CC BY
117
Ефимов В.М.
СОЦИАЛЬНЫЙ ВОПРОС И СОЦИАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВО В ЕВРОПЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX ВЕКА
О концепциях «социальный вопрос» и «социальное государство»
Сейчас мало кто вспоминает о том, что рождение профессии экономистов как университетских преподавателей, непосредственно связано с возникновением в XIX веке в Англии, Франции и Германии так называемого социального вопроса [1; 2]. Вопрос этот в середине века был углубленно изучен экономистом Лоренцом Штейном1^]2, который охарактеризовал его как са-
1В пользу того, что Лоренц фон Штейн был экономистом, говорит хотя бы тот факт, что он являлся автором учебника по национальной экономике Lehrbuch der Nationalökonomie, третье издание которого было опубликовано в 1887.
2 Имеется русский перевод этой книги (Штейн, Л. фон. История социального движения Франции с 1789 г. — СПб.: Тип. А.М. Котомина, 1872.), терминология которого не всегда соответствует современной русской научной терминологии. Имеются также значительно более поздние современные переводы: французский перевод введения к первой части книги — Stein L. Le concept de société. — Grenoble: ELLUG, Université Stendhal, 2002 и английский перевод всей книги — Stein L. The History of the Social Movement in France, 1789-1850. — New York: Bedminster Press, 1964.
мый большой вопрос современности (die große Frage der Gegenwart).
Экономисты того времени под социальным вопросом обычно понимали большое количество явлений, связанных с плохим положением рабочих и их семей и их протестной деятельностью. Однако Штейн трактовал его намного шире: социальный вопрос, конечно, включает наличие бедности, но не сводится к нему. Можно устранить бедность, но оставить людей без социальной независимости и, тем самым, без совершенной политической свободы. Решение социального вопроса — это достижение социальной независимости работников от работодателей, которая обеспечит наибольшее развитие и самореализацию каждой личности. Если Штейн и интересуется материальными условиями, то, в конечном счете, из-за неразрывной связи между социальной независимостью и свободой.
Подлинная реализация идеи свободы — это не просто функция политической свободы, которая предусматривает, в чисто формальном виде, одинаковые права для всех. Свобода зависит, в конечном счете, от социальных условий: преобразование
низшего и зависимого класса людей в свободных и независимых индивидов может быть достигнуто только, если они имеют доступ к материальным и духовным благам, которые абсолютно необходимы для их возвышения. Как обеспечить этот доступ и является для Штейна действительным социальным вопросом нашего времени (die eigentlich soziale Frage unserer Gegenwart/) [4. P. 226-227].
Штейн считал, что «социалисты слишком ограничены рамками «материального», что, соответственно, не позволяет им выражать сущность социального вопроса. Более того, смысл социальной свободы не должен сводиться лишь к одной собственности. Она включает также необходимость обеспечения для каждой человеческой личности свободной беспрерывной эволюции, которая требует доступа к высшим культурным благам цивилизации. Потому «было бы неверным и близоруким» считать рабочий вопрос простым вопросом желудка» [3. Т. 2. С. 10]. Это тем более верно, что он останется нерешенным и в том случае, если «будут осуществлены смелые требования теоретиков социализма». «Урчания брюха» могут быть «временно прекращены», и «тупая, бедная мыслями масса будет... сначала удовлетворена, но страстные сердца и мыслящие головы останутся неудовлетворенными [3. Т. 2. С. 10-11]» [5. С. 58].
Развиваемая Л. Штейном концепция социального государства основывалась на том, что решение так понимаемого им социального вопроса должно обеспечить государство. Он считал, что «социальный вопрос не решить одним «махом» революции раз и навсегда. Он не может быть каким-то конечным результатом. Стро-
ительство нового социального здания государства, затрагивающее все устои его жизни — продолжительный и постоянный, самообновляющийся и созидательный процесс. Он требует участия в нем членов всего общества и самого государства. В этом действии они должны слиться в единый поток общих интересов, видя перед собой общую цель» [5. С. 60].
Концепция социального государства Штейна не была компромиссом между либерализмом и социализмом, а указывала на некий «третий путь» «между крайностями либерального индивидуализма и опасностями революционного социализма, делая главный упор на устранение противоречий за счет усилий государства с целью сохранения самого общества» [6. С. 55].
Государство должно переориентироваться [7. С. 101] от служения сословно-классовым интересам на «обеспечение условий развития нового гражданского общества и человеческого потенциала», «при этом, конечно, не следует идеализировать ситуацию и доводить ее до пропаганды антагонизма к классу предпринимателей.
В условиях рыночной экономики ориентация государства на интересы каждого отдельного гражданина не отменяет его обязанностей по защите интересов предпринимателей. Более того, обеспечение политической свободы и социальной мобильности представителей всех классов было в интересах буржуазии, которой нужны были свободные, производственно мотивированные трудовые ресурсы.
В конечном счете, и в настоящее время предпринимателям нужен активный работник — свободный и независимый член гражданского общества.
В связи с этим ориентация государства на защиту интересов предпринимателей не противоречит его ориентации на защиту интересов каждого индивида как члена гражданского общества. Именно по этой причине возникновение и развитие социального государства — это не акты альтруизма, а достижение своеобразного классового компромисса на базе капиталистического способа производства» [8. С. 221].
Для того, чтобы способствовать наибольшему развитию и самореализации каждой личности, социальное государство, по мнению Л.Н. Кочет-ковой должно выполнять ограничительную функцию (ограничение монополизации, регламентация трудовых отношений, регулирование экономики, концентрация средств на социальные программы и нужды), обеспечительную функцию (социальное страхование, социальное обеспечение, предоставление возможностей для получения образования и медицинского обслуживания) и гарантирующую функцию (государство дает гарантии прав человека и гражданина закрепляя их на конституционном уровне) [9. С. 78].
Близкой к такому пониманию социального государства является и концепция современного французского экономиста К. Рамо. Кроме такой традиционной функции социального государства, как социальная защита (la protection sociale), он считает, что социальное государство должно заниматься регулированием трудовых отношений (la réglementation des rapports de travail), оказывать гражданам всевозможные услуги (les services publics) и разрабатывать и проводить экономическую политику поддержки различного вида дея-тельностей и занятости (les politiques
économiques de soutien à l'activité et à l'emploi) [10].
Социальный вопрос и рождение профессии экономистов
Книге Л. Штейна «История социального движения во Франции с 1789 г. до наших дней» [3] предшествовала его книга «Социализм и коммунизм в современной Франции» (Der Socialismus und Kommunismus des heutigen Frankreichs), изданная в 1842 году.
