CC BY
207
ВЕСТНИК ТОМСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
№ 305 Декабрь 2007
ФИЛОЛОГИЯ
УДК: 821.111.09:821.161.1.09
Т.В. Васильченко
СОВРЕМЕННЫЕ АНГЛОЯЗЫЧНЫЕ ПЕРЕВОДЫ РОМАНА Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО «БРАТЬЯ КАРАМАЗОВЫ»: К ВОПРОСУ О ПЕРЕВОДЧЕСКИХ СТРАТЕГИЯХ В АНГЛОЯЗЫЧНОЙ КУЛЬТУРЕ КОНЦА ХХ в.
В статье представлен обзор переводческих стратегий, распространенных в англоязычной культуре в конце ХХ столетия. Результаты сопоставительного анализа трех переводов романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы», выполненных в 1990-е гг., представлены во взаимосвязи с основными постулатами переводческих концепций. В статье акцентируется проблема передачи национально и религиозно маркированной лексики при переводе данного романа на английский язык.
В последнее десятилетие ХХ в. в свет выходят сразу три англоязычных перевода романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы». Всплеск интереса переводчиков к творчеству Достоевского связан, во-первых, с появлением на английском языке книги М.М. Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского» (The Problems of Dostoevsky’s Poetics) в 1973 г. и ее переизданием в 1983 г., во-вторых, с развитием переводоведения, в центре внимания которого оказываются вопросы художественного перевода.
Благодаря работе Бахтина «многие так называемые недостатки Достоевского стали достоинствами» [1]. Такие центральные идеи работ русского ученого, как полифония, диалог, двуголосое слово, не только утвердили мнение среди англоязычных славистов о том, что Достоевский является изобретателем нового романа, но и нашли отклик во многих теоретических постулатах современного западного переводоведения.
В 1980-е гг. переводоведение на Западе добилось статуса самостоятельной научной дисциплины с собственной теоретической базой и системой терминов. В это время доминирующей становится идея автономно -сти перевода, его независимости от оригинала, являющегося текстом другой культуры. Перевод рассматривается как своеобразный процесс передачи смысла, который возникает как «реакция на различные лингвистические и культурные контексты» [2. С. 216]. В 1990-е гг. перевод изучается не просто как явление межъязыковой коммуникации, но и в тесном контакте с такими современными гуманитарными науками, как социология, поддерживающая институты коммуникации, психология, культурология (идеями «культурного плюрализма» и «диалога культур»).
Несмотря на многообразие различных теоретических концепций в переводческой мысли конца ХХ в., в англоязычном научном мире можно выделить два основных направления. Речь идет о «школе манипуляции» и так называемой политике «сопротивления» процессу «одомашнивания» и «невидимости» переводчика (Л. Венути).
Бесспорные лидеры «школы манипуляции» Андре Лефевр (Andre Lefevere (1946-1996) и С. Басснетт (Susan Bassnett) рассматривают перевод как процесс «перевоссоздания» («rewriting») оригинала. Переводчик в любом случае «перевоссоздает» исходный мате-
риал в соответствии с той «функцией, которую должен выполнить перевод в культуре реципиента» [3. С. 49]. При этом перевод в данном случае всегда отражает определенную идеологию общества, состояние научной мысли и литературы в целом, т.к. цель его создания заключается не просто во внедрении нового материала в иную национальную, социальную и культурно-исто -рическую среду, но и в достижении полноценной коммуникации. По мысли представителей данного направления, последнее достижимо только при помощи так называемой «манипуляции», адаптации оригинала с учетом современных идеологических и культурных течений общества, для которого осуществляется перевод. Подобное «перевоссоздание» исходного текста осуществляется только благодаря творческим усилиям переводчика, работа которого всегда находится под влиянием двух факторов: личных взглядов переводчика и законов доминирующего литературного направления принимающей страны. Очевидно, что представители «школы манипуляции» работают в рамках известной и популярной «одомашнивающей» переводческой стратегии.
