CC BY
161
К 140-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ Н.А. БЕРДЯЕВА
УДК 1:94(47+57)"17/1 ББК 87.3(2)61-07:63.3(2)6
СОВЕТСКАЯ РОССИЯ: ВЗГЛЯД Н.А. БЕРДЯЕВА (НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ПРОБЛЕМЫ)
Л.А. ГАМАН
Северский технологический институт - филиал федерального государственного автономного образовательного учреждения высшего профессионального образования «Национальный исследовательский ядерный университет «МИФИ» пр. Коммунистический, 65, г. Северск Томской области, 636036, Российская Федерация
E-mail: [email protected]
Рассматриваются представления выдающегося русского религиозного мыслителя Н.А. Бердяева (1874-1948 гг.) о Советской России, которая воспринималась им как один из модусов исторического существовании России. Отмечается их недостаточная изученность и дискуссионный характер. Обосновывается необходимость их исследования в связи с общетеоретическими взглядами философа. Подчеркивается генетическая связь между его христианскими представлениями и восприятием процессов, протекавших в Советской России. Дан анализ публикаций Н.А. Бердяева эмигрантского периода творчества, при этом особое внимание уделяется работам 1930-1940-х гг. Делается вывод об объективном характере многих его оценок советской действительности, как негативных, так и позитивных. Одновременно с этим подчеркивается недостаточное внимание Н.А. Бердяева к вопросу цены социалистических достижений в Советской России. В заключение отмечается актуальность его размышлений для формирования более объемных представлений об этом отрезке российской истории.
Ключевые слова: Советская Россия, советская история, религиозный символизм, антропологический кризис, неогуманизм, индустриализация, коммунизм, фашизм.
SOVIET RUSSIA: N. BERDYAEV'S VIEW (SOME ASPECTS OF THE PROBLEM)
L.A. GAMAN
Seversk Technological Institute - branch of State Autonomous Educational Institution of Higher Professional Education «National Research Nuclear University «MEPhl» 65, Communistic prospectus, Seversk, 636036, Russian Federation E-mail: [email protected]
The article deals with the conceptions of the outstanding Russian religious thinker N.A. Berdyaev (1874-1948) of Soviet Russia which he perceived as one of the periods of the historical existence of Russia. Insufficient knowledge and polemical character of these conceptions are marked in this article. The necessity of investigation in connection with Berdyaev's theoretical view is also explained in the article. The genetic relationship between his Christian beliefs and perception process which took place in Soviet Russia is examined here. The analysis of his publications of emigration period of his creative work is given and special attention is paid to work of 1930-1940 years. One can see the conclusion
about the objective nature of many his views on soviet reality both negative and positive thoughts. At the same time there is the lack of Berdyaev's attention to the importance of socialist achievements in Soviet Russia. In conclusion the relevance of his thoughts for the formation of more extensive notions of this segment of Russia history is emphasized in this article.
Key words: Soviet Russia, Soviet history, religious symbolism, anthropological crisis, Neo-Humanism, industrialization, communism, fascism
В многогранном творческом наследии Николая Александровича Бердяева, яркого представителя русской религиозно-философской мысли XX в., особое место занимает россиеведческая проблематика. В рамках этой проблематики большое значение имеют историко-религиозные размышления Бердяева о Советской России. Несмотря на систематическое внимание исследователей к историософским построениям мыслителя1, эта часть его размышлений продолжает вызывать научный интерес. Многие положения Бердяева о советском периоде российской истории, дискуссионные по своему характеру, обретают новое звучание и актуальность в свете предпринимаемых попыток преодоления в российском обществе исключительно негативного отношения к советской истории. В качестве источниковой базы нами использованы работы мыслителя, относящиеся к 1930-1940-м гг.
Феномен Советской России неоднозначно воспринимался в различных эмигрантских кругах в 1920-1950-е гг., о чем свидетельствует широкий спектр оценок, порой взаимоисключающих друг друга. Так, известный религиозный мыслитель И.А. Ильин категорично настаивал: «Советский Союз - не Россия»2. О крайнем неприятии Советской России среди определенной категории российских эмигрантов свидетельствует информация, содержащаяся в письме Ф.А. Степуна к Е.Ю. Рапп (от 18 января 1952 г.)3. «Как ни сильна во мне тоска по освобождению России от большевистского ига, - писал он свояченице Бердяева, - я все же не принимаю атомной войны как пути к ее освобождению. В этом пункте я решительно расхожусь с большинством наших новых эмигрантов» [5, л. 4].
Бердяев, как и его соратники по пореволюционному сознанию, придерживался точки зрения, согласно которой Советская Россия и есть Россия, есть один из модусов существования России вечной. Он в числе первых показал всю многогранность и сложность советской истории как одного из этапов российского исторического процесса, трагического по своему характеру4. Являясь про-
1 См. об этом, например: Полторацкий Н. Бердяев и Россия (Философия истории России Н.А. Бердяева). Нью-Йорк, 1967. 270 с. [1]; Волкогонова О.Д. Бердяев. М., 2010. 390 с. [2]; Гаман Л.А. Революция 1917 г. и советская история в освещении русской религиозной эмигрантской мысли. Томск, 2008. 332 с. [3].
2 См.: Ильин И.А. Советский Союз - не Россия // Ильин И.А. Собр. соч.: в 10 т. Т. 7. М., 1998. С. 323-373 [4].
3 См.: Письма Ф.А. Степуна Е.Ю. Рапп // РГАЛИ. Ф. 1496. Оп. 1. Ед. хр. 982 [5].
4 См.: Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX и начала XX века // О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 81 [6].
тивником упрощенных интерпретаций истории, он подчеркивал полисемантическую природу советского периода, обусловленную, по его мнению, одновременно особенностями отечественной истории и общемировыми тенденциями развития в XX в.
В своем исследовании советской истории Бердяев, будучи религиозным мыслителем, опирался на постулаты религиозного символизма, главным из которых является признание сложной природы исторического процесса, в рамках которого эмпирический уровень бытия множественными нитями связан с уровнем метаисторическим. Самую сущность этого метода познания можно передать с помощью определения Степуна, глубокого знатока и тонкого интерпретатора русского религиозного символизма: «.. .сущность познания в символизме состоит в религиозном истолковании природной и исторической действительности» [7, с. 139]. По убеждению обоих мыслителей, такой подход существенно расширял проблемное поле и познавательные возможности исследователя, позволяя приблизиться к пониманию сложной диалектики исторического развития.
