CC BY
17УДК 340.135(47)«1928/32»(095)
МАКСИМОВ П.В. СОЦИАЛЬНО-КРИМИНОЛОГИЧЕСКАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА «КУЛАЦКОГО» БАНДИТИЗМА И БОРЬБА С НИМ В СОВЕТСКОМ ГОСУДАРСТВЕ НА РУБЕЖЕ 1930 ГОДА
Ключевые слова: кулацкий бандитизм, крестьянство, коллективизация, протест, нападения, убийства, преступления, меры принуждения, ликвидация, власть.
Рассматриваются особенности проявления вооруженного сопротивления части советского крестьянства (кулачества) политике коллективизации на рубеже 1930-х гг., когда были приняты ключевые партийно-советские решения в этой сфере, а борьба ОГПУ против кулаков приняла самые ожесточенные формы. Столкновения вооруженных подразделений ОГПУ и других правоохранительных структур с бандами получили широкое распространение в различных регионах страны. Однако все же всплеск бандитизма не достиг критического уровня, сопоставимого с периодом начала 1920-х годов. Отмечается, что, в соответствии с уголовным законодательством, насильственные действия кулаков и их сторонников квалифицировались как бандитизм, и соответственно к ним применялись меры государственного принуждения. Вместе с тем, в противостоянии кулачества и советской власти имелся мировоззренческий аспект, который не позволяет давать однозначные оценки этому явлению.
MAXIMOV, P.V.
SOCIO-CRIMINOLOGICAL CHARACTERISTICS OF "KULAK" BANDITESIS AND FIGHT AGAINST ITS IN THE SOVIET STATE AT THE TURN OF 1930 YEAR
Keywords: kulak banditry, peasantry, collectivization, protest, attacks, murders, crimes, coercive measures, liquidation, power.
It viewed the features of the manifestation of the armed resistance of part of the Soviet peasantry (kulaks) to the policy of collectivization at the turn of 1930, when there were key Party and Soviet decisions in this sphere, and the struggle of the USPA against kulaks took the most fierce forms. Clashes between armed units of the USPA and other law enforcement agencies with gangs have become widespread in various regions of the country. However, they nevertheless a surge of banditry did not reach a critical level comparable to the period of the early 1920s. It is noted that in accordance with the criminal law, the violent actions of kulaks and their supporters were classified as banditry, and accordingly, state coercion measures were applied to them. At the same time, in the confrontation of the kulaks and Soviet power, there was a worldview aspect that does not allow one to give unambiguous assessments of this phenomenon.
Объявленная советской властью и начавшаяся воплощаться коллективизация сельского хозяйства существенным образом усложнила общественные отношения в СССР. К рубежу 1930 г., наряду с ожидаемыми результатами (расширение колхозного движения), советская власть получила проблему так называемого «кулацкого» бандитизма, когда значительная часть крестьянства (прежде всего из числа кулаков и их сторонников), сопротивлявшегося коллективизации, стала протестовать в самой крайней форме, а именно в форме вооруженных групповых нападений, как на представителей власти, так и на колхозных активистов. При этом нападения нередко сопровождались уничтожением и хищением общественного имущества, что, согласно действующему в то время УК РСФСР 1926 г. [1], квалифицировалось как бандитизм.
Проявления кулацкого бандитизма и, соответственно, меры советской власти по борьбе с ним активизировались, как правило, во время хлебозаготовок, когда наступала пора распределения материальной ценности (прежде всего, зерно). Именно за эту собственность разворачивалась борьба между кулаками, ее создавшими, с одной стороны, и органами ОГПУ, другими правоохранительными органами, выполнявшими нормативные указания советской власти об и изъятии таковой, - с другой стороны. На почве этого конфликта как раз и возникли условия, при которых крайне негативно относившиеся к советской власти кулаки, в силу своего менталитета и убеждений, не смогли пойти на то, чтобы добровольно
передать власти продукт своего труда. И это стало причиной применения к ним мер принуждения со стороны советской власти, что неизбежно порождало эскалацию насилия.
