CC BY
3Социокультурный контекст трансформации российского общества
Гезалов Ариз Авяз оглы,
к.ф.н., ведущий научный сотрудник Сектора исследований социокультурных и медиа-коммуникаций ИС ФНИСЦ РАН, руководитель исследовательской группы «Диалог культур: философско-мировоззренческие проблемы» РФО Российской академии наук E-таП: а^кат@таН.ш
В статье отмечается, что сегодня сама общественная наука, как и человечество, переживает переходный период, выстраивается новая социальная философия со своей неклассической парадигмой, меняется мировоззрение, обогащенное моделями вероятностных сценариев развития мира. Рассмотренные нами социокультурные аспекты - тому наиболее впечатляющий пример. Сегодня Россия и почти каждая постсоветская республика, опираясь на мировой опыт, пытается выработать собственную, неповторимую модель развития. Каждое такое общество в новой фазе развития сталкивается с неизбежными политико-экономическими трансформациями, требующими коренного преобразования, а также изменения культурной традиции, укоренившейся в сознании и самосознании народа.
Ключевые слова: социальная философия, культура, цивилизация, трансформация, транзитология, переходный период, социокультурный контекст, демократизация, Российское общество, постсоветские страны.
Анализ проблем демократизации довольно часто выводил нас на признание существенной роли социокультурного фактора (традиционных ценностей и образа жизни) в современных процессах трансформации. Для объективной оценки происходящих процессов и перспектив их развития - а без этого невозможно продуктивное продвижение вперед - необходимо, прежде всего, объективно оценить реальное состояние духовно-ценностной мотивации происходящего, его социокультурной природы произошедших трансформаций и их социокультурных последствий [4, с. 8]. И поэтому, тенденции, противоречия и результаты (плюсы и минусы постсоветской трансформации) [5, с. 34] современного общества регулярно становятся объектом анализа социальной философии [2].
При объяснении сути демократии, считает Д.А. Ро-стоу, необходимо проводить различия между ее функционированием и генезисом. Руководствуясь данной установкой, он формулирует в аксиоматической форме следующий тезис: процесс зарождения демократии не обязательно должен быть единообразным во всех точках земного шара и по временной протяженности -к демократии может вести множество дорог [17, с. 337340]. Признание того, что демократизация может осуществляться по различным сценариям, логически ведет к актуализации роли социокультурной основы трансформации. Тезис о многообразии современных форм демократизации подтверждается и процессами появления широкого спектра «дефектных» (авторитарных) проявлений демократии. Можно полагать, что за всеми такими процессами так или иначе стоят социокультурные причины и, соответственно, пакет специфичных проблем исторического развития народов, вставших на путь демократии.
На важность социокультурного контекста «третьей волны» демократизации и глобальных цивилизационных бифуркаций обращал особое внимание С. Хантингтон. Он подчеркивал, что «в новом мире основные различия между людьми и между народами носят не идеологический, не политический, не экономический, а культурный характер», и, к тому же,- «основополагающие различия между цивилизациями в сфере политического и экономического развития, бесспорно, уходят своими корнями в пласты отличающихся друг от друга культур» [16, с. 532, 534]. С. Хантингтон утверждал, что появление «азиатских» моделей демократий («японской», в частности) следует выводить из особенностей социокультурных контекстов их развития, что оказывало заметное влияние и на характер демократических трансформаций. Надо сказать, что в современной транзитологии (лат. transitus переход, прохождение гр. logos учение) все чаще подчеркивается несостоятельность традиционных представлений об универсальном и единообразном характере общественных трансформаций и такой вывод обосновывается ссылкой на возрастающее влияние социокультурной самобытности на механизм переходного обновления общества.
Согласно точке зрения А. Неклесса, принципиальные культурные различия между цивилизациями и странами дают основание говорить о том, что «возможно мир находится на пороге серьезной трансформации сложившейся на сегодняшний день концепции исторического
сз о
сг
=Е
0
1
-1 У
"О
=Е СГ
прогресса... универсальность традиционных сценариев развития в настоящее время находится под большим сомнением» [10, с. 98-99]. Справедливость такого вывода признают многие исследователи. В частности, В. Толстых утверждает, что «в социокультурном плане и контексте можно говорить, что сама практика процесса трансформации изживает классическое представление о линейном характере развития социума как одномерном и однозначном переходе от традиционного общества к современному» [13, с. 397]. Действительно, прежние представления о демократической трансформации, игнорирующие социокультурный контекст и его многообразие, ныне подвергаются серьезному критическому пересмотру.
