CC BY
49языка арабской прессы в Тунисе, Саудовской Аравии и Египте // М: Lambert Academic Publishing, 2012.
3. Боднар С.Н. Арабский язык. Жанр коммерческих деловых бумаг и их языковая специфика // М: Муравей, 2002.
4. Ревуненкова Е.В. Записки о малайском этикете // Этнические стереотипы поведения. Л.: Просвещение, 1985.
5. Шагаль В.Э. Арабские страны: язык и общество // М: Восточная литература РАН, 1998.
6. Шагаль В.Э. Арабский мир: пути познания // М: ИВ РАН, 2001.
7. www. arabic -media.co m/arabicnews. htm.
8. www.wikipedia.org.
СОЦИОЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ ДИСКУРС ЯЗЫКОВОЙ ЛИЧНОСТИ
Павлычева Е.Д.
Московский государственный областной университет, профессор
SOCIO - LINGUISTIC DISCOURSE OF THE LANGUAGE
PERSONALITY
Pavlycheva E.D.
Moscow State Regional University, professor
АННОТАЦИЯ
В данной статье автор рассматривает языковую личность в контексте социолингвистического дискурса, опираясь на систематику следующих компонентов, определяющих его, а именно: на социальный класс, на гендерную основу, на возраст, на этническую принадлежность и на принадлежность к специфическому речевому сообществу. Именно это, по мнению автора, и дает возможность исследования самой языковой личности в контексте речевого сообщества и лингвистической среды.
ABSTRACT
In this article the author considers the language personality in the context of a socio-linguistic discourse, relying on systematization of the following components defining it, namely: on a social class, on a gender basis, on age, on an ethnic origin and on belonging to specific speech community. According to the author, it also gives the chance of a research of the most language personality in the context of speech community and the linguistic environment.
Ключевые слова: личность, язык, языковая личность; речь, сообщество, речевое сообщество; контекст, дискурс, социум, лингвистика, контекст социолингвистического дискурса; систематика, компонент: класс, социальный класс, гендер, возраст, этнос, этническая принадлежность, специфическое речевое сообщество; лингвистическая среда.
Keywords: personality, language, language personality; speech, community, speech community; context, discourse, society, linguistics, context of a sotsiolingvistichesky discourse; systematization, component: class, social class, gender, age, ethnos, ethnic origin, specific speech community; linguistic environment.
Для того, чтобы исследовать социолингвистический дискурс языковой личности, необходимо отметить, что сам термин «дискурс», являющийся здесь ключевым, приобрел за последние 40-50 лет своего активного использования существенное развитие. Так, в 60-х - 70-х гг. XX века, сложился узкий подход, где наиболее часто его трактовали как связанную последовательность предложений или речевых актов, в условиях чего, наиболее близким понимание этого термина, выражалось понятием «текст». [2]
Существенные изменения произошли ближе к концу 1980-х гг., когда дискурс начинают осмысливать в рамках расширительного подхода как сложное коммуникативное явление, замысловатую систему иерархии знаний, включавшую, кроме, собственно, текста, внелингвистические факторы, такие как: знания об окружающем мире, ценности, установки, предпочтения и цели адресата и др., учет которых необходим для верного понимания
текста. Источником такой трактовки является парадигма осмысления, предложенная М. Фуко, требующая интеграции в контекст рассмотрения дискурса властных релативов и других идеоформ, придающих дискурсу социальную актуализацию и, как следствие, особое социальное актуальное значение. [1];[2]
Сегодня наиболее распространенным подходом к трактовке понятия «дискурс» является, по словам М. В. Йоргенсен и Л. Дж. Филлипс, соци-ально-конструкционистский. В его рамках, под дискурсом справедливо понимают «общую идею о том, что язык структурирован в соответствии с паттернами, которые обуславливают высказывания людей в различных сферах социальной жизни. Известные примеры — «медицинский дискурс» или «политический дискурс»». [2]
В этих условиях, социолингвистический дискурс, применительно к явлению языковой личности может и должен быть осмыслен как совокупность
социальных факторов и аспектов, которые непременно выражаются в языке, оказывая объективное воздействие на формирование и проявление языковой личности вовне.
