CC BY
200
ЖУРНАЛИСТИКА
И. Н. Блохин
СОЦИАЛЬНЫЕ РОЛИ ЖУРНАЛИСТА В ОСВЕЩЕНИИ НАЦИОНАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ
В анализе журналистики как социального института, то есть совокупности ролей и статусов, предназначенных для удовлетворения социальных потребностей и занимающих определенное место в системе общественных отношений, в качестве главного статуса выступает статус журналиста. Его права и обязанности, с одной стороны, обусловлены формально, зафиксированы в различных нормативных документах — от Закона Российской Федерации «О средствах массовой информации» до трудовых редакционных договоров. С другой стороны, права и обязанности журналиста, его деятельность и профессиональное поведение обусловлены неформальными и зачастую стереотипными общественными ожиданиями. Подобные стереотипы отражены в различных представлениях о журналистике, они проявляется в произведениях искусства, героями которых являются журналисты, и закрепляется ежедневной практикой общения аудитории средств массовой информации с журналистскими произведениями. Таким образом происходит наполнение социальным и культурным смыслом роли журналиста.
Социальной ролью называется ожидаемое поведение, обусловленное статусом человека. Каждый статус обычно включает ряд ролей. Усвоение их - значительная часть процесса социализации, в том числе, профессиональной. В зарубежной и испытавшей ее воздействие отечественной научной литературе ролевой анализ журналистики ограничен, по преимуществу, интересом к психологическим проявлениям творчества и проблемам идентичности1.
Мы предлагаем рассмотреть новую трактовку социально-политической природы ролевого поведения журналиста. В данном контексте уместно использовать социологическое и политологическое понимание статуса и роли, сложившееся в рамках структурно-функциональной теоретической концепции, но с учетом значения идеологического компонента.
Журналист выбирает установку в отношении своего ролевого поведения уже в процессе планирования сбора информации и подготовки материала. Журналистские роли могут располагаться в диапазоне от роли «наблюдателя» до роли «участника» и оказываются связанными с выполнением профессиональных функций. Особое значение подобный подход имеет при исследованиях журналистского поведения в условиях межкультурного общения, когда от журналиста требуется не столько отображение происходящих событий, сколько понимание смыслов и ценностей, которыми обусловлены поступки и высказывания участников взаимодействия. Часто полноправным участником подобного взаимодействия становится и сам журналист.
© И. Н. Блохин, 2008
Социальные позиции, социальные установки, сознание и поведение журналистов следует рассматривать в качестве внутренних факторов, формирующих социальное лицо прессы, тогда как внешними факторами являются: политическая конъюнктура, социальноэкономические изменения, нормативно-правовое регулирование функционирования СМИ, уровень общественного сознания. И внутренние и внешние факторы не следует выделять как главные детерминанты, которые определяют выбор целевой установки, а следовательно, и выполнение журналистом определенной функции. Эти факторы всегда проявляются в совокупности и имеют конкретный характер.
Одним из крайних функциональных значений и содержания журналистских произведений, и журналистской деятельности является отражение политической и социальной практики, фактологическое изложение событий. Таким образом, первая целевая установка журналиста — «наблюдение без участия» — предполагает выполнение функции беспристрастного отображения (трансляции) существующей действительности. Журналист-транслятор стремится продемонстрировать отсутствие оценки в суждениях, отстраненность от происходящих событий. По результатам журналистской деятельности, по практике деятельности средств массовой информации можно определить, что такой функциональный тип более характерен для западной (точнее, американской) журналистской традиции с ее культом мобильного и беспристрастного репортера.
Уязвимость этой позиции состоит, прежде всего, в невозможности полноценного отображения социальной реальности, поскольку трансляция предполагает, во-первых, отбор информации (невозможно через средство массовой информации отобразить все богатство, всю насыщенность окружающего мира), во-вторых, перевод отобранной информации в вербальный, образно-символический ряд (в чем, собственно, и заключается основная функция репортера — перевести полученную информацию на понятный аудитории и соответствующий особенностям канала массовой информации язык). И отбор информации, и ее вербально-символическое оформление становятся первыми элементами в механизме манипулирования аудиторией. Задачи журналиста в такой ситуации подобны задачам режиссера, «переводящего» текст пьесы или сценария в образные, символические и характерные конструкции.
Таким образом, несмотря на стремление к объективности, отсутствие комментария и выраженной позиции, подобный подход уже предполагает выполнение функций формирования и управления общественным мнением через отбор фактов, последовательность их изложения и расположения сообщаемой информации в структуре материала. Отражение политических событий нередко сопровождается использованием различных элементов политической и национальной символики, при этом в качестве символов могут выступать политические и общественные деятели прошлого и настоящего, а также политические ценности: например, демократия, государственная целостность или права человека.
