CC BY
44
народов региона. «Новая» привилегированность рассматриваемого курса определяется, по мнению В.В. Кутявина, положением славянства и соседних народов между Западом и Востоком. Изучение этого «промежуточного» региона, где сталкивались самые разные цивилизационные влияния, способствует формированию целостной картины европейской и даже мировой истории. Кроме того, исследуя историю славянских и неславянских народов Восточной, Центральной и Юго-Восточной Европы, «мы знакомимся с особым типом исторического сознания» (5, с. 159).
Список литературы
1. Аржакова Л.М. Славистика в Санкт-Петербургском университете // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. - СПб., 2017. - № 2 (22). - С. 172-184.
2. Гжесик Р. Этногенез славян в польской исторической рефлексии XX-XXI вв. // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. - СПб., 2017. - № 2 (22). - С. 107-121.
3. Гоптова Л. Современное состояние преподавания истории славянских государств в словацких учреждениях образования // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. - СПб., 2017. - № 2 (22). - С. 157-171.
4. Калашникова И.М. К вопросу об изучении материального наследия болгар-переселенцев в музеях России, Молдовы и Украины // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. - СПб., 2017. - № 2 (22). - С. 99-106.
5. Кутявин В.В. О «новой» привилегированности университетского курса «История южных и западных славян» // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. -СПб., 2017. - № 1 (21). - С. 154-161.
6. Мартынюк А.В. «Великий раскол» в восточнославянской медиевистике: Семь тезисов к дискуссии // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. - СПб., 2017. -№ 1 (21). - С. 146-153.
7. Marza R. Teaching slavic history in Romania in 2017 // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. - СПб., 2017. - № 2 (22). - С. 140-156.
2018.04.006. Ю.В. ДУНАЕВА. СОВРЕМЕННОЕ ИЗУЧЕНИЕ АВТОБИОГРАФИЙ РОССИЙСКИХ РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ: На примере публикаций в журнале «Avtobiograf^». (Обзор)
Ключевые слова: автобиография; автобиографический текст; российская историческая автобиография; автобиографии российских революционеров.
В современной исторической науке спустя десятилетия доминирования «истории структур» вновь возник интерес к «истории
событий» (1). «История снизу», несомненно, повлияла на расширение спектра исторических исследований, возник интерес к истории «маленького человека», «простых людей», «человека второго плана» и т.п. Вполне естественно, что расширились представления об исторических источниках. В данном случае речь идет о разных автобиографических материалах: воспоминаниях, дневниках, письмах и т.п.
В самом общем смысле автобиография - это «рассказ человека о себе и событиях своей жизни. Для историков автобиография -это вид исторического свидетельства, главной отличительной особенностью которого является субъективно-личностный характер» (1).
Историками активно обсуждаются и разрабатываются специализированные источниковедческие проблемы, среди них можно выделить несколько базовых. Какой текст можно отнести к автобиографическому? Какое определение наиболее подходит для совокупности автобиографических текстов? Решения этих и других вопросов находятся в русле языковых, ментальных, культурологических и т.п. особенностей национальных историографий. Ю.П. За-рецкий подчеркивает характерную черту российской исторической автобиографии - ее интерес к мемуаристике XVIII - начала XX в. Кстати, это вполне соотносится с современным отказом от европоцентристской модели автобиографического письма и интересом к разным национальным особенностям автобиографизма.
Можно выделить несколько общих для большинства современных историографий терминов и подходов. Прежде всего историки пытаются уточнить и расширить терминологический аппарат. Традиционно они использовали термины, заимствованные из литературоведения: «мемуары», «дневники», т.е. в качестве определения источника выступало определение литературоведческого жанра. В последние десятилетия XX в. появились новые исторические термины. Одними из первых голландские историки предложили термин «эгодокумент» (egodocument). В середине 1950-х годов его ввел в оборот Жак Прессер, но тогда термин не получил широкого использования. Сейчас его применяют в русскоязычной, немецкоязычной и др. историографиях. В англоязычной историографии наряду с эгодокументом можно увидеть такие термины, как «жизнеописание» (life-writing), «свидетельство о себе» (self-testimony),
«рассказ о себе» (self-narrative). А французы предложили еще и труднопереводимое «les écrits du for privé» (сочинения о собственной душе?) (2, с. 26-31).