В теоретической транзитологии наблюдается смещение акцента на выявление особой роли социокультурного контекста, что, в свою очередь, предполагает отказ от методологии унификации моделей демократии. В этом плане можно говорить о важности переориентации транзитологии и теории демократии на признание особой роли социокультурного фактора в обновлении современных переходных стран и миропорядка в целом: вектор поиска новых научных идей и разработка оптимальных моделей преимущественно задается социокультурными факторами. В данном вопросе следует опереться на положение, высказанное в свое время П. Сорокиным, что отмеченный нами переходный период напоминает «громадную эклектическую свалку, заполненную разнородными обломками чувственной, идеациональной, интегральной культур и других социокультурных скоплений» [11, с. 106]. В каком плане из социокультурной «свалки» выходят на авансцену транзитологии всевозможные вариации или типы «дефектных» политических режимов, отражающих особенности демократизации современных переходных обществ. Многообразие форм «полудемократии» теория объясняет влиянием социокультурных факторов на характер трансформации транзитных стран. Благодаря актуализации роли социокультурного фактора в понятийный аппарат транзитологии были включены такие представлений как «западная» или «азиатская» (японская) модели демократизации. Эти понятия получили, в частности, прописку в цивилизационной концепции Хантингтона.
Но большинство современных переходных стран развиваются не по предписаниям этой концепции и они, как правило, не довольствуются цивилизационными интерпретациями роли социокультурного фактора вообще, а пытаются понять и обосновать правомерность построения «своего национального пути» развития, апеллируя конкретно к собственной этнокультурной традиции -ссылаясь на самобытность менталитета или религиозной традиции, в частности.
Закономерно, что в сфере эмпирической транзитологии наблюдается рост многообразия форм (моделей) демократизации, причем иногда дело доходит до серьезного обсуждения способов реанимации и модернизации различных типов «архаичной демократии», которые обнаруживаются в ходе теоретического разбора социокультурной «свалки» практически каждого этноса. По мнению авторов таких концепций, в социокультурную традицию каждого народа органично вплетена «своя» архаичная демократия, которую достаточно реанимировать и посредством целесообразных трансформационных модификаций адаптировать к требованиям современной демократизации.
В качестве такого примера манипулирования традицией, менталитетом, с целью обоснования необходимости осуществления собственной модели демократизации, можно сослаться на статью А. Хамагаева, в которой автор анализирует не очень удачные попытки некоторых исследователей ввести в оборот понятия об архаичной («горской, тейповой, общинной») демократии, содержащей, якобы, все необходимые условия для осуществления на ее основе новационного прорыва - трансформировать традиционное общество в демократическое [15, с. 213-217].
Для нас особый интерес представляет анализ проблем социокультурной трансформации постсоветских обществ. В этих государствах также заметно доминирует тенденция <заземления> своеобразия трансформации: почти во всех постсоветских обществах декларируется важность разработки «своей» национальной модели трансформации и такая установка обосновывается непосредственной ссылкой на целесообразность обращения к собственной культуре.
Какие процессы происходят и в российском обществе?
<п
I_
и
Рис. 1. Динамика оценок населением страны ситуации в России, 2010-2023 гг., %
Как отмечает известные отечественные ученые, «за последнее десятилетие россияне пережили три волны крупномасштабных перемен, несущих новые вызо-
вы и угрозы, - кризис 2014-2016 гг., ковид-пандемию 2020-2021 гг. и связанные с проведением СВО на Украине события 2022-2023 гг. Если между первыми двумя
волнами был двухлетний промежуток относительного спокойствия, то затухание пандемии сразу сменилось военной операцией на Украине и развернутой вокруг неё информационной войной. В результате россияне начинают забывать, как можно «просто жить», не опасаясь внезапного экономического спада, обесценивания денег, террористических атак, пугающих новостей, потери здоровья и т.д. Эта еще далекая от завершения «полоса препятствий» по длительности и отчасти по последствиям уже сопоставима с самыми опасными для России периодами минувшего столетия - с бифуркационными событиями 1914-1921 гг., 1939-1945 гг. и 1991-1999 гг. Поэтому главный для России 2020-х вопрос заключается в том, как население сможет в конечном счёте адаптироваться к «новой реальности».
