CC BY
55
M
ТТЛ
УДК 94 (470+571) "18"
Ю. Гранкин
СОЦИАЛЬНОЕ УСТРОЙСТВО И МОДЕЛИ УПРАВЛЕНИЯ В СИСТЕМЕ ГОРСКИХ ОБЩЕСТВ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XIX ВЕКА
В статье рассматриваются модели социально-политического устройства среди горцев Северного Кавказа и развитие феодальных отношений в горских обществах первой половины XIX века. Автором подчеркивается сложный и неоднозначный характер протекавших процессов, которые часто имели вид переходной стадии развития при одновременном сосуществовании новых и архаических устоев. Повсеместно можно было наблюдать как поступательное движение, так и возвратное движение на пути формирования новых общественно-политических структур. На примере местных обществ Кабарды, Балкарии и Чечни прослеживаются также особенности путей становления феодального уклада среди горцев. Автором подчеркивается, что многообразие локальных воплощений единой тенденции становления феодализма было следствием синтеза местной замедленно и изменчиво развивавшейся раннеклассовой структуры и внешних этнических, политических, экономических и идеологических факторов. Недостаточное развитие феодальных отношений способствовало сохранению в крае практики работорговли. Такой товар приносил ощутимую прибыль и способствовал накоплению богатств у той части населения, которая стремилась выделиться из среды соплеменников и претендовала стать элитой. Набеги с целью захвата пленников и их дальнейшей продажи приводили к междоусобицам, росту взаимной враждебности, войне всех против всех.
Автор много внимания уделяет исследованию положения дел в горской общине. Процесс имущественного расслоения в общинной среде неминуемо приводил к глубинным изменениям в практике землепользования, а вслед за этим и к социальным переменам. Также обращается внимание на становление и функционирование института княжеской власти в горской среде, особенно у кабардинцев и балкарцев, попутно выявляя его социальные и экономические истоки, а также роль внешнеполитического фактора, каким была Российская империя.
Касаясь чеченских обществ, автор сосредоточивает внимание на определяющей социально-политической и экономической роли тайпов, ставших непреодолимым препятствием для утверждения княжеской власти среди чеченцев. Социальная конструкция, сложившаяся в чеченских обществах, отличалась разнообразием и гибкостью. Каждая социальная группа имела свои права и обязанности, которые закреплялись в обычном праве. Чеченским тайповым общинам в упорной борьбе с фео-дализирующейся аристократией удавалось ограничить её претензии и в значительной мере сохранить свою свободу и общинное устройство в общественной жизни.
Ключевые слова: горские общества, Северный Кавказ, родовая община, феодальные отношения, князья, тайпы, факторы развития.
Yurii Grankin
SOCIAL STRUCTURE AND MANAGEMENT MODELS IN THE SYSTEM OF MOUNTAIN SOCIETIES OF THE NORTH CAUCASUS IN THE FIRST HALF OF THE 19TH CENTURY
The article discusses the models of socio-political structure among the highlanders of the North Caucasus and the development of feudal relations in mountain societies of the first half of the XIX century. The author emphasizes the complex and ambiguous nature of the processes that often took the form of a transitional stage of development with the simultaneous coexistence of new and archaic foundations. Everywhere it was possible to observe both the forward movement and the return movement on the path to the formation of new socio-political structures. By the example of local societies of Kabarda, Balkaria and Chechnya, the features of the formation of the feudal structure among the highlanders are also traced. The author emphasizes that the diversity of local incarnations of the unified tendency of the formation of feudalism was the result of the synthesis of a local slow-moving and variably developing early class structure and external ethnic, political, economic and ideological factors. The insufficient development of feudal
relations contributed to the preservation of the practice of the slave trade in the region. Such a product brought tangible profits and contributed to the accumulation of wealth in that part of the population, which sought to stand out from among its tribesmen and claimed to become an elite. Raids with the aim of capturing captives and their further sale led to civil strife, the growth of mutual hostility, the war of all against all. The author pays much attention to the study of the situation in the mountain community. With external egalitarianism, the process of property stratification in the community environment inevitably led to profound changes in land use practice, and after that to social changes. Attention is also drawn to the establishment and functioning of the institution of princely power in the mountainous environment, especially among Kabardians and Balkars, simultaneously revealing its social and economic sources, as well as the role of the foreign policy factor, which was the Russian Empire.
Studying the Chechen societies, the author focuses on the decisive socio-political and economic role of the typs, which have become an insurmountable obstacle to the assertion of princely power among Chechens. The social structure prevailing in Chechen societies was diverse and flexible. Each social group had its rights and obligations, which were enshrined in customary law. The Chechen Taip
communities, in a stubborn struggle against the feudalized aristocracy, managed to limit its claims and largely preserve their freedom and community structure in public life.
Key words: mountain societies, the North Caucasus, clan community, feudal relations, princes, taipas, development factors.
В отечественной исторической науке до сих пор нет единого подхода в оценке уровня социально-политического развития горских обществ, на которые оказывали воздействие ландшафт-но-зональное своеобразие, климат, влияние соседей и т.п. В общей картине нередко можно было наблюдать как поступательное движение, так и «откаты» на пути формирования, например, феодальной модели общественных отношений.