Отличительной чертой современной автобиографики является особый интерес к текстам, созданным в разные исторические эпохи простыми людьми, и даже к «массовому производству мему-арно-автобиографической "продукции"» (1).
В авторитетном журнале «AvtobiografiЯ» тематический раздел посвящен столетию русских революций 1917 г. В нем анализируются автобиографические тексты революционеров в самом широком смысле этого слова: декабристов, народников, народовольцев, участников революции 1917 г. Автор предисловия к тематическому разделу Т. Сабурова пишет: «Мы сознательно не ограничивали круг автобиографических текстов только относящимися к 1917 году, так как исследовать революционную традицию в России важно в более широком контексте, особенно для понимания складывания ее исторического нарратива и определенного "канона" автобиографического письма революционеров, ставшего частью политической борьбы, средством формирования коллективной идентичности и социальной памяти» (7, с. 12).
Как отмечается в общем вступлении к номеру, основное внимание уделяется текстам и их авторам, их мотивациям и стратегиям (4, с. 5-6). Статьи написаны под явным влиянием «лингвистического» поворота и показывают новые грани исторического исследования - изучение и анализ автобиографии не только как источника о событиях, фактах и т.п., но как текста, который можно рассмотреть при помощи методов и подходов других дисциплин. Можно сказать, что во главу угла ставится не только привычный для историка вопрос - что рассказывается? Но и как рассказывается? К примеру, Дж. Суэйна (8) интересует не то, что и как Л. Д. Троцкий написал в автобиографии, а то, о чем он умолчал. А О. Эдельман (3) рассмотрела коллективные нарративные стратегии группы лиц - декабристов.
Т. Сабурова очерчивает круг проблем, затронутых в публикуемых материалах. Прежде всего, встает вопрос о жанровых границах текста: Какие автобиографии можно отнести к «революционным»? Чем они отличаются от других автобиографий и что в них
общего? Как формируется образ революционера, система моральных норм? Что и как пишут революционеры и о чем они умалчивают? Как исключается из воспоминаний то, что не соответствует образу настоящего участника революционных событий? (7, с. 1112). «Ключевыми вопросами для нашего раздела стали также - какие функции выполняли автобиографии революционеров и как конструировались революционные жизнеописания, каким образцам следовали их авторы и можно ли говорить о "революционной" или "радикальной" автобиографии как особом типе автобиографического письма?» (7, с. 13).
Уже в аннотации в статье Дж. Суэйн задает тон своего исследования. Он сразу пишет, что книга Л. Д. Троцкого «Моя жизнь» представляет собой живой и увлекательный рассказ о детстве на Украине, участии в революционном движении, подвигах на фронтах Гражданской войны и т.п. Вместе с тем автобиография написана со специальной миссией: «Победить Сталина. Таким образом в ней есть и корыстные мотивы, неправильные толкования, умолчания, например, о дореволюционных разногласиях с Лениным, умолчания о спорах с Лениным во время революции и после нее» (8, с. 15).
Даже в рассказе о детстве Дж. Суэйн находит умолчания, например, Троцкий ничего не говорит о своем еврейском происхож-дении1. Однако он упоминает о проблемах в начальной школе, отсутствии друзей, потому что он не знал идиш. Таким образом, поясняет историк, подразумевается, что читатель понимает, что родители Троцкого отказались от традиционных религиозных практик (8, с. 20). Но при этом он ясно осознавал свое еврейское происхождение. Троцкий приходил в ярость, когда в борьбе с ним Сталин использовал антисемитские инсинуации, пишет Дж. Суэйн.