Природа воздействия средств массовой информации на аудиторию вызывает еще одну особенность журналистского отражения элементов действительности — массовый характер тиражируемых явлений. Подобная трансляция, даже при отсутствии комментария, приводит к эффекту усиления значения отдельного факта, который не всегда заслуживает к себе пристального внимания. На эту особенность обратил внимание А. А. Юрков: «Произносит генерал А. Макашов антисемитские слова перед 1-2 тысячами присутствующих на митинге, а мастера “экшн” транслируют их, бесконечно повторяя, на миллионы реципиентов, и тем самым популяризируют брань генерала, а самого его возводят в ранг выдающегося деятеля»2.
Отражение журналистами социальной действительности в силу указанных обстоятельств (необходимость отбора элементов действительности и перевода информации, символическое обрамление, массовый характер тиражируемых явлений) приводит, с одной стороны, к фрагментарности представления общественных явлений в СМИ, с другой — к мозаичности их восприятия аудиторией, что вызывает сложности в формировании системных представлений о происходящих событиях и проблемы в построении адекватных действительности иерархий в системе представлений о социальных взаимодействиях и изменениях. Таким образом, «познавательный (гносеологический) профиль журналистской деятельности, в сущности, сводится к формированию особого феномена — специфической картины мира»3. В этой «картине мире», по мнению
В. Д. Мансуровой, наблюдается «соответствие полученного знания уровню эмпирических обобщений или так называемой эмпирической адекватности. Объективность возводится в ранг наивысшего критерия журналистской деятельности. Вместе с тем, картина мира, формируемая средствами массовой информации, далеко не адекватна объективной реальности. Она формируется субъектами информационной деятельности. Результатом этой познавательно-отражательной деятельности становится конгломерат сведений, фактических данных, мнений и оценок, выражающих субъектно-объектный образ мира, представленный его создателями. Журналистский подход к познанию и отражению действительности, в отличие от строго научного, всегда базируется на единстве образного и логического начал, фактов “здравого смысла”, интуиции и строгой логики. В силу этого факт, отраженный в журналистском слове, пристрастен, а значит и субъективен»4.
Отношение журналиста к своей профессии как к деятельности по поиску и сбору информации, ее трансляции через СМИ, может привести, во-первых, к отчуждению «транслятора» от сообщения (героев, действующих лиц, обстоятельств событий), а во-вторых, к потере связи с аудиторией (или даже ее утрате) в условиях конкуренции между различными типами масс-медиа или масс-медиа в рамках одного типа — за время своих читателей, радиослушателей или телезрителей. К такому журналисту вполне можно отнести высказывание Раймона Арона о том, что «при определенных обстоятельствах или в определенных обществах человек оказывается в условиях, где становится чуждым самому себе в том смысле, что он больше не узнает себя в своей деятельности и своих творениях»5.
Вторая установка предполагает использование обобщений. Наблюдая, выбирая и оценивая происходящие вокруг события, журналист обнаруживает их логику и взаимосвязь. Установление причинно-следственных связей опирается на внутренний жизненный опыт и на знания, полученные в процессе социального взаимодействия, социальной коммуникации, на ценности и ценностные ориентации журналиста. В этом случае каждое конкретное событие встраивается в единую систему, в которой действуют определенные закономерности, осознаваемые и признаваемые журналистом, и формируется целевая установка «наблюдение частного как проявления общего». Опасность, которая подстерегает аудиторию на данной стадии, состоит в навязывании ей системы определенных взглядов, оценок и закономерностей, по сути дела — мировоззрения. Журналист также может попасть в подобную зависимость — либо принять систему, сделав ее «своей», либо превратиться в ее проводника, вступив в состояние перманентного ролевого конфликта, который является постоянным спутником «двойного стандарта» (в данном случае внутренний мир журналиста находится в противоречии с результатами его деятельности). Раймон Арон, анализируя работы Макса Вебера, обратил внимание на то, что «речь
идет... о совокупности толкований, каждое из которых основывается на отборе фактов и неразрывно связано с системой ценностей. Но если каждое историческое построение произведено на основе отбора и обусловлено системой ценностей, то мы будем иметь столько исторических или социологических (и журналистских. — И. Б.) интерпретаций, сколько систем ценностей нами получено при отборе»6.
Описывая и анализируя ситуации межнациональных отношений, авторы неизбежно прибегают к обобщениям, поскольку уже само указание на этнический статус (русский, чеченец, серб, албанец и т. д.) дает, с одной стороны, основание на расширение контекста публикации, с другой — является прямой апелляцией к этническому стереотипу (кстати, упоминание любого социального статуса в журналистских выступлениях имеет подобную природу).
