CC BY
156ЮРИДИЧЕСКИЕ НАУКИ
о^ ПОЛИТИКА И ПРАВО ^
DOI 10.24411/2076-1503-2020-10901
ЧЕРНЯВСКИЙ Александр Геннадьевич,
доктор юридических наук, профессор, профессор кафедры конституционного (государственного) и международного права Военного университета Министерства обороны
Российской Федерации, e-mail: aleksandrcher@mail.ru
СОВРЕМЕННЫЕ ПОДХОДЫ К ПОНЯТИЮ «СУВЕРЕНИТЕТ» В МЕЖДУНАРОДНОМ ПРАВЕ ЗАРУБЕЖНЫХ УЧЕНЫХ: СРАВНИТЕЛЬНО-ПРАВОВОЙ АНАЛИЗ
Аннотация. Суверенитет в современной науке публичного права означает собой тот характер власти, в силу которого он является высшей и независимой в правовом отношении властью. Так как это понятие суверенитета развилось исторически применительно к государству, как юридически организованному высшему территориальному союзу властвования, то суверенитетом называют, в т.ч. высшую и независимую государственную власть. От того или другого разрешения этих основных вопросов зависит, в сущности, все юридическое учение о государстве. Неудивительно поэтому, что проблема суверенитета заняла такое выдающееся место в истории государственных учений и теории государства вообще. Понятие суверенитета является и в настоящее время, может быть, даже больше, чем когда бы то ни было, тем боевым вопросом, который нарушает согласие ученых в их воззрениях на правовую природу государства. Особенный интерес вызывают воззрения зарубежных ученых на изменение внутреннего содержания понятия «суверенитет» в международном праве.
Ключевые слова: суверенитет, государственная власть, международное право, демократические стандарты, социальные группы, суверенное равенство.
CHERNYAVSKY Alexander Gennadevich,
Doctor of Law, Professor, Professor of the Department of Constitutional (state) and International Law, Military University, Ministry of defense of the Russian Federation
MODERN APPROACHES TO THE CONCEPT OF SOVEREIGNTY» IN INTERNATIONAL LAW OF FOREIGN SCIENTISTS: COMPARATIVE LEGAL ANALYSIS
Annotation. Sovereignty in the modern science of public law means the nature of power, by virtue of which it is the highest and legally independent power. Since this concept of sovereignty has developed historically in relation to the state, as a legally organized Supreme territorial Union of power, sovereignty is called, including the highest and independent state power. Essentially, the entire legal doctrine of the state depends on one or another solution of these basic questions. It is not surprising, therefore, that the problem of sovereignty has taken such a prominent place in the history
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 9 • 2020
of state doctrines and the theory of the state in General. The concept of sovereignty is still, perhaps even more than ever, a battle issue that violates the consensus of scientists in their views on the legal nature of the state. Of particular interest are the views of foreign scientists on changing the internal content of the concept of "sovereignty" in international law.
Key words: sovereignty, state power, international law, democratic standards, social groups, sovereign equality.
Существенное разногласие среди современных ученых вызывает вопрос, в чем выражается верховенство и независимость суверенной государственной власти, кто является собственно субъектом, носителем этой суверенной власти, и, наконец, составляет ли суверенитет необходимый признак государственной власти, необходимое свойство государства? Особо остро идет дискуссия о соотношении понятия «суверенитет» по отношению к государственной власти в отдельно взятом государстве и международном праве.
Международное право, основанное на формально понимаемом принципе суверенного равенства, отличается от международного права, которое требует соблюдения демократических стандартов. Таким образом, принцип суверенного равенства указывает на международное право координации между равноправными государствами, независимо от их внутреннего конституционного порядка. Напротив, демократия направлена именно на внутреннее устройство государств. Международное право, которое является демократическим в этом смысле, приобретает квазиконституционные черты и не является нейтральным по отношению к ценностям.
Отличается ли суверенное равенство старым международным правом, а демократическое правление - новым международным правом? И какова связь между двумя заповедями? Дополняют ли суверенное равенство и верховенство демократии друг друга или они исключают друг друга? Должен ли старый принцип суверенного равенства государств уступить место новому международно-правовому принципу демократии? [1]. Разве это не должно быть по крайней мере целью, поскольку мир во всем мире и эффективность международного права и международных организаций основаны на ограничениях суверенитета? [2].
