CC BY
317
УДК 316.354
Максименко Александр Александрович
кандидат психологических наук alex-maximenko@yandex.ru
СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ПОНЯТИЯ «РАЦИОНАЛЬНОСТЬ»
В настоящей статье автор рассматривает становление понятия «рациональность» в теориях социологии, а также значение этого понятия в социологии управления.
Ключевые слова: интерпретация понятия «рациональность», аксиологический подход, теории социологии, социология управления.
Специфика функций, целей и управления в социальных организациях так или иначе предполагает использование в системной аксиологии утилитаристских категорий «полезности» и «эффективности». Однако это вовсе не предполагает отказ от возможности и необходимости ценностнорационального поведения в пользу целерационального. Разработка телеологии и ценностно-нормативной системы в социальных организациях предполагает принятие того или иного понимания рациональности.
Концепция рациональности является одним из основополагающих оснований социологической теории М. Вебера. Признавая в целом рациональный характер человеческого поведения, он рассматривает его через дифференцированные «социальные действия», являющиеся единичными актами поведения индивида и анализируемые с позиции его учения об «идеальных типах». Безусловно, рациональность действия, соотносимого с рациональной целью, то есть целерациональ-ность, понимается М. Вебером не как тип наблюдаемого поведения как такового, а лишь как средство его анализа, основанного на мыслительной идеально-типической конструкции. Целерациональное действие (обозначаемое М. Вебером как «техника») интерпретируется как действие, в котором осознание цели актором сочетается с рациональными, осмысленными средствами ее достижения. Рациональность цели признается как с точки зрения рациональности ее содержания, так и целесообразности избираемых средств ее достижения. Целерациональное действие ориентированно на понятный или доступный пониманию «смысл», что является прерогативой исключительно человеческого действия, так как депер-сонифицированные коллективные социальные субъекты или идеальные конструкции (общество, государство, капитализм) этим имманентным качеством не обладают. Также данное действие
носит осознанный характер и не может рассматриваться с объективистских органицистских позиций как определяемое исключительно механикой социального организма. Даже объективные причины, по мнению М. Вебера, неизбежно отражаются и преломляются в сознании индивида и не являются некими регуляторами и мотиваторами действий индивида, лежащими за пределами его сознания.
Целерациональность отличается от «ценностной рациональности», с позиции которой ценность самих целей не зависит от возможных издержек и последствий социального действия. Однако здесь возникает определенное противоречие и парадокс, отмечаемый самим М. Вебером: ценность целей, «с целерациональной точки зрения... всегда иррациональна. И тем иррациональнее, чем больше она абсолютизирует ценность, на которое ориентируется поведение, ибо она в тем меньшей степени принимает во внимание последствия совершаемых действий, чем безус-ловнее для нее самодовлеющая ценность поведения как такового (чистота убеждения, красота, абсолютное добро, абсолютное выполнение своего долга)» [1, с. 630].
Концепт целерационального действия связывается в теории М. Вебера с учением о формальной рациональности. Формальная рациональность (нем. Formalrationalitat) - «рациональность сама по себе», являющаяся самоцелью. С позиции формальной рациональности, рациональным является любое явление, поддающееся калькуляции, то есть количественному счету, учету и измерению. Ее своеобразным антагонистом выступает «материальная рациональность» (нем. Materialrationalitat) - рациональность «для чего-то», направленная на достижение определенной цели в соответствии с существующими в обществе потребностями и ценностями. По мнению М. Вебера, материальная рациональность, доми-
нирующая в традиционном обществе в современном ему западном обществе, вытесняется формальной. Этот процесс выражается в возрастающей регуляции социального поведения, калькуляции социальных явлений, расширении применения научных методов в сфере управления.
М. Вебер акцентировал субъективность критериев рациональности в оценке адекватности «техник» целерационального действия, то есть выдвигаемых целей, их интенций и используемых при этом средств. С другой стороны, он выдвинул идею «объективной рациональности» (нем. ШЛ^ке^гайопаШа^), рациональности, основанной на научном, экспертном, «правильном» и «объективном» знании [1, с. 497]. Объективная рациональность относится им к сфере приложения «догматических наук» - логики, юриспруденции, этики. Целерациональное действие может быть осмыслено и оценено на основании нормативного критерия объективной рациональности, если подчиняется сходной «технике».
Формальная рациональность у М. Вебера выступает в качестве основополагающей характеристики западной культуры и современного капитализма. Их рационализм, стремление к предельной утилитаристкой и, в частности, экономической эффективности проникают во все социальные институты и сферу межличностных отношений. Дальнейшее развитие концепции рациональности у М. Вебера приобретает в его теории рациональной бюрократии и рациональнолегального лидерства.