Поворотным пунктом в рассказе о счастливом и безоблачном детстве и отрочестве стал эпизод, в котором Троцкий очень осторожно, как бы смущаясь «политической ошибки», пишет о том, как он подростком, под влиянием садовника Ф. Швиговского стал чи-
1 Здесь историк не совсем точен. Л. Д. Троцкий упоминает, что его отец происходил из еврейских землевладельцев и его детские годы прошли в еврейских местечках. - Прим. реф.
тать нелегальную, народническую и другую революционную литературу, которая, впрочем, не произвела на него особого впечатления: «От народничества шел запах затхлости. Марксизм отпугивал так называемой "узостью"»1.
Историк разделяет точку зрения, согласно которой написание автобиографии было частью политической борьбы Троцкого против Сталина, в которой Троцкий рисовал себя защитником революции, а Сталина ее предателем. Именно поэтому в предисловии к книге революционер заявил о том, что может быть необъективным: «Излагая, я характеризую и оцениваю; рассказывая, я защищаюсь и еще чаще - нападаю»2. Этот подход характеризует его дальнейшие описания политических событий и политической борьбы, когда в пылу атаки он опирался на сомнительные утверждения, замечает историк. Например, основную причину изменения отношений с однопартийцами в 1920-е годы Троцкий видит в том, что он не принимал участия в вечеринках и вообще не вписывался в сложившийся образ жизни победителей. Таким образом он выставляет себя жертвой, забывая и о своих поступках, несомненно повлиявших на его положение. Он по-своему рассказывает о партийном кризисе 1923-1924 гг., когда возглавляемая им оппозиционная группа обвинила членов ЦК РКП (б) И.В. Сталина, Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева и др. в ошибочном политическом курсе, отрыве партии от масс и т.п.
Ещё один пример: Троцкий не счел нужным вспомнить, что в ноябре 1924 г. в газете «Правда» была опубликована его статья, в которой с большим удовольствием напоминалось читателям о том, что в октябре 1917 г. Г. Зиновьев и Л. Каменев были против выступления большевиков. Позже эта статья была опубликована в работе Троцкого «Уроки Октября» (8, с. 22).
Подобные умолчания и явно субъективный взгляд Дж. Суйэн обнаруживает и в описаниях отношений с Лениным до и после революции. Для Троцкого, создававшего автобиографию в изгнании,
1 Цитаты приводятся по русскому изданию: Троцкий Л.Д. Моя жизнь. Опыт автобиографии. - Режим доступа: Шр8://игигиг.Н1ти'.те/Ьг/?Ь=71716&р=1. -Прим. реф.
2 Троцкий Л. Д. Указ. соч.
было важно показать, что он всегда был вместе с Лениным, что он -настоящий наследник и продолжатель его дела. В «Моей жизни» Троцкий не игнорирует свои разногласия с Лениным, но приводит отрывочные данные, предпочитая либо умолчать об их истинных причинах, либо сгладить их. Так, рассказывая о столкновении с Лениным на II съезде РСДРП, Троцкий описывает это как «бурю в стакане воды», пишет Дж. Суэйн.
Далее историк довольно подробно излагает известные из исторической литературы события октября 1917 г. и показывает, по каким пунктам спорили Ленин и Троцкий. Наиболее крупное противостояние между ними в послереволюционный период автор статьи видит в споре о роли профсоюзов в социалистическом государстве. В автобиографии Л. Троцкий, описывая этот спор, признает: «Несомненно, что так называемая дискуссия по поводу профессиональных союзов на некоторое время омрачила наши отношения»1. Но он не приводит эту историю полностью, замечает Дж. Суэйн. Для Троцкого, позиционировавшего себя как ленинского наследника, было важно приглушить горечь разрыва с Лениным, не раскрывать всю глубину разногласий. Кстати, отмечает историк, Ленин, а не Троцкий, пошел на восстановление отношений.
Все автобиографии в той или иной степени субъективны, пишет, завершая статью, Дж. Суэйн. И умолчания Троцкого в «Моей жизни» вполне логичны, если учесть, что сам он на первый план выдвигал борьбу со Сталиным. «Революция - великая пожиратель-ница людей и характеров. Она подводит наиболее мужественных под истребление, менее стойких опустошает»2, - приводит цитату историк и риторически спрашивает: «Отрицая свое прошлое в мемуарах, не опустошил ли Троцкий свою душу?» (8, с. 33).
