CC BY
0Станислав Сулимов, Игорь Черниговских DOI 10.37492/ETNO.2024.72.1.009
Советский патриотизм как явление культуры
В фокусе внимания авторов - патриотическое мироощущение, сформированное культурной политикой СССР и событиями, происходившими в стране на протяжении ХХ века.
Ключевые слова: патриотизм; «пролетарский интернационализм»; советский коллаборационизм в Великой Отечественной войне; культура повседневности; исследования ментальности; антропология советскости.
Патриотизм является неотъемлемой частью самосознания любого народа, и до настоящего времени ни одна социальная общность не смогла продемонстрировать долгую историческую жизнь, руководствуясь идеалами космополитизма. Латинское слово patria означает «отечество» (от pater - «отец»). Это необязательно любовь к конкретным географическим местам, но обязательно верность ценностям предков и стремление руководствоваться ими при принятии важных решений. Именно поэтому, к примеру, кочевой народ может не иметь географически локализованной родины, но при этом быть крайне патриотичным. События современной истории продемонстрировали, что в мире глобализма патриотизм так же необходим, как и в более ранние эпохи.
При этом патриотизм можно условно разделить на два взаимодополняющих типа: домашний и государствен-
Сулимов
Станислав Игоревич,
доктор философских наук, доцент; доцент кафедры истории философии и культуры, Воронежский государственный университет (Воронеж), sta-sulimov@ya.ru
Черниговских Игорь Васильевич,
кандидат философских наук, доцент, Воронежский государственный университет инженерных технологий (Воронеж), igrchernigovskix@rambler.ru
ный. Домашний патриотизм сосредотачивается на любви к унаследованному от предков образу жизни, а государственный направляет любовь своих носителей на державу, созданную предками и нуждающуюся в службе потомков. При гармоничном развитии общества домашний патриотизм является фундаментом для патриотизма государственного, хотя для многих людей родина субъективно исчерпывается родной городской улицей или деревней. Но большинство людей не принимают государственных решений и поэтому не обязаны соотносить каждый свой шаг с будущим страны. Современный российский патриотизм в своих домашнем и государственном типах является наследием патриотизма советского. В данной работе мы кратко рассмотрим данное явление и сделаем попытку оценить дальнейшие перспективы его развития.
Русский народ с самого начала своей истории отличался консерватизмом и привязанностью к устоявшимся нормам домашней жизни. Ни церковный раскол XVII в., ни петровские реформы не смогли поколебать его основы. Тот же Санкт-Петербург по своей организации и стилистике был западным городом, но большинство русских крестьян и казаков никогда в нем не бывали. В свою очередь, русское дворянство, даже искренне увлекаясь античными и западноевропейскими идеалами, было слишком малочисленно для того, чтобы распространить свои жизненные представления по необъятным просторам России. Поэтому дворяне грезили третьим Римом и создавали империю, а простонародье жило своей неизменной домашней жизнью, нимало не интересуясь другими народами и эпохами. Так было до Октябрьской революции 1917 г. и становления Советского Союза.
Большевики с первых дней своего правления позиционировали страну как переходный этап от Советской
с^ к а» х !Г а»
России к мировой социалистической республике и поэтому сознательно делали упор на интернационализм трудящихся. Все особенности домашней жизни русского и других народов бывшей империи, которые не соответствовали данному культурному курсу, безжалостно искоренялись. В частности, «безбожная» пятилетка (1932— 1937) нанесла немалый урон российским религиозным конфессиям, а коллективизация уничтожила экономическую базу традиционного семейного быта народов России. Если в Российской империи русский народ официально считался доминирующим, то в СССР проводился целенаправленный курс на автономию неславянских народов и решение межнациональных споров в их пользу. При этом национальная и культурная политика СССР безоговорочно определялась интересами партийного руководства в Москве. Поэтому появление и исчезновение тех или иных национально-территориальных субъектов РСФСР и СССР следует воспринимать не как расцвет и угасание национального самосознания народов бывшей Российской империи, а как изменение внутриполитической конъюнктуры.
В общем и целом национальная политика Советского Союза протекала крайне противоречиво, и эти противоречия усугублялись упорным нежеланием советского правительства называть вещи своими именами. Например, если тот или иной неславянский народ не проявлял интереса к коммунистическим идеалам и не претендовал на самоопределение, центральное правительство либо стремилось интегрировать его в экономико-политическую жизнь страны, либо начинало усиленно формировать для него государственность и «национальную» культуру. Если же существование той или иной национально-административной единицы больше не казалось правительству актуальным, то национальная республика бесцеремонно упразднялась.
Например, в приказном порядке были сформированы, а позднее ликвидированы АССР Немцев Поволжья (существовала в 1923-1941 гг.) и Чечено-Ингушская АССР (существовала в 1936-1944 гг., восстановлена в 1957 г.).