Одной из главных причин распространения данной переводческой стратегии стоит считать сформировавшееся еще в начале века определенное отношение к переводу как явлению. В эпоху господства авторского права перевод вызывает опасения неаутентичности, искажения и контаминации, т.к. это всегда производный материал от оригинала, не обладающий ни самовыражением, ни уникальностью. Перевод вплоть до конца ХХ в. воспринимается как некая копия оригинала, не представляющая ни научной, ни культурной ценности. В связи с этим переводчик старается быть «невидимым» для того, чтобы создать иллюзию отсутствия некоего исходного материала. Это возможно только при максимальном приближении оригинала к культуре и языку перевода. В аннотациях к различным переводам издатели в основном отмечают доступность, простоту языка перевода, «не обращая внимания на его точность и правильность, связь с литературными направлениями и переводчика» [4. С. 2].
Авторы вступительных статей при подборе того или иного критического материала ориентируются в большей степени на вкусы потребителя, чем на существующую традицию, для того чтобы привлечь как можно больше читателей к данному изданию. Это объясня-
ет наличие во вступительных статьях и комментариях так называемых сенсационных суждений и предположений. Отзывы относительно качества перевода, как правило, ограничиваются комментариями относительно стиля и «плавности» английского языка: «beautifully translated, a fine job, this apparently graceful translation». При этом авторы подобных заметок, как пишет Рейне Скалт (Rainer Schulte), часто не владеют достаточными знаниями языка и культуры оригинала. Цель таких высказываний - убедить читателя в доступности и понятности языка публикуемого произведения.
В 1990-е гг. группа английских и американских исследователей, один из которых - Лоуренс Венути (Lawrence Venuti), выступила против так называемой «невидимой» позиции переводчика и процесса «одомашнивания», приводящих к нивелированию национальной специфики оригинала. В процессе работы переводчик, пытаясь найти сходства между языками и культурами, постоянно сталкивается с их многочисленными различиями. По мнению представителей данного направления, цель перевода не может сводиться к ликвидации существующих языковых и культурологических отличий: читатель должен знакомиться с другой культурой при помощи перевода.
Отражение исходной культуры в переводном тексте возможно при соблюдении принципа «прерывности (discontinuity)», под которым подразумевается «напоминание читателю о неизбежных в процессе перевода приростах и потерях и существующей огромной разнице между культурами» [5. С. 306]. Изменение текста оригинала, «этническое насилие» неизбежно в процессе перевода. Но переводчику перед тем, как приступить к работе, необходимо тщательно изучить существующую историко-литературную традицию выбранного произведения как в исходной культуре, так и в культуре реципиента. Перевод должен осуществляться не только с ориентацией на ценности и каноны воспринимающей стороны, но также с учетом проведенного переводчиком сравнения схем межкультурного обмена и геополитических отношений. Пытаясь найти альтернативу «одомашнивающему» подходу, Л. Венути, по сути, встает на сторону «отчуждающей» переводческой стратегии, однако с привлечением современных гуманитарных дисциплин.
Появившиеся в конце ХХ в. три перевода романа «Братья Карамазовы», два из которых принадлежат перу английских переводчиков, Дэвиду Мак Даффу (David McDuff) и Игнату Авсею (Ignat Avsey), а один всемирно известному русско-американскому тандему, Ричарду Пивиа и Ларисе Волохонской, выполнены в рамках распространенных в данное время литературоведческих и переводоведческих тенденций.
Д. Мак Дафф, создавая свой вариант перевода романа «Братья Карамазовы», пытался «соблюдать по возможности структуру предложений оригинала, передать, мягко говоря, уникальный язык определенных фрагментов» [6. С. XXXI]. Подобный стиль работы переводчика заметен уже с первых строк романа. Д. Мак Дафф не прибегает к дроблению больших абзацев Достоевского, полностью сохраняет пунктуацию и синтаксическую организацию предложений оригинала, несмотря на существующие языковые различия.
П. Франс, исследователь истории переводческой рецепции творчества Достоевского, отмечал неестественный английский язык данного перевода, вследствие чего «диалог иногда становится невероятно странным, и в итоге достаточно вялым» [7. С. 596]. Очевидно, что Д. Мак Дафф работает в рамках «отчуждающей» переводческой стратегии, получившей распространение в англоязычной культуре в конце ХХ в. как альтернатива доминирующему на протяжении всего столетия «одомашнивающему» подходу. Подчеркнем, что, хотя, в 2003 г. данный перевод был переиздан, тем не менее, он не получил широкого распространения в англоязычном мире. Возможно, это связано с нежеланием издательств публиковать перевод, отмеченный такими отзывами, как «буквальный», «трудночитаемый».