Если обратить внимание, насколько россияне осознают, что живут в «эпоху перемен», насколько это для них (дис)комфортно и, самое главное, от чего зависит осознание и переживание возникающих опасностей (прежде всего, обратимся к тем оценкам, которые дают россияне ситуации в стране в цело - как видим «панические» мнения о катастрофическом характере ситуации в России никогда не были широко распространёнными (рис. 1) [8].
Российские ученые также склонны представлять переходную трансформацию своего общества в свете учета уникальной социокультурной миссии российского народа, что предполагает акцентуацию внимания на изучение самобытности национального менталитета. Не удивительно, что и среди некоторой части российских ученых и политиков весьма популярны идеи поиска и разработки особой («своей») модели демократизации [9, с. 158-165]. Повышенный интерес к этой проблеме можно объяснить укоренением в общественном мнении идеологии «российского мессианства», которая оказывала и оказывает заметное влияние на мировоззрение ученых и политиков. Достаточно отметить историческую популярность этой идеологии, а также глубокие социокультурные ее корни. Признание «мессианской» уникальности российской культуры логически ведет к допущению о невозможности ее адаптации к западной (европейской) или восточной (азиатской) традициям. Соответственно, установка на уникальность культуры создает логические предпосылки для обоснования необходимости построения «особой» модели трансформации, которая бы адекватно отражала социокультурное своеобразие российского общества. Можно сослаться на статью Л.И. Василенко, в которой обстоятельно анализируется проблема выбора российским обществом «своей» национально самобытной модели перехода к демократии: «Если эпицентры действенного духовного и культурного обновления социальной жизни не появятся, не будет и источника для появления того, что часто называют «третьим путем» развития, альтернативного Востоку и Западу, капитализму и социализму, индивидуализму и тоталитаризму» [1, с. 8]. Стоит также подчеркнуть, что в последние годы официально отстаивается идея «суверенной демократии», приемлемая для мессиански своеобразной России. Как видно, в России переходные процессы также выводят на первый план тему уникальности собственной культурной традиции, что логически ведет к актуализации проблемы разработки национально самобытной «третьей» модели обновления общества. Надо отметить, что чрезмерное увлечение мессианской идеологией не подкрепляется научно обоснованными выводами и чаще всего такие модели «провисают» в пространстве абстрактных пожеланий. Подобное положение вызывает серьезное беспокойство у некоторых исследователей и дает основание для критической
оценки позиции и претензий новых славянофилов (авторов «уникализации» российской культуры). Так, согласно мнению В.Л. Иноземцева, «проповедь исключительности и мессианства весьма опасна. (свое общество) преподносить в качестве «лучшего» среди прочих, но это означает, перейти ту тончайшую грань, которая лежит между демократическим гуманизмом и фашистской идеологией исключительности» [7, с. 9]. Несмотря на подобные предостережения, идеология исключительности российской культуры (души, менталитета, мироощущения и т.д.) оказывает достаточно заметное и порою даже гипертрофированное влияние на формирование в обществе убеждения о необходимости разработки только «своей» (и в этом смысле «суверенной») стратегии развития, которая способна вывести Россию на самые передовые рубежи - включить неоимперски обновленную страну в авангард глобализации.
Следует отметить, что во всех постсоветских обществах наблюдается сходная методология трактовки роли социокультурного контекста при выборе страной приемлемой стратегии развития: доминирующее значение придается анализу культурной самобытности: что предстает как главная и специфичная проблема для каждой страны. Такой подход принципиально не противоречит теоретическим утверждениям о влиянии базисных параметров социокультурной традиции на демократизацию переходных постсоветских стран. В современной тран-зитологии параметры социокультурной самобытности каждой страны трактуется в более широком контексте (с учетом роли цивилизационных, религиозных, этнокультурных факторов). Необходимо также отметить, что доминирование «советского» контекста трансформации оказала достаточно заметное влияние и на характер локализации в этих странах роли социокультурного фактора, что нашло свое отражение в особой акцентуации внимания на менталитет. Это можно объяснить тем, что в рамках советского бытия происходило подавление (или вытеснению в подсознание) основных элементов национальной самобытности, что сопровождалось аккумулированием в (латентной) форме энергии грядущего социокультурного коллапса. По мнению Курта Хюбнера: «глубокая привязанность к нации нередко остается неосознанной, и даже может вытесняться. В вытесненном состоянии она зачастую выливается в самую странную форму: Национальное сознание наличествует всегда, пусть и в латентной форме, и не может быть искоренено, а реакция на его вытеснение или даже подавление может привести к опасному взрыву» [3, с. 345].