Как видно из сводок ОГПУ, за период с января по июль 1929 г. было зафиксированы 565 массовых протестных выступлений крестьян, при этом больше половины (60%) были совершены в период хлебозаготовок. Наибольшее число массовых крестьянских выступлений было совершено в Сибири, где зарегистрированы 149 выступления, а также на Средней Волге (91 акции). На Украине было зарегистрировано 78 случаев, в ЦентральноЧерноземной области - 49 случаев, на Северной Кавказе - 42 случая, на Нижней Волге - 40 случаев. В процессе подавления выступлений, правоохранительными органами было зафиксированы 1679 терактов, из которых четверть были сопряжены с убийствами должностных лиц и активистов, несколько большая часть сопровождалась избиениями, много было также зарегистрировано террористических актов, сопровождавшихся ранениями [2, с.30]. По следам спецопераций по нейтрализации указанных массовых крестьянских выступлений были осуществлены аресты, при этом из общего числа арестованных (1679 человек) 37% приходилось на кулаков, почти столько же арестовали середняков и бедняков, немалую часть составили представители духовенства (154 человека) [2, с. 30].
В целом, именно на 1929 год приходится наибольший прирост преступлений политико-бандитской направленности. Это видно, в частности, по следующей динамике: если в 1926 г. в сельской местности в СССР было зафиксировано 711 терактов, то в 1927 г. -уже 901 теракт, в 1928 г. их количество насчитывалось уже 1153, и в 1929 г. - 9137 терактов. Можно сказать, в 1929 г. имел место резкий скачок, и это касалось также и прежде всего нападений на органы власти, должностных лиц, активистов в сельской местности, где были совершено 7035 террористических актов [2, с. 31]. Это была последнее крупномасштабное вооруженное противостояние советской власти и кулацкого бандитизма, отчасти действительно напоминавшее гражданскую войну, где победу также ожидаемо одержала советская власть. Учитывая, что к тому времени советская государственность уже основательно окрепла, - достаточно указать на то, что в том же 1929 г. в сельской местности по данным ОПГУ аресту подверглись 95208 членов бандформирований и других преступников [2, с. 34]. И эта цифра уже сама по себе многое говорит о масштабе кулацкого бандитизма на рубеже 1930 г. К этому следует добавить, что советская власть к тому времени уже давно бела легитимной, и соответственно ее действия по применению мер государственного принуждения носили законный характер.
Мы можем лишь предположить, что кулаки, решившиеся на вооруженные нападения, не могли не знать, что они обречены на поражение в вооруженной схватке с большевиками. И то обстоятельство, что они, тем не менее, формировали вооруженные банды и нападали на организации и граждан, совершая в их составе тяжкие преступления, свидетельствует о том, что их крестьянские хозяйства, которыми они владели, и тот образ жизни, который из этого вытекал, был для них важнейшей ценностью. С утратой ее крестьяне не хотели мириться и защищали ее ценой своей жизни (многих расстреливали) и свободы (большинство направлялись в исправительно-трудовые лагеря).
Здесь следует обратить внимание на то обстоятельство, что, когда мы говорим о кулачестве, применительно к рубежу 1930 г., нужно иметь в виду, что это кулачество уже было не то по своему «качеству», которое имело место ранее на рубеже 1920-х годов. В этом смысле представляет интерес мнение академика ВАСХНИЛ В.А. Тихонова, который в 1987 г., уже после объявления в СССР принципа гласности, указывал на то, что «сегодня вопрос о кулачестве оказался самым неизведанным в нашей послереволюционной истории: ведь кулак как богатый крестьянин, применявший наемный труд (и, следовательно, эксплуататор), был ликвидирован еще в 1918 году, когда созданные для этой цели комбеды за полгода своего существования отобрали у кулацких хозяйств 50 миллионов гектаров, конфисковали машины, скот, и, следовательно, материальная база кулацкого хозяйства была разрушена, повторяю, к концу 1918 года (!), а подавление бунтов и применение антикулацкого законодательства в последующие три года довершили устранение кулачества как класса.
Стало быть, в период сталинской коллективизации раскулачивать было уже некого? ... Под категорию кулака (а это, по утверждению самого же Сталина в 1928 г., 5% крестьян страны, т. е. примерно 10 млн. человек) подведены крестьяне, которые своим трудом на земле, данной им Советской властью, сумели сделать свои хозяйства выше среднего уровня. Вероятно, они-то и попали под раскулачивание» [4; 5] (между тем в СССР в 1927 г. согласно статданным было 3,9% кулаков, а в 1929 г. - 2,3% [6]).
