CC BY
14УДК 821.161.1
ГРНТИ 17.09
А. А. Гаганова
Социальное творчество как художественная доминанта производственного романа (на материале прозы Леонида Леонова)
Психологический портрет героя, рассмотренный с позиции социального творчества, позволяет нам увидеть три базовые стратегии поведения литературных героев романа «Соть» Леонида Леонова. Стратегии эскапизма (монахи) и приспособления к среде (крестьяне) противопоставлены поведенческой стратегии переделки действительности, персонифицированной в образах строителей бумажного комбината.
Ключевые слова: Леонид Леонов, социалистический реализм, литература XX века, русская советская литература.
Anna Gaganova
Social ^eat^y as the Artistic Dominant of a Production Novel (Based on Prose by Leonid Leonov)
Psychological portrait of the hero, considered from the perspective of social creativity, allows us to see three basic strategies of behavior of literary heroes of the novel "Sot" Leonid Leo-nov. Strategies of escapism (monks) and adaptation to the environment (peasants) are opposed to the behavioral strategy of reworking reality, personified in the images of the builders of the paper mill.
Key words: Leonid Leonov, monks, socialist realism, literature of the XX century, Russian Soviet literature.
Литературный образ человека труда - крупнейший художественный эксперимент русской советской литературы XX века. Литературная тенденция, получившая условное название «производственного романа», прямо и косвенно влияла на весь литературный процесс. Объективной исторической основой для обращения писателей к теме труда стала индустриально-техническая литература рубежа XIX - XX веков, пришедшая из Европы в Россию. Понятие «производственный роман», введенное советскими критиками, можно считать аллюзией на «индустриальный роман» французского общественного деятеля и писателя Анри Бурийона, опубликовавшего под
© Гаганова А. А., 2019 © Gaganova A., 2019
псевдонимом Пьер Амп серию произведений о трудовых сообществах: «Свежая рыба», «Рельсы», «Лен», «Песнь песней». Тема труда, ставшая содержательной основой для отечественного производственного романа, в течение пяти десятилетий раскрыла себя в десятках произведений и привлекла внимание таких мастеров художественного слова, как Л. Леонов, А. Малыш-кин, Н. Ляшко, В. Катаев, И. Эренбург, Г. Николаева, В. Панова, Ю. Трифонов, В. Липатов, А. Бек, Д. Гранин.
Фокус нашего исследования направлен на анализ литературного портрета героя. Мы считаем, что именно образ героя наиболее полно демонстрирует художественную специфику жанра производственного романа. В процессе работы над темой мы сформулировали рабочие понятия: изобразительный (внешний) портрет героя и психологический (внутренний) портрет героя [2, с. 133-156].
Мы предлагаем в изобразительном потрете первостепенную роль уделять языковым средствам художественной выразительности, а в психологическом портрете, - индивидуальной речевой специфике персонажа. Это условное «расчленение» образа персонажа обусловлено художественной доминантой производственного романа как особого жанра советского отечественного периода.
Наряду с героями-схемами, большинство которых создается средствами мифологической символизации, что характерно, и для «программного» произведения исследуемого жанра - романа «Цемент» Ф. Гладкова. Одновременно, мы можем обнаружить и немало произведений, в которых автор «писал по натуре», например, роман «Соть» (1929) Леонида Леонова.
Действие романа «Соть» происходит в лесном краю, на реке Соть, протекающей в Центральной части России (Ярославская, Костромская области). Этого мира почти не коснулась революция: на берегу реки Соть стоит монашеский скит, в котором живут озлобленные, малограмотные и боящиеся перемен люди. Они с враждебностью встречают известие о том, что на реке Соть будет развернуто строительство бумажного комбината, что означает неизбежные перемены.
Жители скита, это преимущественно, «ряженые» монахи. Надев рясы и отрастив бороды, в монахи пошли беглые каторжники, преступники, спасающиеся от правосудия, военные, боящиеся расправы со стороны Красной Армии: белогвардейцы и другие противники действующей политической власти. Работа Л. Леонова над «Сотью» начиналась именно с образа монашеского скита, что дает современным литературоведам основание предполо-
жить, что, возможно, роман «Соть» Леонид Леонов изначально задумывал как произведение именно о монахах [1, с. 25].