В этом труде Штейн «пришел к выводу, что французское общество было раздираемо классовым политическим конфликтом происходящим от увеличивающегося социального неравенства, которое в свою очередь было продуктом свободной рыночной конкуренции. Социализм и коммунизм, по его мнению, был, таким образом, просто выражением обоснованных пролетарских стремлений к достижению социального равенства» [11. P. 109].
Тремя годами позже вышла книга Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии» с подзаголовком «По собственным наблюдениям и достоверным источникам».
А еще три года спустя, Маркс и Энгельс публикуют свой «Манифест Коммунистической партии». Маркс в это время еще не был экономистом, его первая экономическая книга «К критике политической экономии» появляется только в 1859 году.
Но экономисты до него уже вовсю занимались социальным вопросом.
Как известно, первыми, кто назвали себя экономистами, были сторонники laissez-faire, и сначала термин «экономист» вовсе не означал профессию.
Во Франции первые экономисты объединились вокруг издаваемого с 1841 года Journal des économistes.
В Великобритании термин экономист означал в это время определенную «черту социальной и политической культуры», откуда и появление в 1843 г. журнала The Economist, нацеленного на защиту свободной торговли [12. P. 4].
Американский историк Э. Сейдж в своей книге «Сомнительная наука. Политическая экономия и социальный вопрос во Франции XIX века» [1] связывает рождение профессии экономиста во Франции с существованием социального вопроса, порожденного возникновением промышленного капитализма.
Рождение и эволюция этой профессии происходят под сильным (определяющим) влиянием внешних к профессии сил, связанных с погруженностью профессии в капиталистический общественный порядок и ее функционированием как профессии университетских преподавателей. Книга Адама Смита «Богатство народов» была переведена на французский язык и получила во Франции широкое распространение. Ж.-Б.Сэй способствовал распространению ее идей в этой стране. Э. Сейдж пишет, что французские промышленники, ставшие с развитием капитализма наиболее влиятельной социальной группой, нашли в произведениях Смита и Сэя «оправдание правомерности их деятельности, утверждение их материального богатства и «научную» поддержку принципов laissez-faire и правительственного невмешательства» [1. P. 23].
Французские экономисты увидели для себя хорошие возможности профессионализации своей дисциплины, связанные с актуальностью
социального вопроса. Для того, чтобы получить «научный статус и власть», дисциплина «ограждала себя от нежелательного знания», «возвышала определенные типы знания и дисквалифицировала другие» [1. P. 6].
Нежелательное знание касалось, прежде всего, социального вопроса: «Именно промышленники предлагали описания социального вопроса и предложения по его решению, которые экономисты изучали, продвигали и интегрировали в свою науку» [1. P. 7]. При этом они опирались на фиктивных, «ими придуманных Адама Смита и Жана-Батиста Сэя» [1. P. 19], игнорируя в их учениях все, что противоречило бы принципу laissez-faire. Содержание их статей и книг определялось «их желанием защитить социальный порядок и страхом перед социализмом» [13. P. 777].
Среди французских экономистов одним из «наиболее видных сторонников мнения о том, что в своей нищете рабочие виноваты сами, был экономист Шарль Дюнуайе. Он указывал, что буржуазия сама вышла из средневекового рабочего класса и сумела подняться по социальной лестнице благодаря напряженной работе, бережливости и нравственности. Если рабочие девятнадцатого века неспособны подняться по социальной лестнице, как это в свое время сделала буржуазия, то это связано, скорее, с недостатком усилий с их стороны, отсутствием морали и невежеством, а не экономической системой laissez-faire» [1. P. 15].
Бедность Дюнуайе фактически рассматривал как важный, выгодный обществу социальный механизм: «Это хорошо, что в обществе есть возможность падения для тех семей, которые плохо себя ведут, и возможность оправиться в случае, если они пове-
дут себя хорошо <...> Возможно, что именно страдания и целительный ужас, сопровождающие бедность, развивают наш разум и ведут к добродетельной практике, которые действительно необходимы для прогресса нашего человеческого рода и его стабильного развития» [14. P. 214].
В середине XIX века курсы политической экономии сознательно создавались как средство поддержки существующего общественного порядка. Вот что французский министр народного образования В. Дюрюи писал в 1864 г. в своем докладе Императору Наполеону III по поводу создания кафедры политической экономии на парижском факультете права: «В свое время Ваше Величество обратилось к руководителям национальной промышленности с призывом распространения среди занятых у них рабочих здоровых идей политической экономии. Вы, Государь, утверждали также, что обязанностью правительства является распространение этих важных идей, которые, по словам английского министра того времени, спасли Англию от социализма. Эту необходимость распространения идей политической экономии, провозглашенную Императором четырнадцать лет тому назад, страна полностью осознала сегодня. Общественное мнение требует заполнения досадного пробела в нашей системе общего образования и несколько городов уже объявили организацию у себя курсов политической экономии» [15, P. 43-44].
Видение социального вопроса у Д. Рикардо, К. Маркса и Г. Шмоллера
В своей трактовке социального вопроса, Ш. Дюнуайе не был оригинален, практически он многое заим-
ствовал из «Начал политической экономии и налогового обложения» Д. Рикардо [16]. Рикардо считал, что «труд имеет свою естественную и свою рыночную цену. Естественной ценой труда является та, которая необходима, чтобы рабочие имели возможность существовать и продолжать свой род без увеличения или уменьшения их числа» [16. С. 85]. Он верил, что цены на все покупаемые и продаваемые предметы устанавливаются на основе соотношения спроса и предложения. В рамках этой логики Д. Рикардо и рассматривает проблему бедности: «Рыночная цена труда есть та цена, которая действительно платится за него в силу естественного действия отношения между предложением и спросом: труд дорог, когда он редок, и дёшев, когда имеется в изобилии. Но как бы рыночная цена труда ни отклонялась от естественной цены его, она подобно цене товаров имеет тенденцию сообразоваться с нею. Когда рыночная цена труда превышает его естественную цену, рабочий достигает цветущего и счастливого положения, он располагает большим количеством предметов необходимости и жизненных удобств и может поэтому вскормить здоровое и многочисленное потомство. Но когда вследствие поощрения к размножению, которое дает высокая заработная плата, число рабочих возрастает, заработная плата опять падает до своей естественной цены. Она может даже иногда в силу реакции упасть ниже последней. Когда рыночная цена труда ниже его естественной цены, положение рабочих в высшей степени печально: бедность лишает их тогда тех предметов комфорта, которые привычка делает абсолютно необходимыми. Лишь после того, как лишения сократят их
число или спрос на труд, увеличится, рыночная цена труда поднимается до его естественной цены, и рабочий будет пользоваться умеренным комфортом, который доставляет ему естественная норма заработной платы» [16. С. 86].
