CC BY
45
-ii.^'fc--
УДК 1:001; 001.8 ББК Ю6
СОЦИАЛЬНЫЙ ДЕТЕРМИНИЗМ В ДИСКУРСЕ СОВРЕМЕННОЙ ЗАПАДНОЙ ФИЛОСОФИИ
НАТАЛИЯ ВИКТОРОВНА ГАЛАНИНА,
кандидат философских наук, доцент кафедры философии Московского университета МВД России имени В.Я. Кикотя Научная специальность 09.00. II — социальная философия
E-m ail: N a tgal2411 @ ram bler.ru Рецензент: доктор философских наук Аблеев С.Р.
Citation-индекс в электронной библиотеке НИИОН
Аннотация. В XX в. в области социально-философского исследования ведущих направлений западноевропейской мысли наблюдается критический взгляд на детерминизм в общественном развитии. Своеобразие герменевтического и постмодернистского дискурса по данной проблематике заключается в понимании сложности описания поведения человека закономерным образом, так как каждый индивид наделяется глубоко индивидуальным сознанием, миром страстей и предпочтений.
Ключевые слова: детерминизм, ценности, бессознательное, герменевтическое целое, игра, тайна, паралогия.
Annotation. In the XX century in the field of social and philosophical research leading areas of West European thought a critical look at there determinism in social development. The peculiarity of the hermeneutical and postmodern discourse on this subject is to understand the complexity of human behavior description a logical way, as each individual is endowed with a deep individual consciousness, the world of passions and preferences.
Keywords: determinism, values, unconscious, hermeneutical whole, game, mystery, paralogs.
Как известно, критика детерминизма получила в ХХ в. довольно широкое распространение после создания квантовой физики. Многие ученые пришли к выводу, что в микромире происходят, главным образом, процессы, лишенные какой-либо детерминации. Выступая против принципа детерминизма в социальных науках, некоторые философы обосновывают свои выводы, как писал Ф. Франк в книге «Причинный закон и его границы», тем, что осуществление одинаковых начальных условий при большом числе опытов — невозможно и несовместимо со свойствами действительного мира. Следует отметить, что эта позиция характерна для определенного уровня познания мира микрообъектов. «Проблема заключается в том, как подойти к пониманию социального процесса — или с позиций понимания изолированности и замкнутости процесса, или с позиций противоречивости, скачкообразности развития, преемственности при изменениях событий»1.
Многие социальные теории в современный период открыли новые возможности понимания процессов детерминации в обществе2. Во-первых, подчеркивается детерминирующее влияние духовного фактора на развитие общества, во-вторых, отмечается системный характер общества, что уже обуславливает наличие процессов детерминации. В-третьих, акцентируется то обстоятельство, что общество состоит из активных деятелей, обладающих свободой воли, определенной самостоятельностью, которые сами детерминируют свое поведение и следующие за ним жизненные ситуации, т.е. подчеркивается значимость индивидуальной детерминации, ее имманентное свой-
1 Галанина Н.В. Социальная детерминация в структурах самоопределения: Дисс. ... канд. философ. наук. Ижевск, 2004. С. 38.
2 Галанина Н.В. Критика принципа детерминизма в гуманитарном знании представителями «философии жизни» // Вестник Московского университета МВД России. 2014. № 9. С. 210—212.
ство. «Своеобразие гуманитарных наук обычно видят в сложности описания закономерным образом поведения человека, наделенного индивидуальным сознанием, причудливым миром страстей и предпочтений. В мире людей приходится учитывать их намерения (интенции), цели, ценности»3.
Предпосылкой понимания является признание присутствия духа в обществе, которое, в свою очередь, является предпосылкой возможности культуры. Но это дух не корпоративности, который присутствует в марксизме и религии, ориентирующихся на результат и прорыв в трансцендентное, это дух имманентности, направленный на человека, на поиск трансцендентного в нем. Каждый субъект понимает абсолютно индивидуально, в силу сосредоточения в себе некоей точки единства (Святого Духа) со своим индивидуальным законом. В глубоком сне люди равны Вселенной, Богу, замечает Х.Л. Борхес, далее он цитирует С.Т. Колриджа, для которого Шекспир не просто человек, а некая литературная вариация бесконечного Бога Спинозы, как субстанция способная к бесконечным превращениям, человеческое существование которой — всего только одно из них4. Позже В. Гюго сравнивал Шекспира с океаном, вместилищем всевозможных форм.
У многих исследователей человека и общества появляется желание заменить исторический детерминизм средствами художественной культуры и психологии. Новый импульс развитию взглядов на детерминизм в социальной жизни дали подходы, разработанные в антропологии и социальной психологии. Необходимо сознавать что «...действительность сложнее рациональных научных теорий», слабые стороны рациональности компенсируются расширением символизма и метафоричности в научном дискурсе5. В этой связи интересно обратиться к герменевтике, под которой подразумевают искусство понимания и истолкования не только текстов, а также людей и их действий. Г. Гадамер, рассматривая общественную жизнь людей, противопоставляет рациональной детерминации символизм и метафоричность искусства, которое он называет подлинным органоном философии, «именно искусство преодолевает поставленные наукой границы жизненного опыта»6. Гадамер также отмечает, что без подпитки извне философия потеряет свою жизненную силу и представляет искусство неким образцом для гуманитарных наук, что, несомненно,
придает философскому детерминизму новые импульсы развития.