На фоне нынешнего сближения конституционного и международного права мне особенно хотелось бы остановиться на следующих вопросах:
1. Является ли суверенитет как высшая, неделимая и только территориально ограниченная сила по-прежнему значимой концепцией международного права сегодня?
2. Является ли принцип суверенного равенства излишним или его необходимо пересмотреть?
3. Какая роль, если таковая имеется, остается для концепции суверенитета в международном праве, которая, по существу, ориентирована на людей, а не только на государства?
4. Какая роль остается за государствами в современном международном праве?
Конечно, изначально, необходимо рассмотреть принцип суверенного равенства как старый принцип международного права, т.е. с позиции «классического» суверенитета:
Начнем рассмотрение вопроса с положения «суверенное равенство» как независимость. Подобно конституционному праву [3], суверенитет - яркое понятие в международном праве. Этимологически суверенитет означает превосходство [4]. Этот термин первоначально применялся к отношениям между монархическим правителем и подданными [5]. Было удивительно, что концепция суверенитета была основана на этих отношениях. Что было удивительно, так это то, что концепция суверенитета возникла из этих отношений, неравенство было перенесено на отношения между независимыми государствами и увязано с принципом равенства1 [6].
Содержание суверенитета государств в соответствии с международным правом, с одной стороны, и равенства государств, с другой, кажется столь же расплывчатым, сколь и избыточным. По словам Пола Гуга, принцип равенства смешан с принципом суверенитета и, таким образом, усиливает идеологическое содержание суве-ренитета2 [7]. Герберт Крюг понимает суверенитет
1 «Ни одно государство не является суверенным по отношению к другому государству. Суверенитет - это отношения между правителями и управляемыми, а не между членами сообщества, которые основаны на равенстве друг с другом» (см.: Anand R.P. Ibid. 189. Главы о современном международном праве и Лиге Наций, 1929, р. 285 - 287) zitiert in: R.P. Anand R.P. Ibid: «В языке любопытной ошибкой явилось отсутствие понятия «неполноценности» и трактовалось оно как то же самое, что и присутствие превосходства, и люди стали использовать этот термин в связи с отношениями, для которых совершенно уместно слово "независимость" и неуместный термин "суверенный" и "суверенитет"».
2 «Принцип равенства государств сливается с принципом суверенитета, [...] посредством которого он лишь удваивает идеологию».
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 9 • 2020
как нейтрализацию международных отношении и споров, поскольку он запрещает любое юридическое или моральное ценностное суждение одного государства о другом государстве как нарушение эквивалентности [8].
В целом, следующие элементы рассматриваются как содержание принципа суверенитета, равенства государств или суверенного равенства:
(1) ни одно государство не должно быть связанным международным правом без своей воли;
(2) ни один субъект не должен рассматриваться судами других субъектов (par in parem non habet iudicium);
(3) право на самопомощь (ius ad bellum) [9].
Невозможно однозначно отнести заявленное содержание ни к принципу суверенитета, ни к равенству государств [10], а тем более независимое содержание равенства государств вряд ли можно разглядеть [11]. Так Г. Кельзен в своей чистой правовой теории устанавливает примат государственного правового порядка, т.е. суверенитета государства1 [12]; другие делают вывод, что государства должны подчиняться обязательствам по международному праву только на основании своего согласия [13]. В конечном счете суверенитет и равенство государств направлены на сохранение независимости государств [14]. В отношениях между государствами суверенитет в конечном итоге означает не что иное, как независимость в смысле отсутствия власти выше государства [15].
Государство выше только в изначальном смысле суверенитета по отношению к своей собственной территории. В этом отношении государства одинаковы: каждое государство должно иметь независимую, единоличную власть над своей территорией (внутренняя юрисдикция)2 [16]. Суверенное равенство, таким образом, означает независимое регулирование, как предполагается, постоянно сокращающихся внутренних дел. Нормативный компонент «суверенного равенства» касается разрешения, его фактического компонента - способности эффективно регулировать внутригосударственные отношения.
Однако, как только верховенство закона, права человека и демократический плюрализм становятся предметом обязательств по международному праву, сфера внутреннего регулирования значительно сужается. С другой стороны, в той мере, в какой «суверенное равенство» направ-
1 «Из того факта, что международное право действует только в силу его признания государством и, следовательно, только в качестве компонента государственной правовой системы или - что то же самое - что государство является суверенным...».