Далее с этих позиций Рикардо критикует принятые в Англии законы, нацеленные на помощь бедным: «Так же, как и при всяких других соглашениях, размеры заработной платы должны быть предоставлены частной и свободной рыночной конкуренции и никогда не должны контролироваться вмешательством законодательства. Явная и прямая тенденция законов о бедных прямо противоречит этим очевидным принципам; эти законы ведут не к улучшению положения бедных, что имели в виду благодушные законодатели, а к ухудшению положения и богатых и бедных <...> Не подлежит никакому сомнению, что комфорт и благосостояние бедных не могут быть постоянно обеспечены, если вследствие их собственных стараний или некоторых усилий со стороны законодательства не будет урегулировано возрастание их численности и ранние и непредусмотрительные браки не станут менее частыми в их среде. Действие системы законов о бедных было прямо противоположно. Они делали воздержание излишним и поощряли неблагоразумных, предлагая им часть заработной платы благоразумных и трудолюбивых <...> Всякий план реформы законов о бедных, который не ставит себе конечной целью их отмену, не заслуживает ни малейшего внимания» [16. С. 95-96].
Итак, по мнению Рикардо, всякая помощь или какое-либо другое законодательное вмешательство по отношению к доходам бедных нарушает
действие естественных законов рынка и тем самым вредно как богатым, так и самим бедным.
Традиция апеллировать в экономических рассуждениях к естественным законам идет от Ф. Кенэ, который утверждал, что люди должны подчиняться физическим и моральным законам, которые являются естественными законами, установленными Всевышним. Также как для успешной навигации нужно наблюдать и точно вычислять движения небесных тел, так и для наилучшего управления собой и другими необходимо следовать соответствующим естественным законам, которые состоят в поддержании естественного порядка [17]. Что касается метафоры «закон», то взятая из юридической и религиозной практики, она активно и до недавнего времени вполне успешно использовалась в естествознании. Природа рассматривалась как монарх или как Бог, который диктует свои законы. Метафора была плодотворна до тех пор, пока системы, изучаемые науками о природе, были достаточно простыми. Применение этой метафоры в общественных науках, в том числе, и в экономической, с самого начала плодотворным не было. Она уводила исследователей от реальности, ложно ориентируя их внимание.
Бессознательно или осознанно, но и А. Смит в «Богатстве народов», и И. Сталин в «Экономических проблемах социализма в СССР» апеллировали к понятию экономических законов, независимых от воли людей, не столько по причине следования естественнонаучной традиции, сколько, и прежде всего, с целью убедить читателя в естественности и неизбежности проповедуемого каждым из них определенного общественного порядка.
Попался на удочку «естественных законов» и Карл Маркс: «Общество, если даже оно напало на след естественного закона своего развития, — а конечной целью моего сочинения является открытие экономического закона движения современного общества, — не может ни перескочить через естественные фазы развития, ни отменить последние декретами. Но оно может сократить и смягчить муки родов» [18. С. 7-8].
Много позаимствовав у Смита и Рикардо в анализе капиталистического общественного порядка, К. Маркс не считал его вечным и решение социального вопроса видел в свержении этого порядка. Следуя Ри-кардо, который «сознательно берет исходным пунктом своего исследования противоположность классовых интересов, заработной платы и прибыли» [18. С. 12], Маркс характеризует их как антагонистические. Слова с корнем «антогонист» встречаются в «Капитале» Маркса не реже, чем слова однокоренные со словом «естественный» в «Богатстве народов» Смита. Вот пример характерного предложения из «Капитала»: «Накопление богатства на одном полюсе есть в то же время накопление нищеты, муки труда, рабства, невежества, огрубения и моральной деградации на противоположном полюсе, т.е. на стороне класса, который производит свой собственный продукт как капитал. Этот антагонистический характер капиталистического накопления в различных формах признан экономистами, хотя они сваливают в одну кучу с ним отчасти аналогичные, но, тем не менее, существенно отличные явления докапиталистических способов производства» [18. С. 603].
Таким образом, с одной стороны, капиталистические экономические
законы являются естественными и, таким образом, не могут быть ни отменены, ни скорректированы, а с другой — они носят антагонистический характер, и, следовательно, по Марксу, противоречия между работодателями и наемными работниками являются непримиримыми, и строй, основанный на разделении работодателей и наемных работников, должен быть заменен другим, где этого разделения нет.
Видение социального вопроса у Густава Шмоллера и его школы было отличным от видения его как у Ри-кардо, так и у Маркса. Шмоллер отказался как от естественных экономических законов, так и от непримиримого антагонизма между работодателями и их наемными работниками. Я позволю себе привести здесь длинную цитату из работы Г. Шмоллера под названием «Справедливость в народном хозяйстве»: «Старая сми-товская политическая экономия <...> находила свой идеал справедливости исключительно в свободе договоров. Исходя из представления, что по природе все люди равны, она требовала для этих равных людей только свободы и надеялась, что в таком случае будут заключаться договоры относительно одинаковых для обеих сторон ценностей с одинаковыми выгодами. Она не знала ни общественных классов, ни значения общественных институтов для народно-хозяйственной жизни. Социальная динамика слагается, по ее взгляду, исключительно из деятельности отдельных личностей, отдельных договоров этих личностей. Поэтому она и не могла требовать никакой иной справедливости. То, чего она требовала, не было само по себе ложно, но оно было только частью справедливости. Мы требуем теперь, рядом со справедливым ме-
новым оборотом, прежде всего справедливых народнохозяйственных институтов, то есть, мы требуем определенной совокупности нравственных и юридических правил, которые управляли бы группами совместно работающих и совместно живущих людей (выделено мною — В.Е.) в некоторых сторонах их деятельности, — требуем того, чтобы результаты их деятельности стояли в согласии с теми идеальными представлениями о справедливости, которые в настоящее время являются у нас господствующими на основании наших религиозных и нравственных представлений или должны достигнуть господства в будущем (выделено мною — В.Е.). Мы не признаем того, что эти институты являются постоянными в истории и необходимы для всех будущих времен. По отношению к каждому из них мы производим исследование его результатов, спрашиваем, каким образом оно возникло, какие представления о справедливости его породили и в какой степени необходимо оно в настоящее время» [19. С. 53-54].
Итак, вместо естественных законов — институты, а вместо либо сохранения статус-кво, либо революционного свержения капитализма — решение социального вопроса видится Шмоллером в переходе к справедливым народнохозяйственным институтам, которые реформируют, а не ликвидируют частную собственность и наемный труд.
