CC BY-NC-ND
25
Политика в обществе
Н.В. Шатина
СОВРЕМЕННАЯ ПОЛИТИКА: ФОРМИРОВАНИЕ И РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ СМЫСЛОВ
Вопрос о том, что формирует политическую реальность современности (как часть современности в целом), — один из основных для гуманитариев. Способы ее формирования и репрезентации изучают политологи, социологи, философы, филологи, психологи и др. Естественно, что особые черты современности по-разному определяются в различных предметных областях, но все же в них присутствует общее, в основе которого лежит взгляд на социум через призму коммуникации. В характеристиках современного общества как общества «информационного» (или даже «постинформационного»), «виртуального», «глобализующегося» и др. на первом месте стоит фактор коммуникации, она заложена и в самих этих определениях.
В современных исследованиях коммуникации уже сложились некоторые подходы. В «футурологических» моделях Белла, Маклюэна, Стоуньера коммуникация отождествляется с развитием коммуникативной инфраструктуры информационного общества. Соответственно основной исследовательский интерес сосредотачивается на механизмах управления коммуникацией в аспекте развития технического потенциала информационного общества1. В рамках социально-философского подхода наиболее значимыми являются концепции Ю. Хабермаса (теория коммуникативного действия) и Н. Лумана (системная теория).
В их моделях основанием исследования выступают не репрезентативные формы социальной реальности, а механизмы коммуникации. При этом Хабермас ставит на первое место «коммуникативные процессы повседневности», считая, что именно они репрезентируют различные формы социальности2. Луман же выстраивает модель коммуникации в рамках системной теории общества, описывая его через взаимодействие с окружающим миром («самоописывающийся объект»). Он рассматривает ком-
муникацию не как способ смыслополагания, а как независимую форму социального взаимодействия, отмечая, что «лишь с помощью понятия коммуникации социальную систему можно мыслить как аутопойетическую систему, которая состоит из элементов, а именно из коммуникаций, производящих и воспроизводящих себя посредством сети коммуникаций». Само понятие коммуникации для Лумана «становится решающим фактором для понятия общества». Коммуникация, по Луману, есть результат деятельности (причем это деятельность самой коммуникации), отражающий факт социально признанного взаимодействия. Он подчеркивает, что невозможно задать единый способ описания и управления коммуникацией и рассматривать ее с позиций «должного» (идеалов, ценностей, норм)3. Реальное функционирование коммуникации определяется внешними по отношению к языку системными механизмами (политика, экономика, массмедиа). Особо Луман подчеркивает тот факт, что в современном мире индивидуальное поведение человека деформируется прессой, кино и радио. Как знаковые изменения в этом секторе он рассматривает расширение доступности передач или даже возможность коммуникации прямо из своего дома. Тем не менее исследование реального состояния современного общества он считает возможным только в увязке этих изменений с «системными» параметрами4.
Российские исследователи проблем коммуникации в большей степени сосредоточены не на структурных и общефилософских проблемах, а на формировании смыслов политической реальности. Среди этих работ наиболее интересными для нашей темы являются работы Д.М. Фельдмана и М.П. Одесского. Указанные авторы в первую очередь обращают внимание на то, чем, как и с помощью чего «репрезентируется» («наполняется») современность5. По словам Д.М. Фельдмана, «коммуникация» и «современность», будучи метафоричными по своей природе, «приобретают смысл, наполняясь содержанием». Отмечая, что «люди осмысливают действительность в терминах», он справедливо считает, что «политические термины, как правило, нейтральными бывают редко, а, следовательно, использование того или иного термина "задает" отношение к осмысляемой проблеме»6.
«Филологический» подход к коммуникации предлагает М, Кронгауз. Анализируя ключевые слова эпохи, Кронгауз приходит к выводу об их «неслучайности». В силу этого он считает возможным через слова и термины, в которых осуществляется коммуникация, вычленять качественные характеристики совре-
менности (в том числе и политической). «Наша эпоха, — по словам Кронгауза, - в частности, характеризуется словом "пиар", не понятным ни эмигрантам, ни иностранцам (даже англоязычным)». Популярность данного слова, по его мнению, означает «осознание всеобщности манипулирования всех всеми»7.