Распад советской системы деблокировал тотальные запреты на широкое и интенсивное культивирование «национальной самобытности» и открыл шлюзы для реанимации последней, что сопровождалось перманентным усилением в каждой постсоветской стране интереса к своей истории, религии, социокультурной традиции и в этом контексте менталитет стал одной из центральных категорий доминант обновления. Переходные процессы в этих странах закономерным образом выдвинули на первый план ментальный контекст культуры, что нашло свое отражение и в появлении массы новых проблем. Можно согласиться с мнением Л. Ионина, что процессы трансформации через культуру очевидны в те времена, когда в обществе развертываются крупные революционные изменения [155, 150].
В постсоветских странах наметилось одновременно и спонтанное, и закономерное пробуждение интереса к национальной культуре, что производило обновление теоретического и обыденного сознания: в научном и политическом лексиконе, а также в обыденном языке центральное место заняли понятия, которые так или иначе
сз о
сг ш
0
1
-1 У
"О ш
сг
ассоциировались с проявлениями менталитета или же указывали на социокультурную роль этого феномена в трансформации общества. Вместе с тем следует отметить и то, что в научных кругах признание важности менталитета дополнялось также подчеркиванием необходимости обстоятельного исследования его сущности. Это и понятно, поскольку глубокое и всестороннее изучение менталитета составляет важную часть стратегии поиска и разработки каждой страной «своей» модели демократизации. В этом плане стоит отметить, что научные исследования менталитета явно не отвечают современным требованиям и оперирование «менталитетом» зачастую носит спекулятивный, во многом пропагандистский характер; почти все во всех постсоветских странах оперируют «менталитетом», не располагая должным и достаточным научным знанием о его сущности, структуре, функциях и т.д.
Анализ социокультурных проблем трансформации показывает, что почти во всех переходных постсоветских странах главное внимание уделяется вопросам разработки национально ориентированных стратегий трансформации. Именно эта особенность переходного обновления указанных стран придает их переходу к демократии специфичный характер, что, в свою очередь, открывает перед научной элитой каждого общества совершенно новые горизонты исследования большого числа фундаментальных проблем. И в этих странах формируется новая традиция, согласно которой, пишет Б.А. Душков, менталитет становится важным системообразующим фактором перестройки мышления, душевного склада, образа жизни, поведения и общения людей, кроме того этот феномен многими воспринимается как система архетипов, форма коллективного бессознательного или структура национального характера. Но при этом остается под покровом тотальной неопределенности широкий спектр важных вопросов: Представляет ли менталитет некий инвариант, абсолютно неизменяемый или нечто вариативное.
Существует ли единый для всех менталитет? Не есть ли тема менталитета новая мифологема? [6, с. 4, 12] Как видно, с актуализацией менталитета естественным образом поднимается широкий спектр проблем, относящихся к проблематике разработки каждой постсоветской страной «своей национальной модели» демократизации. При обстоятельном анализе рассматриваемых проблем на первый план выходят специфичные диалектические противоречия между частным (единичным) и общим. На самом деле каждая постсоветская страна, акцентируя одновременно внимание на «свою» социокультурную традицию и в каком-то смысле настраиваясь на общую для всех волну демократизации, так или иначе подводят себя к решению проблем гармоничной соизмеримости общего и частного, которая для каждой переходной постсоветской страны приобретает фундаментальное значение.