Таким образом, и в направлении к политическому участию журналистики следующим шагом становится обобщение политической информации, которое проявляется в политической аналитике, опирающейся на политическую теорию. В качестве показателей анализа можно рассматривать использование в журналистских произведениях методов экстраполяции, аналогии и прогнозирования.
Отличия между двумя выделенными функциями журналистики — отражением и обобщением — имеют гносеологическую природу. К ее обоснованию вполне можно применить вывод болгарского социолога Стояна Михайлова о двух формах эмпирического познания: «Различие между ними является основанием для разделения эмпирического познания на две главные формы, которые одновременно являются его ступенями. С одной стороны, эмпирическое познание характеризует признаки отдельных объектов, которые являются единицами данной совокупности. С другой стороны, оно отражает сводные свойства группы объектов, объединенных неким признаком в совокупность. Первую форму (ступень) эмпирического познания можно назвать индивидуальной информацией. Она является индивидуальной, поскольку относится к отдельной единице совокупности. Вторая форма (ступень) эмпирического познания может быть названа совокупной информацией. Она является совокупной, потому что отражает сводные свойства, характеризующие совокупность как целое»7.
Обобщение, включение наблюдаемых конкретных явлений в широкий социальный, политический или культурный контекст, определение взаимосвязей между отдельными фактами действительности отражается и на ее восприятии самим журналистом, влияет на формирование его мировоззрения и собственно личности. На эту особенность указывает С. М. Виноградова: «Вопрос о целостном мировосприятии для журналиста сегодня важен как никогда прежде. Средства массовой информации создают мозаичную картину действительности. Эта раздробленность не только воспроизводится журналистом, но и влияет на структуру его личности, заменяя собой систему глубоких знаний и ценностей набором подвижных, нередко иллюзорных установок»8.
При определении следующей целевой установки — «участие как апелляция» — журналист предпринимает попытки повлиять на ситуацию. Политическое участие журналистики в управлении начинает проявлять себя, прежде всего, в форме рекомендаций, обращенных к структурам власти на самых различных уровнях принятия решений. При этом рекомендации, выраженные в журналистских произведениях, могут носить как явный, так и латентный характер. В подобных ситуациях журналист становится лицом, инициирующим принятие политического решения, лицом, участвующим в принятии решений.
Властные органы реагируют на журналистские рекомендации избирательно, что дискредитирует возможности «четвертой власти» в глазах аудитории и порождает неверие в собственные силы среди самих журналистов. Те меры, которые предпринимает власть по результатам журналистских материалов, свидетельствуют о том, что они используются либо в качестве компромата в политической игре, либо уже в тех случаях, когда публикации становятся основой для возбуждения уголовных дел. Апелляции журналистов к аудитории, к общественному мнению, в силу разнообразия социальной структуры и, зачастую, противоположных интересов социальных слоев и групп, не могут быть конкретными и сводятся в основном лишь к постановке вопросов, а не к ответам на них. Мнение о том, что власть и подконтрольные ей журналисты — сами по себе, а общество — само по себе, еще больше утверждают сами средства массовой информации, ставшие элементом индустрии развлечений, ареной борьбы политических и экономических группировок, средством рекламы и пропаганды, формирования особой «картины мира», практически не имеющей с реальной жизнью читателя, радиослушателя или телезрителя ничего общего. Но элементы этого нового мира (его язык, образцы поведения, пропагандируемые символы), тем не менее, проникают в социальную среду, воздействуя, в первую очередь, на самую внушаемую часть аудитории — на детей и подростков. Как следствие, усиливается отчуждение поколений, а поскольку процесс формирования информационной псевдореальности идет постоянно, то объектом отчуждения становятся сами СМИ. Массовая информация в этих условиях становится основой новой социальной мифологии, слухов и домыслов. Межнациональные отношения в данном случае являются лишь фоном информационной войны, основные действующие лица которой не всегда идентифицируются аудиторией и, как правило, выявляются агентами противостоящих СМИ.
«Расшифровывание» или декодирование смыслов, заложенных в текстах журналистских произведений, раскрытие мотивов, которыми руководствуется журналист, высказывая свои рекомендации в СМИ, может быть отнесено и к функциям референтных групп. Критик-референт в таких условиях должен мыслить с учетом того, что пытается сделать журналист, и одновременно выносить суждения об использовании творчества журналиста и высказанных им идей различными аудиториями.