На наш взгляд, В.А. Тихонов не учитывает, что в условиях высочайшей напряженности общественных отношений в довоенный период, в условиях чрезвычайщины, большевикам нужен был результат, причем результат немедленный. И в этом смысле, конечно, в то время для власти не имело значения - тот ли этот кулак, который был на рубеже 1920 г., или, спустя десять лет, уже другой, приближенный к середняку и даже бедняку. Важно было из личных крестьянских хозяйств изъять хлеб, необходимый для более важной и главной тогда задачи - задачи по проведению индустриализации, и ликвидировать вообще кулацкие хозяйства, как противоречащие коллективизации [7].
Поэтому для советской власти кулацкий бандитизм в этом смысле был одинаков в течение всего рассматриваемого периода. По сути, сохранились, точнее, были реанимированы - после периода НЭП - и методы по ликвидации кулачества как класса. Среди них - мощное налоговое и административное давление, внесудебные репрессии, направление в ИТЛ и высылка в отдаленные районы (это наиболее распространенные уголовные наказания в отношении кулаков и членов их семей [8, с. 171]). Отметим и физическое уничтожение в рамках борьбы с кулацким бандитизмом.
В организационном плане меры воздействия на кулачество были определены в ряде известных политико-правовых актов. Прежде всего, в Постановлении Политбюро ЦК ВКП (б) от 30 января 1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» [9], а также в изданном позже приказе ОГПУ «О мероприятиях по ликвидации кулачества как класса» от 2 февраля 1930 г. [10]. В целом, они достаточно подробно освещены в историко-правовой литературе [11; 12; 13 и др.].
И в этой связи следует признать, что борьба советской власти против кулацкого бандитизма была в значительной степени эффективной. Как отмечает Н.А. Ивницкий на основе изучения архивных данных, «в результате повсеместного применения репрессивных мер Советскому государству удалось в 1929 г. заготовить 943,8 млн. пудов хлеба, в том числе на Украине - 303,9 млн., Север-ном Кавказе - 103,3 млн., ЦЧО - 106,0 млн. Словом, только эти три зерновых района дали более половины всего заготовленного хлеба» [2, с. 31]. Но эти результаты достигались, конечно, большой ценой для советской власти, учитывая степень организованности кулацкого бандитизма, учитывая, что, несмотря на предпринимаемые меры, еще несколько лет во многих регионах страны наблюдались массовые вооруженные выступления кулаков и их подельников, что отражало проявления правового нигилизма в его крайних формах [14, с. 4-9]. Так, ожесточенные столкновения вооруженных отрядов ОГПУ и других структур с бандами имели место в горной местности Северного Кавказа весной 1930 г., где было зафиксированы 355 таких случаев при общем участии сторонников бандформирований порядка 82 тысяч человек [15, с. 157].
В этом же ряду можно привести пример событий, произошедших в Базар-Курганской районе (Киргизия), где более трехсот дехкан участвовали в массовой протестной акции, требуя отмены всех решений о коллективизации хозяйств и соответственно возврата переданного в колхозы имущества. При этом двух активистов дехкане, поддерживавшие бандитов, убили, ранили милиционера, а также избили председателя хлопкового товарищества [15, с.99], и тем самым и с формальной стороны, и фактически было совершено тяжкое преступление, которое, конечно, должно было быть наказуемо.
Следует заметить, что данный случай являлся характерным с той точки зрения, по каким признакам квалифицировать действия вооруженной группы людей, совершивших нападения: как бандитизм или как разовую протестную акцию группы лиц, не имевших предварительной организационной сплоченности. И характерность заключалась в том, что в
этот период (рубеж 1930 г.) часто имело место сочетание бандитизма (со всеми его признаками -устойчивость преступной группы, вооруженность, совершение нападений на организации и граждан), и разовых протестных акций с массовым участием граждан, которые не являлись членами банд. В организационном плане это проявлялось в том, что недовольство проводимой советской властью политикой коллективизации и раскулачивания с неизбежностью толкало в банды часть крестьян, которые в наибольшей степени ненавидели советскую власть и не хотели терять свое социально-имущественное положение (относительно благополучное существование в деревнях и селах на фоне середняков и бедняков). Такие группы целенаправленно создавались для осуществления вооруженных нападений.
Важно отметить, что при этом бандитские нападения отдельных групп нередко сопровождались массовыми протестными акциями жителей, которые, не будучи членами банд, тем не менее, поддерживали общее недовольство политикой советской власти (как правило, это родственники бандитов). И такие акции, бесспорно, были организуемы руководящим ядром бандформирований. Иначе говоря, в тех «массовых выступлениях», о которых говорилось в сводках ОГПУ и других официальных документах, важной составляющей были и бандитские нападения, и протестные акции против коллективизации.