Теоретический схематизм социокультурных трансформаций переходных стран, может быть представлен посредством экспликации двух ведущих его тенденций: дифференциации, направленной на рост многообразия и сложности культуры, и интеграции, цель которой в упорядочении, структурации, обобщении сложившегося многообразия. Обе тенденции, взятые в отдельности, разрушительны - развитие культуры осуществимо — лишь при условии их соединения. На самом деле, демократизация, понимаемая в прежнем однозначно еди-ео нообразном («прямом») смысле, предполагает полное == разрушение социокультурной самобытности общества, ^ а традиционализация без инновационной трансформа-2 ции блокирует прогресс общества и по существу также
разрушает его, наращивая негативный ресурс «догоняющего развития».
Акцентирование внимания на социокультурный контекст демократизации, несомненно, ведет к «росту многообразия» форм трансформации, что и фиксируется эмпирической транзитологией. Проблема заключается в угрозе гипертрофирования роли социокультурного фактора вплоть до признания его несовместимости с требованиями демократизации. Надо отметить, что это отчетливо осознают во всех переходных странах, и обращение к самобытной социокультурной традиции осуществляется в рамках поиска оптимальной модели демократизации. Естественно, что обращение каждой транзитной страны к собственной традиции ведет к дроблению, плюрализации феномена «демократии» на многообразные переходные «полудемократии». Неизбежный рост многообразия моделей трансформации, сопровождаемый ростом неопределенности в понимании имманентной сущности демократии, по нашему мнению, является естественным порождением внутренних противоречий современной волны демократизации. Эти противоречия явно указывают, с одной стороны, на недостаточность прежних представлений о демократии, а с другой стороны, они в определенном смысле выявляют «дефектный» характер большинства моделей демократизации.
Современная волна демократизации объективно поощряет ориентацию переходных постсоветских стран на собственную социокультурную самобытность, что ведет к безудержному росту многообразия и, соответственно, допускает возможность появления новых противоречий. Очевидно, что устранение таких противоречий и может создать объективные условия для формирования новой парадигмы демократии (Тоффлер, Хантингтон, Бек, Каддафи и др.). Чтобы создать новую концепцию демократии в условиях Третьей волны, считает Тоффлер, нам нужно выбросить за борт... ложное допущение, что все большее разнообразие автоматически порождает все большее напряжение и конфликт в обществе. В действительности верным может быть прямо противоположный вывод. Конфликт в обществе не только необходим, он, в определенных условиях, желателен [14, с. 663]. На самом деле некоторые очевидные противоречия между глобальной демократизацией (универсальной парадигмой демократии) и многообразием самобытных социокультурных моделей развития становятся неизбежными. Однако эти противоречия не могут быть устранены стратегией однозначной унификации самобытных моделей (гипертрофированием тенденции единообразия). Также их невозможно устранить в рамках стратегии сохранения и оправдания каждой переходной страной «своей» модели демократизации, полностью игнорируя при этом парадигмальные особенности демократии и подчиняя последнюю в жесткое «прокрустово ложе» собственной социокультурной традиции. Противоречия могут быть преодолены, по нашему мнению, лишь в рамках «дополнительного» освоения (синтеза) особенностей двух взаимодействующих трансформационных потоков: с одной стороны корректируются некоторые базовые критерии «демократии» с установкой на адекватное отражение особенностей Третьей волны (обновление ее парадигмальной сути или построение новой демократии XXI века), а с другой стороны, рост многообразия самобытных социокультурных моделей трансформации сдерживаются, ограничиваются корректными процедурами обоснования их правомерности, целесообразности. Априори очевидно, что не могут все модели трансформации (менталитеты) содержать в себе базовые параметры демократии, точно также сама
«демократия» не может включить в свое имманентное содержание всего многообразия социокультурных феноменов - самобытных, самодостаточных менталитетов.
Примечательно, что во всех постсоветских странах доминирует убежденность, что в разрабатываемой каждой «своей модели» так или иначе присутствует, хотя бы в виртуальной форме, определенная демократия, которая никак не угрожает основам самобытности менталитета: но в этом случае возникает новая проблема «если все такие модели демократичны, то как могут менталитетные их упаковки сохранять свои самобытности?». Можно согласиться с мнением Ф. Толипова, что ситуация неопределенности вокруг самобытности, специфичности своей модели может продолжаться лишь «до тех пор пока не появится определенная форма синтеза традиционного и современного и не будут урегулированы противоречия между микронационализмом и национализмом, демократия будет оставаться лишь перспективным проектом, не более» [12, с. 12]. Другими словами, каждая переходная страна должна рано или поздно выявить степень соответствия или несоответствия своей самобытности базовым требованиям демократии. Вместе с тем постсоветские переходные общества в силу перипетий своего исторического развития, лишивших их на время опыта собственного осмысления социокультурных и демократических проблем, сегодня находятся в начале долгого пути трансформаций. Лишь освоив в отдельности проблемы сохранения целостности социокультурного наследия с одновременным гармоничным вхождением в современное демократическое
сообщество, можно перейти к проблемам непротиворечивого, перспективного синтеза двух этих начал - стратегий трансформации.