Ф. Фишер фон Вайкершталь рассматривает автобиографические работы «бабушки русской революции» Е.К. Брешко-Брешков-ской (1844-1934). Автора интересует, как Е. Брешко-Брешковская представляла революционное дело, революционную биографию и идеалы жизни революционера? Какие стратегии она использовала
1 Троцкий Л. Д. Указ. соч.
2 Троцкий Л. Д. Указ. соч.
для привлечения аудитории и как объясняла свой революционный путь?
Историк перечитывает ее работы, стремясь преодолеть сложившийся в литературе романтизированный облик и показать радикализм Брешковской в отношении как идеалов революции, так и политического насилия.
В 1905 г. в американском журнале «The Outlook» было опубликовано интервью, данное Е. Брешко-Брешковской во время ее поездки по США. В 1910 г. это интервью было опубликовано во Франции. В 1917 г. революционерка издает первую версию своей истории жизни под заголовком «Бабушка Е.К. Брешко-Брешков-ская о самой себе». В 1931 г. выходит наиболее полная автобиография - «Скрытые корни русской революции»1.
Сравнивая эти тексты, Ф. Фишер фон Вайкершталь отмечает, что во французской версии интервью и в издании 1917 г. революционерка опустила почти все, что касалось терроризма в русском революционном движении. Рассказывая о причинах и мотивах, подтолкнувших ее пойти в народ, она заметно выделила гуманистические христианские мотивы, руководившие принятием решения.
В «Скрытых корнях» автор дополняет причины зарождения радикальных взглядов. Она называет конфликт с матерью, рано пробудившееся чувство сострадания к бедным: уже в возрасте пяти лет она осознала контраст между ее жизнью и жизнью крестьян, между христианскими заповедями и тем, что она видела в действительности. Кстати, подобную ссылку на религиозный мотив можно найти в мемуарах других революционеров, она призвана сгладить политические причины, отмечает автор статьи.
Далее Ф. Фишер фон Вайкершталь тщательно анализирует текст интервью 1905 г. и «Скрытые корни» и показывает, как автор, учитывая интересы зарубежной читательской аудитории, отбирала определенные моменты своей богатой на события жизни. Например, Брешко-Брешковская подчеркивала, как ее воспитыва-
1 Полное название книги: Breshkovskaia E. Hidden springs of the Russian revolution. Personal memoirs of Katerina Breshkovskaia. - Stanford: Stanford univ. press, 1931. Книга была написана во время эмиграции Брешковской в Чехословакии и издана на английском языке. - Прим. реф.
ли: изучение иностранных языков, чтение просветительской литературы XVIII в., современной научной литературы. Это показывало читателям уровень ее образования, знание европейской культуры, философской и политической мысли.
Эпизод из жизни, когда ее отец, муж и она сама были наказаны правительством за образовательную работу среди крестьян, народница преподносит как «символ правительственного варварства»: «Наказанные правительством как преступники за то, что мы разъясняли крестьянам их юридические права, мы видели правительство таким, каким оно было - продажной системой, с ревностью наблюдавшей при помощи шпионов и тайной полиции, за крестьянином-жертвой...» (цит. по: 5, с. 44). Наказание заключалось в том, что они были взяты под надзор полиции, замечает автор статьи. Таким образом, оказывается, что реакция со стороны государственных органов подтолкнула молодую женщину к революционному пути.
По-разному революционерка высказывается о терроризме. В интервью, ориентированном на американскую публику, она упоминает о террористической ветви русского радикального движения, но дистанцируется от него, сосредоточившись на подробном рассказе об условиях содержания в тюрьме и жизни в ссылке. В «Скрытых корнях» она более откровенна и рассказывает не только о своем интересе к нечаевцам, но и о контактах с их последователями: «Я беседовала об использовании нитроглицерина, об ужасных последствиях таких взрывов, о возможности пронести взрывчатку в Зимний дворец и о возможном влиянии на правительственную политику, которое мог бы произвести успешный взрыв»1.