Обобщая работы зарубежных социолингвистов, представителей наиболее крупных школ: французской, немецкой и англо-американской, можно констатировать, что, не смотря на разницу подходов, практически все они сходны во мнении, что на языковую личность человека производят мощное объективное воздействие следующие факторы (группы факторов):
1. Социальный класс.
2. Пол.
3. Возраст.
4. Этническая принадлежность.
5. Принадлежность к специфическому речевому сообществу. [5]; [21];[22]
Рассмотрим эти факторы подробнее.
Сутью понимания воздействия социального класса, как объективного явления, на языковою личность в рамках социолингвистического дискурса, выступает тот факт, что человеческие общества внутренне дифференцированы по половому, возрастному или классовому признаку. Эти дифференциации, а есть и другие, включая этническую принадлежность, проявляются наиболее полно и ярко на макроуровне, то есть, в наиболее широких общественных слоях и группах.
Основоположником теории социального класса является Карл Маркс (1818-1883), подвергший глубокому исследованию современную ему структуру общества. Отталкиваясь от анализа экономических отношений, он выходил на существенно более широкое поле социокультурного осмысления свойств и характеристик общественной системы второй половины XIX века. Связывая социальную структуру с положением людей относительно средств производства, он определял капиталистов как тех, кто владеет средствами производства, в то время, как те, кто вынужден продавать свой труд, является пролетариатом. Давая характеристику воздействия классовой структуры общества на языковую личность, выражающуюся в конкретных речевых стилях общения, он констатировал, что в Великобритании второй половины XIX века, классовая сегрегация между капиталистами и пролетариатом достигла такой глубины, что классовое сознание стало проявляться в речи на уровне диалекта и акцента. Новые городские жаргоны, которые появились в рабочих городах, таких как, например, Манчестер и Лидс имели весьма сильные коннотации со стороны рабочего класса. В тоже время, собственные речевые особенности приобретала и британская элита, ядром которой оставались крупные землевладельцы, с которыми стремились сблизиться представители торгово-промышленной буржуазии, активно перенимавшие элементы языковой личности тори-аристократии.
Со временем, к началу XX века, к такому характеру языковой личности стали тяготеть, кроме традиционных землевладельцев и буржуазной ари-
стократии, высокооплачиваемые наёмные работники (старшие менеджеры) и государственные служащие, что еще более углубило социальный разрыв между пролетариатом и привилегированными классами. Основу такого положения, четко отметил Ральф Уолдо Эммерсон в работе 1856 года «Английские черты характера», где назвал Великобританию «Разъединенным королевством» (англ. Ununited Kingdome).
Таким образом, в англоязычной ойкумене, уже на начало XX века констатируется не только наличие региональных диалектов, но и социолектов, возникновение которых обусловлено классовыми различиями языковых личностей. [8]; [13];[19]
Другой подход к формированию теории социального класса предложили в своих работах Макс Вебер и Толкотт Парсонс. Они сконцентрировались на концепции, так называемого, «среднего класса», который на протяжении XX века стал приобретать наиболее интенсивное социальное развитие и, как следствие, наибольший социальный вес. В этих концепциях произошел отказ от противопоставления классов и абсолютизации борьбы между ними, как в рамках марксистской парадигмы, а предметом анализа стали не пролетариат и капиталисты, а менеджеры и бюрократы, богатство которых не было связано с капиталом, собственностью или непосредственным физическим трудом.