На наш взгляд, в монашеской теме романа «Соть», лейтмотивом которой является панический страх быть найденным и разоблаченным в своем темном прошлом, отражает биографию самого Л. Леонова. 2 августа 1918 года в Архангельск, где в то время находился Л. Леонов, вошли англо-американские войска. Штаб эсера Н. В. Чайковского призвал 19-летнего Леонова на службу и отправляет в артиллерийскую школу, а затем в интендантский отдел Северного фронта. Воевал ли писатель в действительности на стороне белогвардейцев, сказать трудно. Биограф Леонова Захар Прилепин утверждает, что Леонов все-таки побывал на фронте, и потому «писатель всю жизнь боялся разоблачения»: «Леонов прожил целую жизнь, чувствуя затылком мрачное дыхание своего прошлого, которое в любое мгновение могло достигнуть и спихнуть его в небытие» [7, с. 150]. Если Леонов мыслил действительно так, как это описывает Захар Прилепин, то мотивация противостояния «ряженых» монахов строителям бумажного комбината приобретает рациональное объяснение.
Стройка на Соти превращается в поле битвы, где сталкивается мышление людей, смотрящих в прошлое, и мышление людей, смотрящих в будущее. «При кратких промельках Луны корпуса лесов представали, как остовы огромных кораблей, на которых отважные моряки собирались отплыть в обетованные земли» [5, с. 160]. «Ломались рули, их заменяли новыми, только от мудрости капитана и выносливости самой команды зависел успех рейса туда, куда еще не заходили корабли вчерашнего человечества». Эта метафора поставлена рядом с образом Ивана Увадьева, которому волею судьбы и пришлось стать капитаном «корабля будущего» [5, с. 161]. Образ этого героя -один из наиболее ярких не только для пера Леонова, но и для производственного романа в целом. Не случайно именно образ Ивана Увадьева сращивается с темой перемен, произошедших на реке Соть. Финальный эпизод романа рисует картину трагичной, но результативной реализации мечты: запорошенный снегом человек, недвижно сидящий на скамейке, на вершине холма, Иван Абрамович Увадьев любуется зажигающимися в ночи огнями Сотьстроя.
Рассмотрим образы персонажей подробнее, обратившись к междисциплинарному подходу. Принципиально значимым и оригинальным элементом анализа в изучении психологического портрета героя мы считаем введение концепта деятельности. До настоящего времени большинство литературоведческих работ оценивают психологизм героя в рамках категорий мышление и эмоции. Однако, и то, и другое, не переходящее в целенаправленную
активность, не становятся репрезентативными характеристиками личности. Человеческий характер проявляется не в словах и переживаниях, а прежде всего, в поступках. Деятельность героя - важнейшая характеристика производственного романа как особого жанра, созданного на историческом материале преобразования действительности.
Человеческой личности не существует вне деятельности, как подметил отечественный психолог и философ науки Алексей Леонтьев [6, с. 55]. Этот постулат встречается во многих трудах по психологии личности. Понятие деятельности психологический словарь определяет как «активное взаимодействие с окружающей действительностью, в ходе которого живое существо выступает как субъект, целенаправленно воздействующий на объект и удовлетворяющий таким образом свои потребности. Важнейшими элементами деятельности являются понятие цели, мотивов и средств достижения цели» [8, с. 64].
Деятельность как литературоведческий концепт, крайне значимый для анализа литературного портрета героя, требует от нас введения рабочего определения в рамках филологического поля. Предложим его.
Деятельность литературного героя - активность персонажа, обладающая устойчивой направленностью поведения для достижения определенных целей и отражающая систему ценностей и нравственных идеалов героя. Заметим, что постановка целей у личности происходит либо благодаря внешним обстоятельствам (война, революция, глобальные экономические потрясения, вынужденная смена места жительства), а могут быть поставлены самим человеком - именно в этом случае цели отражают потребности, ценности, нравственные идеалы. В этом случае ярко проявляется такой психологический феномен, как воля. Когда цели персонажа, выросшие из его ценностей и идеалов, наталкиваются на сопротивление обстоятельств, воля проявляет себя ярчайшим образом. Именно это мы и наблюдает у героев производственного романа 1920-30-х годов. Любопытно, что феномен нечеловеческой воли социальных лидеров, созданных пером писателей, характерен как для типажей, созданных в эпическом стиле (герои Ф. Гладкова, В. Кетлинской, В. Катаева), так и в художественной школе реализма (герои Л. Леонова, Г. Николаевой, В. Пановой).