Однако считать советскую национальную политику лишь жонглированием названиями и административно-территориальными единицами все-таки неверно. Возможно, центральное правительство не смогло добиться тех целей, которые оно ставило в зависимости от внешнеполитических и внутригосударственных нужд в тот или иной момент, но последствия предпринимаемых им мер колоссальны и актуальны по сей день. Самую важную роль в советской национальной политике, вероятно, сыграла цель интегрировать все народы бывшей Российской империи в «советский народ», а поскольку не все эти народы находились на одной стадии культурного развития, то было решено сначала сформировать «социалистические нации», которые в будущем могли бы объединиться. Именно поэтому такие масштабные меры как ликвидация безграмотности и массовое открытие высших учебных заведений коснулись всех жителей СССР, в том числе и тех, которые в царскую эпоху вовсе не стремились обрусеть. Но в советское время от них и не требовалось превращаться в русских: начиная с 1920-х гг. советский режим привлекал большое количество неславянской молодежи в престижные вузы страны, благодаря чему быстро формировалась интеллигенция туземного происхождения для каждой национальной республики и автономной области.
Однако советская национальная политика допустила важный просчет, в отдаленной перспективе приведший СССР к гибели. Речь идет о непонимании той роли, которую играл в функционировании огромной евразийской империи русский народ. Именно поэтому русские оказались едва ли не единственным народом СССР,
с^ к а» х !Г а»
не имевшим ни собственной национальной административной единицы, ни собственной Коммунистической партии. К примеру, в составе СССР та же Грузия находилась на правах союзной республики (Грузинская ССР), а руководящую роль в ней играла Коммунистическая партия Грузии. А вот русский народ собственной республики не имел и проживал в областях РСФСР, что в иерархии административных субъектов СССР считалось менее престижным. Разница престижа выражалась в том, что центральное правительство относилось к нуждам союзных и автономных республик с большим вниманием, чем к проблемам областей. Те русские, которые жили в национальных субъектах страны, невольно оказывались там негласными чужаками, что следовало из самого названия этих субъектов. Поэтому русской интеллигенции и партийной номенклатуре русского происхождения сложно было исповедовать государственный патриотизм по отношению к Советскому Союзу. Эти люди воспринимали страну не как дело своих рук и наследие своих предков, а как некую внешнюю силу, которая вознаграждает верных слуг и карает нерадивых. Служить такой безличной силе вполне разумно, но вряд ли ее можно любить.
Знало ли московское правительство о реальном положении дел? Если и знало, то не принимало никаких серьезных мер, потому что считало «социалистические нации» лишь переходным этапом от многонациональной страны к единому «советскому народу». И в этом скрывался важнейший подвох, в итоге приведший СССР к распаду: никто не знал и не мог внятно объяснить, в чем заключается специфика этой будущей общности. Это был лишь теоретический конструкт без какого-либо реального содержания. Вот как охарактеризовал проблему «советского человека» Д.М. Володихин: «Кто вы? -Я советский человек. - Это народ ваш так называется? -
Нет. - Вера? - Нет. - Язык? - Нет. - А что? - Государство, цивилизация. - Нет такой цивилизации, Советской. -Есть. Ну, почти есть. Вот еще чуть-чуть, и будет» [1, с. 54]. К сожалению, вместо этого «чуть-чуть» в национальных республиках сформировались национальные же политические элиты, нередко коррумпированные и пронизанные клановыми связями, что делало их не очень отзывчивыми на нужды граждан и почти всегда лояльными московскому правительству лишь формально. А среди сотрудников центрального советского аппарата сложилось интернациональное сообщество, не очень понимавшее цели существования СССР, но очень дорожащее своими должностями и привилегиями.
Но неужели гражданам СССР был чужд какой-либо патриотизм? Если бы это было действительно так, то Великая Отечественная война (1941-1945) завершилась бы гораздо раньше и с противоположным результатом. Советский патриотизм не просто существовал, но и представлял собой реальную одухотворяющую общество силу. Просто, будучи порождением модерного общества, он выглядел не так, как домашний и государственный патриотизм царской России, и развивался вместе с Советским Союзом, испытывая на себе все зигзаги партийной линии. Дело в том, что советский режим и его внешнеполитические цели не были статичными. В период «военного коммунизма» и в 1920-е гг. советское руководство планировало экспортировать мировую революцию буквально в ближайшее время и поэтому демонстрировало крайний интернационализм. Совнарком делал ставку на коммунистические партии различных народов и стран, отвергая традиционное культурное наследие этих общностей. Советскому пролетарию вменялось в обязанность считать своими соотечественниками парижских коммунаров, но разрешалось игнорировать ту часть русской культуры «золо-
с^ к а» x IT а»
того века», которая не была связана с прославлением народа. В 1930-е гг., когда был взят курс на построение социализма в «отдельно взятой стране», началось массированное наступление на повседневную жизнь всех народов СССР. Именно тогда народы бывшей Российской империи насильственно превращались в «социалистические нации», лишаясь оригинального экономического и культурного уклада и подвергаясь классовому террору [5, с. 18].