2 «В этом смысле, суверенитет и внутренняя
юрисдикция государств становятся взаимозаменяемыми терминами».
лено на равенство всех государств, независимо от того, как они относятся к своему народу, оно противоречит функции современного международного права по продвижению основных ценностей3 [17]. Однако нужно констатировать, что международное право сегодня больше не хочет гарантировать честную игру между равными суверенами.
Особый смысл понятие «суверенное равенство» как «основное право государств» приобрело в период холодной войны. Фердросс пишет, что суверенное равенство есть догма международного права и считается одним из т.н. основных прав и обязанностей государств [18]. Равенство означает, что все государства, независимо от их размера и населения, их экономических и военных возможностей и независимо от их системы правления, должны быть такими же, как и люди. Это может относиться к равенству перед «законом» или к общим нормам международного права или к тому факту, что все государства должны иметь равные права. Первое - само собой разумеющееся. Для отдельных случаев не может быть общего обычного международного права. Последнее, что все государства имеют или должны иметь одинаковые права, на практике не является однозначным.
Равенство государств в смысле их равного участия в международных конференциях и организациях было обеспечено после обсуждений на Гаагских мирных конференциях 1907 г. [19], а затем, когда были основаны Лига Наций и Организация Объединенных Наций [20], но только для (Генеральной) Ассамблеи, и не в отношении более могущественного органа - Совета Безопасности. На примере, можно сказать, конституции мирового сообщества, Устава Организации Объединенных Наций, можно увидеть, что члены Совета Безопасности имеют особые права и обязанности. Однако, когда Совет Безопасности не смог действовать во время холодной войны, апелляция к принципу суверенного равенства процветала.
Формула суверенного равенства способствовала ценностно-нейтральному сотрудничеству с каждым государством, независимо от его внутреннего режима правления (диктатуры или демократии) - «суверенное равенство» как modus vivendi идеологически разделенного и находящегося, как бы там ни было, под атомной угрозой мира [21]. Суверенное равенство государств идеологически поддерживалось мистическим представлением о том, что все государства равны в достоинстве, из которого, возможно, может быть выведен принцип «одно государство, один голос». За этим могла стоять искаженная идея (теория)
3 «Роль международного права - продвигать ценности».
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 9 • 2020
справедливости, согласно которой все политические сообщества равны, поскольку составляющие их люди равны в своем достоинстве1 [22].
Однако государства не следует приравнивать к людям и к ним нельзя относиться аналогично. В частности, суверенное равенство государств противоречит равенству стоящих за ними людей. Кроме того, изменились рамки концепции «суверенного равенства»: угрозы разного типа изменяют баланс в мировом сообществе. «Основное право» государств по суверенному равенству теряет свою функцию.
Необходимо также отметить имеющие сегодня место тенденции размывания классического понятия «суверенитета». В этом смысле возникает вопрос: нужно задуматься над переосмыслением понятия «суверенное равенство»? В результате экономической и политической глобализации, суверенитета в смысле территориально укорененной, неделимой, неоспоримо и высшей государственной власти не становится менее важным обстоятельством [23]. Об этом свидетельствует тот факт, что территории государства больше не могут быть надежно ограничены извне
[24]. Растущее приграничное перемещение людей, товаров и данных ставит в перспективе вопрос о национальных границах. Внешнюю и внутреннюю политику нельзя строго разделить
[25], поскольку все больше и больше областей, таких как охрана окружающей среды, сотрудничество судебных органов в борьбе с терроризмом, становятся трансграничными, международными проблемами. Министр иностранных дел не обладает монополией на международные отношения; вместо этого официальные лица из разных министерств из разных стран работают вместе на транснациональном уровне [26]. Это противоречит идее государства, которое внешне должно действовать единообразно [27].
Государственная власть в форме нормотворчества (законодательная) и судебного разрешения конфликтов (судебная власть) осуществляется совместно национальными и международными органами. Национальный законодательный орган должен соблюдать международно-правовые требования, монизма, основанного только на конституционном праве, больше не существует. Многие государственные порядки, с другой стороны, предполагают монизм в сочетании с принципами международного права [28]. Ius cogens связывает государства без и даже против их воли
1 Сравните энциклическое письмо Папы Иоанна XXIII от 12 апреля 1963 г.: «Все люди равны в своем естественном достоинстве... Следовательно, нет политических сообществ, которые были бы высшими по своей природе, и нет ни одного низшего.., поскольку они являются телами, чье членство состоит из тех же самых людей».