Персонажей «Соти» можно условно разделить на две группы: герои деятельные и бездеятельные. Первые - субъекты действия, обладающие собственным мышлением, а вторые становятся сами объектами для воздействия со стороны других людей, в том числе, лидеров социальных сообществ и профессиональных групп.
Подобная антитеза «люди действия - люди бездействия» художественно реализована в двух конфликтующих композиционных центрах романа: жители скита и строители Соти. Наиболее ярко эта антитеза проявляется в литературной галерее мужских характеров романа. Женские образы, обладающие другой системой ценностей и потребностей, заслуживают отдельного разговора, а наиболее деятельные женщины, такие как химик Сузанна, близки в образе мыслей к мужским.
Жители скита - более однородный коллективный образ, нежели коллективный образ строителей бумажного комбината. Значимое уточнение: пассивно-агрессивное отношение монахов к стройке как источнику неизбежных перемен совпадает с мировоззренческой позицией крестьян деревни Макари-ха. Перед нами - расширенное альтер эго старообрядцев, недаром Увадьев подозревает, что «скиток мог иметь крепкие корни в окрестных деревенских мужиках» [5, с. 32]. Получается двойной образ противников перемен: «ряженые монахи» плюс крестьяне. Среди жителей скита трудно отыскать хотя бы одного подлинного монаха-богослова с четкой теософской концепцией. Это отчетливо отражают диалоги между монахами и строителями комбината.
«Монахи всяко хвалили свое место, и один разумно указывал на дикость людей и лесов здешних, а другие упирали на то, что допрежь ни царь, ни его верные псы не трогали священного убежища. <...>. "А, кстати, что такое, этот ваш бог? "- Заинтересовался инженер Фаворов. "Бог - это все, что есть, а чего нет - тоже бог", - спокойно сказал молчавший дотоле молодой монах. "О несуществующем не может быть и мысли, - улыбчато метнулся Фаворов, соображая, про какого же батюшку помянул игумен. - Ну хорошо. ваш бог <...> Что же он такое?" - "Бог!" - "Это Парменид, но только в русских смазанных сапогах!" - громко сказал Сузанне Фаворов, а Увадьев, не подозревавший в нем таких знаний, легонько подтолкнул его ногой, чтоб уж не сдавался» [5, с. 21].
Жители скита боятся быть найденными государевыми людьми, понести тяжелую кару за свои прошлые поступки. Среди старообрядцев есть и белогвардейцы, и беглые преступники, и даже каторжники. И не случайно среди них ходят легенды-воспоминания о том, как пришлых, угрожавших покою этого скита, топили в болоте.
Опасение, что лесная чащоба и деревня Макариха станут мощным городским центром, а бумажный комбинат, - градообразующим предприятием, является подлинной причиной ненависти монахов к разворачивающейся стройке. Бывший белогвардеец Виссарион Булавин, работающий завклубом и научившийся мимикрировать, пытается поднять крестьян на бунт против
строителей бумажного комбината: «"У каждого своя вера, как ему гибнуть написано. Гуляйте, скоро уж и черемухи запоют". - Он так и не заметил своей оговорки. Вдруг он поднял слезящийся взор, тоскливо и тускло светилась в нем беда. - "Мятежно в скиту стало, и не вы, гости ночные, мятеж к нам привезли. Уж дороги ведут, железо везут, а мы не ропщем. Назад тому ста годов более воздвиглась тут у мачажков черная Максимова изба, мать Ки-новки нашей. А был Максим не барин, не штабской сын, не купцовской жены племянник, был он солдат беглой. Двадцать лет воевал врагов царских, не одну бадью крови отдал, а в отметку службы велено было забить Максимку палками, он и убег сюда, чтобы тут Мелетием зваться. Вот мы и живем как вареники в масле, корье жуем, да всякую лобуду лесную, еще воздухом дышим, за сирых бога молим"» [5, с. 24].