Анализ социокультурных аспектов трансформации поднимает вопрос о сведении многообразия самобытности в некую обобщенную систему, которая позволяла бы сложить четкое представление о соответствии или несоответствии тех или иных моделей трансформации общепринятым критериям демократии.
Не подлежит сомнению, что декларирование каждой страной «своей» модели оказывает существенное влияние на ее переходное развитие: эта модель приобретает статус системообразующего фактора, определяющего вектор трансформационного обновления общества. Но если сохраняется неопределенность самой модели (вектора) по причине необоснованности априорных оснований, то возрастает вероятность роста «дефектности» в самой трансформации, в результате чего многие переходные страны попадают в многомерное пространство различных «полудемократий»: именно эта ситуация детально освещена в теоретической транзитологии, которая была нами рассмотрена ранее.
Подводя итоги следует отметить, что по данным общероссийских опросов Института социологии ФНИСЦ РАН (рис. 2), за последние 25 лет существенное и длительное превышение доли сторонников стабильности над долей сторонников перемен наблюдалось только в 2012-2017 гг. Но в 2023 г. повторились эффекты 2008 и 2014 гг.: снова почти 2/3 россиян посчитали, что в нынешней России стабильность важнее перемен [8].
Рис. 2. Динамика соотношения желающих перемен и стремящихся к стабильности, 1997-2023 гг.,%
Итак, по сути, сегодня выстраивается новая социальная философия со своей неклассической парадигмой, новыми подходами, методологией, меняется мировоззрение. При этом принципы сценариев и случайностей, вероятностные модели - выходят на первый план. Сама общественная наука, как и человечество, переживает переходный период. Рассмотренные нами социокультурные аспекты - тому наиболее впечатляющий пример. Отметим к тому же, что все это происходит в мире, в котором глобализация решительно меняет его черты и закономерности.
Литература
1. Василенко Л.И. Глобальные проблемы и поиски «третьего пути» развития // Кризис современной цивилизации: выбор пути. - Москва: РАН ИНИОН, 1992.
Гезалов A.A. Трансформация общества в эпоху глобализации (социально-философский анализ). -Москва: «Канон+» РООИ «Реабилитация», 2009. Герман Люббе. В ногу со временем. Сокращенное пребывание в настоящем / Перевод: Григорьев Алексей, Куренной Виталий. - Москва: Издательский Дом ВШЭ, 2019.
Горшков М.К. На переломе веков: социодинамика российской культуры: [монография] / М.К. Горшков, С.Н. Комиссаров, О.И. Карпухин; ФНИСЦ РАН. -Москва: ФНИСЦ РАН, 2022.
Двадцать пять лет социальных трансформаций в оценках и суждениях россиян: опыт социологического анализа / [М.К. Горшков и др.]; отв. ред. М.К. Горшков, В.В. Петухов. - Москва: Весь Мир, 2018.
Душков Б.А. Психосоциология менталитета и ноо-менталитета. - Екатеринбург: Деловая книга, 2002.
сз о
сг
=Е
0
1
-1 У
-о
=Е СГ
7. Иноземцев В.Л. Перспективы постиндустриальной теории в меняющемся мире // Новая постиндустриальная волна на Западе. - Москва: Антология, 1999.
8. Информационно-аналитический доклад РНФ «Что мы знаем об обществе, в котором живём». - Москва: ИС ФНИСЦ РАН, 2023.
9. Модель демократии для России. (Комплексная программа Российской академией управления) // Полис. 1993. № 2.
10. Неклесса А.И. Перспективы глобального развития и место Африки в Новом мире // Мировая экономика и международные отношения. 1995. № 8.