В процессе ликвидации бандформирований властям приходилось нередко сталкиваться с протестом крестьян против выселения лиц, объявленных кулаками и подлежащих выселению. В том числе жители не боялись на общих собраниях голосовать против репрессивных мер в отношении кулаков. Так, в Мозырском округе (Белоруссия) местные жители одной из деревень изгнали работников сельсовета из конторы, подвергли избиению членов комиссии по раскулачиванию, не допустив, собственно, самого раскулачивания. Массовый протест не смогли остановить и пятнадцать милиционеров, прибывших для наведения порядка. И лишь отряд пограничников, вооруженный, помимо личного стрелкового оружия, также двумя пулеметами, продемонстрировав его качества несколькими очередями, позволил вернуть ситуацию в деревне в управляемое русло.
С учетом этих событий, представитель ОГПУ Пузицкий, занимавшийся наведением порядка, в своем отчете отмечал перегибы в процессе раскулачивания и коллективизации. Он, в частности, указывал, что «категорические протесты против выселения кулачества имели нежелательные последствия, особенно при посадках и отправке кулачества, групповые и массовые выступления толпы, собирающейся вначале в качестве зрителей, а затем выливающиеся в организованное выступление - не допустить выселения» [16]. К этому можно добавить повсеместные нарушения уголовно-процессуальных норм при привлечении кулаков к уголовной ответственности [17].
Подобные явления имели место во многих регионах СССР. При этом бандитами совершались также террористические акты в отношении должностных лиц советской власти, партийных работников, активистов, сотрудников правоохранительных органов. В этой связи в специальном секретном циркуляре НКЮ РСФСР еще в конце 1929 г. председателям судебных и прокурорских органов сообщалось о том, что советское правительство дало поручение ОГПУ и Наркомюсту «усилить меры репрессии вплоть до расстрелов в отношении кулаков и других контрреволюционных элементов, ведущих борьбу против мероприятий Советской власти» [18].
Такой подход дал нужный результат - буквально через три года (1933-1934 гг.) с кулацким бандитизмом, несмотря на его мощное сопротивление, по сути, было покончено. Другое дело, что эта борьба сопровождалась людскими потерями, ослаблением материального ресурса, которые были так полезны для общественного развития страны. В этом, собственно, и состоит трагизм непримиримого столкновения, с одной стороны, кулацкого образа жизни (единоличные крепкие хозяйства, где использовался во многих случаях наемный труд), длительное время однозначно осуждаемого в нашей стране, и, с другой стороны, советско-социалистической модели сельскохозяйственного уклада жизни, абсолютно отрицавшей альтернативный вариант и насаждаемый властью.
Данное столкновение оказалось вооруженным, беспощадным и кровавым с обеих сторон. Репрессивная машина Советского государства, конечно, одержала в нем верх. Но пока история оставляет открытым вопрос о целесообразности этой борьбы и цене победы над кулачеством.
Литература и источники
1. Постановление ВЦИК от 22.11.1926 «О введении в действие Уголовного Кодекса Р.С.Ф.С.Р. редакции 1926 года» (вместе с «Уголовным Кодексом Р.С.Ф.С.Р.») // СУ РСФСР. 1926. № 80. Ст. 600.
2. Ивницкий Н.А. Репрессивная политика советской власти в деревне (1928-1933 гг.). М., 2000.
3. Турицын И.В., Упоров И.В. Виды государственного принуждения, применяемого правоохранительными органами, и принципы его реализации // Право и практика. 2013. № 4. С. 21-28.
4. Тихонов В.А. Так куда же нас зовут? // Литературная газета. 1987. 8 апреля. С. 12.
5. Капустин М.П. Конец утопии? Прошлое и будущее социализма. М.: Новости-ИАН, 1990.
6. РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 73. Д. 113. Л. 36.
7. См.: Виноградов С.В. Ликвидация частной промышленности и торговли в конце 1920-х гг. (на примере городов Поволжья) // Современная научная мысль. 2014. №1. С.61-69.
8. Упоров И.В. Институт уголовного наказания в советском государстве начального периода // Журнал российского права. 2000. № 11. С. 169-172.
9. Постановление Политбюро ЦК ВКП (б) от 30. 01. 1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» // Исторический архив. 1994. № 4. С. 147-152.
10. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939. Документы и материалы. В пяти томах. Т. 2 / Под ред. Данилова, Р. Маннинг, Л. Виолы. М., 2000. С. 163-167.