Общая тональность бердяевской модели советской истории задавалась его оригинальным восприятием ключевого символа христианского вероучения о пришествии Христа как воплощенной воли Бога о переходе мира к качественно новому состоянию. «Центральна в христианстве не идея оправдания, - подчеркивал он, - а идея преображения» [8, с. 178]. Чутко реагируя на «катастрофические» события XX века, констатируя масштабность системного кризиса европейской цивилизации, в особенности глубину антропологического кризиса, Бердяев связывал самую возможность его преодоления с реабилитацией духовно-нравственных ценностей христианства и активизацией его социально-преобразующей функции, что должно было найти свое практическое воплощение в радикальном переформатировании базовых основ общества. Позиция Бердяева в решении проблемы переустройства мира определялась его убежденностью в том, что капиталистическая экономическая система и политический либерализм исчерпали свой творческий потенциал и более не способны отвечать на вызовы современности. Аргументация Бердяева, во многом спорная, тем не менее содержит весьма важное указание на альтернативность исторического развития, его несводимость к одной, пусть и результативной модели развития, как это пытается доказать, например, американский философ и футуролог Ф. Фукуяма.
Проблема рехристианизации мира не была для Бердяева новой по существу; уже в первых своих фундаментальных произведениях, таких как «Философия свободы» и «Смысл творчества», он обосновывал ценность идеала религиозной общественности. С новой силой надежда на качественное обновление европейской цивилизации вспыхнула у него в свете трагических событий XX в., которые отчетливо проявили степень девальвации религиозно-этических ценностей, тупики и «срывы» секуляризованной гуманистической культуры. Отсюда и его призывы к усилению духовного начала в истории: «В послевоенном мире центр тяжести должен быть перенесен в духовную жизнь» [9, с. 210]. При этом «духовная жизнь», согласно Бердяеву, не могла ограничи-
ваться внутренним миром отдельного человека; она выступает основой социальной солидарности, охватывая «не только "я',' но и "мы"»5.
Будучи убежденным, что мировое сообщество оказалось поставленным перед сложной задачей создания новой творческой демократии, структурно и функционально соответствующей изменившимся реалиям, Бердяев определил свое понимание вектора общемирового развития: «Мир идет к трудовому обществу...» [11, с. 65]. Опыт построения социализма в Советской России, полагал он, должен был рассматриваться в свете этой мировой перспективы. Несмотря на колоссальные общественно-политические деформации, наблюдавшиеся им в Советской России, мыслитель до конца жизни был убежден в правильности этого своего вывода. «Западу следовало бы помнить, - писал он в 1948 г., - что Россия страшными жертвами спасла Европу от рабства и что русский народ первый сделал социальный опыт, необычайный по смелости, и поставил новую тему для всего мира. Пусть он иногда ошибается, но это лучше, чем ничего не делать и остаться в самодовольстве» [12, с. 279].
Мировая роль Советской России, связанная с «социальным переустройством мира» на началах, отличных от капиталистических, в интерпретации Бердяева оказывалась созвучной его версии русской идеи6. Важным фактором, обусловившим специфику бердяевских представлений о советской истории, являлось его понимание природы русского коммунизма. «Русский коммунизм, - писал он, - если взглянуть на него глубже, в свете русской исторической судьбы, есть деформация русской идеи, русского мессианизма и универсализма, русского искания царства правды, русской идеи, принявшей в атмосфере войны и разложения уродливые формы. Но русский коммунизм более связан с русскими традициями, не только хорошими, но и очень плохими» [13, с. 126]. Впоследствии К. Померанцев писал, что Бердяев «одним из первых, а может быть и первый, отметил этот религиозный оттенок, "мистическую сторону коммунизма"» [14, с. 218].
Наблюдения за деятельностью большевистской власти, отмеченной как несомненными достижениями, так и глубочайшими провалами, подтолкнули мыслителя к важному для него выводу об осуществленном ею синтезе двух российских традиций, ставшем основой ее разноплановой деятельности, а именно: «империалистической традиции исторической власти и революционной социалистической традиции русской интеллигенции» [15, с. 19]. В одной из своих неопубликованных работ он детализировал этот тезис: «Русский коммунизм стремится к могущественной мировой империи, но империи рабоче-крестьянских советов, основанной на радикальном изменении социального строя» [16, л. 15]. Искусственность синтеза обусловила двойственность внутренней и внешней политики советского государства. Особое внимание Бердяев уделял истокам
5 См.: Бердяев Н.А. Царство духа и царство кесаря // Бердяев Н.А. Дух и реальность. М.; Харьков, 2006. С. 596 [10].
6 См.: Бердяев Н.А. На пороге новой эпохи: сб. ст. // Бердяев Н.А. Истина и Откровение. Пролегомены к критике Откровения. СПб., 1997. С. 255-256 [9].
«огромной витальной силы, необычайной динамичности» советского народа, которые он связывал с переключением его религиозной энергии на социалистическое строительство. Религиозная составляющая марксизма как идеологического фундамента русского коммунизма, резюмировал мыслитель, нашла благодатную почву в этой религиозной предрасположенности народа7.
Рассматривая русский коммунизм как «самое серьезное явление современного мира», Бердяев верил в возможность его сущностной трансформации. Т&-кая вера была связана с его общетеоретическими представлениями, в частности с его отношением к проблеме зла. «С одной стороны, зло есть зло, - писал он в «Русской идее», - должно быть обличено и должно сгореть. Но, с другой стороны, зло есть духовный опыт человека. В своём пути человек может быть обогащён опытом зла. Но нужно это как следует понять. Обогащает не само зло, обогащает та духовная сила, которая пробуждается для преодоления зла (курсив мой. - Л.Г)» [6, с. 152-153]. Построению более справедливого общества, преодолению негативных сторон русского коммунизма, при одновременном сохранении его позитивных завоеваний, полагал Бердяев, могли способствовать исконные свойства русского народа: «Для этого есть человеческий материал» [18, л. 27]. Не случайно проблема природы российского менталитета остается для него ключевой в эмигрантский период творчества.
Перспективы построения качественно новой общественности Бердяев связывал с этической системой русского народа, в структуре которой не нашлось места буржуазным ценностям. «С этим антибуржуазным и антикапиталистическим характером России, - писал он в 1948 г., - не коммунистической только, но вообще России, связана миссия русского народа...» [12, с. 275]. Подчеркнем, что такая позиция Бердяева вызывала критику его оппонентов. Так, М. Карпович, находивший, например, в русском крестьянстве выраженные «буржуазные» и «капиталистические инстинкты», подчеркивал, что «нет никаких данных для того, чтобы усмотреть в русском народе особую готовность к выполнению предназначенной для него миссии - распространения "антибуржуазных" и "антикапиталистических" начал в мире» [19, с. 283].