В этих условиях Макс Вебер (1864-1920) отказался от выделения среднего класса на основании, предложенном Марксом - вопрос о собственности на средства производства, а использовал в качестве такового сложную систему различий в образовании, квалификациях и профессиональных навыках, присущих различным индивидам. В таких условиях, эти развития становятся основанием для дифференциации общества на классы, а каждый класс, сообразно со своим стилем жизни (англ. Life style) формирует соответственные специфические языковые личности. [13]
Логическим дополнением предложенного Ве-бером стали разработки американского социолога Т. Парсонса (1902-79), сформировавшего, так называемый, американский функционализм. В его основе лежит дюркгеймовский тезис о том, что профессиональная специализация в обществе активно воздействует на социальные связи, приобретение личного и группового социального опыта, определяет его пределы и даёт стимул для трансформации. Обобщенно, для Парсонса, социальный класс это иерархия статусов, каждому из которых присущи соответствующие речевые особенности и, как следствие, особый тип языковой личности. [3]
Проводя исследования в рамках этих парадигм, в 1960-х гг. американский социолингвист Уильям Лабов констатировал, что социальная дифференциация проявляется, в том числе, и в речевой специфике, включая фонетические и грамматические особенности. [15]
Переходя к вопросу воздействия половых особенностей на языковую личность, в рамках социолингвистического дискурса, необходимо отметить, что одним из первых этот вопрос поднял в
своей работе 1975 года «Язык и место женщины» Робин Лакофф. В ней он констатировал наличие особенного женского языка, уникальность которого диктуется половыми отличиями женщин от мужчин, которые проявляются в речи. В характеристиках Лакоффа, женский язык очаровательный, милый, божественный и эмоциональный, мужской язык, диаметрально противоположный. В свою очередь, исследованиями последнего в начале 80-х гг. XX века, серьёзно занимались С. Вест и Д. Циммерман. Они констатировали, что мужской язык является ещё одним способом выражения мужской силы, способности индивида подчинять своей воле окружающих. [16];[23]
Современный этап изучения влияния гендер-ных особенностей на языковую личность, в социолингвистическом дискурсе, следует отнести к 1990-м годам. Именно в это время, в большинстве исследований, произошло понимание того, что, кроме антропо-физиологического, пол человеческого существа имеет свои социальные и культурные проявления. Исходя из этого, половые особенности трактовались как объективно влияющие на речь человека и, закономерно, на его языковую личность. В этих условиях, пол теперь концептуализировался как данность, но проявляющаяся не константно, а, в зависимости от контекста и во взаимодействии с другими индивидами в общих и специфических ситуациях повседневной жизни.
Такой подход в определении воздействия половых черт и признаков на языковую личность неизбежно изменяет цели гендерного исследования речи и языка. Ранее исследователи стремились показать - как пол коррелирует с использованием конкретных лингвистических черт, признаков и конструкций. Теперь, цель заключается в том, чтобы показать - как индивиды используют половые лингвистические ресурсы, доступные им, чтобы достигнуть цели в общении. В этих условиях, было констатировано, что в рамках гендерной дифференциации, в рамках речевого стиля, как было установлено социолингвистами выделяются следующие профили идейно-речевого взаимодействия, как: женщина-женщина, мужчина-мужчина, мужчина-женщина, женщина-мужчина, мужчина-смешанная группа, женщина-смешанная группа. [21]
В этих условиях, исследователи -социолингвисты в области гендера, ближе к концу десятилетия столкнулись с размыванием границ между чисто мужскими языковыми личностями и женскими. Как констатировала в середине десятилетия Дебора Кэмерон «пол [, как] оказалось, был чрезвычайно запутанным и многослойным явлением - нестабильным, оспариваемым, глубоко связанным с другими социальными явлениями. [7]
Практически до конца десятилетия, гендерные социолингвистические исследования языковой личности вращались вокруг англоязычных культур и вокруг европеоидов среднего класса. Позже, в первом десятилетии нынешнего века, исследователи получили возможности изучить речевые образцы женщин и мужчин во множестве разнообраз-
ных культур. Исходя из этого, в социолингвистическом дискурсе языковой личности, в рамках гендер-ных исследований был сделан акцент на факте, что половые признаки выстраиваются и наиболее полно проявляются в местном масштабе, проявляясь в диалектах и социолектах, а сам пол тесно взаимодействует с расой, классом, сексуальностью и возрастом. Это позволило исследователям «разносторонне развить социолингвистический канон [гендерных исследований языковой личности]» и перейти к существенно более широким границам исследования, чем middle class WASP. [21]
Рассматривая вопрос воздействия возраста на языковую личность, в пределах социолингвистического дискурса, следует отметить, что изо всех глобальных категорий, используемых в исследованиях языковой личности, возраст, возможно, наименее исследованный и наименее понятный социолингвистический термин. В отличие от пола, этнической принадлежности или социального класса, к возрасту часто относятся некритически и рассматривают, как биологический факт, с позиций которого можно категоризировать речевых акторов. Все же, возраст - столь же фундаментальное измерение наших социальных и личных особенностей, как и пол или классовая принадлежность. В законодательном порядке, в большинстве современных правовых систем, возраст будет непосредственно влиять на то, что мы имеем право и должны или, напротив не имеем права и не должны совершать, в существенно большей степени, чем другие глобальные категории.