Такое видение социального вопроса произошло в рамках кардинальной смены парадигмы экономической науки. По мнению Шмоллера, классическая политическая экономия (с ее неоклассическим продолжением) и марксистская политическая экономия — обе, как и философия
XVIII и первой половины XIX веков, переоценивали наши возможности абстрактного познания, пытаясь «вывести из абстрактной человеческой природы полную объективную систему действующей экономики», причем сделать это «одним прыжком, без подробного изучения действительности, без опоры на психологию, без предварительного полного изучения права и экономической истории». Обе, как он считал, являются ничем иным как идеологиями [20. P. 191-192].
Решение социального вопроса в рамках новой парадигмы экономической науки предполагало детальное изучение его проявлений и разработку законодательных мер, нацеленных на их устранение.
Шмоллер «связывал возможности социальной реформы с существованием аристократических элит». Он заявлял, что опасности социализма могут быть предотвращены только в том случае, если «королевская власть и чиновники, эти самые естественные представители идеи государства, единственные нейтральные элементы в социальной борьбе классов, связанные с идеей либерального государства и усиленные лучшими силами парламентаризма, решительно и уверенно выступят с инициативой разработки и принятия законодательства широкомасштабной социальной реформы» [21. P. 48].
Шмоллер сохранял это убеждение до конца своих дней.
Хайнрих Херкнер (Heinrich Herk-ner), сначала ученик, а впоследствии ближайший сотрудник и соратник Шмоллера, так охарактеризовал фундаментальное противоречие присущее этому убеждению: «Шмоллер предполагал, что у Германии был если не парламентский, то, по крайней
мере, конституционный режим. В действительности же эта власть была крайне опасной смесью безответственной аристократии и парламентаризма»; но, что особенно важно, так это то, что «высший корпус государственной службы так глубоко был пропитан идеалами консервативной стороны [то есть тех, кто стоял за сохранение существующего порядка], что можно было очень ограниченно говорить об их надклассовым и надпартийным положением» [21. Р. 48].
Роль экономистов немецкой
историко-этической школы в социальных реформах канцлера Отто фон Бисмарка
Как отмечает Л.Н. Беспалова, «социальный аспект внутренней политики О. Бисмарка редко обращал на себя внимание советских и российских исследователей» [22. С. 69]. Тем более, это касается прослеживания причастности экономистов к его социальной политике. Как правило, указывается влияние на эту политику идей «государственного социализма» в интерпретации Ф. Лассаля и К. Род-бертуса. В частности, на такое влияние впервые обратил внимание еще в 1890 г. русский экономист, академик Российской академии наук, профессор Московского университета И.И. Янжул [23].
В зарубежной литературе по социальным реформам Бисмарка, если и указываются какие-то другие влияния, то среди них практически никогда не раскрывается роль в подготовке этих реформ экономистов истори-ко-этической школы во главе со Г. Шмоллером.
Исключением является книга Е. Гриммера-Солема (Е Grimmer-Solem)
[11]. Объясняется такое пренебрежение этой школы укоренившимся пониманием деятельности экономистов (а, иногда, и социологов с политологами) либо как социальных (и/или политических) философов, либо как «социальных физиков» (ньютоновского периода развития физики), ищущих естественные экономические законы.
Что из себя представляет профессия экономистов, возникшая во второй половине XIX века?
Экономическая мысль существует в четырех лицах: наука, философия, идеология и утопия. Если под наукой понимать действительные (а не выдуманные) исследовательские практики, принятые в естествознании, то в истории экономических учений можно обнаружить несколько островков науки в море философии, идеологий и утопий. Значительная часть этого «моря» состоит из того, что Г. Шмоллер более ста лет тому назад называл «индивидуалистической (А. Смита) и социалистической (К. Маркса) национальной экономией».
Именно немецкая историко-эти-ческая школа, возглавляемая Шмол-лером, и стала одним из выше упоминавшихся островков экономической дисциплины как науки.
Для реформаторской деятельности нужны как доктрины, которые дают ей направление, так и детальные знания о существующих социальных практиках с тем, чтобы оценить реальность доктрин и, что не менее важно, осуществлять реалистичные изменения существующих социальных практик. Сами эти изменения осуществляются не учеными, а политиками и акторами, вовлеченными в реформируемые практики, а ученые поставляют политикам и дру-
гим акторам доктрины и знания о реальности.
Многие негативные, а нередко просто катастрофические, последствия деятельности профессии экономистов были вызваны тем, что они ограничивались снабжением политиков только доктринами, но никак не реальными знаниями о реальности, которая подлежит реформированию. Пионерский вклад школы Шмоллера как раз и состоит в том, что она дала пример того, как профессия экономистов может способствовать реформам, принося политикам детальные знания о реформируемой реальности.
Долгосрочная эффективность какой-либо реформы зависит от трех факторов: от доктрины, которая положена в ее основу; от качества знания о реформируемой реальности; и последнее, но далеко не последнее по важности, — от характера политического процесса реформирования. Будучи вовлеченными, в основном, в развитие абстрактных экономических теорий, поддерживающих ту или иную доктрину, экономисты не знают экономической реальности.
Хорошо известно высказывание одного из последних руководителей СССР Ю.В. Андропова: «Если говорить откровенно, мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся». А не изучили потому, что и не изучали, так как руководство страны такой задачи перед экономистами и другими учеными и не ставило.
В СССР экономисты, особенно теоретики, занимались, в основном, интерпретацией произведений классиков марксизма-ленинизма, а также решений партии и правительства.
Ну а в 1990-е годы они перешли на изучение и интерпретацию западной «экономикс» и ее насаждение как
доктрины в России. Как и в СССР, российские руководители не озадачивают экономистов детальным изучением реальности. Очень интересно в этом отношении свидетельство В.Л. Глазычева о его беседе с одним из высокопоставленных российских чиновников: «Мы говорили: «Страну неплохо бы знать». А нам говорили: «Да не надо ее знать совершенно»»3.
Подход Шмоллера был противоположен: для того, чтобы знать «как надо», нужно знать «как оно есть», но проблема состоит в том, что узнать «как оно есть» требует очень большой работы по сбору информации и ее анализу, и нужно быть очень мотивированным социально, чтобы ее качественно сделать.
Социальные реформы Бисмарка оказались долгосрочно достаточно успешными.
Какие из трех вышеназванных факторов обеспечили ее успех?
В распоряжении немецкой общественности того времени была доктрина социального государства Лоренца Штейна в форме «социальной монархии», которая вряд ли была реалистична, так как можно было очень ограниченно говорить о надклассовом и надпартийном положении высшего корпуса немецкой государственной службы того времени. В политический процесс создания социального законодательства не были активно вовлечены его бенефициары, а именно рабочие (например, через их профсоюзы), что создавало риск не учета их интересов, чаяний и реальностей их производственной деятельности и быта.