В автобиографических текстах Е. Брешко-Брешковской кроме информации о событиях жизни можно найти размышления об идеалах революционной жизни и образцовых революционерах. Подробнее об этом она рассказала в статьях о Н. Кибальчиче, Н. Ишутине и др.
1 Цитата приводится по русскому изданию: Брешко-Брешковская Е. Скрытые корни русской революции. Отречение великой революционерки. 1873-1920. -М.: Центрполиграф, 2006. - Режим доступа: Шр8://игигиг.Н1ти'.те/Ьг/?Ь=193876 &р=1
«По словам Брешко-Брешковской, революционеры были свободны от всех материальных и социальных привязанностей. Они жили по-спартански, потому что таким образом они приносили в жертву революции свои жизни и все, чем они владели. По мнению Брешко-Брешковской, русский революционер обладал сильным характером и впечатляющей силой воли, исключительным самоконтролем. Ради революции они были готовы оставить семью и друзей... Они были настолько уверены в праведности выбранного пути, в социальных политических целях, что не боялись ни наказания, ни смерти» (5, с. 48). Подобные характеристики революционеров и схематизированное описание жизненного пути в чем-то напоминают христианские жития святых. В середине XIX в. рассказы о религиозных мучениках и святых были секуляризированы и превратились в изображение аскетического героя революции, полагает Ф. Фишер фон Вайкершталь.
Рассмотрев автобиографические тексты Е. Брешко-Брешков-ской и сравнив их с реальными событиями ее жизни, историк приходит к выводу, что в личности «бабушки русской революции» отразилась амбивалентность русского революционного движения. С одной стороны, мы видим любезную и образованную женщину, помогающую бедным и угнетенным. С другой стороны, перед нами предстает безжалостная сторонница политического террора, проповедник и адепт строгой революционной жизни вдали от общества. Для того чтобы соединить эти черты вместе, Е. Брешко-Бреш-ковской пришлось привлечь разные культурные и литературные модели, продолжает автор. Она находит несомненное влияние Библии, романа Н.Г. Чернышевского «Что делать?» и нечаевского «Катехизиса революционера». Вместе с тем автор статьи отмечает, что жизнь революционерки была выстроена в соответствии с ее убеждениями: она отказалась от семьи и оставила новорожденного сына, прожила жизнь, принесенную в жертву не материальным, а идеальным мотивам.
В начале XX в. был период, когда активно издавались воспоминания, автобиографии, и др. работы русских революционеров, от народницы-террористки В. Засулич до Л. Тихомирова, бывшего народовольца и материалиста, ставшего монархистом и автором религиозных книг. Так создавалось «пространство» споров и обсу-
ждений о путях и формах революционного движения, о фигурах революционеров и т.п. Примерно до середины 1930-х годов подобные споры об истории, о революции были еще возможны. Выход в свет «Краткого курса истории ВКП (б)» положил конец этому периоду, пишет С. Риндлисбахер (6).
Историк рассматривает воспоминания В. Фигнер, В. Засулич, Л. Тихомирова, Л. Дейча, применяя «тип сюжета» (етр1о1теп1). Этот термин предложил историк и литературный критик Х. Уайт1. Он обозначил четыре «типа сюжета» - трагедия, комедия, романтический, сатира (6, с. 62).
В статье речь идет о том, как вышеупомянутые авторы «выстраивали» нарратив о своей жизни в революционном движении в соответствии с идеалами, представлениями, а может, даже ожиданиями, как близкого (революционного) окружения, так и широкой аудитории. Автобиографии В. Фигнер, написанные в разные годы2, -это пример трагического «построения сюжета», полагает С. Ринд-лисбахер. Член «Народной воли» представляет читателям свою историю жизни как последовательный рассказ о нравственном развитии, которое привело ее к идее вооруженной борьбы с режимом. Хотя народовольцы потерпели неудачу, свою биографию она считала примером для будущих поколений революционеров.