Своеобразие этики русского народа, полагал Бердяев, было глубоко связано с его восприятием «чудного русского слова правда»8. Его глубокий анализ был осуществлен другим русским религиозным мыслителем С.Л. Франком. «"Правда" с одной стороны, означает истину в смысле теоретически адекватного образа действительности, - писал он, - а с другой - "нравственную правоту", нравственные основания жизни, ту самую духовную сущность бытия, посредством которой оно становится внутренне единым, освящается и спасается» [20, с. 184]. Этическая система русского народа, обусловившая специфику российского коммуникационного пространства, представлялась Бердяеву соответствующей новым историческим реалиям; ее нравственный потенциал, полагал он, мог способствовать преодолению антропологического кризиса.
7 См.: Бердяев Н.А. Трансформация марксизма в России // РГАЛИ. Ф. 1496. Оп. 1. Ед. хр. 263, л. 13-14 [17].
8 См.: Бердяев Н.А. Царство духа и царство кесаря. С. 619.
В этом ключе следует интерпретировать размышления мыслителя о «советском неогуманизме», представленные на страницах его работ 1930-1940-х гг. Само признание существования подобных процессов в Советской России этого времени, отмеченного невиданными ранее репрессиями, вызывало и продолжает вызывать неоднозначные реакции. Во избежание превратного толкования взглядов Бердяева, подчеркнем его важную общетеоретическую установку, в соответствии с которой понятия «народ» и «государство» он рассматривал лишь как частично совпадавшие друг с другом. Неизменное следование этому принципу обеспечивало ему свободу суждений относительно столь сложной советской реальности. Важно подчеркнуть также, что размышления мыслителя о советском гуманизме сложно дополнили магистральную для его творчества в целом тему о диалектике европейского гуманизма, переродившегося в антигуманизм, что касалось не только Советской России, где он действительно принял крайние формы, но и других стран в самых различных сферах деятельности. «Такой переход гуманизма в свою противоположность, -писал он, - мы видим в крайней, предельной форме в коммунизме, его можно открыть во всех характерных течениях нашей эпохи - современной науке, философии, морали, складе быта, технике» [8, с. 216]. Положительное восприятие Бердяевым симптомов неогуманизма в Советской России, проявившихся, по его наблюдениям, во второй половине 1930-х-1940-е гг.9, не означало принципиальной ревизии представлений о природе и значении губительной диалектики безрелигиозного гуманизма.
Констатируя факт зарождения советского гуманизма, Бердяев подчеркивал его оригинальный характер. «Русский гуманизм, - отмечал он, - может быть только коммюнотарным, и это связано с русской традицией» [9, с. 181]. Основу советского неогуманизма, по его мнению, составляла русская человечность. В этой связи он писал в одной из своих работ: «.. .остается несомненным, что человечность, отражавшаяся во всей русской литературе, остается характерным свойством русской души. Это по-новому обнаруживается в советской литературе и в советском искании неогуманизма» [9, с. 247]. Своеобразной манифестацией неискоренимости человечности из русского сознания стал, по его мнению, настоящий культ А.С. Пушкина в Советской России, всечеловечность которого оказалась созвучной широким народным массам. Всенародный интерес в СССР к Пушкину, как и к целому ряду других представителей русской классической литературы, отмечали и положительно оценивали и другие эмигрантские мыслители.
В рамках рассматриваемой проблемы уместно подчеркнуть усилия Бердяева в новых исторических условиях обратить внимание мирового сообщества на специфическое понимание личности в России, направленные на разрушение сложившихся стереотипов на Западе. Правда, значительная доля ответственности за деформированное восприятие представлений о личности в Рос-
9 См.: Бердяев Н.А. Неогуманизм, марксизм и духовные ценности // Современные записки. 1936. № 60. С. 319-324 [21].
сии европейским сообществом лежит на самом мыслителе. В наиболее известных на Западе его произведениях мотив слабой личной выраженности русского народа продолжительное время оставался одним из ведущих. Трансформация же взглядов Бердяева на эту проблему осталась для многих незамеченной.
Не вызывает сомнений, что активизация его усилий по преодолению негативных стереотипов связана с его осмыслением вклада советского народа в победу над фашистской Германией. Выскажем предположение, что определенную роль сыграли его представления о трансформации природы современной войны, сформировавшиеся еще во время первой мировой войны: тотальный характер современной войны делал участие в ней всего народа главным условием победы над врагом, что неизбежно заостряло проблему личности. Так или иначе, в послевоенный период Бердяев писал: «С чем связано недоразумение в вопросе о личности в России? Думаю, что это, прежде всего, связано с тем, что русский народ самый коммюнотарный в мире народ» [9, с. 236]. Предостерегая от ложного отождествления «коммюнотарности и безличности», он продолжал: «Я даже хочу выставить тезис, обратный общепринятому. В России личность всегда была более выражена, чем в нивелированной, обезличенной, механизированной цивилизации современного Запада, чем в буржуазных демократиях... Индивидуализм совсем не означает яркой выраженности личности» [9, с. 236]. Коммюнотарность русского народа, его человечность, его способность к страданиям, его жертвенность - эти и другие ценные свойства русского народа, так или иначе отразившиеся в советском гуманизме, подчеркивал Бердяев, явились результатом многовекового православного воспитания. Их историческая устойчивость позволяла Бердяеву с надеждой смотреть на чрезвычайно сложные процессы в пореволюционной России.
Являясь сторонником бесклассового общества - «братской бесклассовой организации человеческого общества»10, Бердяев позитивно воспринимал такое неоднозначное для своего времени мероприятие советского государства, как «обобществление и национализация экономики», что было, по его мнению, «элементарно необходимо и справедливо»11. Обратим внимание, что его убеждение в необходимости и неизбежности элементов государственного регулирования экономики сформировалось в годы первой мировой войны, во время которой «эгоизм господствующих классов» стал восприниматься в качестве угрозы национальной безопасности страны. Однако в новых исторических условиях социально-экономические отношения, по сути своей не противоречившие христианским представлениям о социальной справедливости, утверждались на фоне дальнейшей дегуманизации человека. Констатируя это обстоятельство, Бердяев с тревогой писал: «Остается. сложный и беспокойный вопрос, почему социальное переустройство общества происходит через период ослабления чувства личности и антигуманизм» [9, с. 247].
10 См.: Бердяев Н.А. К спорам о христианском обосновании демократии // Новая Россия. 1939. № 65. С. 11 [22].
11 См.: Бердяев Н.А. Судьба человека в современном мире. К пониманию нашей эпохи // Бердяев Н.А. Дух и реальность. М.; Харьков, 2006. С. 163 [23].