Политическая действительность последних десятилетий продемонстрировала еще одну форму проявления политического в журналистике. С одной стороны, журналисты выступают в качестве политических деятелей (в качестве примера можно привести наиболее известных представителей журналистской профессии в Государственной Думе — Юрия Щекочихина, Александра Невзорова и Александра Хинштейна), с другой — действующие политики проявляют себя как журналисты (например, Людмила Нарусова — создатель и ведущая программ «Игры разума» (РТР-Петербург) и «Комната отдыха» (НТВ)) или Владимир Мединский — автор публицистического цикла телевизионных программ «Мифы о России» (ОТВ — ТВ Центр)). В подобных случаях журналисты-политики становятся непосредственными участниками политической жизни, а политики-журналисты получают возможность использования поля массовой информации для реализации своей политической деятельности.
При целевой установке «участие» журналист влияет на ситуацию, достигает определенных целей, изменяет и формирует политическую жизнь. Он сам создает ситуации и становится источником информации. Об эффективности такого воздействия можно судить по роли публицистов и СМИ в социальных переменах. Успеха на этой стадии достигают только те журналисты, которые обладают возможностью реального воздействия
на аудиторию, то есть те, кто не ограничен в достижении коммуникативного эффекта (тележурналисты, авторы популярных периодических изданий), и те, кому доверяет политически «своя» аудитория (журналисты — «лидеры мнений», референтная группа).
Роль журналиста, влияющего на социальные процессы и воздействующего на социальные изменения, может подвергаться анализу с позиций методологического подхода Action research, который в настоящее время используется в теории и практике социологических исследований. Action research (AR) определяется как семейство научнопрактических методологий, которые на равных основаниях используют методы научного познания (опрос, наблюдение, диагностику, экспертизу и др.) и активного вмешательства (изменения, преобразования, улучшения) в объект изучения9.
Таким образом, AR обозначает особый исследовательский подход, посредством которого не только создается новое знание о социальной системе, но и делается попытка одновременно изменить ее. Основные сферы возможного использования данной методологии — это социальное управление и социальная инженерия, в том числе и с использованием СМИ в качестве инструмента, и с участием журналистов как равноправных субъектов управления, самоуправления и контроля. К. Левин утверждал, что осознание и изменение социальных условий возможно лишь в том случае, если на всех этапах реализации проектов в работе будут участвовать практики, хорошо знающие социальную жизнь. В их числе могут быть и журналисты, тем более что в силу особенностей своей профессии они как никто другой включены в социальную жизнь на самых различных уровнях и работают в условиях взаимодействия с различными социальными группами, в том числе этнокультурными. Три основных профиля журналистской деятельности — познавательный, коммуникативный и (что наиболее важно в данном случае) преобразовательный — выделяют в работе «Печать и этнос» П. Н. Киричек и П. Ф. Потапов10.
Выделение целевых установок, как можно заметить, ведется и с точки зрения внутренней позиции журналиста (в случае, когда он сознательно стремится к достижению каких-либо целей путем публикации), и по результатам воздействия информации на аудиторию, на интенсивность и логику происходящих социальных и политических процессов, на принятие тех или иных управленческих решений. Следует отметить, что цели, к достижению которых стремится журналист, и результаты воздействия на аудиторию не всегда совпадают. Вероятность такого совпадения уменьшается по мере усиления компоненты «влияние», поскольку изменяется структура требований и ожиданий аудитории, возлагающей на журналистов полномочия своего социального и политического представительства.
11 См., например: Харрис А. Психология массовых коммуникаций. СПб., 2002; Дзялошинский И. М. Российский журналист в посттоталитарную эпоху. М., 1996; Кузин В. И. Психологическая культура журналиста: Учеб. пос. СПб., 2004; СосновскаяА. М. Журналист: личность и профессионал (психология идентичности). СПб., 2005.
2 Юрков А. А. Этика журналистского творчества. СПб., 2003. С. 45.
3 Киричек П. Н., Потапов П. Ф. Печать и этнос. Саранск, 2005. С. 68.
4Мансурова В. Д. Журналистская картина мира как фактор социальной детерминации. Барнаул, 2002. С. 87.
5 Арон Р. Этапы развития социологической мысли / Общ. ред. и предисл. П. С. Гуревича. М., 1992. С. 181.
6Арон Р. Этапы развития социологической мысли / Общ. ред. и предисл. П. С. Гуревича. М., 1992.
С. 499.
7Михайлов С. Эмпирическое социологическое исследование / Пер. с болгар. М., 1975. С. 57.
8Виноградова С. М. Слагаемые журналистской профессии // Основы творческой деятельности журналиста / Ред.-сост. С. Г. Корконосенко. СПб., 2000. С. 47.
9Добреньков В. И., Кравченко А. И. Методы социологического исследования. М., 2004. С. 607.
10 Киричек П. Н., Потапов П. Ф. Печать и этнос. Саранск, 2005. С. 67.