В отличие от В. Фигнер, воспоминания Л. Дейча - пример романтического сюжета, продолжает автор статьи. Один из отцов-основателей российской социал-демократии сосредоточился на своих приключениях во время побега из тюрьмы. Поражение «Народной воли» он оценивал как одно из необходимых предварительных условий зарождения марксизма.
Воспоминания «отступника» Л. Тихомирова3 представляют собой образец сатирического сюжета. Он высмеивал радикалов, их
1 Уайт Х. Метаистория: Историческое воображение в Европе XIX в. - Екатеринбург, 2002. - 528 с.
2
Фигнер В. Запечатленный труд. - М.: Задруга, 1922; Фигнер В. Полное
собрание сочинений в семи томах. - М.: Изд-во Общества политкаторжан, 1932.
3
Тихомиров Л. Начала и концы: Либералы и террористы. - М.: Университетская типография, 1890; Тихомиров Л. Воспоминания Льва Тихомирова. - М.: Госиздат, 1927.
ценности и действия. По его мнению, они застряли в подростковом возрасте и относились к революционному делу без глубокого интеллектуального осмысления. Именно с этой точки зрения Л. Тихомиров интерпретировал поворот к террористической деятельности в конце 1870-х годов - как неспособность радикалов инициировать широкое общественное движение, пишет С. Риндлисбахер. Л. Тихомиров стал изгоем, его критические оценки дискредитировали жизненные истории революционеров, выставляя их как заблуждающихся, моральных неудачников. Поэтому его работы были менее известны и популярны. Наибольшей известностью в те годы пользовались воспоминания последовательных революционеров, таких как В. Фигнер. Именно она задавала тон, как и в каком духе должны быть написаны мемуары ветеранов революционного движения. Она не только проверяла биографии революционеров в энциклопедии «Деятели революционного движения России» (1927), но и написала послесловие к работе советского историка Д.М. Кузьмина «Народовольческая журналистика» (1931).
В героических повествованиях революционеров не было места слабости, сомнениям или неудачникам. Хотя на деле, конечно, были революционеры, по тем или иным причинам отказавшиеся от борьбы либо сотрудничавшие с режимом. Были и просто двойные агенты. Самым известным примером является фигура Азефа. О том, рассказать или умолчать о подобных людях, каждый революционер решал сам. Например, Л. Тихомиров был хорошо известен в революционных кругах, его переход к монархизму не мог остаться без внимания со стороны бывших товарищей. Поэтому в книгах Л. Дейча и В. Фигнер он рисуется как «зловещий заговорщик, а то и как умственно больной человек» (6, с. 66).
В общем, подводит итог С. Риндлисбахер, автобиографии и воспоминания революционеров содержат набор идей и ценностей, сформированных атмосферой русского общества 1860-1870-х годов. Особое влияние на формирование радикальной мысли оказали произведения Некрасова, Тургенева, Добролюбова, Писарева, Чернышевского. Необходимость посвятить себя «делу» (т.е. любым формам просветительства, хождения в народ, революционной деятельности и т.п.) занимала центральное место в подобном образе мысли и являлась маркером радикальной идентичности. Поскольку
преданность «делу» была тем оселком, на котором проверялись автобиографии революционеров, то некоторые темы замалчивались или опускались.
О. Эдельман, рассматривая мемуарный комплекс декабристов, отмечает несколько его особенностей (3). Прежде всего бросается в глаза ограниченность источниковой базы, поскольку практически не осталось бумаг, связанных с деятельностью тайных обществ. В них не велось документации встреч, протоколов заседаний, декабристы не выпускали листовок, прокламаций. В ожидании ареста декабристы сожгли личные бумаги и переписку. Так что основными источниками по декабристскому движению являются мемуары и следственные дела. Историку приходится сверять их, постоянно имея в виду, что от следственных показаний сложно ожидать полноты и подробностей, а воспоминания писались спустя время и, конечно, в них есть неточности, пропуски, невольные ошибки и т.п.