Крестьяне деревни Макариха (название вымышлено), чувствующие себя хозяевами территории, боятся перемен и потери привычного образа жизни. Мы видим совпадение негативного отношения к строителям комбината со стороны скита и крестьян. Само понятие перемен в образе жизни попадает и для крестьян и для монахов скита в категорию табуированных. Мышление жителей скита у Л. Леонова близко к старообрядцам повести «Стародуб» В. Астафьева о вечно бедствующих, влачащих полуголодное существование людях, способных к жестокому ритуалу человеческого жертвоприношения, чтобы «умилоствовать природу», а в реальности - чтобы подавить бунтарство, требование качественных перемен в образе жизни.
Консерватизм мышления крестьян Макарихи коррелирует с другими произведениями Л. Леонова о деревне, отражающими первобытное мышление крестьян. В «Петушихинском проломе» и в «Необыкновенных рассказах о мужиках» изображена дикая, погруженная в суеверия, лишенная здравого смысла и нравственности деревня. Плотника - героя рассказа «Приключение с Иваном» - односельчане убивают за конокрадство. Он ни в чем не повинен, и односельчане чувствуют это и даже догадываются, что реальное преступление совершил кузнец Зотов. Но сход мужиков решает: «...плотников-то у нас четверо, а кузнец - один». Отупляющая косность характера безграмотного деревенского мужика - лейтмотив ряда произведений Л. Леонова, и этот постулат справедлив для «Соти». Мы видим, что даже центральный дом Ма-карихи окружен атмосферой обветшания и упадка: «Ржавый стон исходил от дома, дуновения вечерней реки качали железный фонарь, повешенный на глаголе, и ветхую вывеску, пробуравленную непогодой, на ней было проставлено - Шишкин и нарисовано колесо. Лука, живая память Макарихи, помнил день, когда набивал ее к косяку, и сам кузнец, сбежавший потом в
черное имя Филофея. Переводя взор на сотьстроевские бараки, да прислушавшись к железным стенаньям Шишкина, Лука понял вдруг, что уж не стоять впредь Красильникову дому на горнем месте, где прокрасовался он три четверти века. "Стоит дом на горы и глядит в тарары", - вздохнул он» [5, с. 108].
Ключевое различие, однако, между ряжеными монахами и крестьянами состоит в том, что крестьяне Макарихи ищут пути наилучшей адаптации к условиям проживания в конкретных реалиях, в лесной чащобе, а монахи напротив, исповедуют философию эскапизма, - бегства от реальности.
Композиционным антагонистом центра бездеятельности является сюжетный центр активной деятельности. В этом случае мы уже говорим не об адаптации (как у крестьян), или же эскапизме, (как у старообрядцев), а о преобразовательной деятельности в отношении реальности. Центр деятельности персонифицирован в образах лидеров стройки - предпринимателя Сергея Потемкина и организатора строительства Ивана Увадьева.
«Точно в огневой лихорадке, Потемкин зорко окинул собрание. Он даже сократил свое слово наполовину для придания ему деловитой крепости. Ува-дьев, к которому перешло потом слово, не преминул подробнее остановиться на преимуществах, на которые туманно намекал Потемкин. Кроме близости культурного очага, волость получала электрификацию, постоянную медицинскую помощь, школы фабзауча и непрерывную работу на предприятиях комбината. Кроме того, по договору, который уже с месяц лежал в Губзе-муправлении, крестьяне получали готовую деревню в четырех верстах от нынешнего места, школу и клуб, и, наконец, среднюю стоимость урожая по данной полосе, рытье колодцев шло за счет переселяемых. Он закончил и, перечислив напоследок ряд лесных и налоговых льгот, неуклюже прокричал «ура» первому на Соти кирпичу социалистической кладки» [5, с. 109].
Рассмотрим подробнее фигуры героев, персонифицирующих композиционный центр деятельности. Инициатор Сотьстроя, Сергей Потемкин, символизирует эпоху НЭПа. Напомним, что НЭП, т.е. новая экономическая политика, принятая в марте 1921 года, сменила политику военного коммунизма, проводящуюся в ходе Гражданской войны. Новая экономическая политика вводила частное предпринимательство, рыночные отношения и была мерой вынужденной. Однако за семь лет своего существования НЭП стал одним из самых удачных экономических проектов советского периода [4, с. 325].