11. Гущин Н.Я., Ильиных В.А. Классовая борьба в сибирской деревне (1920-е - середина 1930-х гг.). Новосибирск, 1987.
12. Тепляков А.Г. Машина террора: ОГПУ-НКВД Сибири в 1929-1941 гг. М.: Новый хронограф, 2008.
13. Рыбаков П.А. Процесс коллективизации крестьянства в Центральной России в 1929-1932 гг.: на материалах Московской области. Дисс. ... канд. ист. наук. М., 2009.
14. Упоров И.В. Историко-ментальные причины правового нигилизма в России и условия его трансформации в правовой позитивизм // Право и практика. 2013. № 4. С. 4-9.
15. Ивницкий Н.А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов). М., 1966.
16. ГАРФ. Ф. 9114. Оп. 1. Д. 1943. Л. 23.
17. Рассказов Л.П., Петручак Л.А., Упоров И.В. История уголовного процесса России. Краснодар, 2001.
18. ГАРФ. Ф. 353. Оп. 16. Д. 8. Л. 43.
References and Sources
1. Resolution of the All-Russia Central Executive Committee of 22.11.1926 "On the introduction into force of the Criminal Code of the RSFSR Editorial Board of 1926" (together with the "Criminal Code of the RSFSR") // SU The RSFSR. 1926. N 80. Art. 600.
2. Ivnitsky N.A. Repressive policy of Soviet power in the countryside (1928-1933 gg.). M., 2000.
3. Turitsyn I., Uporov I.V. Types of state enforcement applied by law enforce-ment agencies, and the principles of its implementation / / Law and practice. 2013. № 4. P. 21-28.
4. Tikhonov V.A. So where are we called? // Literary newspaper. 1987. 8 April. C. 12.
5. Kapustin M.P. The End of Utopia? The past and the future of socialism. Moscow: News-IAN, 1990.
6. RSAE. F. 1562. Op. 73. D. 113. L. 36.
7. Sm.: Vinogradov S.V. Likvidaciya chastnoj promyshlennosti i torgovli v konce 1920-h gg. (na primere gorodov Povolzh'ya) // Sovremennaya nauchnaya mysl'. 2014. №1. S.61-69.
8. Uporov I.V. Institut ugolovnogo nakazaniya v sovetskom gosudarstve nachal'nogo perioda // ZHurnal rossijskogo prava. 2000. № 11. S. 169-172.
9. Postanovlenie Politbyuro CK VKP (b) ot 30. 01. 1930 g. «O meropriyatiyah po likvidacii kulackih hozyajstv v rajonah sploshnoj koUektivizacii» // Istoricheskij arhiv. 1994. № 4. S. 147-152.
10. // Tragediya sovetskoj derevni. Kollektivizaciya i raskulachivanie. 1927-1939. Dokumenty i materialy. V pyati tomah. T. 2 / Pod red. Da-nilova, R. Manning, L. Violy. M., 2000. S. 163-167.
11. Gushchin N.YA., Il'inyh V.A. Klassovaya bor'ba v sibirskoj derevne (1920-e - seredina 1930-h gg.). Novosibirsk, 1987.
12. Teplyakov A.G. Mashina terrora: OGPU-NKVD Sibiri v 1929-1941 gg. M.: Novyj hronograf, 2008.
13. Rybakov P.A. Process kollektivizacii krest'yanstva v Central'noj Rossii v 1929-1932 gg.: na materialah Moskovskoj oblasti. Dis. ... kand. ist. nauk. M., 2009.
14. Uporov I.V. Istoriko-mental'nye prichiny pravovogo nigilizma v Rossii i usloviya ego transformacii v pravovoj pozitivizm // Pravo i praktika. 2013. № 4. S. 4-9.
15. Ivnickij N.A. Kollektivizaciya i raskulachivanie (nachalo 30-h godov). M., 1966.
16. GARF. F. 9114. Op. 1. D. 1943. L. 23.
17. Rasskazov L.P., Petruchak L.A., Uporov I.V. Istoriya ugolovnogo processa Rossii. Krasnodar, 2001.
18. GARF. F. 353. Op. 16. D. 8. L. 43.
МАКСИМОВ ПАВЕЛ ВИКТОРОВИЧ - кандидат юридических наук, Краснодарский университет МВД РФ. MAXIMOV, PAVEL V. - Ph.D. in Law, University Krasnodar Russian Interior Ministry (tel. +78612583563)