Историк отмечает характерную особенность пребывания в ссылке декабристов. Им удалось «сохранить между собой мир и доброе согласие, дух товарищества и взаимопомощи. Это разительно отличается от того, что известно о более поздней политической ссылке, расколотой на враждующие группы и группки, полной ссор и дрязг, зачастую выдаваемых за принципиальные разногласия» (3, с. 82). По мнению О. Эдельман, основой послужило то обстоятельство, что декабристы сформулировали и сформировали общие воспоминания о ходе следствия и допросах, что помогло им пережить этап и ссылку. Для этого декабристы избрали версию о «нечестности следствия и "подложных показаниях"». «Декабристы с большей или меньшей степенью осознанности освободили друг друга от чувства вины и взаимных упреков, возложив всю ответственность на Следственный Комитет, приписав ему неблаговидный способ действия, а также убедив себя в том, что происходившее на допросах вообще было не столь важно, поскольку участь мятежников была предрешена заранее. Таким образом им удалось перешагнуть, преодолеть взаимные обиды и претензии, ужиться вместе в длительном заключении» (там же). Автор оговаривает, что речь идет не о лживости совместных воспоминаний, а о своего рода психологической уловке, необходимой для перенесе-
ния невзгод и тягот. Тщательное изучение следственных материалов показывает, что никаких «подложных показаний» не найдено. Следствие было абсолютно прозрачным и хорошо документировано.
Историк также затрагивает тему умолчания и манипулирования фактами, характерную, как показывают приведенные выше материалы, для воспоминаний революционеров разных времен. Наиболее ярко это проявляется в воспоминаниях князя С.П. Трубецкого1. Несостоявшийся диктатор, не пришедший на Сенатскую площадь 14 декабря, он, несомненно, чувствовал себя неловко перед товарищами, поэтому пытался оправдаться, представить удобную версию событий. О. Эдельман пишет, что он не искажал факты, а подтасовывал их. Ловко и умно отбирая информацию, Трубецкой-мемуарист манипулировал ей и выстраивал свой подходящий образ. Особую проблему для князя представляло описание следствия и своего поведения во время допросов. «В записках С.П. Трубецкой предстает как уверенный в правоте своих убеждений, мужественный человек, замученный тяжелыми допросами, старающийся не выдавать товарищей, при этом понимающий, что Комитет и следствие "ничто более как комедия", участь мятежников решена заранее и они обречены на долгое заточение» (3, с. 85). На деле же, пишет историк, он упорно и расчетливо защищал себя, стараясь переложить вину на товарищей и убедить следствие в том, что хотя он и входил в тайное общество, к моменту восстания он разочаровался в нем и оставался только чтобы следить за наиболее опасными радикалами. К таковым он относил П.И. Пестеля, против которого дал, по словам автора статьи, впечатляющие показания. В мемуарах декабрист лишь «сожалел», что иногда у него вырывались «неосторожные слова», которые могли вредить товарищам2.
Именно ситуация со следствием является наиболее спорным моментом в мемуарах других декабристов. В остальном они отличаются искренностью и добросовестностью. Исключение составляют мемуары Д.И. Завалишина, на которых сказались личностные особенности автора: склонность к фантазированию, хвастовству, завышенная самооценка.
1 Трубецкой С. Материалы о жизни и революционной деятельности / Публ. В. Павлова. - Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд., 1983. - Т. 1.
2 Трубецкой С. Указ. соч. - С. 264.
О. Эдельман отмечает, что декабристы, описывая своих товарищей, старались не говорить ничего такого, что могло бы бросить тень на них; умалчивали о ссорах и проблемах, о столкновениях характеров, неизбежных во время длительного общего пребывания в ссылке. Кстати, это еще одно отличие декабристской автобиографии от более поздних работ революционеров.