Неизвестно, чем закончился бы эксперимент по созданию такого «интернационального патриотизма», если бы не Великая Отечественная война. Оказалось, что «пролетарский интернационализм» и «мировое братство трудящихся» - не те лозунги, за которые советские граждане согласны сражаться до смерти или до победы. Если не говорить о коллаборационизме этнических славян, то и все остальные, неславянские народы СССР продемонстрировали свое отношение к «пролетарскому интернационализму». А.А. Смирнов приводит такие цифры: «Представители всех народов СССР, кроме народов Крайнего Севера, надели «мышиную» форму Вермахта или черные мундиры войск СС: 70 тысяч казахов, туркмен и узбеков, 40 тысяч азербайджанцев, 25 тысяч грузин, 20 тысяч армян, 30 тысяч северокавказ-цев, 12 тысяч волжских татар, 10 тысяч крымских татар, 7 тысяч калмыков» [4, с. 463]. Цифры эти отчетливо свидетельствуют об отношении неславянских народов к советскому режиму, потому что в Красную Армию призывников мобилизовали, не спрашивая их согласия, а в коллаборационистские части немцы набирали добровольцев. Разумеется, не обошлось без пропагандистской обработки, в частности, Министерство восточных территорий Третьего рейха активно играло на местнических настроениях населения оккупированных земель. Например, оккупанты издавали для местных жителей
такие газеты как «Голос Крыма», «Казачья земля», «Свободная Карелия», «Газават» и т. д. Немцы иносказательно давали понять, что позволят населению оккупированных территорий устроить домашнюю и хозяйственную жизнь по своему вкусу. Разумеется, это была стопроцентная, неприкрытая ложь, но в нее верили с большей охотой, чем в перспективу построения коммунизма в годы коллективизации.
Если оценить численность военных и гражданских лиц, пошедших на службу к оккупантам, то она окажется ничтожной по сравнению с количеством людей, сражавшихся в рядах Красной Армии и работавших на оборонных предприятиях страны. Однако в досоветскую эпоху ни одна война России с внешним врагом не выявляла такого большого количества изменников. К примеру, во время Первой мировой войны или Отечественной войны 1812 г. захватчикам не удалось сформировать ни одного подразделения из военнопленных-коллаборационистов. Следовательно, политика СССР в 1920-1930-е гг. нанесла по патриотизму народов России такой удар, что последствия стали заметны всем.
В этой обстановке советское правительство пошло на реабилитацию русской истории, возвращение в армию погон (дореволюционного знака различия), сотрудничество с православной Церковью (1943 г.), реабилитацию ислама (1944 г.) и т. д. Но в дальнейшем, уже в правление Н.С. Хрущева, советское государство не смогло сохранить этот курс культурной политики, разорвав союз с Церковью и приписав победу в Великой Отечественной войне исключительно КПСС. В то же время патриотизм советского простонародья трансформировался по сравнению со своим аналогом царского времени: тотальный характер войны ХХ в. продемонстрировал, что свою домашнюю жизнь придется защищать даже тем, кто по возрасту и состоянию здоровья
а» х !Г а»
не может быть комбатантом. Удары люфтваффе и зверства карателей СС показали, что никто теперь не сможет переждать войну дома.