Подчеркивая имманентную составляющую самодетерминации, смысл искусства Гадамер видит в соединении человека с произведением искусства (герменевтическое целое), что создает некое подобие игры и праздника. Это герменевтическое целое Гадамер называет не только пониманием и герменевтическим опытом, но даже «мир и Я». Человек у Гадамера, самодетерминируется благодаря неким социальным структурам, таким как предание и традиция, где ему уже дано прошлое, а он его актуализирует и не может быть свободным от них. «...Мы всегда находимся внутри предания. Наивно делать вид, что можно отказаться от старого, история вынуждает нас соединять его с новым. Неуместны как критика традиции, так и ее романтическое воспевание, она должна пониматься в контексте герменевтического целого... Мы всегда находимся в некоторой исторической предданности... никто не свободен от предрассудков своего времени»7. Таким образом, при всем нежелании Гадамера понимать герменевтику как методологический базис наук о духе, мы все же можем констатировать, что герменевтика содержит в себе историчность и детерминированность интепретатора культурной средой традиции.
Сторонник герменевтического подхода к истории Й. Хейзинга считает несуществующими исторические детерминанты, способ и цель познания — это вживание исследователя в духовную суть событий, оно обусловлено основными настроениями и мировоззрением эпохи. Культурную деятельность человека детерминируют вечные метафизические идеалы, они определяются как надличностные, императивные ценности, осознаваемые разумом и нравственно-эстетическим чувством. Он занимается поиском эстетических детерминант общественного и индивидуального существования. В этой связи интересна его работа «Человек играющий», она соединила исто-
3 Канке В. А. Основные философские направления и концепции науки. М., 2000. С. 245.
4 Борхес Х.Л. Письмена Бога М., 1994. С. 27, 28.
5 Аблеев С.Р. Репрезентация научного знания: когнитивные пределы понятийного дискурса в исследованиях сознания // Вестник Московского университета МВД России. 2014. № 9. С. 207.
6 Гадамер Г.Г. Актуальность прекрасного. М., 1991. С. 7.
7 Гадамер Г.Г. Истина и метод: основы философской герменевтики. М., 1988. С. 335.
- -Я. -
риографические и культурологические взгляды ученого. Хейзинга рассматривает игру как вид деятельности человека, детерминирующий развитие культуры в обществе. «Хейзинга определяет игру как свободное действие, стоящее вне обычной жизни, но полностью овладевающее участниками. Настоящая игра не связана с материальной пользой, но дает радостное возбуждение. Раскрывает человеческие способности, сплачивает группу. Игра воспитывает «человека общественного», способного добровольно и сознательно участвовать в жизни коллектива, подавлять свои эгоистические интересы»8.
Культура — это продукт определенного произвола, и у Хейзинги этот произвол — игра. Жизнь человека — это поле игр, а «внутри игрового пространства царит собственный, безусловный порядок... она (игра) творит порядок, она есть порядок», и далее «игра фиксируется как культурная форма. Будучи однажды сыгранной, она остается в памяти как некое духовное творение или ценность и может быть повторена в любое время»9. Хейзинга замечает, что у каждой игры есть свои правила, они жестко диктуют, что будет иметь силу внутри ограниченного игрой временного мирка, а правила игры для всех обязательны и не подлежат никакому сомнению. Здесь мы отчетливо видим, что культура и ее ценности несут в себе формы произвола, которые накладывает на них игра. Тех, кто не признает правила игры, изгоняют — это вероотступники, еретики, узники совести и т.д. Но иногда эти малочисленные группы людей, а порою и отдельные личности сами создают новые правила игры в своих сообществах, которые могут, с течением времени, стать основными для всего сообщества, которое их когда-то исключило за свои рамки. Хейзинга отмечает, что «игровая ассоциация обладает общей склонностью самосохраняться, консервироваться, даже когда игра уже сыграна»10. Не признавая исторические детерминанты, Хейзинга, как и все представители герменевтики признает культурные, которые не только носят индивидуальный характер, но и обуславливают жизнь человеческого сообщества в целом.
Постмодерн, являясь продолжателем традиции индивидуализма и обособленности всякого личностного бытия, идет дальше и критикует уже рефлекторные возможностей разума и его ценности. Очевидно, отмечают постмодернисты, что любая попытка человека установить порядок подрывается языком, жела-
нием, бессознательным. На место человека как субъекта приходят «машины желания» (Делез и Гват-тари), «другой» (Батай, Бланшо, Левинас, Лакан, Дер-рида), бессознательные, ненамеренные результаты насилия, требуемого для установления человеческого порядка. «Трагедия человеческого знания, трагедия гностицизма и сциентизма состоит в противопоставлении знания самой жизни»11, — пишет П. Козловски, далее подчеркивая, что постмодерн акцентирует оформленность мира и познания идеями или сущностями, исходя не из каузально-аналитического метода, как в классической философии, а из множественности методов, «из различения и комплементар-ности методов объяснения и понимания»12.