Ещё в советском кавказоведении отмечалось, что «скудость горской экономики, острая нехватка земли и перенаселённость территорий, где проживали преимущественно свободные общинники, влияние внешних и местных феодальных факторов периодически обостряли классовую борьбу, что определяло «переменно-восходящий» (ломаный) генезис местных феодальных отношений, придавая им завуалированный во многих случаях характер, а часто вызывая и временный регресс. Многообразие локальных воплощений единой тенденции становления феодализма было следствием синтеза местной замедленно и изменчиво развивавшейся раннеклассовой структуры и внешних этнических, политических, экономических и идеологических факторов» [4, с. 148].
Наличием незрелых феодальных отношений ряд авторов объясняет и сохранявшуюся в крае практику работорговли, которая была связана не столько с потребностями внутреннего рынка, сколько ориентировалась на запросы сопредельных государств, в основном Турции [17, с. 6]. До того времени, когда Российская империя смогла предпринять энергичные шаги по пресечению этой практики, на чужбину вывозили тысячи рабов, причём преимущественно репродуктивного возраста [9]. Такой товар приносил ощутимую прибыль и способствовал накоплению богатств у той части населения, которая либо стремилась выделиться из среды соплеменников, либо уже стала его элитой, знатью. Набеги с целью захвата пленников и их дальнейшей продажи приводили к междоусобицам, росту взаимной враждебности, войне всех против всех.
Община горцев представляла собой причудливое переплетение кровнородственных связей и территориально-соседской формы проживания. В ней уживались родовые кварталы и коллективное, наряду с индивидуальным, землевладение. Происходил естественный процесс перехода к соседской общине. Община владела пахотной землёй, пастбищами, лесами. Преобладали селения, в которых существовало подворное разделение земли, а число аулов, где ею владели совместно несколько родственных семей, было невелико [17, с. 7].
Процесс имущественного расслоение неминуемо приводил к глубинным изменениям в практике землепользования, а вслед за этим и к социальному преображению. Уместно привести наблюдение исследователя П. А. Гаврилова, который на примере Кабарды отмечал следующее: «При отсутствии в народе понятия о частной поземельной собственности, в смысле наших законов, и при существовавшей в Кабарде равноправности всех сословий относительно пользования землёю, князья и уздени и в особенности некоторые, более выдававшиеся из них, личности, мало-помалу присвоили себе право распоряжаться распределением земель в пользование народа и нередко, выбрав и захватив в свою пользу лучшие участки, остальную затем землю предоставляли аульному обществу распределять между своими членами, посредством выборных и пропорционально достатку и рабочим средствам каждого» [5, с. 15].
Естественно, что такое попрание традиций приводило к конфликтам внутри общества, противопоставляло элиту «чёрному народу». Отсюда и проявление стремления найти справедливость, например, у России, которая с XVIII в. начинает заявлять о себе как о главной силе в регионе и настойчиво внедряет свое влияние в среду местных обществ. В сложившихся обстоятельствах рядовые общинники становятся естественным союзником империи, в том числе и против той части горских владельцев, которая предпочтёт искать покровительство противников России. К русским форпостам потянулись те, кто искал защиту от усиливающегося угнетения, что вызвало бурное негодование местной феодальной верхушки [1, с. 232]. Но вряд ли будет справедливым приписывать империи поддержание искусственного раскола в горской среде. Российская политика была не причиной, а катализатором тех процессов имущественного и социального расслоения, которые сопутствовали феодализации общества (крайне болезненных и сопровождающихся вну-триэтническими конфликтами). Этот процесс шёл у народов Северного Кавказа разными темпами -на равнине быстрее, в горных районах медленнее, - но общая тенденция просматривалась достаточно однозначно.
Бросается в глаза тот факт, что в качестве феодала мог выступать не отдельный владелец, а целое общество. Е. Н. Кушева обратила внимание на то, что у вайнахов прослеживалось «два параллельных процесса: с одной стороны, выделение сильных, богатых родов - тайпов или целых токхумов и упадок слабых, с другой - воз-
4>
ГС I
вышение родовой верхушки, старейшин тайпов и патронимий. Неравное положение сильных и слабых тайпов отражено в обычном праве, в неравной компенсации за убийство члена того ли иного тайпа» [12, с. 182].
Социальная конструкция, сложившаяся в горских обществах, отличалась разнообразием и гибкостью. Каждая социальная группа имела свои права и обязанности, которые закреплялись в обычном праве - адате. Наиболее далеко продвинувшиеся в процессе феодализации равнинные общества имели княжескую верхушку, которая сосредоточила в своих руках военную, административную и судебную власть. Формировалась и прослойка горского дворянства, которое также можно отнести к числу привилегированных групп населения. Большинство жителей относилось к свободным общинникам, но были и немногочисленные рабы, нередко пополнявшиеся за счёт иноплеменников, захваченных в набегах. Но существовала угроза потери свободы и у тех, кто в силу разных жизненных обстоятельств не мог рассчитывать на поддержку семьи. Потребность в рабском труде была невысока, и владельцы предпочитали продавать их за пределы Кавказа. В частности, устойчивый спрос на невольников существовал в Турции [11, с. 113].