Непоследовательность советской культурной политики создала также новый тип патриотизма, которого не было в Российской империи: привязанность к наличному государству за те преференции, которое оно может дать своим верным функционерам. Поэтому 19601980-е гг. советский патриотизм превратился в показную лояльность «генеральной партийной линии» при условии, что членство в КПСС обеспечит гражданину какие-то материальные выгоды. Многие советские граждане независимо от национальности объявляли себя горячими приверженцами «дела Ленина», и при этом далеко не все из них могли внятно изложить, в чем же это дело заключалось. Каждый готов был приписывать победу 1945 г. исключительно своим недавним предкам, а членство в КПСС представлять целью всей своей жизни, если это сулило реальные финансовые и карьерные выгоды. И, соответственно, как только перспектива личных выгод сместилась в сторону идеологических доктрин Перестройки, то почти каждый «убежденный коммунист» поспешил одобрить это мероприятие. Ведь к 1985 г. речь шла не о верности какому-либо прошлому или освященному идеей настоящему, а о гарантированных государством прибылях, льготах и материальных возможностях. К примеру, в 1989 г. советские идеологи, почувствовав правительственную конъюнктуру, называли сталинское правление «казарменной деформацией социализма», хотя десятью годами раньше с показным восторгом писали об экономических успехах индустриализации и коллективизации 1930-х гг. [3, с. 345]. Если же говорить о жизненных ориентирах большинства советских граждан, не имевших отношения к властным должностям и не состоявших в КПСС, то их мировоз-
зренческая позиция в 1970-1980-е гг. чрезвычайно упростилась, и в ней уже не было места ни мечтам о социализме, ни ностальгии по малой родине. Философ В.Б. Колмаков, юность которого пришлась на то время, так описал характерный для большинства советских студентов взгляд на жизнь: «Подобно миллионам моих сверстников и современников, и я был в те годы нацелен на потребление, хотя знаменитая фраза «не хлебом единым» приходила на ум. В семидесятых «Литературная газета» затеяла дискуссию о вещизме. Результатом ее была весьма противоречивая идея: без вещей нельзя, но они не главное. А что главное? Строительство коммунизма. Но он где-то впереди, и никто не знает, состоится ли царство справедливости, а мы живем сейчас, и хотим жить, как живут в других странах, - удобно, с комфортом, наслаждаясь жизнью. А почему ею нельзя наслаждаться? Зря что ли отцы и деды страдали и боролись? Они же боролись за будущее, вот мы это будущее и есть. Такова была логика в те годы, и я ей следовал» [2, с. 8889]. В тот момент, когда советский патриотизм свелся к восприятию Отечества только как поставщика материальных благ, грядущий распад СССР оказался предрешен. Ведь если даже большинство советских студентов хотело жить так, «как живут в других странах», то совсем не удивительно, что ни один из них не пожелал выступить в защиту социалистического государства.
В наши дни патриотическое сознание россиян вряд ли коренным образом изменилось. Бесспорно, и церковь, и система образования бьют тревогу и пытаются принимать различные меры. Но в данный момент шансы у них невелики хотя бы потому, что многие современные российские политические и экономические деятели начинали свою карьеру еще в советскую эпоху и по-прежнему исповедуют возведенную в принцип беспринципность, которая позволяет им одобрять
с^ к а» x IT а»
любую политику правительства, лишь бы это одобрение сулило им реальные материальные блага. В то же время события СВО продемонстрировали, что сформировавшийся в годы войны 1941-1945 гг. тип патриотизма не исчез. В то время как многие деятели богемы поспешили заявить о своей непричастности к военным действиям, а политики постарались избежать четких и внятных комментариев, десятки тысяч граждан страны, не имеющих ни малейшего отношения к властным органам и коммерческим организациям, отправились на фронт и в ряды добровольцев.
Подводя итоги, необходимо отметить, что оба типа современного российского патриотизма - тот, что исповедует «высшее общество», и тот, который демонстрируют представители русского простонародья, -сформировались в советскую эпоху, хоть они и не похожи друг на друга (а может быть, и исключают друг друга). Патриотизм советских функционеров, готовых одобрять все, за что им платят, уже однажды привел страну к катастрофе, однако в наши дни он уравновешивается патриотизмом советских партизан и тружеников тыла. Не исключено, что специальная военная операция, так или иначе затронувшая множество российских семей, приведет к синтезу этих двух типов патриотизма в нечто третье, адекватное современным реалиям.
Литература:
1. Володихин Д.М. Условие sine qua non... Цивилизация и традиция // Традиция и русская цивилизация. Сб. ст. М.: АСТ, Астрель, Транзиткнига, 2006. С. 7-61.
2. Колмаков В.Б. Век «просвещения» (хроника двух семестров). Воронеж: Факультет журналистики ВГУ, 2018. 185 с.
3. Ракитский Б.В., Ракитская Г.Я. Политические предпосылки перестройки общественных отношений // Постижение: Социология. Социальная политика. Экономическая реформа. М.: Прогресс, 1989. С. 341-356.
4. Смирнов А. А. Казачьи атаманы. СПб.: Нева, 2002. 544 с.
5. Сулимов С.И. Исторические типы и трансформации русского патриотизма / С.И. Сулимов, Д.Д. Трегубова, Р.А. Черенков // Международный научный вестник (Вестник Объединения православных ученых). 2022. № 1 (33). С. 11-21.
Stanislav Sulimov,
Doctor of Philosophy, Associate Professor, Department of History of Philosophy and Culture, Voronezh State University (Voronezh), sta-sulimov@ya.ru
Igor Chernigovskikh,
PhD in Philosophy, Associate Professor, Voronezh State University of Engineering Technologies (Voronezh), igrchernigovskix@rambler.ru
Soviet patriotism as a cultural phenomenon
The authors focus on the patriotic outlook formed by the cultural policy of the USSR and the events that took place in the country during the 20th century.
Keywords: patriotism; "proletarian internationalism"; Soviet collaboration in the Great Patriotic War; culture of everyday life; research of mentality; anthropology of Sovietness.