Переводы Р. Пивиа, Л. Волохонской и И. Авсея выполнены в рамках «одомашнивающей» стратегии, однако с учетом новых теоретических направлений и методологии Бахтина.
Р. Пивиа и Л. Волохонская отказываются от использования таких распространенных «одомашнивающих» переводческих приемов, как дробление длинных абзацев на более мелкие, изменение последовательности фрагментов исходного текста и использование клишированных английских конструкций. Отказываются переводчики и от английской формы вежливого обращения, сохраняя в переводе полные имена героев в соответствии с оригиналом.
Однако некоторые приемы «одомашнивающей» переводческой стратегии в данном переводе сохраняются. Речь идет об уточнениях, комментировании и опущениях. Наиболее яркие примеры:
Оригинал: «<...> то тогда всех прав дворянства лишатся, чинов и имущества, и в ссылку пойдут-с» [8. Т. 15. С. 52].
Перевод: «<...> then he’d be deprived of all rights of nobility of rank and property, and be sent to Siberia <...>» [9. С. 615].
Подстрочник: «<...> тогда он был бы лишен всех прав дворянства, чинов и имущества, и был бы выслан в Сибирь <...>».
Рассуждения Смердякова о том, почему Ивану было выгодно убийство отца, если его совершит Дмитрий, переводчиками уточняется. Вместо словосочетания «в ссылку пойдут-с» в переводе конкретизируется, куда именно будет сослан Дмитрий. Подобное уточнение знакомит англоязычного читателя непосредственно в тексте перевода с фактами истории России.
Оригинал: «Генерала, кажется, в опеку взяли» [8. Т. 14. С. 221]
Перевод: «I believe the general was later declared incompetent to administer his estates» [9. С. 243].
Подстрочник: «Полагаю, генерала позже лишили прав на управление своими имениями».
Слово «опека» в данном случае подразумевает определенную форму охраны имущества генерала, который был лишен прав на управление имениями, возможно, признан недееспособным. Несмотря на наличие в английском языке соответствующей лексической единицы, выполняющей ту же коммуникативную функцию, переводчики прибегают к приему экспликации, при котором единица исходного языка заменяется
словосочетанием, дающим более или менее полное объяснение ее значения. Однако Иван не уверен, что именно произошло в дальнейшем с генералом: лишили ли его прав, признали ли невменяемым. В данном случае ему было важнее услышать мнение Алексея, «поставить его на свою точку» [8. Т. 14. С. 216]. В переводе наказание уточняется в соответствии с возможными правовыми действиями, подразумевающимися под такой санкцией, как опека.
Сопоставительный анализ демонстрирует также, что адаптация главным образом коснулась, во-первых, религиозно маркированной лексики, во-вторых, фрагментов, в которых героями обсуждаются масштабные по своему замыслу проблемы. В итоге нивелируются описание особенностей православных традиций, морально-этические проблемы низводятся до уровня юридических.
Наиболее яркие примеры взяты из главы «Старцы», где автор подробно знакомит читателя с явлением старчества на Руси и непосредственно со старцем Зосимой.
Первый пример представляет собой фрагмент легенды, иллюстрирующей отношения, которые устанавливаются между старцем и его послушником. Второй пример является размышлением повествователя о потребности русской души в обретении святыни или святого, перед кем можно пасть и поклониться. В обоих случаях интересным представляется работа переводчиков с такими словами, как «поклониться», «поклонение».
Оригинал: «<...> идти сначала в Иерусалим на поклонение святым местам <...>» [8. Т. 14. С. 27].
Перевод: «<...> and go first to Jerusalem to venerate the holy places <...>» [9. С. 28].
Подстрочник: «<...> и идти сначала в Иерусалим для того, чтобы почтить святые места <...>».
Оригинал: «<...> обрести святыню или святого, пасть пред ним и поклониться ему <...>» [8. Т. 14. С. 29].
Перевод: «<...> to find some holy thing or person, to fall down before him and venerate him <...>» [9. С. 30].
Подстрочник: «<...> найти какую-нибудь святыню или святого, пасть перед ним и почтить его/ пасть и благоговеть перед ним <...>».