Особую горечь Бердяева вызывало постепенное становление государственного капитализма в СССР, в рамках которого было осуществлено переиздание крепостного права, превратившее труд «в крепостной, в смысле закрепощен-ности его государству, которое в лице коммунистической бюрократии его жестоко эксплуатирует»12. Несмотря на это, он продолжал верить в способность русского народа преодолеть перекосы советской реальности и продолжить строительство новой общественности, альтернативной буржуазно-капиталистическому обществу. «Какие бы изменения ни происходили в советской России, а наверное будет много изменений, - писал он в 1945 г., - можно быть уверенным, что русский народ не вернется к капиталистическому строю, хотя бы смягченному, к формам частной собственности, господствующим на Западе» [9, с. 265]. Пожалуй, именно в этом пункте исторический прогноз Бердяева оказался особенно ошибочным.
Важное место в рамках концепции советской истории Бердяева занимает проблема природы и социальных последствий советского варианта индустриализации. В общих чертах бердяевская интерпретация этой проблемы корреспондируется с современными теориями модернизации. Он не сомневался в неизбежности и необходимости индустриализации современного мира для решения экономических проблем. «Индустриализация, - подчеркивал он, - всё более рационализированная, есть фатум не только Европы, но и всего земного шара. Рост народонаселения, рост потребностей толкает её в этом направлении. Проблема экономики, проблема "хлеба" должна быть решена.» [9, с. 224]. Не сомневался Бердяев и в ее универсальности, необратимости и кумулятивной природе, - что особенно подчеркивается авторами современных теорий модернизации, - о чем свидетельствует его взвешенная оценка технических достижений современной цивилизации. «Совершенно невозможен возврат к доиндустриаль-ному, дотехнико-машинному периоду человеческой истории.», - констатировал он [9, с. 224].
Бердяев предпринял попытку комплексного анализа советской индустриализации, высвечивая различные ее ракурсы. С одной стороны, он усматривал в ней провиденциальный смысл. В конечном счете, именно индустриализация с ее ускоренными темпами привела к созданию базы для победы над фашизмом. «Индустриализация России, - писал ученый в этой связи, - имевшая свои неприглядные стороны, привела к русской победе над Германией и спасла не только Россию, но и всю Европу от грозившего рабства» [9, с. 260]. С другой стороны, Бердяев рассматривал советскую индустриализацию в русле теории модернизации, как необходимое условие преодоления промышленной отсталости России. Анализируя ее особенности, он отмечал, что многие сопутствующие ей негативные явления едва ли можно рассматривать в качестве отличительных характеристик исключительно советской модернизации. «В России, - писал ученый, -происходит процесс острой индустриализации, процесс, мало считающийся с ценностями человеческой личности, как и многие процессы истории. В России
12 См.: Бердяев Н.А. Судьба человека в современном мире. К пониманию нашей эпохи. С. 119.
индустриализация происходила под знаком коммунизма. В Англии начала XIX века происходила под знаком индивидуалистического капитализма. Был ли процесс в Англии. менее жесток и более человечен?» [9, с. 260].
Отличительной чертой советской индустриализации стала принципиально новая мотивация труда, воспринятая, в первую очередь, молодым поколением. «Появилось новое поколение молодёжи., которое понимает задачу экономического развития не как личный интерес, а как социальное служение», - писал Бердяев [13, с. 119]. «Социальное служение» в его интерпретации выступало понятием, онтологическим по своей природе. Однако в условиях тоталитарного государства, как, впрочем, и любого другого современного государства, это ценное свойство находится под угрозой трансформации в «социальный заказ»: в капиталистических государствах этому способствовала «скрытая диктатура денег», в тоталитарных государствах - «открытая диктатура вождей»13. Вместе с тем ученый находил многочисленные проявления такого служения в Советской России, которые он высоко оценивал. Служение сверхличной цели, демонстрировавшееся советским народом, являлось для него весомым аргументом в пользу признания его религиозной природы. Однако в случае растраты религиозной энергии, переключённой на социалистическое строительство, предостерегал он, заметно возрастёт вероятность «обуржуазивания» русского народа.
Одним из первых Бердяев затронул еще одну важную проблему: соотношения различных по своей природе тоталитарных систем - большевизма и национал-социализма. Подчеркнем актуальность этой темы для постсоветского российского общества, обусловленную необходимостью переосмысления недавнего исторического прошлого: и сегодня существуют подходы, не различающие глубинной инаковости этих систем. Полярность позиций сохраняется и в зарубежной историографии14. Большая сложность проблемы, связанная, прежде всего, с выраженностью репрессивных практик обеих систем, требует особенно тщательного анализа. Присоединимся к точке зрения ряда американских исследователей ревизионистской направленности, настаивающих на необходимости выработки взвешенных подходов к советской истории в целом и к данной проблеме в частности: «Речь не идет об отказе от порицания репрессивных практик нацизма и сталинизма, а о том, что исследовательская практика историков показывает пределы применения концепции тоталитаризма в познании истории сложного, трагического XX в., составной частью которой была история России» [24, с. 443].
В поздний период творчества Бердяев настаивал на этической недопустимости и научной некорректности отождествления большевизма и национал-социализма, несмотря на сходство ряда черт этих двух систем. Такой теоретический подход учёного наметился в работе «Судьба человека в современном мире» (1934), в которой он схематически обозначил различия между расовой и
13 См.: Бердяев Н.А. Судьба человека в современном мире. К пониманию нашей эпохи. С. 216.
14 См.: Олегина И. Изучение истории России в Великобритании и США: новые тенденции и наследие советологии // Исторические исследования в России - II. Семь лет спустя / под ред. Г.А. Бордюгова. М., 2003. С. 411-447 [24].
классовой идеологиями. Однако прочное его закрепление произошло не сразу. «Сталинизм, т. е. коммунизм периода строительства, - писал он в 1937 г., - перерождается незаметно в своеобразный русский фашизм. Ему присущи все особенности фашизма: тоталитарное государство, государственный капитализм, национализм, вождизм и, как базис, - милитаризованная молодёжь» [13, с. 120].