Можно сделать вывод, что успех реформ обеспечило детальное знание
%Н:р://polit.ru/artide/2004/09/21/^ /
составителями социального законодательства реальностей проявления социального вопроса, где роль Шмол-лера и его профессиональной организации экономистов «Союза за социальную политику» (Verein für Sozialpolitik) была решающей.
Как профессия экономистов в России могла бы способствовать продвижению страны к социальному государству?
Для этого нужно перестать пропагандировать и развивать социально вредные доктрины, чем сейчас активно занимается существенная часть представителей профессии, а начать изучать действительность на основе адекватной методологии, и обеспечить информационное обслуживание демократического процесса принятия государственных решений. При этом следует в своей методологии исследований опираться не на таких философов, как К. Поппер или И. Лакатос, или материалистическую диалектику Карла Маркса, а на прагматизм Ч. Пирса и Д. Дьюи, а также современный конструктивизм4.
Что касается обеспечения экономистами информационного обслуживания демократического процесса принятия государственных решений, то вот что Дьюи писал на эту тему: «Любое экспертное управление, при котором массы не получают возможности информировать экспертов о своих потребностях, есть не что иное как олигархия, правящая в интересах
4 См. Ефимов В. М. Предмет и метод интерпре-тативной институциональной экономики // Вопросы экономики. — 2007. — № 8. — С. 4967; Ефимов В. М. Дискурсивный анализ в экономике: пересмотр методологии и истории экономической науки. Часть I. Иная методология экономической науки // Экономическая социология. — 2011. — Т. 12. — № 3. — С. 1553.
меньшинства <... > Иными словами, насущной потребностью общественности является совершенствование методов и условий проведения дебатов, обсуждения вопросов и убеждения граждан. В этом и состоит основная проблема общественности <...> Успешность решения данной задачи, в сущности, зависит от раскрепощения и усовершенствования исследовательских процессов и распространения выводов, полученных в результате данных исследований. Само же исследование является задачей, целиком ложащейся на плечи экспертов. Но демонстрировать свои особые знания и умения эксперты должны не на ниве формирования и осуществления политических стратегий, а в области обнаружения и популяризации тех фактов, от знания которых зависит любая политика <... > Нет никакой необходимости в том, чтобы знаниями и умениями, требующимися для осуществления соответствующих исследований, обладали многие члены общества; достаточно, чтобы эти многие были в состоянии судить о том, какое значение имеет добытое другими знание для общества в целом» [25. С. 151-152].
В бисмарковской монархической Германии предвосхитить и реализовать такое видение роли экспертов в полной мере на практике было невозможно, однако Шмоллер со своей школой сделал важные шаги в этом направлении.
Союз за социальную политику и методы его работы
В 1873 году, два года спустя после объединения Германии, был основан Союз за социальную политику (Verein für Sozialpolitik). Эта была необычная ассоциация экономистов, созданная
не для того, чтобы организовывать ежегодные конференции, где члены ассоциации могли бы представить доклады по своим выполненным индивидуально работам, а для того чтобы своими исследованиями коллективно способствовать решению социального вопроса.
Германия отставала от Великобритании и Франции в области индустриализации и урбанизации. Шмол-лер и его коллеги находились под большим впечатлением от исследований Энгельса о положении рабочего класса в Англии и Штейна — о ситуации во Франции. Они рассматривали эти исследования как указания на то, что может произойти в будущем в Германии. «Яркие описания Энгельса промышленной неустойчивости и сотворенного самими людьми ада, образовавшегося в результате промышленного развития, хаотичной урбанизации, многочисленных злоупотреблений и лишений, которым подвергался рабочий класс, что порождало моральное и этическое вырождение, а также полной беспомощности благотворительности помочь рабочим, а также жестокости заводчиков и беспечность британского правительства в решении этих проблем, вызвала сенсацию в Германии» [11. Р. 110]. Как и Штейн, Энгельс характеризовал рабочий класс как все более однородный и политически организованный. «Трудно переоценить влияние на читающую публику этих двух работ, особенно потому, что во многих важных аспектах они подтверждали друг друга и описывали немецкому бюргеру общества кошмара, пророчествуя то же самое для Германии» [11. Р. 110].
В начале 1860-х годов Шмоллер был хорошо знаком с работами Штейна и Энгельса. Он даже собирал
информацию из британских газет с целью сравнения с данными из этих книг.
В своем выступлении на первом заседании Союза за социальную политику Шмоллер «предупреждал об угрозе социальной революции, порожденной разделением между работодателем и работником, имущим и неимущим классами, и заявил, что популярные экономические убеждения относительно коммерческой свободы и экономического индивидуализма вполне могли создать скорее даже больше беспорядка, а не розовое будущее, которое эти убеждения представляли» [12. P. 10]. По его словам, «только немецкое государство было в состоянии уменьшить социальную напряженность и способствовать национальному единству, потому, что стоя выше эгоистичных классовых интересов, оно путем введения новых законов, а также ведя справедливой рукой управление, защищает слабых и поднимает низы» [12. P. 10].
Представители имущих классов отрицали существование социального вопроса, но с национальным объединением и формированием национального правительства, стало больше известно относительно реальностей экономических условий. А именно, что фабричные законы, фабричные инспекции, профессиональные организации, а также третейские суды были на самом деле все устранены [11. P. 178].
Для того, чтобы детально узнать и понять, что же происходит на самом деле «новая организация [Verein für Sozialpolitik] была задумана как орган, нацеленный исключительно на исследование социального вопроса, результатом которого будет обеспечение [всех вовлеченных в процесс принятия решений] научно получен-
ной, полной, и, прежде всего, практической информацией для [разработки и проведения] реформы. Эта информация была предназначена для центристских политических партий, общественности, законодателей и правительственных чиновников. Создатели Союза надеялись, что собранная и проанализированная ими «научная» информация будет затем использоваться в качестве основы для принятия политических решений, и, тем самым процесс принятия решений не будет ослеплен туманом экономических идей, за которыми стоят интересы той или иной стороны» [11. Р. 179]. При этом членам Союза неизбежно пришлось решать важнейшие методологические вопросы относительно природы социальных регу-лярностей, роли статистических данных при выявлении этих регулярно-стей и того, как соотносятся человеческая свобода воли и социальные регулярности [11. Р. 154-160].
Стандартные ответы экономистов того времени на эти вопросы, с которыми согласны и многие экономисты нашего времени, состоят в том, что экономика подвержена неким естественным законам, которые существуют независимо от воли человека и что эти законы носят количественный статистический характер, которые могут выявляться статическими методами.