Как видно из примеров, для перевода слов «поклонение», «поклониться» используется глагол «venerate», означающий «чтить», «благоговеть». Для православного христианина поклоны являются символическими действиями, в которых выражаются разнообразные чувства к Богу: покаяние и смирение, благоговение и трепет, ликование и хвала, благодарение и радость. Потребность преклониться перед величием и святостью Бога является неотъемлемым свойством духовной природы человека. Однако поклон как действие является не только выражением определенных чувств, но и частью православного обряда. Например, обязательным считается креститься с поясным поклоном при входе в храм и при выходе из него.
Использование при переводе данных фрагментов слова «venerate» не приводит к искажению смысла, но в то же время не передает полностью значения «поклона» как значимого символического действия. Более того, если содержание поклона в переводе частично отражено, то само действие, которое совершает верующий человек для выражения определенного ком-
плекса чувств, а также соблюдений существующих традиций, остается непереведенным.
Известно, что в данном вопросе существует различие между Православной и Западной Церквями. Православный верующий из-за чувства трепета, любви, покаяния, порой ужаса при обращении к Богу «может только пасть ниц, поклониться до земли в каком-то безмолвии души» [10. С. 196]. В Западных Церквях это бывает редко, т.к. «очень многое в религиозной жизни западного мира, что должно было быть живым переживанием, живым опытом, стало рациональным» [10. С. 196].
Возможно, существующее в данном аспекте различие между православным миром и Западом обусловило при переводе данных фрагментов выбор слова «уепег-а1е» / чтить, благоговеть/, не искажающего смысл и в то же время укладывающегося в миропонимание западного человека.
Последний перевод романа «Братья Карамазовы» был опубликован в 1994 г. В предисловии от переводчика И. Авсей указывает на цели создания очередного перевода романа. По его мнению, нельзя стремиться к достижению абсолютного формально-семантического соответствия перевода подлиннику, т.к. «невозможно осуществить исчерпывающий, полный перевод с одного языка на другой» [11. С. XXIX]. Все, что может сделать переводчик, - это ограничить поставленные перед ним задачи, определяя основную цель выполняемого перевода. Подобной целью для создания очередного перевода романа «Братья Карамазовы» стало желание И. Авсея передать своеобразный стиль Достоевского, отличающий его от других русских писателей. Однако в стремлении точно передать все лингвистические ухищрения и отличительные черты стиля Достоевского, переводчик, по мнению И. Авсея, тем не менее, не должен забывать о своем родном языке. Если идти вслед за гипнотизирующим стилем русского писателя, увлекшись процессом перевода, возникает опасность «нарушения и несоблюдения норм собственного языка» [11. С. XXIX]. Таким образом, И. Авсей работал не только над передачей своеобразного стиля Достоевского, но и добивался ее адекватности.
Результаты сопоставительного анализа демонстрируют, что ряд особенностей стиля Достоевского, а именно ритмико-интонационная организация предложений, имеющая свой определенный смысл, метафоричность языка, индивидуализированные обороты речи, И. Авсей сохраняет в переводе либо за счет существующих в английском языке стилистических приемов, либо за счет подбора равноценных лексических и грамматических единиц. В переводе не изменяется синтаксическая структура предложений (речь не идет о неизбежных в процессе перевода трансформациях), что особенно важно в организации скрытого диалога, скрытой полемики.
Поставленная переводчиком задача - передать стиль романа, не нарушая нормы языка перевода, подразумевает, кроме поиска соответствующих грамматических конструкций, и возможность уточнять и дополнять исходный текст. Подобная работа переводчика органично укладывается в рамки «одомашнивающей» традиции. При этом там, где переводчик дополняет или изменяет текст, ориентируясь на воспринимающую
культуру и особенности восприятия переводной литературы, во-первых, утрачивается, полностью или частично, эмоционально-экспрессивная окраска, аккумулирующая дополнительные коннотации и смыслы, во-вторых, происходит выделение одного смыслового компонента, что ведет к упрощению сложного и неоднозначного идейно-содержательного уровня романа.
Переводя фрагмент, в котором Иван описывает отношения родителей к своей пятилетней девочке, И. Авсей подбирает к глаголу «возненавидели», обладающему в данном контексте яркой эмоциональноэкспрессивной окраской, подчеркивающему некую извращенность и нарушение общечеловеческих норм, нейтральный глагол «abuse», означающий плохое обращение. Данное слово часто употребляется в устойчивом словосочетании «abuse of children» («жестокое обращение с детьми»), встречающемся также в юридической терминологии. В данном случае смысл оригинала передан в легкодоступной для англоязычного читателя форме, однако с утратой эмоционального рисунка фрагмента.