Удивительно, но в воспоминаниях декабристов практически не рассказывается о причинах, побудивших их создать или вступить в тайное общество и планировать захват власти. Они с удовольствием и подробно рассказывают о детских годах, о семье, о военных событиях, о родне, даже о пребывании в ссылке. Но о тайных обществах, об идейных мотивах они говорят мельком. К примеру, подробные и обстоятельные воспоминания С.Г. Волконского доведены только до сцены первого допроса. В мемуарах других декабристов можно найти краткие замечания о тех или иных чертах государственного строя, образа жизни, вызывавшего их возмущение, но нет описаний возникновения и эволюции собственной политической мысли.
Мемуарные тексты декабристов имеют некоторые общие черты, обусловленные общностью судеб и сходством моральных установок. Вместе с тем индивидуальное создание автобиографического нарратива декабристов может стать предметом отдельного исследования, пишет в завершение статьи О. Эдельман.
Интерес историков, в том числе иностранных, к автобиографиям, воспоминаниям и другим эгодокументам русских революционеров показывает новые возможности прочтения, казалось бы, хорошо изученных текстов. Таким образом пересматриваются и обновляются страницы отечественной истории. Однако следует отметить общий уязвимый момент статей: ни один из авторов не учитывает сознательных фальсификаций и извращений фактов, сделанных в угоду идеологии правящего режима. Конечно, идеологическая ситуация и уровень цензуры начала 1920-х годов заметно отличаются от ситуации конца 1920-х - начала 1930-х годов. Только эмигрировавшие Л. Троцкий и Е. Брешко-Брешковская были свободны от советских цензурных ограничений, но и в их воспоминаниях явственно присутствует расчет, как читательская аудитория воспримет их «автобиографический образ».
Список литературы
1. Зарецкий Ю.П. Историки и автобиография. - Режим доступа: http://visantrop. rsuh.ru/print.html?id=1167090.
2. Зарецкий Ю.П. Новые подходы к изучению свидетельств о себе в европейских исследованиях последних лет // Автор и биография. Письмо и чтение: Сб. докладов междисциплинарного исследовательского семинара факультета философии НИУ ВШЭ (Москва, февраль - апрель 2011 г.). - М.: Издательский дом ВШЭ, 2013. - С. 24-41.
3. Эдельман О. Декабристская автобиография: Проблемы источниковедческой интерпретации // AvtobiograHH. - 2017. - № 6. - P. 79-98. - Mode of access: http://www.avtobiografija.com/
4. Criveller C., Gullotta A. Introduction // AvtobiografiH. - 2017. - N 6. - P. 5-8. -Mode of access: http://www.avtobiografiia.com/
5. Fischer von Weikersthal F. «I could hardly be called an ignorant fanatic». Ekaterina Breshko-Breshkovskaia and the construction of a revolutionary autobiography // AvtobiografiH. - 2017. - N 6. - P. 35-57. - Mode of access: http://www.avtobio-grafija.com/
6. Rindlisbacher S. Living for a «cause» radical autobiographical writing in Russia at the beginning of the 20-th century // AvtobiografiH. - 2017. - N 6. - P. 59-77. -Mode of access: http://wwwavtobiografija.com/
7. Saburova T. Introduction to the special section // AvtobiografiH. - 2017. - N 6. -P. 11-13. - Mode of access: http://www.avtobiografija.com/
8. Swain G. Silences in Trotskii's «My life» // AvtobiograM. - 2017. - N 6. - P. 1533. - Mode of access: http://www.avtobiografija.com/
ДРЕВНИЙ МИР
2018.04.007. МАКЛАФЛИН Р. РИМСКАЯ ИМПЕРИЯ И ШЕЛКОВЫЕ ПУТИ: ДРЕВНЯЯ МИРОВАЯ ЭКОНОМИКА И ИМПЕРИИ ПАРФИИ, ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ И ХАНЬСКОГО КИТАЯ. MCLAUGHLIN R. The Roman Empire and the Silk Routes: The Ancient World Economy and the Empires of Parthia, Central Asia and Han China. - Barnsley (South Yorkshire): Pen & sword History, 2016. -XX, 262 p. - Bibliogr.: p. 251-254.
Ключевые слова: древняя мировая экономика, первые века н.э.; империи Парфии; империи Центральной Азии; ханьский Китай; «шелковые пути».