Однако рационализация общества, генетически основанная, по мнению М. Вебера, на рационализации религиозной картины мира, несет в себе определенную тенденцию к самоотрицанию. «Расколдовывание» мира, как следствие рационализации, ведет к разрушению самой религиозной картины мира в пользу формирующегося и усиливающегося научного мировоззрения и научной картины мира. Как отмечает Ю.Н. Давыдов, «идея прогрессирующей рационализации как неизбежной “судьбы” Запада, социальным носителем и воплощением которой является рациональная бюрократия, выступает в противоречие с веберовским представлением о социально-экономических категориях как идеально-типических конструкциях, играющих исключительно эвристическую роль в социальном познании и не претендующих на роль категориального выражения объективных общественных тенденций» и зако-
номерностей. Рациональность, в конечном счете, оказывается именно такой закономерностью, пробивающей себе дорогу вопреки воле и желанию людей, которых она грозит полностью лишить индивидуальной свободы» [2, с. 361].
Т. Парсонс, анализируя наследие М. Вебера, акцентирует объективный надличностный характер рациональности. Именно культурные стандарты, нормы и ценности являются регуляторами целерационального и ценностнорационального действий, соотнося поведение актора с существующей социоструктурной обусловленностью. Действие индивида становится понятным и признается адекватным только благодаря наличию культуры. По его мнению, «если нет “общей культуры”, то нет и способа “проинтерпретировать” то, что же обозначали наблюдаемые действия для действующего лица внутри его системы» [3, с. 177]. Рациональным является действие, обладающее нормативной структурой и выступающее в качестве средства легитимации этой структуры и в качестве механизма социального контроля. Таким образом, рациональность проявляется в поведении акторов в процессе его соотнесения с культурными норами, образцами и эталонами и имеет по отношению к ним автономный объективный статус. Рациональность у Т. Парсонса - это скорее нормативная рациональность в системной иерархии культурных явлений.
Т. Парсонс утверждает, что веберовское понятие «целерациональности» не является прямой абстракцией от элемента конечных целей. Чтобы понять действие актора, необходимо соотнести его с конкретным «типом системы конечных целей», а не пользоваться для анализа лишь цепочкой «средства - цели». Обращая внимание на склонность современников не различать целера-циональность и ценностную рациональность в работах М. Вебера как идеально-типические конструкции и реальные действия, Т. Парсонс проводит следующую линию демаркации: «Ключ к пониманию Вебера содержится в различении, которое обсуждает доктор фон Шелтинг, двух возможных “формальных” типов этической установки, которые Вебер называет “этикой ответственности” (Verantwortungethik) и “этикой принципа” (Gesinnungethik). Целерациональность - нормативный тип действия, логически подразумеваемый первой из вышеупомянутых точек зрения, а ценностная рациональность - второй» [4, с. 158].
В ситуации ценностнорационального действия, проявления ценностной рациональности, актор обязан реализовывать, в конечном итоге, некую абсолютную ценность, игнорируя, таким образом, все остальные конкурирующие ценности и утверждая примат собственной как единственно правильной. Эта дифференциация наиболее полно проявляется в религиозном сознании и поведении. Поэтому «различение двух типов рационального действия можно рассматривать как основное различение двух полярно противоположных типов систем конечных целей» [4, с. 160]. Под различающимися «типами систем конечных целей» в концепции структуры социального действия Т. Парсонса понимаются различные культуры, характеризующиеся спецификой ценностно-нормативных систем.
Если для М. Вебера рациональность связана с осмысленностью и целеустремленностью в действиях индивида, то для Т. Парсонса рациональность есть результат соотнесения этих действий с социокультурными нормами, стандартами, правилами и ценностями. Интерпретация данного понятия у Т. Парсонса статическая, рациональность вторична по отношению к диктату априорных социальных структур и регуляторов социального поведения. Также она носит менее волюнтаристский характер, чем в социологии М. Вебера.
Т. Парсонс не проводит четкую демаркацию между индивидуальной субъективной и объективной рациональностью, делая акцент на анализе второй. Согласие с парсонианским концептом рациональности можно обнаружить и в трудах отечественных социологов. Например, по мнению Б.С. Сивиринова, субъективная рациональность должна подвергаться анализу с позиции ценностного подхода к любому действию. Следовательно, процесс рационализации социальных структур «неизбежно попадает под принцип ценностной иерархичности и распространяет его на организационные и политические структуры. Руководствуясь иерархией ценностей, люди склонны организовываться в борьбе за “высшие”, по их мнению, ценности. Эта борьба создает социальные, политические образования, где представители этих ценностей ведут себя как иерархи» [5, с. 5]. Социальная структура в обобщенном виде выражает ценностно-потребностные системы индивидов и, с другой стороны, детерминирует их поведение.