Сергей Потемкин, чья фамилия, наводит на аллюзию с фаворитом Екатерины II, создателем Черноморского военного флота графом Григорием По-
111
темкиным-Таврическим, так же, как и исторический персонаж, обладает кипучей организаторской деятельностью. Об этом красноречиво свидетельствует волевое отношение Потемкина к препятствиям.
«В конце июля, однако, пришла бумага из центра... Кредиты были уже распределены. Прочитав письмо, Потемкин раскрыл окно и целых полчаса пребывал в безразличном отупении. <...> Потемкину не то, чтоб стало скучно, а как-то не по себе, и еще хотелось пристрелить гитару, как собаку. <...> Вдруг он отвернулся и закусил губу, как делал прежде, когда сгоняемый плот затирало на пороге. Тут же позвонил в ГубКом, секретарь которого тоже собирался в центр по делам особой важности, одновременно дано было распоряжение на вокзал - оставить билеты на сквозной Архангельский поезд. В ту же ночь, на полчаса заехав домой, он покинул свою обделенную Родину» [5, с. 54].
Для Сергея Потемкина лес на Соти - это, прежде всего, потенциальный экономический ресурс, который не работает, а лишь гниет и зарастает паутиной: «Именно пропадающее изобилие лесов и людей здешних, не вовлеченных никак в хозяйственный кругооборот страны и надоумило Сергея Потемкина заказать знающим людям эскизный проект небольшого бумажного предприятия» [5, с. 50]. Потемкин просчитывает разные экономические варианты, и в результате первоначальная идея организации лесопилки перерастает в амбициозную идею создания бумажного комбината. «Ворчат! -Молвил Потемкин, угрюмо сворачивая на привычную тропу. - Лесу много, работы нет. На экспорт не берут, а в центр возить далеко. Доска не выдержит, а бумаге все впору. Мы вот решили, надо на месте лес работать!» [5, с. 55].
Потемкин - не только активный, энергичный человек, а социальный лидер, обладающий в своих мыслях образом будущего, преобразователь действительности, думающий об исторической перспективе. Он старается не адаптироваться к миру (как, скажем крестьяне Макарихи, или напротив, скрыться от реального мира в иллюзии, как «ряженые» монахи), а преобразовать действительность, что в психологии личности синонимично понятию творческого мышления. Вот как его система ценностей показана в романе: «Потемкин волновался. Потемкин торопил с предварительным обследованием, ночей не спал Потемкин, смущенный гибнущими богатствами края, сам, уроженец Соленги, юность до солдатчины проработавший на сплаве, а потом бумажником, он по личному опыту знал о возможностях своей Родины. Оттого в беседе с приятелями он всегда заводил разговор все о том же. "Гляди и вникай. Это все лес, прорва лесу, стоит, гниет, сохнет. В нем водятся грибы,
медведи, пустынники, черти, все - кроме разума и воли. - Смекай. Избыток рабсилы, хозяйства нетрудоемкие, кто в лесорубы не уйдет, тот штаны жгет на печи, да с голоду пухнет. <...> А тут можно жизнь вдохнуть" <...>. И горячее человеческое тепло исходило от него» [5, с. 51]. Мышление Потемкина отражает его творческое деятельностное начало, жажду совершенствования мира. Его «пробивной» и целеустремленный характер имеет мотивацию преобразования болотистой местности в «город-сад» во имя будущих поколений. Его система ценностей перекликается с «Фаустом» В. Гете, с финальной сценой поэтического романа, в которой доктор Фауст обретает смысл жизни: До гор болото, воздух заражая, Стоит, весь труд испортить угрожая; Прочь отвести гнилой воды застой -Вот высший и последний подвиг мой! Я целый край создам обширный, новый, И пусть мильоны здесь людей живут, Всю жизнь, в виду опасности суровой, Надеясь лишь на свой свободный труд [3, с. 320].
Желание действовать, с выходом на качественный результат, - вот стратегия Потемкина, его страсть и одержимость. О проекте бумажного комбината как о своем «детище» он думает днем и ночью, просчитывая его экономическую обоснованность и способы оптимизации.