Козловски отмечает, что культура постмодерна в своих основополагающих принципах антропоморфна. В ней обнаружились дополнительные измерения, «глубинные», которые способны оказывать детерминирующее воздействие, как на индивида, так и на общество в целом. Козловски признает частичную опосредованность человека внешними условиями, так как самообретение происходит во все более стремительно изменяющемся окружающем природном и социальном мире, но, несмотря на «помощь» культуры в принятии решений, основной выбор поступков и действий лежит на самой личности. Он, констатирует, что автопортрет общества есть множественность его автопортретов, множественность толкований и обобщений его существенных свойств13.
Ж. Лиотар считает, что в современный период человек, принимающий активное участие в языковых играх сам является субъектом принятия решения, благодаря паралогии (языковые игры, «маленькие рассказы»), которая является заменой системности принципом открытой систематики, локальности14. Лиотар верит в паралогию как некую детерминирующую силу для производства новых идей, новых высказываний.
Огромное влияние на философию постмодерна оказало учение З. Фрейда о либидо, как глубинной
8 Философия культуры. Становление и развитие. СПб., 1998. С. 349.
9 Хейзинга Й. Человек играющий. М., 1992. С. 20, 21.
10 Там же. С. 23.
11 Козловски П. Культура постмодерна. М., 1997. С. 106.
12 Там же. С. 52.
13 Там же. С. 197.
14 ЛиотарЖ.-Ф. Состояние постмодерна. М. 1998. С. 144—157.
детерминирующей силе. Например, Ж. Деррида выделяет некую тайну, не сводимую ни к чему, которая есть условие и детерминанта всего. Тайна сопряжена со страстью. Не существует тайны без страсти и страсти без тайны15. Ж. Бодрийар объявляет все соблазном, «нет ничего, кроме соблазна, мертвы те, кто не желает больше ни соблазнять, ни быть соблазняемым»16. На смену «Тайне слова» приходит «Тайна соблазна»17.
Признавая изменчивость мира, господство в нем случайности, постмодерн хочет порвать историчность, традиционность. Утверждая господство «теперь», постмодерн критикует историю как логическую схему, задним числом прилагаемую к реальности и представляет ее как хаос совершенно случайных событий, не обладающих внутренней связанностью, не подчиняющихся какой-то необходимости или логической последовательности. Постмодерн полностью рвет с установками классической философии на детерминистское понимание общественного бытия, акцентируя многовариантность и неопределенность со-бытия, возвращаясь к тематике судьбы: «Избежать случайности судьбы путем технического покорения окружающего мира не удается, так как определения мира бесконечны (техника не успевает за случайностью) и за спиной технического решения случай и судьба вновь добиваются успеха»18. Главные понятия, используемые постмодерном, — это «случай», «игра», «свобода», «анархия», «деконструкция», «неопределенность» и пр. Подобная попытка апелляции к судьбе и случаю, фрагментарности и неопределенности в жизни ставит под сомнение существование об-ществознания и законов общественного развития, это малопродуктивный путь к познанию человека и общества. В философском отношении постмодернизм — это деконструкция традиционного, рассеивание устоявшегося, ирония по поводу общественных ценностей. Для российского общества данный под-
ход, апеллирующий к этическому эгоизму и достижению субъективного счастья за счет исполнения им своего долга, есть зло19.
Разумеется, выявление детерминант смысла поступков человека — это сложнейшая задача. «Далеко не просто проникнуть в сокровенный для человека мир его ценностей, мотивов действий, целевых установок. Но в принципе это возможно, ибо даже самая скрытая личность вынуждена, поскольку другого пути нет, так или иначе, конструировать свой прагматический мир не только в таинственной интимности, но и в доступных для окружающих языковых и предметных формах»20. Поскольку ценности и цели имеют не материально-предметную, а символическую знаковую природу их установление возможно при детерминации, предполагающей широкое использование знаково-символических конструкций.
В таких сферах общества как экономика, политика, промышленность, наука весьма успешно практически отрабатывалась схема социальной закономерности как общей, повторяющейся связи явлений, как некоей регулярности, позволяющей получать тождественные результаты, группировать и объяснять определенные классы событий. На подобной трактовке законов построено прогнозирование, позволяющее определять последствия совершенных и совершаемых в обществе действий. Необходимо понять, что с принятием данных реалий принцип детерминизма не лишается признака всеобщности и поэтому общеметодологической значимости.
15 Деррида Ж. Эссе об имени. М., 1998. С. 49.
16 Бодрийар Ж. Фрагменты из книги «О соблазне» // Иностранная литература. 1994. № 1. С. 59—66.
17 Канке В.А. Указ. соч. С. 122.
18 КозловскиП. Указ. соч. С. 60.
19 Золкин А.Л. Право и социальная этика в философии русского консерватизма // Вестник Московского университета МВД России. 2014. № 9. С. 217.
20 Канке В.А. Указ. соч. С. 247.