Как во многом антитеза концепции объективной нормативной рациональности в работах Т. Парсонса, в рамках феноменологической социологии выдвигается идея субъективной рациональности. В анализе социального действия у Т. Парсонса объективная нормативная рациональность предшествует пониманию социального действия, а, по мнению феноменологов, именно понимание выступает предпосылкой субъективно интерпретируемой рациональности. Рациональность присуща самой повседневности, где действия индивида опираются во многом на опыт и здравый смысл, а не только на интернализован-ные культурные регуляторы. Научная рациональность, каковую феноменологи обнаруживают у Т. Парсонса, абстрагируется от реальных социальных отношений, многообразия и сложности их интерпретации на уровне человеческого сознания и интерактивного взаимодействия. Рациональность конструируется на уровне повседневности посредством интерсубъективности, Г. Г ар-финкель назвал ее субстанциональной рациональностью. «Эта рациональность заключается в том, что обыденное описание индивидами обыденных действий (“индексичные выражения”) создает возможность представлять себе социальный мир как упорядоченный. Рациональность выступает как рациональная “описуемость”, объяснимость наличной ситуации» [3, с. 178]. Рациональность с позиции феноменологического знания интерпретируется как «возможность конструирования социальной реальности людьми, которые вырабатывают типические представления о ней интерсубъективным образом» [6, с. 178].
В марксизме и неомарксизме концепция рациональности традиционно связывается с понятиями «отчуждения» и «овеществления», примером чему может служить теория овеществления Г. Лукача. Проблему «овеществления» Г. Лукач основывает на концепте «товарного фетишизма» в работах К. Маркса. «.Сущность товарной структуры, - пишет Г. Лукач, - состоит в том, что отношение, связь между лицами приобретает вещественный характер и тем самым - “призрачную предметность”, которая своей жесткой, с виду совершенно замкнутой и рациональной, автономной закономерностью стирает всякий след своей фундаментальной сущности, отношений между людьми» [7, с. 240]. Механизмами рационализации выступают взаимосвязанные между собой дифференциация, специализация и каль-
куляция. Дифференциация означает деление целого на отдельные компоненты, функционально специализированные и, вследствие этого, удобные для калькуляции.
С позиции системной методологии рациональность предстает как системное свойство и системообразующий признак. Например, Ю.М. Резник относит рациональность к общесистемным понятиям, определяющим динамические характеристики системы. «Рациональность -степень обоснованности изменений (или принимаемых решений) в системе с точки зрения субъектов действия (или управления)» [6, с. 387]. В данном случае рациональность выступает как внутреннее свойство системы, связанное с упорядочиванием и телеологией внутрисистемных процессов.
В кибернетике второго порядка, развивающейся в социологии благодаря Билефельдской школе и работам ее основателя Н. Лумана, рациональность социальных систем состоит в соотношении (самореферентности) их между собой и отделения их от внешней среды. По мнению Н. Лумана, «система должна контролировать свои воздействия на среду по обратным воздействиям на себя самое, если она желает вести себя рационально. Система, которая распоряжается своей средой, распоряжается в конечном счете сама собой» [8, с. 51]. В отличие от определения Ю.М. Резника, данная интерпретация акцентируется на соотнесении внутрисистемных процессов с изменениями внешней среды. Рациональность - это способность социальной системы находить удовлетворительный баланс между внутрисистемными и внешними процессами, учитывая при этом каузальную сложность аверсивных и реверсивных связей и вызванных ими процессов и явлений.
Ю. Хабермас делает попытку соединения системного и интерпретативного («субстанционального», по Г. Гарфинкелю) понимания рациональности, выделяя два типа рациональности -«инструментальную» и «коммуникативную». Каждый из типов рациональности является атрибутивным признаком и свойством отдельной области социальной реальности - инструментальная рациональность обнаруживается в «системном мире», а коммуникативная - в «жизненном мире». Данную связь Ю. Хабермас раскрывает следующим образом: «.Коммуникативная сопряжена с “жизненным миром”, то есть символическим миром смыслов, в который человек
включается посредством коммуникативного действия или процессов соглашения, инструментальная рациональность - с миром систем, включение в который происходит при помощи инструментальных действий, связанных с реализацией определенных целей в отношении конкретных объектов. Следовательно, благодаря этим типам рациональности социальный мир постигается как двухступенчатый: вначале как системный мир, а затем, как “жизненный мир”» [9].