[29]. Только исполнительные полномочия, по данной теории, сохраняются за государствами. На международном уровне вырисовывается аналогичная картина общего, рассредоточенного суверенитета [30], как и в случае с Европейскими сообществами. Очевидно, что развитие совместного суверенитета в ЕС продвинулось гораздо дальше. Однако это один из типов (а не в масштабах) сопоставимого процесса модификации суверенитета. Еще в 1964 г. Вольфганг Фридман описал Европейские сообщества как самую важную лабораторию в мире при переходе от многонацио-нальности к общему (всемирному) конституционному порядку [31]. При этом элементы суверенитета перемещаются как вверх, в наднациональные и международные организации, так и вниз, от региональных органов и других субправительственных или неправительственных группах [32], включая неправительственные организации. Структуры лояльности, которые не связаны территориально, дополняют территориально укоренившиеся отношения лояльности и власти между гражданином и государством [33].
Определенные конституционные особенности современного международного права никоим образом не предполагают возникновения мирового государства [34]. Альтернативой является т.н. неомедиамодель [35] перекрывающихся отношений лояльности [36] к нескольким носителям государственной и квазигосударственной власти, которые не являются строго территориальными
[37]. Одной из уже узнаваемых характеристик этой модели является задача строго различать граждан и иностранцев. Единственный вопрос, который остается, заключается в том, могла ли такая посттерриториальная система удовлетворительно гарантировать выполнение предыдущих государственных задач, в частности функций порядка и безопасности, благосостояния и идентичности
[38]. Примечательно, что модель «неомедиа», насколько можно увидеть, была в книге "The Anarchical Society" (1977) британского исследователя Хедли Булла.
Новое определение суверенитета. «Суверенитет» всегда был и будет привлекательной категорией. Прежде чем доктрина заменит концепцию суверенитета другими, более точными описаниями, она предпочитает наполнить ее другим содержанием. Вот как противодействуют потере суверенитета новые подходы: укрепление суверенитета путем усиления влияния государства за счет активного сотрудничества в международных организациях [39], таким образом, подменяя классическое понятие суверенитета правом на участие в международных организациях2 [40].
2 «Суверенитет становится способностью участвовать в международном процессе регулирования».
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 9 • 2020
Или, еще одна из новых концепций суверенитета предполагает соответствующее распределение полномочий между государством и международным сообществом [41].
Согласно другой современной интерпретации, суверенитет измеряется в соответствии с уровнем заботы, которую правительство уделяет населению1 [42]. Наконец, Шермерс даже пишет, что международное сообщество делегирует суверенитет отдельным государствам; в случае неэффективности государственной власти (несостоятельное государство) суверенитет автоматически возвращается к международному сообществу [43]. Последнее, возможно, можно понять, как означающее, что именно международное право дает отдельным национальным правительствам легитимность [44].
Упомянутые попытки (пере-)определения отражают текущие потрясения в международном праве [45]. Однако остается неясным, почему следует сохранить концепцию суверенитета. В истории догм суверенитет означает ни право участвовать, ни заботу, ни легитимность, а концентрацию власти и единоличное принятие решений. Вместо того, чтобы чрезмерно обострять концепцию суверенитета путем переосмысления, следует стремиться к более четкой терминологии. Это тем более верно, что принцип суверенного равенства именно из-за его предполагаемой ценностной нейтральности весьма уязвим для идеологии2. Между прочим, отказ от концепции суверенитета не означает враждебности по отношению к государству или неприятие государства.
В контексте данной статьи нельзя не остановиться на субъективности международного права как функционального эквивалента суверенного равенства. Признание «суверенного равенства» политического сообщества, по сути, означает полную международную правоспособность, принятие в группу (первоначальных) субъектов международного права, таким образом, своего рода билет в клуб политических сообществ, на которые распространяются только взятые на себя международно-правовые обязательства. Однако сегодня часто вопрос не в том, признается ли политическое сообщество или ассоциация субъектами международного права. Помимо государств,
1 «Суверенитет как мера заботы правительства о своем гражданине... суверенитет переопределяется как приверженность государства человеческим ценностям».