Число князей (у кабардинцев они назывались пши, т.е. глава рода, старейший) было, на первый взгляд, невелико. Так в середине XVIII в. в Большой Кабарде их насчитывалось около 20, а в Малой около 12. Им подчинялись первостепенные дворяне-уздени - тлекотлеши и уздени второй степени - деженуго [6, с. 247]. Они, в свою очередь, привлекали на службу своих вассалов -уорков. В дальнейшем число привилегированных лиц возрастёт и достигнет к середине XIX столетия князей - 50 человек, первостепенных дворян 180 человек и т.д. [17, с. 9]. Естественно, что возрастала нагрузка и на те слои населения, которые вынуждены были содержать разросшуюся элиту.
Свой статус пши должен был подкреплять «символическим капиталом». Поэтому, «чтобы добиться славы (а слава в феодальной Черкесии была синонимом власти), князья должны были выделяться, прежде всего, своей храбростью и удачливостью на войне, а также своей щедростью. Только таким образом они могли привлечь к себе больше вассалов, являвшихся основой их военного и политического могущества» [15, с. 100].
Каждый из князей владел своим уделом и имел широкие полномочия. Он занимался военными вопросами, выполнял административно-политические функции. При нём находились казначей, дворецкий, писарь, сборщики податей, судебные исполнители, посыльные и люди, которые отвечали непосредственно за его безопасность, - телохранители. Князь прислушивался к мнению большого и малого советов, причём в малый совет входили его родственники, с которыми обсуждались все текущие дела. Главной силой княжеского войска являлись уорки, которые были ядром удельного войска и привлекались не только для защиты княжества, но и для нападений на
соседей [6, с. 250]. М. М. Ковалевский сравнивал статус таких уорков с древнерусскими дружинниками, которых князь за службу одаривал землёй или ценными подарками [10, с. 243].
Жизнь кабардинского князя была защищена адатом, и его убийство способно было разорить самую состоятельную семью. Но, как правило, всё заканчивалось безжалостным истреблением виновника пролитой крови. Как говорили сами кабардинцы, «...кровь убитого пше способна наполнить собою всю глубину горного ущелья, в мрачную бездну которого со страхом будет падать взор могильного зерна» [10, с. 240].
Представители низших сословий не могли даже помыслить о возможности отмщения. Эта традиция возникла ещё в период господства патриархальных отношений и лишь укрепилась по мере усиления процесса феодализации общества [12, с. 187].
Не без влияния кабардинских соседей похожая сословная организация сформировалась и у их соседей балкарцев. Их называли горскими обществами, и они состояли из пяти родов: балкарцев, чегемцев, безенгиевцев, урусбиевцев, хуламцев. Долгое время они находились в вассальной зависимости от кабардинских князей, но с укреплением российского присутствия в крае получили независимость. В 1822 г. генерал А. П. Ермолов, который стремился ослабить антироссийски настроенную верхушку кабардинского общества, освободил их от власти могущественных равнин-ников. Процесс социальной трансформации балкарцев значительно ускорился. Если ранее эти общества управлялись родовыми старшинами, то теперь они становились князьями - таубиями, с весьма схожими с пши возможностями. Этот новый статус был закреплён лично императором Николаем I, который в 1852 г принял депутацию от этого общества и институализировал их новое положение [19, с. 10].
Впрочем, это не означало, что наиболее старейшие аристократические фамилии Северного Кавказа, к числу которых относились кабардинские князья, признали таубиев своей ровней. Это видно по брачным союзам, которые практиковались между местной знатью, а также существующим обычаем аталычества. Отмечалось, что «высшее горское сословие имело и имеет только узденское, а не княжеское значение», и это «доказывается тем, во-первых, что этот класс может брать себе жён у кабардинских узденей, дигор-скихбаделят и тагаурских алдар, но никак не у княжеских родов, и, во-вторых, таубии являются «аталыками» кабардинских княжеских детей, т.е. их воспитателями, а по коренному обычаю воспитывать и вскармливать детей высших сословий могли только семьи низших классов» [21, с. 166].
Таубии занимали ключевые места в народном суде - Тёре. Хотя туда могли приглашать и представителей от рядовых общинников, но делалось это лишь при необходимости разбора дел, связанных с решением вопросов, касающихся непосредственно этих непривилегированных сословий. Судебное разбирательство производилось
М
гг I
по адату, но по мере упрочения позиций ислама в Тёре стали заседать и кадии. Меняющаяся жизнь требовала внесения в обычное право новых правил. Это также происходило во время заседания народного суда [8, с. 23-24].
Важную роль в жизни балкарских обществ играло народное собрание - ныгыш. Здесь, по словам Е. Г. Муратовой, «осуществлялась трансмиссия военного и житейского опыта, столь важного для традиционного общества» [16, с. 118119]. На нём обсуждались важнейшие вопросы, касающиеся жизни всего общества. Но по мере эволюционирования общества и усиления позиций знати возможности такого собрания уменьшались, а ключевые позиции в нём занимали представители формирующейся аристократии. В итоге «в его компетенции, главным образом оставались вопросы внутреннего распорядка и хозяйственной жизни общины» [16, с. 121].