«Потемкин с остервенением вышел на площадку покурить. - Слушай, у меня мысль. Если Соленгу с Унжей соединить, - там всего сорок восемь верст. - Лесная база увеличится втрое. Тогда не шесть котлов по восемнадцать тонн, а и все девять ставь! Я из того веду расчет... - Иди спать, будорага! - Тихо укорял секретарь» [5, с. 55].
Далеко не все знакомые Сергея Потемкина обладают его энергией и желанием преобразовывать «пропадающий лес» в социально значимый промышленный объект. Многие игнорируют «дело Потемкина», угрожающее комфорту их формального отношения к делу, как, например, Жеглов, распределяющий банковские кредиты. Наконец, Потемкин встречает своего единомышленника - Ивана Увадьева. Любопытно, что одержимость как черта личности Потемкина и Увадьева (т.е. устойчивая мотивация, когда все силы подчинены достижению одной сверхзадачи) вступает в конфликт с мировоззрением старообрядцев. Для религиозно настроенных жителей скита, не имеющих мысленного образа будущего и убежденных, что на все воля божья, понятие одержимости относится к разряду ругательно-негативных: «В состоянии одержимости, согласно религиозным представлениям, человеком
управляют духи, бесы и демоны» [9, с. 225]. В иллюзорных мировоззренческих установках «ряженых монахов», сращенных с эскапизмом и десоциали-зацией, интеллектуальная энергия и личностная активность, сила воли и масштабность человеческого характера интерпретируются как проявление бесовщины.
Наряду с Сергеем Потемкиным композиционный центр деятельности персонифицирован в образе Увадьева Ивана Абрамовича, который неожиданно для себя самого становится строителем бумажного комбината и даже возглавит стройку после того, как Потемкина сразит лейкемия. И Увадьева, и Потемкина объединяет мысленный образ будущего, желание преобразовывать действительность. Для Увадьева этот образ носит не только характер самореализации, но и обладает поэтикой: воображаемые девушки, которые будут носить шелк и ситец, производимый его комбинатом, носят имена Кати, Ани, Шуры. Для Увадьева эстетические категории связаны с человеческим обликом, а не с лесными пейзажами. Своими мечтами Увадьев делится с монахом Геласием: «Чудаковое слово - красота!.. Вот мы встанем на этом месте, на берегу. Будем строить большой завод. На том заводе станем мы делать целлюлозу из простой ели, которая без дела стоит. Из нее станут люди бумагу делать - для науки, пороха - чтоб отбиваться от врагов, и многое другое на потребу живым, а между прочим, и шелк. <...> И будет она, Шура, скажем, или Аня, мой шелк на себе носить. И отсюда поведется красота!» [5, с. 42].
Иван Увадьев и Сергей Потемкин - решительные люди, взгляд которых направлен в будущее. Этот интеллектуальный вектор противостоит взгляду жителей скита, обращенному в прошлое. Мировоззренческий конфликт очевиден. Именно Увадьеву как социальному лидеру своего времени, а это, напомним, эпоха НЭПа, Леонид Леонов посвящает финальную сцену романа. Преобразователь действительности, с нечеловеческой волей и мужеством достигший цели, восходит на вершину холма и замирает, покрывается снегом, словно бы становится памятником, символом эпохи. Вспомним финальный эпизод романа. На вершине холма, на скамейке, безмолвно и неподвижно наблюдает за постепенно зажигающимися на берегу реки огнями линий электропередач Иван Увадьев - это пришла в лесное захолустье качественно иная жизнь. «Переменилась Соть, и люди на ней переменились», - хрестоматийно известная строчка, подводящая логическую черту лейтмотива романа о переделке мира и преобразовании Российской действительности.
На основе проведенного анализа можно сделать некоторые выводы.
1. Персонажи романов советского периода отечественной литературы могут быть рассмотрены в рамках концепта «деятельность». Исследование мотивов, ценностей, потребностей героев и нравственных идеалов, определяющих их деятельность, является эффективным инструментом для анализа психологии литературного персонажа.
