класс). Каждая из этих групп имела свою историю и словарь описания. Так исторически сложилось, что наиболее насыщенными оказались нарративы коллективной памяти, связанные с «местнорусскими» и китайцами.
Изобретение «местнорусских»-«семёновцев» является частью политики в отношении русскоязычного населения Монголии. Сегодня данная группа населения рассматривается в рамках проекта «Соотечественники» уже как коренное русское население Монголии. Они позиционируются как хранители особого пласта русской культуры. Однако, как и раньше, сами они не имеют возможности представлять свою группу. Право презентации монополизировано, с одной стороны, менеджерами проекта «Соотечественники», а с другой - бывшими советскими специалистами, воспроизводящими в рамках мемориального нарратива прежние локальные мифы.
На пересечении этих двух дискурсов сегодня сформирован образ «местно-русского» населения Монголии. Он сочетает в себе травматическую коллективную память об исходе из России/СССР, воспоминания, связанные с идентичностью и православием, а также стигму «метисности». Учитывая, что на современном этапе русская диаспора в Монголии едва превышает 3000 чел. [17, с. 75], а большинство её представителей ещё в начале 90-х годов покину-
16 Улымжиев Д.Б. Нерушимая братская дружба советского и монгольского народов. Улан-Удэ: Изд-во БГПИ, 1961.
17 Цэцэгмаа Т. Демографическая характеристика русской общины г. Улан-Батора // Русские в Монголии. Улан-Батор: Бембисан, 2009. С. 75-83.
ло Монголию, то сегодня в большей степени принято говорить не столько о самих «местнорусских», сколько о воспоминаниях о данной группе населения, которые упорядочиваются на государственном уровне.
Библиография
Балмасов С.С. Белоэмигранты на военной службе в Китае. М.: Центрполиграф, 2007. -567 с.
\Balmasov S.S. Belojemigranty na voennoj sluzhbe v Kitae. M., 2007. - 567 s.]
Белов Е.А. Барон Унгерн фон Штернберг Биография. Идеология. Военные походы.
1920-1921 гг. М.: Аграф, 2003. - 240 с. [Belov E.A. Baron Ungern fon Shternberg: Biografija. Ideologija. Voennye pohody. 19201921 gg. M., 2003. - 240 s.] Ганжуров В.Ц. Россия - Монголия (на трудном пути реформ). Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 1997. - 106 с.
[Ganzhurov V.C. Rossija-Mongolija (na trudnom puti reform). Ulan-Ude, 1997. - 106 s.] Даревская Е.М. Сибирь и Монголия: очерки русско-монгольских связей в конце XIX -
начале XX веков. Иркутск: Изд-во ИГУ, 1994. - 400 с. [Darevskaja E.M. Sibir' i Mongolija: ocherki russko-mongol'skih svjazej v konce XIX-nachale
XX vekov. Irkutsk, 1994. - 400 s.] ЕдинарховаН.Е. Русские в Монголии: основные этапы и формы экономической деятельности (1861-1921 гг.). Иркутск: Оттиск, 2003. - 250 с. [Edinarhova N.E. Russkie v Mongolii: osnovnye jetapy i formy jekonomicheskoj dejatel'nosti
(1861-1921 gg.). Irkutsk, 2003. - 250 s.] Лиштованный Е.И. Исторические взаимоотношения Сибири и Монголии: культура и
общество (XIX в. - 30-е гг. XX в.). Иркутск: Изд-во ИГУ, 1998. - 173 с. [Lishtovannyj E.I. Istoricheskie vzaimootnoshenija Sibiri i Mongolii: kul'tura i obshhestvo