При всей незавершённости процесса формирования феодальных отношений у местных народов определённые табуирования соблюдались весьма строго. Они должны были охранять статусные преимущества, которые повышали шансы на успешную конкурентную борьбу в весьма конфликтном мире, где скудость ресурсов делала фундамент существования элиты весьма зыбким и неустойчивым. Отсюда, как представляется, и стремление наиболее дальновидных представителей горской верхушки найти себе могущественного покровителя в лице имперской власти, готовой подкрепить их претензии на привилегированное положение как силой, так и материальным вспомоществованием.
К непривилегированным слоям относились лично зависимые от феодализирующейся верхушки категории населения, которые делились на три сословия. К первому относились те, кто по адату вообще не имел никаких прав, и владельцы распоряжались их судьбой по своему желанию. Они были бесправны, и даже в случае убийства хозяин получал за них компенсацию, как за вещь. Представители этих «безобрядных» сословий не могли заводить семью, их продавали и меняли по воле хозяина. Если говорить о кабардинских обществах, то в них к такому сословию относились унауты, а в горских обществах Балкарии казахи, если речь шла о мужчинах, и карабаши, если о женщинах.
Общее число таких бесправных людей к моменту их освобождения в 60-х гг. XIX столетия было невелико. На весь Северный Кавказ их насчитывалось 4339 души обоего пола, причём на Кабарду приходилось больше всего - 2395 человек [18, с. 40].
Ко второй группе относились «обрядные» холопы, и их статус уже был регламентирован адатом. Личная зависимость не мешала им создавать семью, они владели имуществом, на которое феодал не мог покушаться. Задачами таких холопов были уход за домашним хозяйством своего владельца, работа в поле, различные строительные повинности. За свой труд они могли получить подарки от владельца, кроме того, не возбраня-
лись приработки на стороне, но не в ущерб интересам феодала.
По сведениям, собранным начальником Кавказского горского управления генерал-лейтенантом Д. С. Старосельским, «крепостные люди, хотя и живут, по большей части, при дворе своего владельца, но особыми домами, и не обязаны, как унауты и другие подобные лица, нести безотчётной службы в качестве домашней прислуги» [7, с. 206].
В случае желания вступить в брак, «обрядные» холопы, как и все их соплеменники, должны были выплатить калым. Предоставить его должен был их владелец. Но, если речь шла о девушке, брачный выкуп доставался её владельцу, и лишь небольшая часть могла передаваться новобрачной или её родителям.
При наличии права феодала на продажу такого человека (у кабардинцев логанаута, а у балкарцев чагара), он при этом должен был согласовать с невольником кандидатуру «покупщика». Более того, за ними сохранялось право сами искать нового владельца и лишь при отсутствии необходимой кандидатуры право выбора переходило к их повелителю.
«Обрядные» холопы могли получить волю в том случае, если владелец соглашался на их выкуп. Но учитывая, что цена за свободу доходила до 300 рублей, это было весьма редким явлением. Особенно ценились те, кто владел каким-либо мастерством. Их цена возрастала, да и получить согласие на выкуп в этом случае было затруднительно.
В чеченских обществах процесс феодализации проходил в остром противостоянии с пережитками родоплеменной архаики. Вполне уместно сослаться на вывод М. А. Мамакаева, отметившего, «что чеченским тайповым общинам в упорной борьбе с феодализирующейся аристократией в какой-то мере удавалось ограничить её жадные претензии и в значительной мере сохранить свою свободу и общинное устройство в общественной жизни. Но такое активное сопротивление отнюдь не сумело повернуть колесо истории вспять и привести общество к чему-то вроде «второго издания тайпового строя». Нет! Хотя феодализирующаяся знать и наталкивалась в Чечне на более упорное, чем у других народов, сопротивление крестьян. Историческое развитие чеченского общества неуклонно шло по линии расширения феодальной земельной собственности за счёт сокращения общинных земель» [14, с. 8]. Причём на равнине этот процесс происходил быстрее, чем в горной местности [14, с. 9].
Это, впрочем, не мешало чеченцам изгонять княжеские фамилии, которые пытались закрепиться в их среде. Поучительно выглядит судьба князей Турловых, которых они сами пригласили, чтобы обеспечить защиту в период освоения благодатной, но невероятно опасной равнины. Эта фамилия пользовалась авторитетом и «общим уважением в Чечне; влияние их много способствовало к учреждению некоторого порядка внутреннего, но вся власть опиралась лишь на
4>
ГС I
добровольном согласии и на уважении к ним народа; она не имела законного основания, упроченного силой. Чеченцы призвали Турловых в эпоху бедствий и слабости.» [13, с. 83].
Но по мере укрепления своего положения чеченцы в услугах Турловых перестали нуждаться. Закончилось всё тем, что «власть княжеская, которой они сами добровольно подчинились несколько десятилетий тому назад, показалась им тяжёлым ярмом. Нужда миновала, исчезла с ней вместе подчинённость и повиновение, оказываемые князьям, и Турловы, не находя более в Чечне ни уважения, ни послушания, к которому привыкли, покинули неблагодарных.» [13, с. 84].