Чувствительность к связи между языком и возрастом, проявляется и в том, что, в отсутствие визуальных подсказок как слушатели в состоянии довольно близко оценить в возраст говорящего, в зависимости от качеств его голоса и лингвистического поведения. Нетренированные слушатели могут быть в состоянии судить о возрасте говорящего +\- пять лет к точному биологическому возрасту, что значительно превышает статистическую случайность. Исследования, проведенные в этой области, показывают, что индивиды реагируют на сигналы, поступающие от фонетических/фонологических особенностей, грамматических структур и лексических единиц, которые сознательно или не сознательно используются, чтобы определить возраст говорящего в интервале «От ... До». [14]
Интерпретация возраста в социолингвистическом дискурсе языковой личности определяется, в известной степени, первоочередной задачей определения фактических языковых трансформаций и выявления их закономерностей. Поэтому, в рамках социолингвистических изысканий, возраст определяется, как методологическое мерило, в контексте которого осмысляются закономерности трансформации языка и, primum, языковой личности. Важным аспектом здесь выступают нормы поведения в социальной группе, сообществе или классе, так как вместе с ними качества Языковой личности могут несколько изменяться в пределах и посредством жизненных перипетий, которые она претерпевает.
Также, следует констатировать, что, в отличие от некоторых статических аспектов самобытности языковой личности, возраст никогда не статичен. Он постоянно перемещается вперед. И здесь социолингвистическая отрасль исследований сталкивается с тем, что социопсихологический процесс старения малоизучен и его модели не сформированы.
В этих условиях, закономерно, что из-за динамической, неуловимой, постоянно меняющейся природы возраста и процесса старения, сложные отношения между движением через жизнь и изменением лингвистического поведения не столь глубоко исследованы в социолингвистике. Ясно, что, как социальный коррелят, используемый в исследовании языковых трансформаций, понимание воздействия возраста на языковую личность запаздывает, по сравнению с пониманием воздействия пола, социального класса и этнической принадлежности, и как следствие, возраст можно считать слаборазвитой глобальной категорией социолингвистики. Однако, учитывая то - насколько важен наш возраст и наша эволюция, в условиях процесса взросления и роста, применительно к нашей изменяющейся языковой личности, ясно, что эффект возраста и взросления наиболее ярко проявляется в области лингвистического поведения, где языковая личность проявляется вовне в речевых актах. [9]
Рассматривая оценку воздействия этнического фактора на языковую личность в социолингвистическом дискурсе, необходимо отметить, что на первый взгляд может казаться, что прямая ассоциация языковой личности с той этнической группой, к которой принадлежит индивид, - одно из наиболее очевидных соотношений между языком и культурой. Такое утверждение вытекает из объективного факта, что практически все около 6000 языков мира сильно связаны с этнокультурной группой конкретного типа. Однако, это как бы объективно утверждение, не может преодолеть того социального факта, что владение конкретным язык не есть ни необходимое, ни достаточное условие для полноправного членства в этнической группе. [12]
Тем не менее, необходимо отметить, что социокультурные границы, как и лингвистические границы не являются не проницаемыми барьерами, а конструкции речевого взаимодействия, как правило, определяются более на основе социополити-ческих и идеологических соображений, нежели чем на основе этнолингвистических параметров. Даже дихотомия между «языком» и «диалектом», как показывают исследования, базируется больше на культурных и политических вопросах, чем на взаимопонятности или структурных лингвистических свойствах. В этих условиях, сино-тибетский кантонский и мандаринский, обычно, упоминаются как диалекты китайского языка, при том, что они не являются взаимопонятными, тогда как норвежский и шведский язык, как утверждается, являются различными языками, хотя их носители, в обыденной речи, прекрасно понимают друг друга. [10]
В первом случае, из приведенного примера, имеется всеобъемлющее культурное единство, которое превосходит лингвистическую типологию тогда как во втором случае, имеется национальная политическая граница, которая овеществляет минимальное структурное разнообразие в лингвистических вариантах. К тому же социополитическая борьба за язык - такая как политические и социальные дискуссии по статусу африкаанс в Южной Африке, роли французского и английского в Канаде или законности афроамериканского английского языка (так называемый «African American English») в Соединенных Штатах, в конечном счете, представляют собой борьбу не за язык, а за идеологию, идентичность и социополитическую власть.