В этой части своих размышлений Бердяев сближался с Федотовым, который также указывал на перерождение русского коммунизма в фашизм, что хронологически приходилось на вторую половину 1930-х гг. «Коммунистическая идея, - писал Бердяев в 1936 г., - постепенно ликвидируется» [25, с. 44]. Контрреволюция Сталина, по мнению обоих мыслителей, осталась почти незамеченной в России и в мире. Главную причину этого они связывали с особенностями информационной политики диктатора, широко использовавшего различные манипулятивные техники при формировании собственных информационных потоков. Об одной из них Бердяев писал: «...ликвидация коммунизма и его перерождение в своеобразный русский фашизм происходит при сохранении словесной терминологии коммунизма, и это вводит многих в заблуждение» [26, с. 8]. Интересным ответвлением этой темы в его публицистике является проблема влияния гитлеризма на самоидентификацию советской власти. «Я думаю, - писал он в 1936 г., - что на русский коммунизм сейчас имеет большое и благотворное влияние Гитлер. Коммунисты не хотят на него походить, стыдятся этого сходства...» [27, с. 319].
Постепенно, по мере роста агрессивности гитлеровской Германии, Бердяев отказался от прямых аналогий коммунизма и фашизма. В статье «Столкновение рока и разума»15 (24 октября 1938), отразившей реакцию Бердяева на заключение Мюнхенского договора, содержится его указание на русский коммунизм как на «третью силу», не совпадавшую ни с западными демократиями, ни с фашистскими диктатурами. В этой работе он рассматривал фашизм как закономерный результат кризиса капиталистического общества и современных ему буржуазных демократий. Не претерпевал изменений лишь его постулат об идеократической природе как коммунистической, так и фашистской систем. Как подчеркивал Бердяев, обе системы оставались враждебными христианской морали, особенно в части решения проблемы «средства - цель». «Мы переживаем, - писал он, - в крайней форме моральные последствия принципа, что цель оправдывает средства, и что все средства дозволены. Этот принцип имеет роковые последствия в Германии и в советской России» [29, с. 14].
Однако постепенно для Бердяева все очевиднее становилась более выраженная антигуманистическая направленность нацистской идеологии. В 1940 г. он писал: «Может быть, впервые в современном мире происходит принципиальное отречение от христианской морали, от евангельских заветов. С особенной остротой это происходит в германском национал-социализме, более последовательно, чем в коммунизме» [30, с. 6]. Дальнейшее развитие событий еще
15 См.: Бердяев Н.А. Столкновение рока и разума [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.krotov.org/berdyaev/1938/ 19381024.html, свободный [28].
более убедило его в правильности такого вывода. Резюмируя свои многолетние размышления по этой проблеме, он отмечал: «Коммунистический тоталитаризм. нужно отличать от тоталитарного государства фашизма» [9, с. 288]. Расовая идеология представлялась ему в корне ложной, содержащей в себе выраженный деструктивный потенциал, принципиально исключающей даже вероятность равноправной интеграции народов. Размышлениями о расизме учёный дополнил свою критику германской идеи, еще со времен первой мировой войны идентифицировавшейся им со стремлением к власти и мировому господству. В свете сказанного представляется по существу неверным утверждение Степуна о предпочтении Бердяевым фашизма16.
В годы второй мировой войны Бердяев занял однозначную антигитлеровскую гражданскую позицию. Глубоко чуждыми для него остались коллаборационистские настроения некоторых соотечественников накануне и во время войны. Незадолго до её начала он с негодованием писал: «О русских "национально мыслящих" в эмиграции лучше и не говорить, они с большой легкостью отдают Россию ее смертельному врагу Гитлеру»17. В частном письме он делился своим пониманием одной из причин такого отношения соотечественников к России: «К сожалению, русские слишком часто не стоят на минимальной моральной высоте» [32, с. 252].
Примечательно, что уже в январе 1940 г. в статье, опубликованной во французском журнале «Esprit», ученый, возлагая ответственность на Сталина за начало войны, прогнозировал поражение Германии в ней и рост влиятельности Советской России в системе международных отношений. Он писал: «...большевистская Россия оказалась сильнее расистской Германии, которая, в сущности, кончена. Гитлер становится орудием большевистских революций в Европе, в то время как он утверждал, что он спасет Европу от большевизма» [16, л. 21]. Подчеркнем и то, что Бердяев отказывался признавать Сталина выразителем интересов русского народа. «Было бы величайшей несправедливостью видеть в Сталине, у которого, кстати сказать, нет ни одной капли русской крови, выразителем русского народа, за которого все русские ответственны, - писал он незадолго до начала II Мировой войны, - ...Сталин есть азиатская тирания, подобная татарскому игу...» [18, л. 26].
Одним из главных направлений историко-философских размышлений Бердяева о Советской России стал его анализ проблемы свободы в ней. Это вполне логично: ключевой идеей всей его философии являлась идея свободы. Он не отрицал существования в России специфического варианта свободы. В этой позиции он резко расходился со многими своими соотечественниками-эмигрантами, с разной степенью резкости настаивавшими на её отсутствии в Советском Союзе. Бердяев рассматривал проблему свободы в Советском Со-
16 См.: Степун Ф.А. Мистическое мировидение. Пять образов русского символизма / пер. с нем. Г Снежинской, Е. Крепак и Л. Маркевич. СПб., 2012. С. 182 [7].
17 См.: Бердяев Н.А. Существует ли в Православии свобода совести и слова (в защиту Г.П. Федотова) [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.krotov.org/berdyaev/1939/ 1939fedt.html, свободный [31].
юзе на более сложном теоретическом уровне. Он подчёркивал, что в основе советского варианта свободы лежит философия «социального титанизма». «Свобода в советской России, - подчеркивал Бердяев, - понимается исключительно как возможность коллективной активности, изменяющей мир» [9, с. 273]. Она предполагала высокую социальную активность человека, подкреплённую верой в возможность радикального переустройства мира. Это поддерживало в советском человеке ощущение осмысленности и оправданности его деятельности, поддерживало его социальный оптимизм.
Вызывает интерес его указание на необходимое условие зарождения такой свободы - возросшую пластичность мира. Предлагая свою оценку варианта свободы, утвердившегося в Советской России, он подчёркивал, что, несмотря на определённый позитивный потенциал, содержащийся в ней, она не могла быть признана полноценной. «Но такое понимание свободы, - продолжал он, - мало подходит для творчества культуры и для духовной жизни. Свобода имеет еще и другой смысл, как выражение независимости человека от абсолютной власти общества и государства, от власти стихий мира» [9, с. 273]. Отсутствие в России подлинной свободы рассматривалось им как основное препятствие для реализации всех преимуществ советского строительства. Критика ущемления свободы в Советском Союзе стала одним из основных направлений его публицистической деятельности. Сохранилась его негативная реакция на процесс «Антисоветский объединенный троцкистско-зиновьевский террористический центр», проходивший в Москве в 1936 г.18. Анализу его подлинных причин он посвятил специальную статью «Об аморализме в политике»19. В послевоенный период Бердяев был глубоко возмущен гонениями против М. Зощенко и А. Ахматовой. Эта акция советского правительства побудила его написать статью «О творческой свободе и фабрикации душ». В 1948 г. он писал: «Что в Советской России нет никакой свободы, есть истина, которую нечего (и нельзя) скрывать» [12, с. 277]. Заметим, что такое же негодование вызывало у него преследование инакомыслия в русской эмигрантской среде. Наиболее яркими примерами этого могут служить его статьи в защиту С.Н. Булгакова и ГП. Федотова20.