Тайп, т.е. род объединял своих членов хозяйственными связями. Более крупным объединением являлся тухум. Это был военно-экономический союз, в который входили территориально близкие рода. Каждый тайп возглавляли старейшины, которые собирались на совет - «пхье», если нужно было обсудить вопросы, связанные с интересами всего коллектива. Принятое стариками решение считалось обязательным для исполнения всеми людьми. Но присутствовать на совете могли все мужчины, начиная с пятнадцати лет. Дозволялось даже высказать своё мнение по обсуждаемому вопросу. При этом речь должна была быть убедительной и логичной. Если оратор не мог излагать свою мысль, по существу, он терял авторитет в глазах окружающих, а потому решиться на обращение к соплеменникам мог далеко не каждый.
Тайп не был закрытой структурой. В него можно было войти и посторонним лицам. Во время этого обряда новый сородич должен был преподнести в качестве дара быка. О таких людях говорили, что они стали братьями, зарезав быка. После вступления в тайп человек получал право на пользование землёй, лесом, пастбищами, но при этом за ним сохранялась его частная собственность. Тайп должен был обеспечивать ему физическую защиту, что было немаловажно в условиях непрестанных конфликтов и столкновений, характерных для горских обществ.
Отказ от приёма в тайп, как правило, был связан с невозможностью снабдить человека землёй. Ещё одной причиной могли явиться проступки претендента на родство. Если за ним тянулся «кровавый след» и он имел недоброжелателей, жаждавших его смерти, это могло принести тайпу серьёзные проблемы, а потому предпочитали не связываться с таким человеком.
Число тайпов остаётся дискуссионной темой. Звучат самые разные цифры - от 5 до 120. Численность тайпа в среднем видимо определялась 2 тысячами человек. Их образование завершилось приблизительно к середине XIX столетия [22, с. 292-294].
Хозяйственные проблемы решались на общем сходе «кхел». На нём собирались представители от всех дворов и обсуждали условия пользования общинным лесом, выпас скота, сроки сельскохозяйственных работ, договаривались о совместном строительстве дорог и мостов и т.п. Также на «кхел»
могли примирить кровников. В решении споров опирались на нормы адата, которые в дальнейшем стали вытесняться исламским правом.
Верховным органом управления являлся Совет страны или «Мехккхел». Обычно на него съезжались дважды в год и поднимали темы, касающиеся всех вайнахских племён. Так, «устанавливали порядок землевладения и землепользования, согласовывали нормы поведения и меры наказания, решали вопросы торговли, принимали меры обороны, решали проблемы войны и мира, производили сбор средств для общественных нужд, определяли различные обложения и повинности» [3, с. 61]. Но видеть в этом аналог государственной власти не следует. Даже принятые соглашения не являлись законом в классическом смысле этого явления. Они поддерживались преимущественно общественным мнением, которое хотя и имело сильное влияние на общество, но не гарантировало беспрекословного выполнения.
Однако, как отмечали русские чиновники, такая модель регламентации жизни местных сообществ оказывалась на порядок эффективнее, нежели правовая система империи, казавшаяся им чуждой, а то и оскорбительной. Не избежал отторжения и принцип устройства, предлагаемый и навязываемый с помощью силы имамом Шами-лём. Здесь уместно привести обширную цитату из рассуждений Н. Семенова, который имел возможность неформально беседовать с чеченцами, наблюдать за их жизнью и принимал участие в управлении этим народом. Он подметил следующее: «В связи с чуткостью чеченцев к вопросам общественно-политического характера и с приобретённым ими навыком сообразовывать свои действия с данным положением этих вопросов находится весьма важное качество рассматриваемого народа, которое можно назвать общественной дисциплиной. В обыденной жизни <...> дети мало уважают и ещё меньше слушаются своих отцов, и сами отцы также не имеют никакого значения друг для друга. Ем не менее все вопросы, выходящие из круга частных интересов, затрагивающие жизнь целого аула, общества ил всего племени, разрешаются всегда на сходках старших (отцов) и решение сходок признаются обязательным для всех членов той или другой общественной группы, а если они приняты по вопросам, касающимся всего народа, то для всех истинных членов его» [20, с. 97].
И хотя за время реформаторства сторонников мюридизма такая модель серьёзно пошатнулась, а население, «подвергнутое соблазнам» утратило прежние нравственные ориентиры, но после наступления мира произошло восстановление былых механизмов регулирования. А потому, «в Чечне личности с сепаративными наклонностями - выродки из народа, подвергающиеся самому беспощадному остракизму, вообще же чеченцы все и всегда остаются в подчинении у народной воли, выражаемой решениями старших» [20, с. 97].
Выработанная система регламентации жизни оказалась устойчивой к внешним воздействиям.
м
гг I
Возможно, это объяснялось тем, что она достаточно эффективно решала возникающие задачи и соответствовала потребностям населения. Но оставаться неизменной она не могла, т.к. процесс дифференциации общества, вызванный в первую очередь внутренними факторами, вёл к разложению патриархальной тайповой организации. В то же время её возможности были по-прежнему весьма существенными.