Обобщая, следует констатировать, что этнические варианты языка, присущие конкретным языковым личностям могут быть более или менее прозрачными, что зависит от весьма широкого спектра факторов. Как определение самой этнической принадлежности, по сути, её лингвистическое проявление динамично выстраивается и проистекает из самоопределения группы и из её отношений с другими группами, в частности, социально доминирующим и господствующими. Языковые различия отражают полную гамму этнических признаков от исключительно групповых, стереотипно этнических особенностей до предпочтительных для группы этнических индикаторов, которые работают на уровне подсознания. Кроме того, этнически обусловленные языковые переменные, как правило, взаимодействуют с массой других социальных, региональных, и исторических факторов в конфигурации этнического разнообразия языковых личностей.
«Речевое сообщество», этот термин используется всё чаще и чаще в рамках социолингвистических исследований, и постепенно становится, как полагают исследователи, одним из ключевых понятий дисциплины. Так, в частности, Пенелопа Эк-керт, суммируя его важность, заявляет, что причина выдвижения проблемы изучения специфических речевых сообществ на передний план, заключается в том, что социолингвисты, проводя изыскания в сфере языка, сосредотачиваются на его разнородности. Они ищут единицу анализа на уровне социального скопления, в котором можно сказать, что разнородность «организована». Именно такой единицей и становится речевое сообщество, объединяющее, по сути, группу сходных языковых личностей. [11]
Несмотря на это, были и продолжают сохраняться интенсивные дебаты вокруг определения и применения этого термина, где можно констатировать наличие множества противоречивых концептов. Так, Д. Бритайн и К. Мацумото предложили концепцию, в соответствии с которой, характеристики специальных речевых сообществ строятся не столько на анализе их специального жаргона или социолекта, сколько на обобщении широкого спектра внешних социальных, экономических, культурных и иных факторов, в условиях которых исследуемые сообщества вынуждены функционировать.
Они утверждают, что такое положение отражает тенденцию расширительного подхода к исследованиям, господствующую сегодня в общественных науках в целом. Таким образом, по их мнению, не столько специфическое речевое сообщество воздействует на формирование и трансформацию языковой личности его индивидов-участников, сколько последние, объединяясь в сообщество, составляют из своих индивидуальных речевых личностей единую специфику. [6]
Традиционным же является, практически, обратный подход, где специфическое речевое сообщество понимается как особая социолингвистическая среда, попадая в которую языковая личность либо изменяется, подгоняясь под черты и требования сообщества, либо целенаправленно формулируется им. Именно такой взгляд предложили ещё в середине 1980-х гг. Р. Б. Ли Пейдж и А. Табурет-Келлер. Этот классический взгляд исходит из отсутствия у специфического речевого сообщества полной автономии, в условиях чего присущий ему язык претерпевает ограничения, наложенные социальными структурами власти, которые управляют в том числе и тем - как специфический язык используется в пределах общественных отношений и практик. [17]
В наши дни, социолингвистическая теория и практика исследований специфических речевых сообществ активно использует чисто социологические построения. Так, упоминавшаяся выше Пенелопа Эккерт и, независимо от неё, Сара Миллс использовали в своих исследованиях специфических речевых сообществ построения известного социолога П. Бурдье. Именно из его концепции они взяли в свои исследования понятия «габитуса» и «лингвистического рынка», чтобы показать, что языковые практики в пределах специфических сообществ могут и подчиняются в большей степени не столько внутренним нормам и правилам, сколько общим правилам и нормам, господствующим в социальных практиках на данном этапе. [4];[11];[18]
Наконец, П. Патрик, в специальной работе посвященной речевым сообществам, высказывает важное практическое мнение о верном, на его взгляд, социолингвистическом воздействии, которое сообщество производит на языковую личность, присущую индивиду в него входящему. Он, в частности, отмечает, что: «[правильность понимания] зависит от выбора ключевого вопроса в исследовании [...] для исследователей важно помнить, что речевые сообщества (или социальные сети, или профессиональные сообщества) уже давно не существуют как предопределенные институты, ожидающие своего исследования». Они настолько динамично развиваются и трансформируются, что исследовательские инструменты, приготовленные для изысканий, устаревают, не успев быть примененными. В этих условиях, констатирует он, умозрительное теоретизирование относительно структуры и функционирования специфических речевых сообществ должно уступить место широкой и глубокой полевой исследовательской работе. [20]
Литература
1. Ильин В. И. Потребление как дискурс: учебное пособие. — СПб.: Интерсоцис, 2008. — 446 с., с. 64.