Здесь появляется еще одна, важная для «нашей» современности черта, а именно ее «проективность», выстраиваемость, технологическая заданность. Это несколько иной (я имею в виду идею Ф. Фукуямы), но тоже своеобразный «конец истории ». Естественно, не все проекты могут быть осуществлены, следовательно, и невозможно полностью «технологически спрогнозировать» историческую перспективу. Однако для меня здесь важна готовность общества «принять» возможность этой проективности, что приводит к изменениям в процессе понимания реальности и действия в условиях этой реальности.
Вопрос об идеальных моделях политического мира как мира выстраиваемого и управляемого, пожалуй, был основным для всей политической мысли, начиная с античности. Моделями обществ всеобщего благоденствия были и «Утопия» Т. Мора, и «Город солнца» Т. Кампанеллы. В XX в. была сделана попытка реализовать проективные политические конструкции. Так, проект «Советская Россия», созданный и реализованный Лениным и РСДРП, был уже не просто революционным захватом власти. В результате его осуществления была создана достаточно устойчивая система, просуществовавшая более 70 лет. Однако ленинский проект был проектом идеологическим и был возможен, на мой взгляд, исключительно в мире века двадцатого.
Последнее десятилетие прошлого века и начало XXI в. обозначили переход к совершенно новому способу формирования и репрезентации политической реальности. Два новых взаимосвязанных фактора сегодня определяют социальную жизнь. Первый связан с развитием новых информационных технологий. Второй — с прагматикой современности, разрушившей идеологический конструкт системы западного мира, переводя политику в разряд своеобразного «бизнес-проекта». (На мой вопрос студенту-политологу «Какую еще "продаваемую" политическую технологию вы могли бы предложить?», последовал ответ: «Революцию под ключ». Этот ответ, прозвучавший в 2000 г. как шутка, сегодня звучит уже как нормальное бизнес-предложение политтехнолога).
Развитие средств коммуникации (письменность, книгопечатание, телеграф, телефон, телевидение) постепенно освободило
социальное взаимодействие от необходимости межличностного общения в условиях ограниченной физической локализации8. Интернет-коммуникации (с их современными возможностями интерактива) изменили способы формирования и организации всех сфер социальной жизни. Само информационное пространство стало «второй» реальностью, которая если еще и не определяет «первую», то существенным образом воздействует на нее. В этом виртуальном пространстве по-новому ставится и решается проблема самоидентификации, авторитета (человека, политического лидера, источника информации, знания и др.), взаимоотношений, формирования общественного мнения и т. п.
Глобально-сетевая виртуальная коммуникация изменила и всю конструкцию общества, приобретшую сетевую форму (в отличие от присущей предшествующим эпохам пирамидальной, иерархической). Соответственно, истина перестала транслироваться по иерархии сверху вниз (от правителя, политического вождя, диктатора и др.). Автор одной из первых монографий об Интернете Э. Дайсон предложил определенные «правила конструирования жизни в Интернете: "имейте свою голову на плечах; раскройте себя; доверяйте, но проверяйте; вносите вклад в то сообщество, которое любите, или создайте свое собственное; цените свои права и уважайте права других; не ввязывайтесь в глупые свары; задавайте вопросы; будьте производителем информации; будьте щедрыми, не теряйте чувства юмора; совершайте всегда новые ошибки»'.