Аналогичная тенденция к нивелированию эмоционально-экспрессивной окраски исходных элементов и выделению одного смыслового компонента в соответствии с контекстом прослеживается в следующем фрагменте:
Оригинал: «<...> понимаешь ли ты, для чего эта ахинея так нужна и создана!» [8. Т. 14. С. 220].
Перевод: «<...> do you understand why such an obscenity should be so necessary, and what is the point of it?» [11. С. 303].
Подстрочник: «<...> понимаешь ли ты, почему такая непристойность так необходима, и какой в ней смысл?».
Здесь Иван, приведя несколько примеров истязания детей собственными родителями, спрашивает у Алексея, для чего это в мире нужно и есть ли хоть какой-то смысл
в страдании безвинных детей. Слово «ахинея», означающее вздор или бессмыслицу, переводится как непристойность («obscenity»). Подобный перевод приводит в какой-то мере к сужению смысла высказывания Ивана. Непристойность означает что-либо неприличное, не соответствующее устоям, правилам и законам. Для Ивана же важно было отразить недопустимость истязания детей в построении будущей гармонии. Факт насилия над детьми является непристойным действием в любом обществе. Однако в теории Ивана это не просто непристойность, но явление, подтверждающее бессмысленность всего мироустройства.
В целом, англоязычные переводчики двух самых популярных и наиболее распространенных переводов конца столетия определенно работают в рамках «одомашнивающей» стратегии. Однако ориентация на труды М.М. Бахтина заставляет их отказаться от вольного обращения с формально-структурной организацией подлинника, начиная с абзаца, образующего стилистическое смысловое единство, и заканчивая отдельным предложением. Отказываются переводчики от замены полных русских имен англоязычными формами обращения, использования клишированных английских конструкций, упрощения синтаксической организации исходного материала. Безусловно, исследования русского ученого позволили переводчикам по-другому посмотреть на романы Достоевского и во многих недостатках (как считалось ранее) увидеть достоинства.
Принципы «одомашнивающей» стратегии в большей степени проявляются в попытке переводчиков упростить с содержательной точки зрения исходный текст. В итоге наблюдается нивелирование в переводе православных традиций, сужение морально-этических проблем, вечных вопросов до юридической проблематики, выделение в сложном тематическом подтексте того или иного фрагмента одной смысловой доминанты.
ЛИТЕРАТУРА
1. France Peter Dostoevskii Rough and Smooth // Forum for Modern Language Studies. 1997. N° 33. P. 72-8G.
2. Translation Studies Reader. Edited by Venuti Lawrence. London; New York: Routledge, 2GGG. 524 p.
3. Jones Malcolm V. Dostoevsky after Bakhtin. Reading in Dostoevsky’s Fantastic Realism. N.Y.: Cambridge University Press, 199G. 221 p.
4. Cultural Functions of Translation. Edited by Christina Schaffner and Helen Kelly-Holmes. Clevedon: Multilingual Matters LTD, 1995. 86 p.
5. Venuti Lawrence. The translator’s Invisibility. A History of Translation. London; New York: Routledge, 1995. 353 p.
6. DostoyevskyF. The Brothers Karamazov. Translated by David McDuff. London: Penguin Books, 1993. 1G13 p.
7. France Peter The Oxford Guide to Literature in English Translation. Oxford: University Press, 2GGG. 656 p.
8. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 3G т. Л.: Наука, 1972-1988. Т. 14, 15.
9. Dostoevsky F. The Brothers Karamazov: a novel in four parts with epilogue. Translated and annotated by Richard Pevear and Larissa Volokhonsky.
N.Y.: Farrar, Straus and Giroux, 2GG2. 796 p.
1G. Митрополит Суржский Антоний. Труды. М.: Практика, 2GG2. 1G8G с.
11. Dostoyevsky F. The Brothers Karamazov. Translated with an Introduction and Notes by Ignat Avsey. Oxford; New York: Oxford University Press, 1994. 1G12 p.
Статья представлена научной редакцией «Филология» 5 ноября 2GG7 г.