2. Йоргенсен, Марианне В., Филлипс, Луиза Дж. Дискурс-анализ. Теория и метод / Пер. с англ. — 2-е изд., испр. — Харьков: Изд-во «Гуманитарный центр», 2008. — 352 с., с. 17.
3. Bedisti, E. The Influence of Social Class on the Language. PhD thesis, University of Reading, 2004, 196 р.
4. Bourdieu, P. Language and Symbolic Power. 7th ed. Harvard University Press, 1999, 320 p.
5. Boutet Josiane, Dominique Maingueneau So-ciolinguistique et analyse de discours: façons de dire, façons de faire // Langage et société, 4/2005, (No 114), p. 15-47, р. 23-25.
6. Britain, D. and Matsumoto, K. Languages, communities, networks and practices. in M.J. Ball (ed.) Clinical Sociolinguistics, Oxford: Blackwell, 2005, 356 р., pp. 3-14.
7. Cameron, D. The language-gender interface: challenging co-optation, in V. Bergvall, J. Bing and A. Freed (eds) Rethinking Language and Gender Research: Theory and Practice, London: Longman, 1996, 294 р., pp. 31-53., р. 34.
8. Collected Works of Ralph Waldo Emerson, Volume V: English Traits. Ed. by Philip Nicoloff, Robert E. Burkholder, Douglas Emory Wilson. Harvard university press, 1994, 512 p.
9. Coupland, N. Age in social and sociolinguistic theory, in N. Coupland, S. Sarangi and C. Candlin (eds) Sociolinguistics and Social Theory, Harlow: Pearson, 2001, 416 р., pp. 185-211, р. 201.
10. Cysouw, Michael and Jeff Good Languoid, Doculect, and Glossonym: Formalizing the Notion «Language» // Language Documentation and Conservation, 2013, 7, 331-359.
11. Eckert P. Linguistic Variation as Social Practice: The Linguistic Construction of Identity in Belten High. Oxford: Blackwell, 2000, 260 p., p. 30.
12. Fishman, J. (ed.) Handbook of Language and Ethnic Identity. Oxford: Oxford University Press, 2010, 545 р.
13. Giddens, A. Sociology. 4th edn., Cambridge: Polity Press, 2001, 750 р., р. 284.
14. Hollien, H. Old Voices: what do we really know about them? // Journal of Voice, 1987, 1(1): 217.
15. Labov, W. The Social Stratification of English in New York City. Washington, DC: Center for Applied Linguistics, 1966, 498 р.
16. Lakoff, R. Language and Woman's Place, New York: Harper and Row, 1975, 328 р.
17. Le Page, R.B. and Tabouret-Keller, A. Acts of Identity: Creole-based Approaches to Language and Ethnicit. Cambridge: Cambridge University Press, 1985, 285 р.