Политическая сфера во многом также меняется в связи с повышением роли опосредованного взаимодействия. Сегодняшние возможности Интернета создают кардинально новые возможности политических коммуникаций. Одной из важнейших новых форм являются веб-блоги и форумы. Возрастающая роль опосредованного взаимодействия в современном мире существенно изменила отношения между типами коммуникации. Все больше людей стремятся получать новые содержательные сообщения не от тех, с кем они непосредственно общаются в своей повседневной жизни, а из других источников. Процессы создания и трансляции сообщений, в том числе связанных с областью политики, все более сопрягаются с опосредованным символьным обменом. Одновременно расширение доступности символьных форм во времени и пространстве изменяет характер соотношения между публичным и частным, а также способы взаимодействия индивидов с публичной сферой. При этом, на мой взгляд, самым важным изменением стало повышение роли участников коммуника-
ции в формировании реального мира виртуальными средствами. Возможности сегодняшнего «среднего» пользователя Интернета весьма широки: от получения практически любой необходимой информации до создания собственных проектов (включая проекты политические).
Политический мир начала XXI столетия виртуализуется быстрыми темпами. Современный человек (речь, правда, идет больше о западном человеке и о россиянах) все меньше доверяет некой Великой Идее, ради которой в веке XX он готов был идти на жертвы и не бояться трудностей. Особенно это важно для России, которая столетиями жила Идеей. Идея могла меняться («Третий Рим», царство небесное, коммунизм), но она непременно существовала. В XXI в. на смену Идее пришли технологии. И эти технологии, все больше ориентирующиеся на систему современных коммуникаций, вполне способны формировать современность. Сама современность начала XX в. становится коммуникативным проектом, созданным массмедиа.
В конце 1990-х в США появился проект, почти не замеченный политтехнологами, — флеш-моб (быстрая толпа). Этот проект возник как игровой, развлекательный. В основе игры — размещенное в Интернете предложение о проведении некой акции (причем акции достаточно абсурдной). Игра быстро стала популярной, она получила распространение и в России.
Однако флеш-моберское движение имеет значительный политический потенциал. В данном случае мы переходим от «невинной забавы» (по замыслу идеологов проекта) к организации политических акций. Так, штаб движения демократических перемен «За свободу» в мае 2006 г. в Беларуси создал центр по проведению акций мирного протеста — политических флеш-мобов.
Один из самых интересных Интернет-проектов последних лет — блоги (веб-блоги, в российской практике — чаще «Живой журнал»), которые уже определяются исследователями как «гражданская журналистика», т. е. новая область политического.
Такой переход я бы обозначила как «коммуникативный переворот» (коммуникация горизонтальна, одновременна, виртуальна, интерактивна, театральна, открыта...), смысл которого еще не до конца понят. Каждый участник виртуальной коммуникации одновременно может исполнять несколько ролей, выстраивать личное пространство коммуникации, задавая свои правила игры.
Вместе с этим и через это формируется сама современность, постепенно превращающаяся в «систему называний». «Проективность» и «пиар» породили «политтехнологов», формирующих «брендовое» пространство современного мира.
Д.М. Фельдман убежден, что Россия, постсоветское пространство и в значительной степени интеллектуалы Запада до сих пор говорят на «языке Сталина». «Он (Сталин. - Н.Ш.), — отмечает Фельдман, — заставил осмысливать советскую историю в тех терминах, которые создавались для управления общественным сознанием. Его преемники Н.С. Хрущев, Л.И. Брежнев, М.С. Горбачев, Б.Н. Ельцин, В.В. Путин по-прежнему думают и разговаривают посредством этих терминов»10. И действительно, если спросить практически у любого россиянина старше 20 лет (а может быть, и младше, курс русской истории пока еще изменился мало) об основных вехах развития страны в 1930-1950-е годы, то мы получим цепочку: «коллективизация», «индустриализация» «Великая Отечественная война»11.
Однако современность формируется уже не только и не столько идеологическими терминами «языка Сталина». Мы не заметили, как в наш политический язык вошли и стали весьма уверенно себя чувствовать такие слова, как «имидж», «электорат», «манипуляции», «бренд» и др. Между тем мы имеем дело не с простым заимствованием модных иностранных слов. За происходящими языковыми изменениями стоят и серьезные изменения в политическом сознании и политической реальности.