Ближайший сотрудник Шмоллера Г.Ф. Кнапп противопоставлял этому следующее: «Статистические данные показывают нам фактическую впле-тенность личности в связи общества, истории и традиции <...> Индивид, рассматриваемый с этической точки зрения, обладает личной свободой в той мере, в какой его поведение определяется не внешними законами, а внутренними решениями. Видение
его статистически очень ограничено, однако возможно, так как он не может выйти из связей, в которых он родился, и поэтому он подвергается очень схожим мотивам, что и его собратья. Внутреннее объяснение зако-ноподобного поведения формирует новую школу, которая может процветать только тогда, когда господа статистики узнают что-то большее, кроме их жалкого числового артистизма» [11. Р. 159]. Интересно, что некоторые современные экономисты магистрального направления также приходят к аналогичному выводу. В книге «Экономика идентичности. Как наши идеалы и социальные нормы определяют, кем мы работаем, сколько зарабатываем и насколько несчастны» Дж. Акерлоф и Р. Крэнтон признают, что «исследования, которые успешно определяют причинную связь, разумеется, полезны, однако они могут лишь намекнуть на то, что мы действительно желаем знать <...> работы, которые, которые мы находим особенно полезными, были описательными работами, а не статистическими проверками» [26. С. 150-151].
Шмоллер и его коллеги пришли к революционному для экономической науки методологическому положению, что источниками регулярностей в функционировании определенного экономического объекта, например, национальной экономики, являются формальные и неформальные правила, которым следуют сообщества людей, привязанных к этому объекту. Причем, как за формальными, так и неформальными правилами стоят разделяемые этими сообществами определенные убеждения-верования, нередко берущие свое начало в истории сообществ.
Шмоллер прямо связывал понятие института с понятием сообще-
ства: «Под политическим, юридическим, экономическим институтом мы понимаем служащий определенным целям порядок жизни сообщества (выделено мною — В.Е.), достигнутый на некоторый момент времени, который служит рамками и формой для действий следующих друг за другом поколений» [27. S. 61].
Институты и социальные организации представлялись ему «как наиболее важный результат моральной жизни, как ее кристаллизация (выделено мною — В.Е.» [27. Р. 61]. По Шмоллеру, когда мы говорим об определенном институте, речь идет о «наборе привычек и правил морали, обычаев и норм права, связанных между собой и имеющих общую цель, образуя, таким образом, определенную систему, которая осваивается членами сообщества в результате практического и теоретического обучения и, являясь прочно укоренившейся в жизни сообщества, эта система, как типичная форма действия, вовлекает в себя все его живые силы» [27. Р. 61-62]. Школа Шмоллера во время своего существования называлась не исторической, как это принято говорить сейчас, а этической или историко-этической [28].
Детальное изучение действующих институтов нужно было не только для того, чтобы точно знать, что нужно менять, но также и для того, как и насколько их можно менять, исходя из того, что введение новых правил должно принимать во внимание укорененные привычки и традиции во избежание того, что новые правила могут быть отторгнуты или деформированы5. Для того, чтобы оценить укорененность реформируе-
5Такое отторжение и деформация наблюдались в России на протяжении всех 1990-х годов.
мых институтов, необходимо было обязательно проследить их историческое происхождение.
Для Шмоллера и его коллег социальная реформа была процессом постепенной институциональной адаптации. Институты были «средством создать для современной промышленной экономики новый морально-этический порядок» [11. Р. 168].
В учебниках по истории экономической мысли можно найти следующую историю столкновения мнений между Шмоллером и В. Парето: «Густав Шмоллер как-то возразил Паре-то, что никаких экономических законов нет. В ответ на это последний вежливо осведомился, можно ли бесплатно пообедать в ресторане. Шмоллер пренебрежительно сказал, что это, конечно, невозможно. Но это, отпарировал Парето, и есть естественный экономический закон»6. Нам неизвестно, продолжался ли этот диалог дальше, но Шмоллер вполне мог бы ответить Парето, что необходимость платить за обед в ресторане не есть «естественный экономический закон», а представляет собой правило, являющееся частью действующей институциональной системы. Система эта или ее часть могут быть подвергнуты изменениям: так, например, во Франции существуют рестораны для бедных, где в определенное время можно пообедать бесплатно.
Союз за социальную политику развертывал свою работу, заказывая своим членам исследования социально-экономических проблем, основанную на сборе данных для понимания общественных отношений и явлений, связанных с социальным вопросом, и
6 Селигмен Б. Основные течения современной экономической мысли. — М.: Прогресс, 1968.
доклады по этим исследованиям заслушивались на его заседаниях. Во многих случаях Союз получал финансовую поддержку от правительственных учреждений для сбора этих данных [12. Р. 12].
Среди исследуемых проблем были такие, как эффективность фабричных законов, проблемы и злоупотребления, порождаемые обществами с ограниченной ответственностью, устройство органов промышленного арбитража, реформирование прямого налогообложения в интересах социальной справедливости, заводское регулирование относительно здоровья и безопасности, ответственность завода за болезнь и травмы работников, ограничения на работу женщин и детей, регулирование ученичества, регулирование продолжительности рабочего дня, реформа торговых палат, правовая защита бастующих рабочих и профсоюзов [11. Р. 184 -185].
Благодаря Союзу за социальную политику, в сообществе немецких экономистов хорошую профессиональную практику стали отождествлять с эмпирическими исследованиями. Союз направлял и организовывал экономические исследования через постоянные программные комиссии своих ежегодных конференций. Эти конференции были не просто встречами представителей профессии для обмена результатами своих исследований. Они были, прежде всего, местом обсуждения заказанных Союзом за социальную политику исследований. «Заблаговременно до начала конференции постоянные программные комиссии Союза проводили встречи, на которых выдвигались и голосовались темы, которые будут обсуждаться на конференции. Комиссии формулировали вопросы [на которые исследования должны
дать ответы] и определяли параметры будущих исследований [в том числе проводимых путем бесед на местах проведения исследований] (для обследований разрабатывались подробные вопросники), которые затем передавались экспертам и, все чаще, группам экспертов в виде заказов на проведение исследований ... Результаты этих исследований и обследований затем кратко формулировались в отчетах, которые распространялись среди членов Союза заблаговременно до начала конференции [на которой эти исследования и будут обсуждаться] <... > После конференции заказанные исследования публиковались в серии монографий Союза <... > Чтобы получить представление о масштабах исследований Союза, можно указать, что к 1914 году он публиковал около 140 томов своих трудов со средним объемом около 350 страниц» [11. Р. 69-70].