Примечательно, что все попытки княжеских фамилий утвердиться среди чеченцев потерпели неудачу. Заинтересованные с их помощью удержаться на равнине чеченцы в дальнейшем избавлялись от приглашённых князей. По этому поводу И. Ф. Бларамберг констатировал: «У чеченцев нет более князей, потому что в различное время они их постепенно искоренили. Управляются они по старинке, в соответствии с обычаями и некоторыми религиозными предписаниями. Они все равноправны, предпочтение оказывают лишь тем, кто преуспел в набегах на соседей» [2, с. 231]. Столь же непросто приходилось и назначенным к местным сообществам наибам Шамиля. Для некоторых из них управление чеченцами завершилось смертью.
В качестве коллективного феодала мог выступить сильный род. Даже плата за жизнь человека, принадлежащего к могущественному тайпу, оценивалась выше по сравнению с его слабыми соседями. Последние либо шли под покровительство могущественного рода, либо объединялись с другими слабыми тайпами, чтобы повысить собственный потенциал.
Одновременно внутри тайпа шёл процесс выделения состоятельной верхушки. Но большинство чеченцев относилось к числу свободных узденей, а власть доставалась тому, кто был в состоянии продемонстрировать выдающиеся лидерские качества, среди которых не последнюю роль играла храбрость и щедрость.
Знали чеченцы и бесправные сословия. Речь идёт о рабах - лаях и ясирах. Пополнялись их ряды за счёт пленников и людей, попавших в кабалу. Лаи находились в зависимости как от отдельных владельцев, так и от общин. Они пасли скот, выполняли сельскохозяйственные работы. Этим людям каждый раз напоминали, что они являются неполноправными членами сообщества. Один раз в год сельские старейшины обходили дома лаев и вызывал их во двор. Там они громко спрашивали, не забыли ли они о своём статусе. И им следовало при всех заявлять, что они знают
и не забывают о своём положении. Лаи не могли судиться с полноценными членами тайпа. Нередко взрослые поощряли действия детей, бросавших камни на крышу и в окна домов, где проживали лаи. Даже если семья таких людей богатела, это не меняло их приниженного статуса.
Сохранилось описание эпизода, когда «однажды девушка из зажиточной лайской семьи, посмотрев на старую обувь бедной девушки из семьи оьзда нах (т.е. благородных. - Ю.Г), без всякой задней мысли спросила у неё: «Что за башмаки у тебя на ногах?» Та напомнила ей лайское происхождение, ответила: «Какими бы ни были мои башмаки, они не скрипят: лай-ли, лай-ли (рабыня рабыня)»[22, с. 303].
Стремясь поселить лаев для выполнения различных работ на наиболее пригодные для этого земли, оьзда нах, таким образом, сами предопределили их материальное благополучие. Сами они предпочитали селиться в важных в военном отношении местах, как правило, малодоступных и неудобных для ведения хозяйства. Когда вместе с распространением русской власти в Чечне наступят новые времен, лаи куда успешнее адаптируются к ним, чем их вчерашние хозяева.
Как отмечал М. А. Мамакаев, «сначала рабовладение в Чечне ограничивается военнопленными, но постепенно, принимая довольно широкий характер, распространяется на местное население. Почуяв пользу от раба, рабовладелец начинает усиленно охотиться за ним. Работорговле способствовала знаменитая Северная торговая дорога, которая связывала Чечню с Анапой, а через последнюю с Константинополем, где находился в то время крупнейший невольничий рынок. Вывозили рабов также в Кабарду и даже в Персию» [14, с. 57]. Когда Российская империя нанесёт удар по рынку сбыта «живого товара», процесс формирования сословия рабов замедлится, а их численность, вследствие ограниченной потребности в невольничьем труде в самих горских хозяйствах, сократится.
Таким образом можно констатировать, что самобытность социально-политического устройства горских обществ Северного Кавказа не была неизменной и претерпевала перемены, связанные как с внутренними процессами и факторами общественного развития, так и внешним воздействием, прежде всего России, прилагавшей усилия по закреплению Северного Кавказа в сфере имперского влияния.
Источники и литература
1. Бейтуганов С. Н. Кабарда и Ермолов: Очерки истории. Нальчик: Эльбрус, 1993. 304 с.
2. Бларамберг И. Кавказская рукопись. Ставрополь: Кн. изд-во, 1992. 240 с.
3. Великая Н. Н., Виноградов В. Б., Хасбулатова З. И., Чахкиев Д. Ю. Очерки этнографии чеченцев и ингушей. Грозный: Чечено-Ингушский государственный университет им. Л. Н. Толстого, 1990. 96 с.
4. Виноградов В. Б. Генезис феодализма на Центральном Кавказе // Сборник избранных статей Виталия Борисовича Виноградова. К 70-летию со дня рождения. Армавир: [б.и.], 2008. С.138-148.
5. Гаврилов П. А. Устройство поземельного быта горских племён Северного Кавказа // Сборник сведений о кавказских горцах. Тифлис: Тип. Гл. упр. наместника Кавказского, 1869. Вып. II. Часть VII. С.1-78.
6. Гугов Р. Х. Кабарда и Балкария в XVIII веке и их взаимоотношения с Россией. Нальчик: Издательский центр «ЭльФа», 1999. 687 с.
i>
ТТЛ
7. Избранные документы Кавказского комитета. Политика России на Северном Кавказе в 1860-70-е годы (Публикация Н. Ю. Силаева) // Сборник русского исторического общества. М.: РИО, «Русская панорама», 2000. Т.2 (150). С.172-214.