Казалось бы, какая разница между «образом» (политического лидера, партии, страны) и их же «имиджем»? И то и другое слово означает наше представление об объекте, но... Слово «образ» - привычное, «свое», «домашнее» и родное, во всяком случае, для старшего (а это уже где-то лет с 35) поколения. Это и наши школьные литературоведческие изыскания об «образах героев» и Родины, и иконописные образы — лики святых. В любом случае ассоциации со словом «образ» связаны с нашим субъективным, личным представлением о мире, в том числе о мире политическом. Образное мышление было результатом интеллектуального развития, формирующего силу и глубину воображения.
Первый серьезный удар по воображению был нанесен кино и телевидением (театр всегда был более элитарен и меньше воздействовал на сознание). Читатель в значительно большей степени был соавтором писателя, чем зритель. Читая, мы сами (конечно, с помощью автора) представляем себе героев, рисуем их
в своем воображении. В случае с «экранной картинкой» (кино, ТВ, компьютер) у нас появляется посредник, который «доделывает» за нас интеллектуальную и творческую работу. В результате воображение заменяется восприятием. Даже если мы смотрим картину самого талантливого режиссера, мы все-таки видим мир его глазами.
С развитием киноиндустрии, телевидения, компьютерных технологий «картинка» все больше формирует мир человека (впрочем, об этом много и давно пишут психологи). В конце 1980-х годов в русском языке появляется и довольно быстро утверждается слово «имидж». В советском словаре иностранных слов (1984 г.) такого слова не было совсем. (Правда, было понятие «имажинизм», производное от слова «имидж», определявшееся в соответствии с эпохой как «упадническое декадентское литературное направление»).
Появившись в сфере «шоу-бизнеса» (также нового для России обозначения одной из сфер массовой культуры), слово «имидж» довольно быстро вошло и в политику. А к середине 1990-х годов уже невозможно стало представить себе даже второстепенную избирательную команду без своего «имиджмейкера». Естественно появилась и масса публикаций на тему «способов и методик построения имиджа политического лидера». Среди этих публикаций были и ставшие классическими переводные работы (Дж. Наполитэна), и работы отечественных авторов (Г. Почепцова, А. Цуладзе, С. Белановского, С. Кара-Мурзы и др.). Нисколько не умаляя ценности многих исследований, отличающихся в ряде случаев глубиной и значительной эмпирической базой, все же отметим, что само появление огромной массы работ по данной теме делало ее модной, а профессию имиджмейкера — востребованной.
Параллельно шел рост числа консалтинговых агентств, предлагавших свои услуги политикам. Появились команды по-литтехнологов, которые переезжали из региона в регион, создавая на основе социологических опросов востребованные населением образы политических лидеров. Получив «портрет лидера» - «энергичный хозяйственник», «опытный практик», «образованный человек», «примерный семьянин» и др., - имиджмейкеры создавали «биографию героя», «картинку», писали соответствующие речи и учили кандидата их произносить и правильно отвечать на задаваемые вопросы. То же самое касалось и политических программ, в которые включали те пункты, которые чаще всего называли избиратели (обозначаемые как «элек-
торат»). Не оценивая происходящее в категориях «хорошо >> или «плохо», просто отметим, что нас довольно быстро приучили к восприятию лидеров «в обработке» имиджмейкеров.
Вслед за разработкой позитивных имиджей «своих» кандидатов имиджмейкеры предложили новый вид услуг — создание негативных имиджей политических противников. Достаточно вспомнить заказные сюжеты о Ю. Лужкове в программе А. Невзорова «600 секунд». На смену борьбе политических идей и лидеров пришла борьба политических технологий. В сознании избирателя все больше конкурировали не реальные кандидаты, а их «глянцевые» образы - результат творчества имиджмейкеров.
Подлинный смысл замены русского слова «образ» его англоязычной версией «имидж» заключается в переходе от создания человеком собственного мира (и на основе собственных интеллектуальных усилий) к восприятию мира созданного, причем созданного по определенному «заказному» проекту. Так мир политической реальности превратился в «реалити-шоу».