Результаты исследований, проводимых Союзом за социальную политику, имели непосредственное влияние на законодательную деятельность в Германии. 6 июля 1884 г. был принят закон о страховании рабочих от несчастных случаев. «Он вводил обязательное страхование всех рабочих и ряда групп служащих с годовым доходом не более 2 тыс. марок и гарантировал им помощь при несчастном случае на работе. Проект закона о медицинском страховании, в разработке которого принял участие О. Бисмарк, впервые был представлен на рассмотрение рейхстага 29 апреля 1882 г. <... > Закон о медицинском страховании был принят в июне 1883 г. Его действие распространялось на рабочих и служащих большинства отраслей с дневным заработком не более 6,6 марок. Медицинское страхование вступало в силу в случае
профессиональной болезни или производственной травмы, которая не излечивалась более 13 недель. Законопроект о пенсионном обеспечении пожилых рабочих и опеке над инвалидами обсуждался в рейхстаге с 1881 по 1889 г. В силу закон вступил 1 января 1891 г., его основу составляло положение об обязательном страховании широкого круга рабочих и служащих с годовым доходом не более 2 тыс. марок» [24. С. 232].
Г. Шмоллер влиял на профессию экономистов в Германии не только через деятельность Союза за социальную политику, но, благодаря своей роли посредника между правительственными и академическими учреждениями, он оказывал большое влияние на назначения на должности и повышения в должности в прусских университетах [12. С. 9].
Шмоллер, вступая в 1897 г. в должность ректора Берлинского университета, в своем программном докладе, посвященном экономической науке, утверждал, что экономистам, ориентированным на экономический либерализм или марксизм, место не в университетах, а в политических партиях, дирекциях политических изданий, профсоюзах и союзах предпринимателей. По его мнению, они не могут быть полезными профессорами и занимать кафедры [20. Р. 205].
Работая над проблемами обуздания буржуазии в ее отношениях с рабочими, а также улучшения положе-
ния трудящихся, Шмоллер был противником марксисткой политической экономии. Он считал, что Маркс «не изучает человека, его действия и его институты, но показывает с помощью диалектики и внешне неоспоримых математических формул магию процесса технико-капиталистического производства. Капитал представлен как вампир, сосущий кровь рабочих. С точки зрения метода, это шаг назад по отношению к Гегелю, а именно возврат к схоластике» [20. Р. 195].
Трагической ошибкой марксисткой политической экономии являлась ее недооценка, а, может, даже и полное непонимание роли буржуазии в промышленно развитом обществе.
Эта ошибка проистекала от того, что она в значительной степени развивалась в рамках того же механистического и гипотетико-дедукти-вистского мировоззрения эпохи Просвещения, что и классическая политэкономия, где человеку действующему не было места.
Справедливое и эффективное общество — это не общество без буржуазии, а общество с реальной демократией, где буржуазия, равно как и связанная с ней часть государственной бюрократии, перестанут идеологически, культурно и политически доминировать над обществом, и где формальные и неформальные правила, а также общественная мораль, не дадут им такой возможности.
Литература
1. Sage E.M. A Dubious Science. Political Economy and the Social Question in 19th-
Century France. — New York: Peter Lang Publishing, Inc., 2009.
2. Ефимов В.М. Как капитализм, университет и математика сформировали магистральное направление экономической дисциплины // Научный ежегодник Института философии и права УрО РАН -2014. — Т. 14. — Вып. 2. — С. 5-51.
3. Stein L. Geschichte der socialen Bewegungen in Frankreich von 1789 bis auf unsere Tage.
In 3 Bde. — Leipzig: Verlag von Otto Wiganb, 1850.
4. Waszek N. Aux sources de l'État social à l'allemande : Lorenz von Stein — et Hegel//Revue germaniqueinternationale. - 2001. — No. 15. — P. 211-238.
5. Эйдукене Д.Д. Социальный реализм Лоренца фон Штейна // Вестник ТГПУ Серия: Гуманитарные науки (философия и культурология). — 2006. — Вып. 7 (58). — С. 5860.
6. Кочеткова Л.Н. Социальное государство. Опыт философского исследования. — М.: Книжный дом «Либроком», 2009.
7. Кочеткова Л.Н. Философский дискурс о социальном государстве. — М.: ИНФРА-М, 2012.
8. Докторович А.Б. Рецензия на книгу Кочетковой Л.Н. Философский дискурс о социальном государстве — М.: ИНФРА-М, 2012 // Пространство и Время. — 2012. — № 4 (10). — С. 220-222.
9. Кочеткова Л.Н. Теория социального государства Лоренца фон Штейна // Философия и общество. — 2008. — № 3. — С. 69-79.
10. Ramaux Ch. L'Etat social. - Paris: Fayard/Mille et une nuits, 2012.
11. Grimmer-Solem E. The Rise of Historical Economics and Social Reform in Germany 1864 -1894. — Oxford : Clarendon Press, 2002.
12. Tribe K. Historical Schools of Economics: German and English. Keele Economics Research Paper No 2, — Keele University, 2002.
13. Sigot N. Utility and Justice: French Liberal Economists in the 19th century // European Journal of the History of EconomicThought. - 2010. — Vol. 17. — No 4. — P. 759-792.
14. Dunoyer Ch. De la liberté du travail ou Simple exposé des conditions dans lesquelles les forces humaines s'exercent avec le plus de puissance. — Liège: Librairie scientifique et industrielle, 1846.
15. DumezH. L'économiste, la science et le pouvoir : le cas Walras. — Paris: PUF.1985.
16. Рикардо Д. Начала политической экономии и налогового обложения // Давид Ри-кардо. Сочинения. — Том 1. — М.: Политиздат, 1955.
17. Dostaler G. Les lois naturelles en économie. Émergence d'un débat // L'Homme et la société. — 2008/4-2009/1, n° 170-171. — P. 71-92.
18. Маркс К. Капитал. Критика политической экономии. Том первый, книга 1: процесс производства капитала. — М.: Политиздат, 1983.
19. Шмоллер Г. Справедливость в народном хозяйстве. Разделение труда. — М.:
Либроком, 2012.
20. Schmoller G. Historisch-ethnische Nationalökonomie als Kulturwissenschaft. — Marburg: Metropolis-Verlag, 1998.
21. Bruhns H. (ed.). Histoire et économie politique en Allemagne de Gustave Schmoller à Max Weber. — Paris : Editions de la Maison des sciences de l'homme, 2004.
22. Беспалова Л.Н. Социальная политика Отто фон Бисмарка в освещении «Вестника Европы» // Вестник Тюменского ГПУ. — 2013. — Вып. 7(133). — С. 69-75.
23. Янжул И.И. Бисмарк и государственный социализм // Вестник Европы. — 1890. — № 8. — C. 728-739.
24. Беспалова Л.Н. Социальная политика Отто фон Бисмарка // Известия АлтГУ. — 2011. — Т. 2. — Вып. 4(72). — С. 229-233.
25. Дьюи Дж. Общество и его проблемы. — М.: Идея-Пресс, 2002.
26. Акерлоф Дж., Крэнтон Р. Экономика идентичности. Как наши идеалы и социальные нормы определяют, кем мы работаем, сколько зарабатываем и насколько несчастны. — М.: Карьера Пресс, 2011.