2 Видится необходимым задуматься о политическом значении догмы о суверенном равенстве всех государств во время «холодной войны». Возможно, она должна охватывать предполагаемую эквивалентность всех государственных систем, коммунистических и, возможно, капиталистических, либеральных и диктаторских.
существует большое количество других, в основном производных или частичных субъектов международного права, которые не являются (суверенными) государствами. Ни статус государства, ни суверенитет не являются conditio sine qua non для способности нести права и обязанности в соответствии с международным правом. Международные организации, отдельные лица, освободительные движения и неправительственные организации (НПО) обладают субъективностью, хотя и ограниченной, и по-разному настроенной.
Хотя права человека принадлежат исключительно физическим лицам, юридические лица и ассоциации, такие как НПО, соответствуют определенным критериям для достижения привилегированного статуса максимально возможной (частичной) субъективности в соответствии с международным правом. Критерии легитимности и вопрос о том, в какой степени юридические лица или ассоциации справедливо представляют людей, стоящих за ними, играют здесь существенную роль [46].
В случае первоначальных субъектов международного права, государств, это уже не просто вопрос включения в группу «суверенных» субъектов международного права. Во многих международных организациях это скорее вопрос веса государства благодаря его вкладу в достижение цели организации и численности населения. Хотя в основном органы с небольшими правоприменительными полномочиями по-прежнему действуют по формальному принципу: одно государство -один голос [47].
Дальнейший вопрос о том, является ли соответствующей международному праву и степень субъективности юридических лиц, политических и других сообществ и ассоциаций, приобретает все большее значение по сравнению с суверенитетом. По-разному выраженная международная правосубъектность, дифференцированные полномочия государств и новые субъекты международного права отчасти действуют как функциональный эквивалент суверенного равенства. В этом отношении также теряет свое значение принцип суверенитета, основанный на принципе «все или ничего». Девальвация вопроса о суверенитете увязывается с теорией международного права межвоенного периода. В то время вопрос о суверенитете не должен был поглощать вопрос о субъективности в соответствии с международным правом [48]. Даже тогда существовали некоторые аргументы в пользу перехода от суверенитета к более тщательному изучению международной правоспособности.
Но только после Второй мировой войны государственная практика и распространение негосударственных субъектов международного
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 9 • 2020
права подтвердили новую точку зрения, что это больше вопрос типа и степени участия в международном праве и структурирования прав, чем «суверенное равенство». Исходя из вышеизложенного в данной статье, можно сделать вывод, что современные определения суверенного равенства в смысле права участвовать в международных организациях или в качестве основания для соответствующего распределения полномочий между государствами и международными организациями выходят за рамки концепции суверенитета, как она исторически сложилась.
Список литературы:
[1] Korowicz M.S., Some Present Aspects of Sovereignty in International Law, Collected Courses, Bd. 102 (1961 -I), 111; См.: Anand R.P., Sovereign Equality of States in International Law, RdC 1986 II, 9 (30 f.).
[2] Gerhard Kreijen (Hrsg.), State, Sovereignty, and International Governance, 2002, 29 ff.
[3] Kokott J., Vesting Т. Die Staatsrechtslehre und die Veränderung ihres Gegenstandes: Konsequenzen von Europäisierung und Internationalisierung, VVDStRL, Bd. 63 (2004), 7 ff. und 41 ff.
[4] Von "super", "superus", "superanus", zur Wortgeschichte H. Boldt, Staat und Souveränität, 1990, 99 ff.
[5] Beaulac S. The Social Power of Bodin's 'Sovereignty'and International Law, Melbourne Journal of International Law, Bd. 4 (2003), 1-28; A. van Staden /H. Vollaard, The Erosion of State Sovereignty: Towards a Post-territorial World? in: Gerhard Kreijen (Hrsg.), State, Sovereignty, and International Governance, 2002. - р. 165.
[6] Williams J.F. Some Aspects of the Covenant of the League of Nations, 1934. - р. 48, цит. по: Anand R.P. Sovereign Equality of States in International Law, RdC 1986, I, р. 9 (26).
[7] Guggenheim Р. L'Organisation de la société internationale, Neuchâtel 1944, 108.