Общедоступность создания и раскрутки «имиджей» сыграла свою роль. Пройдя пик моды (в России к концу 1990 - началу 2000-х годов), слово «имидж» уступило первые позиции уже совершенно новому слову «бренд», придуманному Т. Гедом. В общем-то «бренд» был ничем иным, как новым способом обозначения торговой марки (или товара). Правда, не любой торговой марки, а марки известной и популярной. Естественно, большинство производителей товаров и услуг захотели получить статус бренда. На несколько лет слова «бренд» и «брендинг» (построение бренда) стали одними из самых модных. Казалось, что стоит превратить объект в бренд, как успех будет ему обеспечен.
В рыночной экономической системе существует правило -чтобы товар покупали, его должны узнавать. Есть и давно известный способ популяризации товара - реклама. Реклама политических лидеров на Западе использовалась уже с 1950-х гг. В СССР (в отсутствии конкуренции) рекламу заменили на агитацию (выбора не было, конкуренции не было, но политическую активность нужно было поддерживать).
Политическая сфера не избежала влияний моды. Сегодня как о брендах говорят о странах, городах, политических партиях, отдельных лидерах, географических объектах, исторических событиях. Бывшие имиджмейкеры довольно быстро и легко превратились в бренд-менеджеров, предлагающих услуги в области построения политических брендов и даже по их ребрен-дингу.
Политологи в серьезных исследованиях анализируют содержание политических брендов, измеряют их «вес», «силу» и продаваемость. Уход с политической арены Б. Ельцина уже получил название — проект «Владимир Путин». Этот проект характеризуют как широкомасштабную РИ-акцию, построенную по технологии брендинга: от искусственного создания интриги («Кто вы, мистер Путин?») и до эффектного «запуска» бренда (31 декабря 1999 г. в прощальной речи Б. Ельцина). «Товар» (В.В. Путин) был произведен и продан потребителю (населению России) «под заказ». В 1991 и 1993 гг. даже трудно было представить себе, что следующим президентом страны будет представитель КГБ - ФСБ. А в 1999 г. уставший от «дикого капитализма» народ захотел «сильной руки», «порядка», «стабильности» (вот здесь и появились «силовые структуры»).
Выбор же конкретного человека, отвечающего заданным параметрам, был делом политической элиты, стремившейся сохранить собственные позиции. Брендинг осуществляли приближенные технологи. Соответственно и выбран был человек, практически никому не известный, из которого можно было «вылепить» нужный образ. Формирование путинского бренда шло по схеме формирования легенды тайного агента. Все, что о нем писалось в последние пять лет, не имеет совершенно никакого отношения к реальности. В.В. Путин не просто представитель ФСБ, он весьма «усредненный» персонаж. Карьеру его в органах нельзя назвать слишком удачной: первый эшелон ФСБ представляли люди, работающие в советское время в капиталистических странах «без прикрытия»; второй - люди, работавшие там же, но на какой-либо официальной должности, а вот третий эшелон (к ним и относился В.В. Путин) составляли те, кто занимал официальные должности в странах социалистического лагеря.
В целом проект главного политического бренда России -бренда президента В.В. Путина - это безусловная удача кремлевских политтехнологов. По сути, «из ничего» сделали «единственного» и «неповторимого» лидера, которого сегодня и заменить-то уже некем. Способы создания бренда «Путин» со всей наглядностью продемонстрировали успешность «раскрутки» политических проектов и возможности их доведения до положения бренда («Плисецкая - наша легенда; Данила — наш брат; Путин - наш президент»).
Потом были и другие брендовые проекты рангом пониже -«Единая Россия», «Родина», «Идущие вместе», «Жириновс-
кий». Многие из них так или иначе связаны с главным брендом. Некоторые политики становятся брендами и после своей отставки. Здесь самый яркий пример - М.С. Горбачев, чей бренд признан не только в России, но и на Западе. И как «правильный» бренд он приносит своему владельцу вполне ощутимые финансовые дивиденды.