27. Schmoller G. Grundriss der Allgemeinen Volkswirtschaftslehre. Erster Teil. — Leipzig: Verlag von Duncker & Humblot, 1920.
28. Nau H.H. Gustav Schmoller's Historico-Ethical Political Economy: ethics, politics and economics in the younger German Historical School, 1860-1917// European Journal of History of Economic Thought. — 2000. — V. 7. — No 4. — P. 507-531.
Bibliography
1. Sage E.M. A Dubious Science. Political Economy and the Social Question in 19th-century France. New York: Peter Lang Publishing, Inc., 2009.
2. Yefimov V.M. Kak kapitalizm, universitet i matematika sformirovali magistral'noye naprav-leniye ekonomicheskoy distsipliny // Nauchnyy yezhegodnik Instituta filosofii i prava UrO RAN [How capitalism, university and mathematics formed the main trend of economic discipline. Scientific Yearbook of the Institute of Philosophy and Law, RAS Ural Branch.] 2014. Vol. 14. № 2. P. 50-51.
3. Stein L. Geschichte der socialen Bewegungen in Frankreich von 1789 bis auf unsere Tage. In 3 Bde. Leipzig: Verlag von Otto Wiganb, 1850.
4. Waszek N. Aux sources de l'État social à l'allemande: Lorenz von Stein — et Hegel // Revue germaniqueinternationale. 2001. №15. P. 211-238.
5. Eydukene D.D. Sotsial'nyy realizm Lorentsa fon Shteyna // Vestnik TGPU, Seriya: Gumani-tarnyye nauki (filosofiya i kul'turologiya) [Social realism of Lorenz von Stein. TSPU Bulletin. The Humanities series (Philosophy and Cultural Studies)]. 2006. Vol. 7(58). P.58-60.
6. Kochetkova L.N. Sotsial'noye gosudarstvo. Opyt filosofskogo issledovaniya [Social State. Evidence from a Sociological Study]. Moscow: «Librokom», 2009.
7. Kochetkova L.N. Filosofskiy diskurs o sotsial'nom gosudarstve [A Philosophical Discourse on Social State.] Moscow: INFRA-M, 2012.
8. Doktorovich A.B. Retsenziya na knigu Kochetkovoy L.N. Filosofskiy diskurs o sotsial'nom gosudarstve. M.: INFRA-M, 2012. // Prostranstvo i Vremya. [Review of the book by L.N. Kochetkova «A Philosophical Discourse on Social State»]. Moscow. INFRA-M. 2012. Space and Time.] 2012. №4 (10). P. 220-222.
9. Kochetkova L.N. Teoriya sotsial'nogo gosudarstva Lorentsa fon Shteyna // Filosofiya i ob-shchestvo [Theory of social state by Lorenz von Stein. Philosophy and Society]. 2008. №3. P.69-79.
10. Ramaux Ch. L'Etat social. Paris: Fayard/Mille et une nuits, 2012.
11. Grimmer-Solem E. The Rise of Historical Economics and Social Reform in Germany 18641894. Oxford: Clarendon Press, 2002.
12. Tribe K. Historical Schools of Economics: German and English. Keele Economics Research Paper No 2. Keele University, 2002.
13. Sigot N. Utility and Justice: French Liberal Economists in the 19th century // European Journal of the History of EconomicThought. 2010. Vol. 17, No 4. pp. 759-792.
14. Dunoyer Ch. De la liberté du travail ou Simple exposé des conditions dans lesquelles les forces humaines s'exercent avec le plus de puissance. Liège: Librairie scientifique et industrielle, 1846.
15. Dumez H. L'économiste, la science et le pouvoir: le cas Walras. Paris: PUF, 1985.
16. Rikardo D. Nachala politicheskoy ekonomii i nalogovogo oblozheniya / Sochineniya [The Principles of Political Economy and Taxation. Collected works. (in Russian)]. Vol. 1. Moscow: Politizdat, 1955.
17. Dostaler G. Les lois naturelles en économie. Émergence d'un débat // L'Homme et la société. 2008/4-2009/1, n° 170-171. pp. 71-92.
18. Marx K. Kapital. Kritika politicheskoy ekonomii. Tom pervyy, kniga 1: protsess proizvod-stva kapitala [Kapital. Kritik der politischen Oekonomie. Erster Band. Buch 1: Der Produk-tionsprocess des Kapitals. (in Russian)]. Moscow: Politizdat, 1983.
19. Schmoller G. Spravedlivost' v narodnom khozyaystve. Razdeleniye truda [Equity in the National Economy. Distribution of Labour. (in Russian)]. Moscow: Librokom, 2012.
20. Schmoller G. Historisch-ethnische Nationalökonomie als Kulturwissenschaft. Marburg: Metropolis-Verlag, 1998.
21. Bruhns H. (ed.). Histoire et économie politique en Allemagne de Gustave Schmoller à Max Weber. Paris : Editions de la Maison des sciences de l'homme, 2004.
22. Bespalova L.N. Sotsial'naya politika Otto fon Bismarka v osveshchenii «Vestnika Yevropy» // Vestnik TyumGU [Social policy of Otto von Bismarck as treated in the "Herald of Europe". TyumSUHerald]. 2013. Vol. 7(133). P. 69-75.
23. Yanzhul I.I. Bismark i gosudarstvennyy sotsializm // Vestnik Yevropy [Bismarck and the state socialism. Herald of Europe], 1890. №8. P.728-739.
24. Bespalova L.N. Sotsial'naya politika Otto fon Bismarka // Izvestiya Altayskogo gosudar-stvennogo universiteta [Social policy of Otto von Bismarck. The News of Altai State University]. 2011. Vol. 2. № 4(72). P.229-233.
25. D'yui Dzh. Obshchestvo i yego problemy [The Public and its Problems. (in Russian)]. Moscow: Ideya-Press, 2002.
26. Akerlof Dzh., Krenton R. Ekonomika identichnosti. Kak nashi idealy i sotsial'nyye normy opredelyayut, kem my rabotayem, skol'ko zarabatyvayem i naskol'ko neschastny [Identity Economics. How Our Identity Shapes Our Work, Wages, and Well-Being. (in Russian)]. Moscow: Kar'yera Press [Career Press], 2011.
27. Schmoller G. Grundriss der Allgemeinen Volkswirtschaftslehre. Erster Teil. Leipzig: Verlag von Duncker & Humblot, 1920.
28. Nau H.H. Gustav Schmoller's Historico-Ethical Political Economy: ethics, politics and economics in the younger German Historical School, 1860-1917 // European Journal of History of Economic Thought. 2000. V.7. №4. pp. 507-531.