18. Mills, S. Gender and Politeness. Cambridge: Cambridge University Press, 2003, 280 р.
19. Mugglestone, L. «Talking Proper»: The Rise of Accent as Social Symbol. 2nd ed. Oxford: Clarendon Press, 2003, 370 р.
20. Patrick, P. The speech community. in J.K. Chambers, P. Trudgill and N. Schilling-Estes (eds) The Handbook of Language Variation and Change, 2nd ed. Oxford: Blackwell, 2013, 616 p., pp. 573-97.
21. Sociolinguistic. Edited by Carmen Llamas, Louise Mullany and Peter Stockwell. Rutledge, London and New York, 2007, 297 p.
22. Style and Sociolinguistic Variation. ed. by Penelope Eckert and John R. Rickford. Cambridge university press, 2001, 341 p.
23. West, C and Zimmerman, D. (1983) Small insults: a study or interruptions in cross-sex conversations between unacquainted persons, in B. Thome, C. Kramarae and N. Henley (eds.) Language, Gender and Society, Rowley, MA: Newbury House, 210, pp. 10217.
ЭКОЛОГИЯ ЯЗЫКА И ПЕРСПЕКТИВЫ ЕЕ РАЗВИТИЯ НА
СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ
Чернышкова А.В.
магистрант факультета Лингвистики и журналистики Ростовского государственного экономического университета
(РГЭУ (РИНХ)), г. Ростов-на-Дону.
ECOLOGY OF LANGUAGE AND PROSPECT OF ITS DEVELOPMENT AT THE PRESENT STAGE
Chernyshkova A. V.
undergraduate of Rostov State University of Economics.
АННОТАЦИЯ
В статье рассматривается понятие «экология языка», дается краткий обзор основных подходов зарубежных и отечественных авторов по отношению к экологии языка, а также описываются проблемы и перспективы ее развития. ABSTRACT
The article deals with the notion of "ecology of language," presents the basic approaches of foreign and domestic authors in relation to the language of ecology, and the problems and prospects of its development. Ключевые слова: язык, экология, общество, экология языка. Keywords: a language, an ecology, a society, a language ecology.
В языке отражается общество.
Жюль Ренар (1864-1910).
Интерес к экологическим процессам и явлениям был и будет всегда. Но сегодня экологизация - это не далекое научное будущее, а необходимость для современного человека. Производство, управление, образование - неокончательный список отраслей, в которые уже проникла экология. Мы видим, как появляются новые направления исследования, междисциплинарные и прикладные науки.
Одним из таких направлений является эко-лингвистика, которую Э. Хауген, А. Филл, Х. Хаар-манн, Н.Н. Лыкова, А.П. Сковородников именуют также экологией языка, лингвоэкологией или языковой экологией. Сложно определить синонимичны указанные понятия или нет. Бесспорно, они имеют место быть, и каждое из них исследуется отечественными и зарубежными лингвистами и учеными в области языкознания.
Язык.. .Экология.. .Общество...
Язык - многофункциональное понятие и явление, орудие мысли, отражение души, достояние народа. Заботиться о языке, знать и помнить языковые традиции - задача каждого.
Наука о взаимоотношениях живых существ и образуемых ими сообществ с окружающей средой,
именуемая экологией, введена Эрнстом Генрихом Геккелем (1834-1919) и известна миру уже более трех веков.
Что касается понятия общества, то в данном контексте стоит отметить, что «общество есть законченное сущностное единство человека с природой, подлинное воскресение природы, осуществленный натурализм человека и осуществленный гуманизм природы», Карл Маркс (1818-1883).
Безусловно, вышеперечисленные термины, по отдельности, несут определенный смысл, и являются значимыми для науки и современности. Но если их объединить воедино.. .Экология языка, экология речи, экология общения, лингвоэкология, лингвистическая экология или экологическая лингвистика (эколингвистика).
На первый взгляд, эти словосочетания немного режут слух. Но на самом деле, проблема экологии языка является актуальной и относится к одному из «новых» научных направлений в области языкознания, которое сформировалось на стыке социального, психологического и философского направлений - экологической лингвистике.
Впервые термин «экология» по отношению к языку (1959) применил в своем выступлении на лекции в Кембриджском университете британский