[8] Krüger Н. / Erler G. Zum Problem der Souveränität, Berichte der Deutschen Gesellschaft für Völkerrecht, Bd. 1 (1957), 23 ff. (28) Leitsatz 4.
[9] Baker P.J. The Doctrine of Legal Equality of States, BYIL, Bd. 4 (1923-24), 1 (11 f.) unter Rückgriff auf Oppenheim.
[10] Kooijmans Р.Н. The Doctrine of the Equality of States, 1964, 238 ff.; s. auch B. Kingsbury, Sovereignty and Inequality, EJIL, Bd. 8 (1998), 599 (603) ("Equality as an Incident of Sovereignty"). Mills definiert die externe Souveränität durch die Gleichheit der Staaten, K. Mills, Reconstructing Sovereignty: A Human Rights Perspective, NQHR, Bd. 15 (1997), 267 (269).
[11] Baker P.J. The Doctrine of Legal Equality of States, BYIL, Bd. 4 (1923-24), р. 1 (11).
[12] Kelsen Н. Reine Rechtslehre, 2. erw. Aufl. 1960, S.S. 335 и 342; Henry Schermers, Different Aspects of Sovereignty, in: Gerhard Kreijen (Hrsg.), State, Sovereignty, and International Governance, 2002. - S. 185.
[13] Baker P.J. The Doctrine of Legal Equality of States, BYIL, Bd. 4 (1923-24), р.1 (11 f.) unter Rückgriff auf Oppenheim.
[14] Kooijmans Р.Н. The Doctrine of the Equality of States, 1964. - Р. 246.
[15] Hinsley F.H. Sovereignty, 1986, 158; Ratner S. Proceedings, ASIL 1994, 71 (75).
[16] Anand R.P. Sovereign Equality of States in International Law, RdC 1986. - Р. 11 (28).
[17] Higgins R., Panel zu: The End of Sovereignty? Roundtable, Proceedings, ASIL 1994, р. 71 (81).
[18] Verdross А. / Simma В. Universelles Völkerrecht, 1984, 274 ff.; см. также: Art. 2 Ziff. 1 Charta der Vereinten Nationen.
[19] Hicks Ch. The Equality of States and the Hague Conferences, AJIL, Bd. 2 (1908), р. 530-561.
[20] Stone J. Of the Equality of Nations Doctrine and International Justice, in: Blegvad М. / Soerensen М. u.a. (Hrsg.), FS Alf Ross, 1969. - р. 471-492; Weinschel Н. The Doctrine of the Equality of States and its Recent Modifications, AJIL, Bd. 45 (1951), р. 417-442.
[21] Krüger Н. / Erler G. Zum Problem der Souveränität, Berichte der Deutschen Gesellschaft für Völkerrecht, Bd. 1 (1957), 23 ff.
[22] Klein R.A. Sovereign Equality Among States: The History of an Idea, 1974. - р. 143.
[23] Mannens W. Minority Claims and State Authority, in: Gerhard Kreijen (Hrsg.), State, Sovereignty, and International Governance, 2002. - р. 145 (147 ff.) и W. Friedmann. The Changing Structure of International Law, 1964, 35 ff. ("The Anachronism of National Sovereignty").
[24] А. van Staden/Vollaard The Erosion of State Sovereignty: Towards a Post-territorial World? in: Gerhard Kreijen (Hrsg.), State, Sovereignty, and International Governance, 2002. - P. 165 (169).
[25] Kelsen Н. Reine Rechtslehre, 2. erw. Aufl. 1960. - P. 185.
[26] А. van Staden/Vollaard The Erosion of State Sovereignty: Towards a Post-territorial World? in: Gerhard Kreijen (Hrsg.), State, Sovereignty, and International Governance, 2002, 165 f. und 169.
[27] Zum "disaggregating" Staat A.-M. Slaughter, Government Networks: The Heart of the Liberal Democratic Order, in: G. Fox/ B. Roth (Hrsg.), Democratic Governance and International Law, 2000, 199235; dies., International Law in a World of Liberal States, EJIL, Bd. 6 (1995), p. 503 - 538.
[28] Kokott J. / Vesting Т. Die Staatsrechtslehre und die Veränderung ihres Gegenstandes: Konse-
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 9 • 2020
quenzen von Europäisierung und Internationalisierung, VVDStRL, Bd. 63 (2004).