(XIX v. - 30-e gg. XX v.). Ulan-Ude, 1998. - 173 s.] Ломакина И.И. Монгольская столица, старая и новая. М.: Товарищество научных издательств КМК, 2006. - 362 с. [Lomakina I.I. Mongol'skaja stolica, staraja i novaja. Moscow, 2006. - 362 s.] Местнорусские, кто они? Хранители русских традиций // URL: http:// www. ulanbator. ru/phpBB2 /viewtopic. php?t = 4 13&postdays = 0&postorder = asc&highlight=%EC%E5%F 1 %F%ED% EE%F0%F3%F 1 %F 1 %EA%E8%E5&start=840 [Mestnorusskie, kto oni? KHraniteli russkikh traditsij // URL: http://www.ulanbator.ru/ phpBB2/viewtopic. php?t=413&postdays=0&postorder=asc&highlight=%EC%E5% F 1%F%ED%EE%F0%F3%F 1%F 1%EA%E8%E5&start=840] Михалев А.В. «Русский квартал» Улан-Батора: коллективная память и классификационные практики / / Вестник Евразии. 2008. № 2. C. 7-29. [Mikhalev A.V. «Russkij kvartal» Ulan-Batora: kollektivnaja pamjat' i klassifikacionnye
praktiki // Vestnik Evrazii / Acta Eurasica, 2008. № 2. S. 7-29] Пешков И.О. Граница на замке постсоветской памяти. Мифологизация фронтирных сообществ на примере русских Трёхречья / / Миграции и диаспоры в социокультурном, политическом и экономическом пространстве Сибири. Рубежи XIX-XX и XX-XXI веков. Иркутск: Оттиск, 2010. С. 601-616. [Peshkov I.O. Granica na zamke postsovetskoj pamjati. Mifologizacija frontirnyh soobshhestv na primere russkih Trehrech'ja / / Migracii i diaspory v sociokul'turnom, politicheskom i jekonomicheskom prostranstve Sibiri. Rubezhi HIX-XX i XX-XXI vekov. Irkutsk: Ottisk, 2010. S. 601-616]
Романов А.М. Особый Маньчжурский отряд атамана Семёнова. Иркутск: Оттиск, 2013.324 с.
[Romanov A.M. Osobyj Man'chzhurskij otrjad atamana Semjonova. Irkutsk: Ottisk, 2013. -324 s.]
Соколовский С.В. Образы «Других» в российской науке, политике и праве. М.: Путь, 2001. - 235 с.
[Sokolovskij S.V. Obrazy "Drugih" v Rossijskoj nauke, politike i prave. M., 2001]
Старцев А.В. Русская торговля в Монголии (вторая половина XIX - начало XX в.). Барнаул: Изд-во Алтайского ун-та, 2003. - 308 с.
[Starcev A.V. Russkaja torgovlja v Mongolii (vtoraja polovina XIX - nachalo XX v.). Barnaul, izd-vo. Altajskogo yn-ta, 2003. - 308 s.]
Сундуева Д.Б. Речевые портреты соотечественников в Монголии // Вестник ЧитГУ. 2011. № 4. С. 63-69.
[Sundueva D.B. Rechevye portrety Sootechestvennikov v Mongolii // Vestnik ChitGU. 2011. № 4. S. 63-69]
Улан-Баторская железная дорога (начало ХХ в. - 1957 г.): документы и материалы. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2009. - 258 с.
[Ulan-Batorskaja zheleznaja doroga (nachalo ХХ v. - 1957 g.): dokumenty i materialy. Ulan-Ude, 2009. - 258 s.]
Улымжиев Д.Б. Нерушимая братская дружба советского и монгольского народов. Улан-Удэ: Изд-во БГПИ, 1961. - 159 с.
[Ulymzhiev D.B. Nerushimaja bratskaja druzhba sovetskogo i mongol'skogo narodov. Ulan-Ude, 1961. - 159 s.]
Цэцэгмаа Т. Демографическая характеристика русской общины г. Улан-Батора // Русские в Монголии. Улан-Батор: Бембисан, 2009. C. 75-83.
[Cjecjegmaa T. Demograficheskaja harakteristika russkoj obshhiny g. Ulan-Batora // Russkie v Mongolii. Ulan-Bator, 2009. S. 75-83]