Вместе с тем, в отличие от многих других своих современников, Бердяев не переставал верить в духовную силу человека, способного противостоять натиску этатизма. Как показал исторический опыт России, эта его вера оказалась исторически оправданной. В данной позиции он приближается к современным концепциям динамических самоорганизующихся систем. Сегодня не вызывает сомнения тот факт, что, несмотря на силу давления тоталитарного советского государства, общество сумело избежать трансформации в исключительно пассивный объект манипуляций, особенно в сфере повседневной практики.
18 См.: «В четвертом измерении пространства.»: Письма Н.А. Бердяева кн. И.П. Романовой 1931-1947 / публ., предисл. и коммент. В. Аллоя и А. Добкина // Минувшее. 1994. № 16. С. 237 [32].
19 См.: Бердяев Н.А. Об аморализме в политике // Новая Россия. 1936. № 4. С. 6-7 [33].
20 См.: Бердяев Н.А. Существует ли в Православии свобода совести и слова (в защиту ГП. Федотова).
Важное место в историко-философской концепции Бердяева занимала проблема русофобии, охватившей Запад на рубеже 1930-1940-х гг. Главной причиной тому послужил стиль внешней политики советского государства, способствовавший широкому распространению стереотипа о «коварстве и жестокости русского народа»21. Признавая обоснованность критики политики советского государства, ученый считал в корне ложным возлагать ответственность за нее на весь русский народ. «Россию считают темным Востоком, - писал он в этой связи, - который находится в стадии, предшествующей процессам гуманизации... Западные люди, обвиняющие русский народ в исключительной жестокости, немного забыли собственное прошлое» [18, л. 11]. По окончании II Мировой войны эскалации напряженности и закреплению блокового мышления способствовало целенаправленное распространение на Западе мифа о Советской России как носителе зла, а в ней самой - мифа о враждебном капиталистическом окружении. Подчеркивая их негативное значение для перспектив мирового развития, призывая своих современников к исторической трезвости, Бердяев писал: «Деление западного и восточного мира, западного и восточного блока не может быть делением на царство света и царство тьмы, царство Добра и царство Зла. Лучше бы обратить внимание на то, что в каждом из нас есть свет и тьма, добро и зло» [12, с. 277].
Позиция Бердяева, предполагавшая не только критику отрицательных сторон Советской России, но и признание положительных достижений в свете ее религиозно-духовного призвания, вызвала неприятие преобладавшей части российской эмиграции. Многие его выводы, особенно позднего периода творчества, не находили понимания не только среди его противников, но и среди единомышленников по конструированию пореволюционного сознания; ученики и друзья были разочарованы его «просоветской ориентацией». В такой атмосфере прошел слух о принятии им советского гражданства. Определенную роль в его распространении сыграл Степун, позднее оправдывавшийся перед свояченицей Бердяева Е.Ю. Рапп. «Мою ошибку, - писал он в 1950 г., - в которой я, однако, не повинен, так как мне многие, даже и близкие Н.А. (Бердяеву. - Л.Г) люди говорили, что он принял советский паспорт, я с удовольствием исправлю... » [5, л. 1]. Степун сдержал свое слово. В своей последней работе, адресованной немецкой аудитории, он писал: «Слух о том, что Бердяев обменял свое эмигрантское удостоверение на советский паспорт, неверен» [7, с. 124].
Бердяев, в свою очередь, болезненно реагировал на отсутствие должного патриотизма у своих соотечественников за рубежом. Лишь немногие пытались понять подлинные мотивы его отношения к Советской России. Так, например, С.А. Левицкий отмечал: «После войны Бердяев занял уже явно просоветскую линию, хотя продолжал осуждать коммунизм. Эта странная эволюция мыслителя, умевшего в своё время как никто разоблачать всю ложь и бесчеловечность советской диктатуры, может быть лишь отчасти объяснена патриотиз-
21 См.: Бердяев Н.А. Двойственный образ России (к пониманию русской человечности). Статьи 1930-1940-х гг. // РГАЛИ. Ф. 1496. Оп. 1. Ед. хр. 240, л. 11 [18].
мом. По существу, здесь были более глубокие причины» [34, с. 356]. Однако исследователь ограничился лишь указанием на существование «более глубоких причин», не проанализировав их по существу. В состав более глубоких причин следует включить убежденность Бердяева в наличии высокого духовного потенциала русского народа, способного не только преодолеть негативные стороны советского строительства, но и предложить миру новую модель мироустройства и новую коммуникативную модель. Эту свою веру он выразил в лапидарной формуле: «.есть много оснований думать, что наступает русский период всемирной истории» [9, с. 268].
Таким образом, Бердяев рассматривал Советскую Россию как некое связующее начало между качественно различными историческими этапами в свете перспектив преодоления системного кризиса цивилизации и формирования новой системы международных отношений при ведущей роли России в этом процессе. Это позволяло ученому, с одной стороны, объективно критиковать негативные стороны советского строительства. С другой стороны, он не переставал подчеркивать, независимо от политической конъюнктуры, наличие в Советской России позитивного потенциала. Признаем, что во многих суждениях Бердяева проявилось глубокое несоответствие собственных его представлений о коммунизме и реальной практики социализма в СССР Во всяком случае, проблема цены социалистических достижений в Советском Союзе не ставилась им во всей её остроте. Однако следует признать и то, что отношение Бердяева к Советской России позволяет существенно расширить исследовательские перспективы, рассматривать советскую историю как противоречивое единство позитивных и негативных процессов, обусловивших своеобразие Советской России и ее всемирно-историческое значение, как фактора, оказавшего многоплановое воздействие на мировые процессы в режиме не только «короткого», но и «долгого» времени.
Список литературы
1. Полторацкий Н. Бердяев и Россия (Философия истории России Н.А. Бердяева). Нью-Йорк, 1967. 270 с.
2. Волкогонова О.Д. Бердяев. М., 2010. 390 с.
3. Гаман Л.А. Революция 1917 г. и советская история в освещении русской религиозной эмигрантской мысли. Томск, 2008. 332 с.