В коммерческой сфере мы имеем дело с таким явлением, как зонтичные бренды (когда под одной торговой маркой выступают несколько товаров). Отчасти это переносимо и на политическую сферу. Хотя для российской политической сферы больше характерно другое явление бизнеса (относительно новое и для него) - бренд-локомотивы (раскрутка одного товара через другой). 51ркий пример в сфере бизнеса: книга - фильм — компьютерная игра - символика на товарах и т. д.
Для политической сферы России таким брендом-локомотивом без сомнения является В.В. Путин. И уже через него, «под него» и «для него» раскручиваются остальные политические бренды (будь то «Медведь», «Единая Россия», «Наши», «Идущие вместе», «национальные проекты» или даже брендовые слова «стабильность», «вертикаль власти»). Политические бренды обладают свойством усиливать бренды коммерческие, позволяя им формироваться под их «маркой». В то же время — это способ поддержания узнаваемости главного бренда.
Все происходящее в России, казалось бы, не «выпадает» из мировых политических процессов. О переходе от национально-государственных идеологических проектов к глобальному корпоративному миру подробно пишет в недавней статье «Государство, оно же корпорация» в журнале «Эксперт» (выпуск «Эксперт Украины») директор Института русской истории РГГУ А. Фурсов. Он считает, что «конфликты новой эпохи еще некоторое время будут продолжаться в старой форме и под старыми знаменами. И только когда последние обветшают, а новые агенты окончательно встанут на ноги, наступит новый мир корпораций-государств и встанет задача избавления от государства вообще»12.
Но... Россия не была бы Россией, если бы не придала мировому явлению (менеджериальному проектированию и управлению политикой) своей специфики. Так, на Западе основным брендом является сама страна («США», «Великобритания»). Следом идут символы страны (президент, гимн, флаг, герб, партии, определенные СМИ, другие политические институты) и граждане страны («американец», «канадец» - это, говоря современным язы-
ком, тоже бренд). В России основной бренд сегодня - это не просто президент (как символ), это конкретный президент, именно президент В.В. Путин. Путин - «гарант стабильности», а вовсе не любой «президент». Уже от него идет все остальное — символы, партии, идеи, да и сама «Россия». В этой конструкции (и для ее создателей) «Россия» - нефтегазовая корпорация, управляемая президентом В.В. Путиным. Граждане и раньше никогда в России не входили в поле публичной политической сферы, и сейчас они интересны политическим элитам исключительно как электорат, чьи голоса надо получить на выборах.
Для граждан существует публичная политическая риторика президента «о величии России», «о поддержке семьи и матерей», «о защите прав», его обаятельная загадочная улыбка и внимательные, в меру строгие, в меру сочувствующие, глаза, кадры, показывающие, как он садится в боевой самолет (подводную лодку, танк), надевает кимоно, беседует с патриархом, целует ребенка на Красной площади (чем не Сталин и дети?).
Итак, несмотря на заимствования политической сферой риторики, техник, приемов и инструментов бизнес-сферы, Россия преобразует их в соответствии с базовыми ментальными основаниями. Бренд сегодня - это вчерашний, естественно, модифицированный культ личности. Но есть и некоторые отличия. Так, культ личности все-таки больше формировался вокруг человека (для него и надолго - Сталин, Брежнев). Сами «культивируемые» активно участвовали (хотя бы вначале) в «раскрутке». Сталин - устранив соперников и трансформировав техническую должность секретаря в основной государственный пост, Брежнев - готовя и активно участвуя в политическом заговоре против Хрущева. В случае с Путиным решение принимали элиты, они же выбирали фигуру, доводя ее до уровня бренда.