[29] Kelsen Н. Reine Rechtslehre, 2. erw. Aufl. 1960, р. 185 und 187.
[30] Slaughter A.-M. Government Networks: The Heart of the Liberal Democratic Order, in: G. Fox/ B. Roth (Hrsg.), Democratic Governance and International Law, 2000. - P. 199-235.
[31] Friedmann W. The Changing Structure of International Law. - 1964. - 113 f.
[32] А. van Staden/Vollaard The Erosion of State Sovereignty: Towards a Post-territorial World? in: Gerhard Kreijen (Hrsg.), State, Sovereignty, and International Governance, 2002), р. 165 (170).
[33] Ibid. 165 (168, 177 f.).
[34] Steiger Н. Brauchen wir eine Weltrepublik?, Der Staat, Bd. 42 (2003), 249 - 266.
[35] Что касается Европы см.: M. W ind, The European Union as a Polycentric Polity Returning to a Neo-medieval Europe? in: J. Weiler/M. Wind (Hrsg.), European Constitutionalism, Beyond the State, 2003. - P. 103 - 132.
[36] Weiler J. The State "über alles", Demos, Telos and the German Maastricht Decision, in: Due/ Lutter/Schwarze (Hrsg.), FS Everling, Bd. II, 1651 (1687 f.).
[37] А. van Staden/Vollaard The Erosion of State Sovereignty: Towards a Post-territorial World? in: Gerhard Kreijen (Hrsg.), State, Sovereignty, and International Governance, 2002. - Р. 165 (179, 180), цит.: H. Bull, The Anarchical Society, 1977, который в этом контексте, используя термин «функциональный суверенитет», противоречит сам себе.
[38] А. van Staden/Vollaard The Erosion of State Sovereignty: Towards a Post-territorial World?
in: Gerhard Kreijen (Hrsg.), State, Sovereignty, and International Governance, 2002. - P. 165 (182).
[39] Isensee J. Die vielen Staaten in der einen Welt - eine Apologie, ZSE 2003, 7-31.
[40] A.-M. Slaughter, Government Networks: The Heart of the Liberal Democratic Order, in: G. Fox/
B. Roth (Hrsg.), Democratic Governance and International Law, 2000. - p. 503 (537).
[41] Jackson J. Sovereignty-Modern: A New Approach to an Outdated Concept, AJIL, Bd. 97 (2003), p. 782 - 802.
[42] Stacy H. Relational Sovreignty, Stanford Law Review, Bd. 55 (2003), 2029 (2045).
[43] Kelsen H. Reine Rechtslehre, 2. erw. Aufl. 1960. - S. 185 (191).
[44] Franck T. The Emerging Right to Democratic Governance, AJIL, Bd. 86 (1992), 46 (50 f. und 76 f.).
[45] Kokott J. Naturrecht und Positivismus -sind wir auf dem Wege zu einer Weltverfassung? in:
C. Meier-Schatz/R. Schweizer (Hrsg.), Recht und Internationalisierung, Festgabe gewidmet dem Schweizerischen Juristenverein anlässlich des Juristentags 2000 in St. Gallen, 2000, 3 - 21.
[46] Franck T. The Emerging Right to Democratic Governance, AJIL, Bd. 86 (1992), 46 (76 f.); J. Nijman. Sovereignty and Personality: A Process of Inclusion, in: Gerhard Kreijen (Hrsg.), State, Sovereignty, and International Governance, 2002, 109 (111).
[47] Schermers H. / Blokker N. International Institutional Law, 1997, 519 ff., § 792 ff.
[48] Nijman J. Sovereignty and Personality: A Process of Inclusion, in: Gerhard Kreijen (Hrsg.), State, Sovereignty, and International Governance, 2002. - P. 109 (113).
ЮРКОМПАНИ
www. law-books, ru
Юридическое издательство «ЮРКОМПАНИ» издает научные журналы:
• Научно-правовой журнал «Образование и право», рекомендованный ВАК Министерства науки и высшего образования России (специальности 12.00.01,12.00.02), выходит 1 раз в месяц.
• Научно-правовой журнал «Право и жизнь», рецензируемый (РИНЦ, Е-ЫЬгагу), выходит 1 раз в 3 месяца.
/
ОБРАЗОВАНИЕ И ПРАВО № 9 • 2020