4. Ильин И.А. Советский Союз - не Россия // Ильин И.А. Собр. соч.: в 10 т. Т. 7. М., 1998. С. 323-373.
5. Письма Ф.А. Степуна Е.Ю. Рапп // РГАЛИ. Ф. 1496. Оп. 1. Ед. хр. 982.
6. Бердяев Н.А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX и начала XX века // О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 43-271.
7. Степун Ф.А. Мистическое мировидение. Пять образов русского символизма / пер. с нем. Г Снежинской, Е. Крепак и Л. Маркевич. СПб., 2012. 479 с.
8. Бердяев Н.А. Философия свободного духа. Проблематика и апология христианства // Бердяев Н.А. Диалектика божественного и человеческого. М.; Харьков, 2005. С. 341-500.
9. Бердяев Н.А. На пороге новой эпохи: сб. ст. // Бердяев Н.А. Истина и Откровение. Пролегомены к критике Откровения. СПб., 1997. С. 156-326.
10. Бердяев Н.А. Царство духа и царство кесаря // Бердяев Н.А. Дух и реальность. М.; Харьков, 2006. С. 567-671.
11. Бердяев Н.А. Парадоксы свободы в социальной жизни // Новый град. 1931. № 1. С. 59-65.
12. Бердяев Н.А. Третий исход // Новый журнал. 1953. № 32. С. 271-280.
13. Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. 224 с.
14. Померанцев К. Бердяев и современный мир // Мосты. 1961. № 7. С. 212-234.
15. Бердяев Н.А. Россия Ксеркса и Россия Христа // Новая Россия. 1939. № 74/75. С. 19-20.
16. Бердяев Н.А. Советская Россия и мировая война // РГАЛИ. Ф. 1496. Оп. 1. Ед. хр. 219.
17. Бердяев Н.А. Трансформация марксизма в России // РГАЛИ. Ф. 1496. Оп. 1. Ед. хр. 263.
18. Бердяев Н.А. Двойственный образ России (к пониманию русской человечности). Статьи 1930-1940-х гг. // РГАЛИ. Ф. 1496. Оп. 1. Ед. хр. 240.
19. Карпович М. Комментарии. В поисках «третьего исхода» (о статье Н.А. Бердяева) // Новый журнал. 1953. № 32. С. 281-287.
20. Франк С.Л. Сущность и ведущие мотивы русской философии // Философские науки. 1995. № 5. С. 83-89.
21. Бердяев Н.А. Неогуманизм, марксизм и духовные ценности // Современные записки. 1936. № 60. С. 319-324.
22. Бердяев Н.А. К спорам о христианском обосновании демократии // Новая Россия.
1939. № 65. С. 10-12.
23. Бердяев Н.А. Судьба человека в современном мире. К пониманию нашей эпохи // Бердяев Н.А. Дух и реальность. М.; Харьков, 2006. С. 159-228.
24. Олегина И. Изучение истории России в Великобритании и США: новые тенденции и наследие советологии // Исторические исследования в России - II. Семь лет спустя / под ред. Г.А. Бордюгова. М., 2003. С. 411-447.
25. Бердяев Н.А. Аура коммунизма // Новый град. 1936. № 11. С. 40-46.
26. Бердяев Н.А. Соблазн коммунистических обращений // Новая Россия. 1937. № 29. С. 5-9.
27. Бердяев Н.А. Неогуманизм, марксизм и духовные ценности // Современные записки. 1936. № 60. С. 319-324.
28. Бердяев Н.А. Столкновение рока и разума [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.krotov.org/berdyaev/1938/ 19381024.html, свободный.
29. Бердяев Н.А. Роковой час европейской истории // Новая Россия. 1939. № 71. С. 14-15.
30. Бердяев Н.А. Политика и этика (к вопросу о «средствах» и «целях») // Новая Россия.
1940. № 80-81. С. 6-7.
31. Бердяев Н.А. Существует ли в Православии свобода совести и слова (в защиту Г.П. Федотова) [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.krotov.org/berdyaev/1939/ 1939fedt.html, свободный.
32. «В четвертом измерении пространства.»: Письма Н.А. Бердяева кн. И.П. Романовой 1931-1947 / публ., предисл. и коммент. В. Аллоя и А. Добкина // Минувшее. 1994. № 16. С. 209-264.
33. Бердяев Н.А. Об аморализме в политике // Новая Россия. 1936. № 4. С. 6-7
34. Левицкий С.А. Очерки по истории русской философии: Соч.: в 2 т. М., 1996. Т. 1. 496 с.
References
1. Poltoratskiy, N. Berdyaev i Rossiya (Filosofiya istorii Rossii N.A. Berdyaeva) [N. Berdyaev and Russia (Russian philosophy of history of N. Berdyaev)], New York, 1967, 270 p.
2. Volkogonova, O.D. Berdyaev [Berdyaev], Moscow, 2010, 390 p.
3. Gaman, L.A. Revolyutsiya 1917 g. i sovetskaya istoriya v osveshchenii russkoy religioznoy emigrantskoy mysli [Revolution and Soviet history in the light of Russian religious emigrant thought], Tomsk, 2008, 332 p.
4. Il'in, I.A. Sovetskiy Soyuz - ne Rossiya [Soviet Union is not Russia], in Il'in, I.A. Sobranie sochineniy v 101., t. 7 [Collected works in 10 vol., vol. 7], Moscow, 1998, рp. 323-373.
5. Pis'ma FA. Stepuna E.Yu. Rapp [FA. Stepun's letters to E. Rapp], in RGALI. F 1496. Op. 1. Ed. khr. 982.
6. Berdyaev, N.A. Russkaya ideya. Osnovnye problemy russkoy mysli XIX i nachala XX veka [Russian idea. The main problems of Russian thought of XIX-end early twentieth century], in O Rossii i russkoy filosofskoy kul'ture [About Russia and Russian philosophical culture], Moscow, 1990, pp. 43-271.
7. Stepun, FA. Misticheskoe mirovidenie. Pyat' obrazov russkogo simvolizma [Mystical vision. Five images of Russian symbolism], Saint-Petersburg, 2012, 479 p.
8. Berdyaev, N.A. Filosofiya svobodnogo dukha. Problematika i apologiya khristianstva [The philosophy of free spirit. Problems and apology of Christianity], in Berdyaev, N.A. Dialektika bozhestvennogo i chelovecheskogo [Dialectic of the divine and human], Moscow; Khar'kov, 2005, pp. 341-500.