Коммуникативная рациональность обозначается Ю. Хабермасом как дескриптивная, а инструментальная - как прескриптивная. Первая основана на опытном достоверном знании, а вторая связана с механизмом системной регуляции и регламентации социальной реальности. Помимо этого, Ю. Хабермас выделяет морально-практическую и когнитивно-инструментальную рациональность: «В морально-практической сфере мы называем рациональным того человека, который может оправдать свои действия посредством соотнесения с наличными нормативными контекстами. В когнитивно-инструментальной сфере мы называем рациональным того человека, который высказывает обоснованные мнения и действует эффективно» [9, с. 62].
Ю. Хабермас постулирует отличный от М. Вебера по своей направленности процесс рационализации капиталистической экономики и общества. М. Вебер утверждал прогрессирующий рост инструментальной рациональности, а Ю. Хабермас акцентируется на рационализации «жизненного мира», происходящей посредством двух механизмов: 1) «колонизации жизненного мира»; 2) рационализации в традиционных социальных институтах; и трех типов рационализации: 1) рационализации общества; 2) рационализации культуры; 3) рационализации личности. Как отмечает Ю. Хабермас, «повседневное сознание, отосланное к традициям, претензии которых на значимость уже отвергнуты, оказывается вне сферы влияния традиционализма и пребывает в состоянии безнадежного распада. Место “ложного” занимает “фрагментированное” сознание, которое препятствует просвещению с помощью механизма овеществления. Только таким образом выполняются условия колонизации жизненного мира: императивы автономных подсистем, сбросив идеологические покровы, завоевывают, подобно колонизаторам, пришедшим в первобытное общество,
жизненный мир извне и навязывают ему процесс ассимиляции» [10, с. 303].
Концепция рациональности Ю. Хабермаса обнаруживает генетическую связь с идеями К. Маркса и неомарксизма, так как включает традиционную проблематику «овеществления» и «отчуждения». Также следует отметить, что механизмы рационализации в учении Ю. Хабермаса о рациональности аналогичны тем, которые выделил в своих работах Г. Лукач.
Таким образом, можно выделить четыре наиболее распространенных значения понятия рациональности, встречающихся в научной литературе.
1. Рациональное как логически обоснованное действие.
2. Рациональное как соотносимые с надындивидуальными регуляторами - нормами, ценностями и стандартами «предмет, явление, действие, в основании которых лежит закон, формообразование, правило, порядок, целесообразность» [11, с. 5].
3. Рациональное как эффективное (инструментальное), основанное на механизме логической связи, соответствие целей, средств их достижения и результатов деятельности. Критерием рациональности выступает достижение определенной цели: «если цель достигнута, действия и средства были рациональны; если же цель не достигнута, действия не были рациональны» [12, с. 298].
4. Рациональность как конструируемое интерсубъективным образом рациональное объяснение и описание наличной ситуации (субстанциональная рациональность в этнометодологии).
Библиографический список
1. Вебер М. Избранные произведения. - М.: Прогресс, 1990.
2. История теоретической социологии: В 4 т. -Т. 2 / отв. ред. и составитель Ю.Н. Давыдов. - М.: Канон, 1997.
3. Наумова Н. Ф. Социологические и психологические аспекты целенаправленного поведения. - М., 1988.
4. Парсонс Т. О структуре социального действия. - М.: Академический проект, 2002.
5. Сивиринов Б.С. Социальная рациональность как компонент социальной перспективы // Социологические исследования. - 2003. - № 4. - С. 3-12.
6. Резник Ю.М. Введение в социальную теорию. Социальная эпистемология. - М.: Институт востоковедения РАН, 1999.
7. Лукач Г. Овеществление и сознание пролетариата // Ленин и классовая борьба. - М.: Алгоритм, 2008.
8. Западная теоретическая социология 80-х годов. - М.: ИНИОН, 1989.
9. Современная западная теоретическая социология. Выпуск 1. Юрген Хабермас. Реф. сбор. -М., 1992.
10. ХабермасЮ. Отношения между системой и жизненным миром в условиях позднего капитализма // Современная западная социология: хрестоматия. - Минск.: Тесей, 2008.
11. Мудрагей Н. С. Очерки истории западноевропейского иррационализма. - М., 2002.
12. НикифоровА.Л. Соотношение рациональности и свободы в человеческой деятельности // Рациональность на перепутье: В 2 кн. Кн. 1. - М., 1999.