8. Калмыков Ж. А. Интеграция Кабарды и Балкарии в общероссийскую систему управления (вторая половина XVIII -начало ХХ века). Нальчик: Издательский центр «Эль-Фа», 2007. 232 с.
9. Клычников Ю. Ю., Цыбульникова А. А. «Так буйную вольность законы теснят...»: борьба российской государственности с хищничеством на Северном Кавказе (исторические очерки) / под ред. и с предисловием Б. В. Виноградова. Пятигорск: РИА КМВ, 2011. 256 с.
10. Ковалевский М. М. Закон и обычай на Кавказе. T.I. М.: Тип. А. И. Мамонтова и Ко, 1890. 293 с.
11. Кудаев С. Г. Адыги (черкесы) Северо-Западного Кавказа в XIX в.: процессы трансформации и дифференциации адыгского общества. Нальчик: ГП КБР РПК, Издательский центр «Эль-Фа», 2007. 304 с.
12. Кушева Е. Н. О некоторых особенностях генезиса феодализма у народов Северного Кавказа // Проблемы возникновения феодализма у народов СССР М.: Наука, 1969. С.179-189.
13. Леонтович Ф. И. Адаты кавказских горцев. Материалы по обычному праву Северного и Восточного Кавказа. Вып. II. Нальчик: Издательский центр «Эль-Фа», 2002. 318 с.
14. Мамакаев М. А. Чеченский тайп (род) в период его разложения. Грозный: ГУП «Книжное издательство», 2009. 111 с.
15. Марзей А. С. Черкесское наездничество - «зек!уэ». Из истории военного быта черкесов в XVIII - первой половине XIX века. Нальчик: Издательский центр «Эль-Фа», 2004. 302 с.
16. Муратова Е. Г. Социально-политическая история Балкарии XVII - начала ХХ в. Нальчик: ГП КБР «Республиканский полиграфкомбинат им. Революции 1905 г.», Издательский центр «Эль-Фа», 2007. 420 с.
17. Невская Т. А., Кондрашева А. Северный Кавказ: традиционное общество и реформы (конец XVIII - начало ХХ вв.). Ставрополь: СКФУ, 2015. 368 с.
18. Освобождение зависимых сословий во всех горских округах Терской области // Сборник сведений о кавказских горцах. 4.VIII. Тифлис, 1868. Вып. I. С.37-47.
19. Привилегированные сословия Кабардинского округа // Сборник сведений о кавказских горцах. Вып. III. 4.I (4). Тифлис, 1870. С.1-12.
20. Семенов Н. Туземцы Северо-Восточного Кавказа (Рассказы, очерки, исследования, заметки о чеченцах, кумыках и ногайцах и образцы поэзии этих народов). СПб.:Тип. А. Хомского и К°, 1895. 488 с.
21. Тульчинский Н. П. Пять горских обществ Кабарды // Терский сборник. Владикавказ, 1903. Вып.5. С.152-216.
22. Чеченцы / отв. ред. Л. Т. Соловьёва, В. А. Тишков, З. И. Халатова. М.: Наука, 2012. 622 с.
References
1. Bejtuganov S. N. Kabardai Ermolov: Ocherkiistorii (Kabarda and Ermolov: Essays on History). Nal'chik: El'brus, 1993.304 p. (In Russian).
2. Blaramberg I. Kavkazskayarukopis' (Caucasian manuscript). Stavropol': Book publishing house, 1992. 240 p. (In Russian).
3. Velikaya N. N., Vinogradov V. B., Hasbulatova Z. I., CHahkiev D. Yu. Ocherki etnografii chechencev i ingushej (Essays on ethnography of Chechens and Ingush). Groznyj: Chechen-Ingush state university, 1990. 96 p. (In Russian).
4. Vinogradov V. B. Genezis feodalizma na Central'nom Kavkaze (The genesis of feudalism in the Central Caucasus) // Sbornik izbrannyh statej Vitaliya Borisovicha Vinogradova. K 70-letiyu so dnyarozhdeniya. Armavir, 2008. P.138-148. (In Russian).
5. Gavrilov P. A. Ustrojstvo pozemel'nogo byta gorskih plemyon Severnogo Kavkaza (The device of the land life of mountain tribes of the North Caucasus) // Sborniksvedenij o kavkazskihgorcah. Tiflis, 1869. Issue. II. Part VII. P.1-78. (In Russian).
6. Gugov R. H. Kabarda I Balkariya v XVIII veke I ih vzaimootnosheniya s Rossiej (Kabarda and Balkaria in the 18th century and their relationship with Russia). Nal'chik: El'-Fa, 1999. 687 p. (In Russian).
7. Izbrannye dokumenty Kavkazskogo komiteta. Politika Rossii na Severnom Kavkaze v 1860-70-e gody (Selected documents of the Caucasus Committee. Russian politics in the North Caucasus in the 1860s and 70s) // Sbornik russkogo istoricheskogo obshchestva. Vol.2 (150). Moscow: RIO, «Russkaya panorama», 2000. P. 172-214. (In Russian).