9. Berdyaev, N.A. Na poroge novoy epokhi: sbornik statey [On the threshold of a new era. Collection of Berdyaev's articles], in Berdyaev, N.A. Istina i Otkrovenie. Prolegomeny k kritike Otkroveniya [Truth and Revelation. Prolegomena to criticism of Revelation], Saint-Petersburg, 1997, pp. 156-326.
10. Berdyaev, N.A. Tsarstvo dukha i tsarstvo kesarya [The kingdom of the spirit and the kingdom of Caesar], in Berdyaev, N.A. Dukh i real'nost' [Spirit and Reality], Moscow; Khar'kov, 2006, pp. 567-671.
11. Berdyaev, N.A. Novyy grad, 1931, no. 1, pp. 59-65.
12. Berdyaev, N.A. Novyy zhurnal, 1953, no. 32, pp. 271-280.
13. Berdyaev, N.A. Istoki i smysl russkogo kommunizma [Origin and meaning of Russian communism], Moscow, 1990, 224 p.
14. Pomerantsev, K. Mosty, 1961, no. 7, pp. 212-234.
15. Berdyaev, N.A. Novaya Rossiya, 1939, no. 74/75, pp. 19-20.
16. Berdyaev, N.A. Sovetskaya Rossiya i mirovaya voyna [Soviet Russia and World War], in RGALI. F 1496. Op. 1. Ed. khr. 219.
17. Berdyaev, N.A. Transformatsiya marksizma v Rossii [Transformation of Marxism in Russia], in RGALI. F. 1496. Op. 1. Ed. khr. 263.
18. Berdyaev, N.A. Dvoystvennyy obraz Rossii (k ponimaniyu russkoy chelovechnosti). Stat'ya 1930-1940-e gg. [Dyally Russia (to understanding of Russian humanity. Articles of 1930-1940], in RGALI. F 1496. Op. 1. Ed. khr. 240.
19. Karpovich, M. Novyy zhurnal, 1953, no. 32, pp. 281-287.
20. Frank, S.L. Filosofskie nauki, 1995, no. 5, pp. 83-89.
21. Berdyaev, N.A. Sovremennye zapiski, 1936, no. 60, pp. 319-324.
22. Berdyaev, N.A. Novaya Rossiya, 1939, no. 65, pp. 10-12.
23. Berdyaev, N.A. Sud'ba cheloveka v sovremennom mire. K ponimaniyu nashey epokhi [The destiny of a man in the modern world (to understanding of our era)], in Berdyaev, N.A. Dukh i real'nost' [Spirit and Reality], Moscow; Khar'kov, 2006, pp. 159-228.
24. Olegina, I. Izuchenie istorii Rossii v Velikobritanii i SShA: novye tendentsii i nasledie sovetologii [Studying of Russian history in the UK and the USA: new trends and heritage sovetology], in Istoricheskie issledovaniya v Rossii - II. Sem' let spustya [Historical research in Russia], Moscow, 2003, pp. 411-447.
25. Berdyaev, N.A. Novyy grad, 1936, no. 11, pp. 40-46.
26. Berdyaev, N.A. Novaya Rossiya, 1937, no. 29, pp. 5-9.
27. Berdyaev, N.A. Sovremennye zapiski, 1936, no. 60, pp. 319-324.
28. Berdyaev, N.A. Stolknovenie roka i razuma [Clash of rock and mind]. Available at: http:// www.krotov.org/berdyaev/1938/ 19381024.html, svobodnyy.
29. Berdyaev, N.A. Novaya Rossiya, 1939, no. 71, pp. 14-15.
30. Berdyaev, N.A. Novaya Rossiya, 1940, no. 80-81, pp. 6-7
31. Berdyaev, N.A. Sushchestvuet li v Pravoslavii svoboda sovesti i slova (v zashchitu G.P. Fedotova) [If there is freedom of conscience and speech in Ortodoxy (in defense of
G.P Fedotov)]. Available at: http://www.krotov.org/berdyaev/1939/1939fedt.html, svobodnyy.
32. «V chetvertom izmerenii prostranstva...»: Pis'ma N.A. Berdyaeva kn. I.P. Romanovoy 1931-1947 [«In the fourth dimension of space.» Berdyaev's letters to princess I.P. Romanova], in Minuvshee, 1994, no. 16, pp. 209-264.
33. Berdyaev, N.A. Novaya Rossiya, 1936, no. 4, pp. 6-7
34. Levitskiy, S.A. Ocherki po istorii russkoy filosofii [Essays on the history of Russian philosophy], in Sochineniya v2 t., t.1 [Works in 2 vol., vol. 1], Moscow, 1996, 496 p.
УДК 111.83:141(47)(430) ББК 87.3(2)61-07:87.3(41ём)5-636
БОРЬБА ЗА ПРАВДУ (БЕРДЯЕВ, КАНТ И ДРУГИЕ)
Я. КРАСИЦКИ
Вроцлавский университет пл. Университетская, 1, Вроцлав, 50-137, Польша E-mail: [email protected]
Рассматривается проблема правды-истины в философии Н.А. Бердяева. Вопрос излагается в широком историко-философском контексте, а также в отношении к ключевыми проблемам философии И. Канта и философским течениям современной Бердяеву эпохи, главным образом неокантианству и феноменологии. Указывается на «правдолюбие» Бердяева и его связь с идейными традициями русской интеллигенции, одновременно подчеркивается значение его идейной конфронтации с идеалами «научной философии» неокантианства и философии Э. Гуссерля. Указывается, что проблему правды-истины в философии Н.А. Бердяева невозможно свести ни к так называемой «гносеологической проблеме», введенной в философский дискурс И. Кантом и доведенной до крайности неокантианством, ни к эпистемологической традиции русской отечественной мысли. В контексте критики «научной философии» и научного идеала истины, проведенной, кроме Бердяева, такжеЛ.И. Шестовым, изложена как бердяевская критика кантовского, неокантианского и феноменологического идеалов истины и «научной философии», так и оригинальная концепция правды-истины автора «Самопознания». В заключение в контексте современной «детрансцендентализации» разума указывается на актуальность и новаторство не только проведенной русским мыслителем критики трансцендентализма, но и его собственного понимания истины и философии.
Ключевые слова: правда, истина, гносеологическая проблема, неокантианство, феноменология, научная философия, деантропологизация, свобода, творчество, трансцендентализм, детрансцендентализация.
FIGHTING FOR TRUTH (BERDYAYEV, KANT AND OTHERS)
J. KRASICKI
University of Wrociaw, 1, Plac Uniwersytecki, Wrociaw, 50-137, Poland E-mail: [email protected]
The author of the paper examines the question of truth in the philosophy of Nikolai Berdyaev. This is done by way of referring to the views of the Russian philosopher and in the broad historical