Для политической реальности и политологии как науки, ее изучающей, в данном случае важны именно акторы, а актор и бренд в нашей российской действительности - это две совершенно различные вещи. Именно поэтому мне кажется, что, прогнозируя политические события («преемник», выборы 2008 г.), следует искать не саму фигуру преемника, а того, кто и почему будет ее выбирать, представлять, «раскручивать», заниматься «ребрендингом» (или всеми силами удерживать уже сложившийся бренд «Путин» - а кто и когда в сфере бизнеса добровольно отказывался от раскрученных брендов?).
Так, казалось бы, простые языковые заимствования («имидж», «бренд» и пр.) не просто отразили изменения в поли-
тической сфере, а создали возможность управления политической реальностью, подготовленную незаметной трансформацией субъективного «образа» в формируемый «имидж», с помощью технологий доведенный до стадии «бренда».
Уяснив, что конкуренция идет не между реальными людьми, а между их имиджами и брендами, дадим некоторый прогноз в отношении бренда президентского преемника. Здесь есть несколько вариантов: первый, лежащий на поверхности ход, - клонировать бренд действующего президента. За этот вариант выступает то, что ожидания и запросы населения остались теми же и что достаточно просто подобрать фигуру под этот бренд. Но в России в самом содержании бренда смещается акцент со слова «президент» на слово «Путин». Воспримет ли население бренд «лже-Путина »? Как скажутся на этом бренде любые непопулярные меры?
Второй вариант - кардинально поменять содержание бренда. Однако при сохраняющихся запросах вряд ли такой ход принесет успех кандидату. Во всяком случае, он потребует больших политтехнологических усилий. Кроме того, стабильность российского политического режима во многом, если не во всем, обеспечивается брендом «Путин», и здесь кардинальный слом содержания бренда, грозит дестабилизацией.
Третий вариант - в конце президентского срока Владимира Путина начать ребрендинг, постепенно сближая его с параметрами желаемого бренда преемника. Если приглядеться внимательнее, то именно это сейчас и происходит. Безусловно, для «выведения» бренда преемника следует воспользоваться «брендом-локомотивом» (о ком идет речь - думаю, ясно).
Примечания
1 См.: Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М., 1999; Stonier Т. The Wealth of Information: A Profile of Post-Industrial Economy. L., 1983; Маклюэн M. Галактика Гуттенберга. M., 2003.
2 См.: Хабермас Ю. Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма// http://znl.boom.ru/bibl/Hbrms.htm; Он же. Философский дискурс о модерне. М.: Весь мир, 2003; Idem. Der philosophische Diskurs der Moderne: Zwoelf Vorlesungen. Frankfurt / M., 1985; Idem. Theorie des Kommunikativen Handelns. 2 Bdn. Frankfurt / M., 1997.
3 См.: Луман H. Общество как социальная система. М.: Логос, 2004; Он же. Эволюция. М.: Логос, 2005.
4 См.: Луман Н. Невероятные коммуникации// С:\ЛУМАН\Н_Луман-НЕВЕРОЯТНОСТЬ КОММУНИКАЦИИ.Ьгш
5 См.'. Одесский М. П., Фельдман Д. М. Поэтика террора и новая административная ментальность. М.: РГГУ, 2005.
' См.: Фельдман Д.М. [Интервью] // Аудитория. 2006. № 5.
7 Кронгауз М. Слово под лупой // Отечественные записки. 2003. № 4. С. 43.
8 См.: Грачев М.Н. Средства коммуникации как инструмент преобразования социально-политической действительности// Вестник Российского университета дружбы народов. 2001. № 3. С. 88—103. Сер. Политология.
' Дайсон Э. Жизнь в эпоху Интернета. М.: Бизнес и компьютер, 1998. С. 56.
10 Фельдман Д.М. [Интервью] //Аудитория. 2006. № 5.
11 Естественно, что в данном ряду могут быть и исключения. Так, один из известных российских политологов A.C. Кузьмин в качестве самых важных и значимых для эпохи определений назвал ликвидацию неграмотности и формирование системы образования. Однако это исключение, скорее подтверждающее правило.
12 Фурсов А. Государство, оно же корпорация // http://www.expert.ru/ politics/2006/02/korporacii_gosudarstva/