8. Kalmykov Zh. A. Integraciya Kabardyi Balkarii v obshcherossijskuyu sistemu upravleniya (vtoraya polovina XVIII -nachalo XIX veka) (Integration of Kabarda and Balkaria into the all-Russian management system (second half of the 18th -early 20th centuries). Nal'chik: «El'-Fa», 2007. 232 p. (In Russian).
9. Klychnikov Yu. Yu., Cybul'nikova A. A. «Tak bujnuyuvol'nost' zakonytesnyat...»: bor'ba rossijskoj gosudarstvennosti s hishchnichestvom na Severnom Kavkaze (istoricheskie ocherki) ("So the laws are crowded with liberty ...": the struggle of Russian statehood with predation in the North Caucasus (historical essays) / ed by B. V. Vinogradov. Pyatigorsk: RIA KMV, 2011. 256 p. (In Russian).
10. Kovalevskij M. M. Zakoniobychaj na Kavkaze (Law and custom in the Caucasus). Vol.I. Moscow, 1890. 293 p. (In Russian).
11. Kudaev S. G. Adygi (cherkesy) Severo-ZapadnogoKavkaza v XIX v.: process transformacii I differenciacii adygskogo obshchestva (Adygs (Circassians) of the North-West Caucasus in the 19th century: the processes of transformation and differentiation of the Adyghe society). Nal'chik: El'-Fa, 2007. 304 p. (In Russian).
12. Kusheva E. N. O nekotoryh osobennostyah genezisa feodalizma u narodov Severnogo Kavkaza (On some features of the genesis of feudalism among the peoples of the North Caucasus) // Problemy vozniknoveniya feodalizma u narodov SSSR. Moscow: Nauka, 1969. P.179-189. (In Russian).
13. Leontovich F. I. Adaty kavkazskih gorcev. Materialy po obychnomu pravu Severnogo I Vostochnogo Kavkaza (Adates of the Caucasian Highlanders. Customary Law Materials of the North and East Caucasus). Issue. II. Nal'chik: El'-Fa, 2002. 318 p. (In Russian).
14. Mamakaev M. A. CHechenskijtajp (rod) v period ego razlozheniya (Chechen Taip (genus) during its decomposition). Groznyj: GUP «Knizhnoeizdatel'stvo», 2009. 111 p. (In Russian).
15. Marzej A. S. CHerkesskoe naezdnichestvo - «zeklue». Iz istorii voennogo byta cherkesov v XVIII - pervoj polovine XIX veka (Circassian equestrianism - «zekIue»). Nal'chik: El'-Fa, 2004. 302 p. (In Russian).
16. Muratova E. G. Social'no-politicheskaya istoriya Balkarii XVII - nachala XX v. (Socio-political history of Balkaria XVII -earlyXXcentury). Nal'chik: El'-Fa, 2007. 420 p. (In Russian).
17. Nevskaya T. A., Kondrasheva A. Severnyj Kavkaz: tradicionnoe obshchestvo i reformy (konec XVIII - nachalo XX vv.) (North Caucasus: traditional society and reforms (late XVIII - early XX centuries). Stavropol': NCFU publ., 2015. 368 p. (In Russian).
18. Osvobozhdenie zavisimyh soslovij vo vsekh gorskih okrugahTerskoj oblasti (The release of dependent classes in all the mountain districts of the Terek region) // Sborniksvedenij o kavkazskihgorcah. Issue. I. Part.VIII. Tiflis, 1868. P. 37-47. (In Russian).
19. Privilegirovannye sosloviya Kabardinskogo okruga (Privileged estates of the Kabarda district) // Sborniksvedenij o kavkazskihgorcah. Issue. III. Part.I (4). Tiflis, 1870. P.1-12.(in Russian).
20. Semenov N. Tuzemcy Severo-Vostochnogo Kavkaza (Rasskazy, ocherki, issledovaniya, zametki o chechencah, kumykah i nogajcah i obrazcy poezii etihb narodov) (Natives of the North-East Caucasus (Stories, essays, studies, notes on Chechens, Kumyks and Nogais and examples of poetry of these peoples). St.Petersburg, 1895. 488 p. (In Russian).
21. Tul'chinskij N. P. Pyat' gorskih obshchestv Kabardy (Five Mountain Societies of Kabarda) // Terskijsbornik. Issue. 5. Vladikavkaz, 1903. P. 152-216. (In Russian).
22. Chechency (Chechens) / ed by L. T. Solov'yova, V. A. Tishkov, Z. I. Halatova. Moscow: Nauka, 2012. 622 s. (In Russian).
Сведения об авторе
Гранкин Юрий Юрьевич - доктор исторических наук, профессор кафедры истории государства и права России и зарубежных стран, проректор по академической политике, контролю качества образования и информатизации Пятигорского государственного университета (Пятигорск) / grankinj@pglu.ru
Information about the author
Grankin Yurii - Doctor of History, Professor, Chair of History of State and Law of Russia and Foreign Countries, Vice-Rector for Academic Policy, Higher Education Quality Assurance and Informatization, Pyatigorsk State University (Pyatigorsk) / grankinj@pglu.ru