2. Композиционный центр романа «Соть» Л. Леонова определяется антагонизмом деятельных и бездеятельных персонажей. Глубинная мотивация поведения бездеятельных персонажей проявляется либо в таких поведенческих стратегиях, как эскапизм и десоциализация (монахи-старообрядцы), либо как адаптация к среде, т.е. ведение натурального хозяйства (деревенские крестьяне). Деятельные персонажи отличаются поведенческой стратегией преобразования среды, ради «общества будущего», что может рассматриваться как социальное творчество. Концепт деятельности персонифицирован в «Соти» в образах нэпмана Сергея Потемкина и строителя Ивана Увадьева. Потемкин символизирует лидера, сосредоточившего свою энергию вокруг экономического преобразования болотистого и лесного захолустья. Иван Увадьев обладает поэтическим образом будущего, его социальное лидерство носит характер личностной самореализации, сращенного с понятием смысла жизни.
3. Антагонизм персонажей романа «Соть» отвечает их отношению к людям. Эгоизму «ряженых» монахов, заботящихся лишь о спасении своих собственных душ, и эгоизму крестьян деревни Макариха, обеспокоенных лишь судьбой своих ветхих изб да личных наделов, противостоят социальные установки социальных лидеров Сергея Потемкина, Ивана Увадьева, инженера Бураго, химика Сузанны и других строителей комбината, задумывающихся о качестве жизни будущих поколений.
Список литературы
1. Вахитова Т. М. Леонид Леонов: Жизнь и творчество. М.: Просвещение, 1984.
128 с.
2. Гаганова А. А. Производственный роман: кристаллизация жанра. Монография. М.: Спутник +, 2015. 245 с.
3. Гете И. В. Фауст (пер. Н. Холодковского). М.: Детская литература, 1977. 352 с.
4. Исторический словарь. М.: Проспект, 2013. 592 с.
5. Леонов Л. М. Соть: роман; Саранча: повесть / прим. Е. Стариковой // Леонов Л. М. Собр. соч.: в 9 т. Л.: Гослитиздат, 1961. Т. 4. 352 с.
6. Леонтьев А. Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Смысл-Академия, 2005.
353 с.
7. Прилепин З. Н. Леонид Леонов. М.: Молодая гвардия, 2010. 608 с. (Серия ЖЗЛ).
8. Психологический словарь / под общ. ред. А. В. Петровского и М. Г. Ярошевского. 2-е изд., испр. М.: Политиздат, 1990. 494 с.
9. Социология религии. Словарь. Сост. Смирнов М. Ю. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2011.
416 с.
References
1. Vakhitova T. M. LeonidLeonov: Zhizn' i tvorchestvo [Leonid Leonov: Life and work]. Moscow: Prosveshchenie Publ., 1984. 128 p.
2. Gaganova A. A. Proizvodstvennyi roman: kristallizatsiya zhanra. Monografiya [Production novel: crystallization of the genre. Monograph]. Moscow: Sputnik + Publ., 2015. 245 p.
3. Gete I. V. Faust [Faust] (per. N. Kholodkovskogo). Moscow: Detskaya literature Publ., 1977. 352 p.
4. Istoricheskii slovar' [Historical Dictionary]. Moscow: Prospekt Publ., 2013. 592 p.
5. Leonov L. M. Sot': roman; Sarancha: povest' [Sot: novel; Locust: A Tale] / prim. E. Starikovoi // Leonov L. M. Sobr. soch. v 9 t. [Sobr. op. in 9 v.]. Leningrad: Goslitizdat Publ., 1961. T. 4. 352 p.
6. Leont'ev A. N. Deyatel'nost'. Soznanie. Lichnost' [Activity. Consciousness. Personality]. Moscow: Smysl-Akademiya Publ., 2005. 353 p.
7. Prilepin Z. N. Leonid Leonov [Leonid Leonov]. Moscow: Molodaya gvardiya Publ., 2010. 608 p. (Seriya ZhZL).
8. Psikhologicheskii slovar' [Psychological dictionary] / pod obshch. red. A. V. Pe-trovskogo i M. G. Yaroshevskogo. 2-e izd., isprav. Moscow: Politizdat Publ., 1990. 494 p.
9. Sotsiologiya religii. Slovar' [Sociology of religion. Dictionary]. Sost. Smirnov M. Yu. St. Petersburg: Izd-vo SPbGU, 2011. 416 p.