11. Сорокин П.А. Социальная и культурная динамика. -Москва: Астрель, 2006.
12. Толипов Ф. Демократизм, национализм и регионализм в странах Центральной Азии // Центральная Азия и Кавказ. 2000. № 4(10).
13. Толстых Валентин. Глобальные вызовы и поиски ответа: социокультурный аспект // Грани глобализации. - Москва: 2003.
14. Тоффлер Э. Третья волна. - Москва: АСТ, 1999.
15. Хамагаев Александр. Афганистан и Чечня: специфика союза // Центральная Азия и Кавказ. 2001. № 1(13).
16. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. - Москва: АСТ, 2003.
17. Rustow D.A. Transitions to Democracy - Toward a Dynamic Model. - "Comparative Polities'". 1970. Vol. 2. № 3.
SOCIO-CULTURAL CONTEXT OF TRANSFORMATION OF RUSSIAN SOCIETY
Gezalov A.A.
Russian Academy of Sciences (FCTAS RAS), Russian philosophical society RAS
The article notes that today social science itself, like humanity, is going through a transition period, a new social philosophy is being built with its non-classical paradigm, the worldview is changing, enriched with models of probabilistic scenarios for the development of the world. The sociocultural aspects we have considered are the most impressive example of this. Today Russia and almost every postsoviet republic, relying on world experience, is trying to develop its own, unique development model. Each such society in a new phase of development is faced with inevitable political and economic transformations that require radical transformation, as well as changes
in the cultural tradition rooted in the consciousness and self-awareness of the people.
Keywords: social philosophy, culture, civilization, transformation, transitology, transition period, sociocultural context, democratization, Russian society, post-Soviet countries.
References
1. Vasilenko L.I. Global problems and the search for a "third way" of development // The crisis of modern civilization: choosing a path. - Moscow: RAS INI-ON, 1992.
2. Gezalov A.A. Transformation of society in the era of globalization (socio-philosophical analysis). - Moscow: "Canon+" ROOI "Rehabilitation", 2009.
3. Herman Lubbe. Keep up with the times. Short stay in the present / Translation: Alexey Grigoriev, Vitaly Kurennoy. - Moscow: Publishing house: HSE Publishing House, 2019.
4. Gorshkov M.K. At the turn of the century: sociodynamics of Russian culture: [monograph] / M.K. Gorshkov, S.N. Komissarov, O.I. Karpukhin; FNISC RAS. - Moscow: FNISC RAS, 2022.
5. Twenty-five years of social transformations in the assessments and judgments of Russians: experience of sociological analysis / [M.K. Gorshkov and others]; resp. ed. M.K. Gorshkov, V.V. Petukhov. - Moscow: Ves Mir Publishing House, 2018.
6. Dushkov B.A. Psychosociology of mentality and noomentality. -Ekaterinburg: Business book, 2002.
7. Inozemtsev V. L. Prospects for post-industrial theory in a changing world // New post-industrial wave in the West. - Moscow: Anthology, 1999.
8. Information and analytical report of the Russian Science Foundation "What do we know about the society in which we live." -Moscow: IS FNISC RAS, 2023.
9. Model of democracy for Russia. (Comprehensive program of the Russian Academy of Management) // Polis, 1993, No. 2.
10. Neklessa A.I. Prospects for global development and the place of Africa in the New World // World Economy and International Relations, 1995, No. 8.
11. Sorokin P.A. Social and cultural dynamics. - Moscow: Astrel, 2006.
12. Tolipov F. Democracy, nationalism and regionalism in the countries of Central Asia // Central Asia and the Caucasus. 2000. No.
4 (10).
13. Tolstykh Valentin. Global challenges and searches for answers: socio-cultural aspect // Facets of globalization. - Moscow, 2003.
14. Toffler E. The Third Wave. - Moscow: AST, 1999.
15. Khamagaev Alexander. Afghanistan and Chechnya: specifics of the union // Central Asia and the Caucasus. 2001. No. 1(13).
16. Huntington S. Clash of Civilizations. - Moscow: AST, 2003.
17. Rustow D.A. Transitions to Democracy - Toward a Dynamic Model. - "Comparative Polities'". 1970. Vol. 2. № 3.
<n ■_
u
