CC BY
66
УДК: 947.084.51.66351.74 (571.6)
H.A. Шабельникова*
противодействие антигосударственным преступлениям на дальнем востоке россии в 1920-е гг.
В статье рассматривается исторический опыт противодействия антигосударственным преступлениям в Дальневосточном регионе России в 1920-е гг. Автором дает общую характеристику видов бандитизма, анализирует особенности репрессивной политики в отношении крестьянства, определяет специфику борьбы правоохранительных органов с антигосударственными преступлениями.
Ключевые слова: правоохранительные органы, Дальний Восток, антигосударственные преступления, бандитизм, репрессии, крестьянство
The fight against anti-state crimes in the Russian Far East during the 1920s.
NATALIA A. SHABELNIKOVA (Vladivostok Branch of the Far Eastern Law Institute of the Ministry of Internal Affairs).
The article deals with the historical experience of fighting against anti-state crimes in the Russian Far East in the 1920s. The author gives a general description of the types of banditry, analyzes the features of the repressive policies towards the peasantry, and determines the specifics of the measures taken by the law enforcement agencies to combat anti-state crimes.
Keywords: law enforcement agencies, Russian Far East, anti-state crimes, banditry, repressions, peasantry
Кризисное состояние экономического развития Дальнего Востока, вызванное последствиями мировой, гражданской войн и иностранной интервенции, безработица и тяжелое положение основной массы населения в 1920-е гг. способствовали росту преступности в регионе. Именно в 1920-е гг. на Дальнем Востоке в общей структуре преступности значительно активизировался бандитизм (и его особое проявление - хунхузничество). Банды наносили большой вред промышленному, сельскохозяйственному и культурному освоению Дальнего Востока. О его значительной общественной опасности свидетельствовало увеличение числа преступлений, совершаемых бандами. Опасение вызывал не только рост бандитизма, но и то, что совершаемые бандами преступления приобретали организованный характер. Правоохранительным
органам приходилось сталкиваться с хорошо законспирированными группами, а также с такими факторами, как консолидация преступников, их вооруженность, проявлением насилия, особой жестокости и безжалостности к жертве.
По месту дислокации бандитизм на Дальнем Востоке подразделялся на внешний (зарубежный) и внутренний. По целям, задачам и методам деятельности бандитизм был политическим (бело-бандитизм) и уголовным. Советским законодательством, на основании объективных признаков, белогвардейские формирования квалифицировались как банды. Вместе с тем, те группировки белых, которые преследовали политические, антисоветские цели, рассматривались как антисоветские организации. Ответственность участников и организаторов таких банд наступала по
* ШАБЕЛЬНИКОВА Наталья Алексеевна, доктор исторических наук, профессор кафедры гуманитарных дисциплин Владивостокского филиала Дальневосточного юридического института МВД России. E-mail: nhistorik@mail.ru © Шабельникова Н.А., 2016
статьям Уголовного кодекса, предусматривающим ответственность за особо опасные государственные преступления. Несмотря на то, что по целям бандитизм подразделялся на уголовный и политический, нередко банды имели смешанный, уголовно-политический характер, и грань между этими видами бандитизма была подвижна и условна.
На территории Дальнего Востока преобладал внешний бандитизм, поэтому большинство банд были кочующими и имели свою оперативную базу за границей, куда скрывались в случаях неудачи и куда уходили с наступлением зимы.
Банды, оперировавшие в приисковых районах (приисковый бандитизм), разделялись на два вида: профессиональные банды и банды случайные, образовавшиеся из местного населения и неудачников-золотоискателей. Последние вступали в банды нередко для того, чтобы путем совершения нескольких грабежей приобрести средства для обеспеченной жизни. Таким же образом они формировались в низовьях Амура, куда ежегодно устремлялись на рыбные промыслы тысячи людей.
Об общественной опасности бандитизма можно судить по тому, что о данном виде преступности неоднократно публиковались заметки в периодической печати. Так, в газете «Дальневосточный путь» журналисты, оценивая обстановку, сложившуюся в регионе, неоднократно отмечали: «Российская контрреволюция выродилась в уголовщину» и «теперь не отличишь, где кончается уголовщина и начинается белобандитизм» [9].
Бандиты объединялись, расширяли сферы противоправных действий, налаживали связи с ближним зарубежьем. С окончанием гражданской войны и изменением политической власти на Дальнем Востоке заграничные центры «белых» лишились последней базы в дальневосточном регионе. В рядах белоэмиграции усилились консолидация и оформление наиболее антисоветски настроенной ее части. К началу 1923 г. в районе КВЖД и в Харбине под руководством генерала А. Сычева сформировался дальневосточный монархический союз офицеров. Союз являлся центром и высшей военной инстанцией «белых» на Востоке. Там же в декабре 1922 г. возникла конспиративная организация «Русских фашистов Востока», насчитывавшая в своих рядах свыше двух тысяч офицеров, связанных круговой порукой (Российский государственный исторический архив Дальнего Востока, далее - РГИА ДВ. Ф. 2422. Оп. 1. Д. 2. Л. 217).
В руках русской эмиграции оставалась Восточно-Китайская железная дорога, которая обеспечивала финансовую базу «белых». С началом
советизации Дальнего Востока рядовые солдаты бывшей «белой» армии возвращались домой, либо переходили на мирное положение и оседали в китайских поселках. Так, из самой непримиримой группировки в Гензане весной 1923 г. ушло 900 человек, из которых 700 переправились в Россию (Государственный архив Амурской области, далее - ГААО. Ф. 9. Оп. 2. Д. 67. Л. 1).
Во второй половине 1920-х гг. центр белоэмигрантского зарубежья, образовавшийся в Харбине и других населенных пунктах Манчьжурии, прилегающих к КВЖД, активизировал свою деятельность, что явилось причиной обострения обстановки в приграничных районах. КВЖД была построена на средства Русско-Китайского банка в XIX в. и через Маньчжурию связывала Забайкалье и Приморье. Экстерриториальное положение железной дороги было «яблоком раздора» между Китаем, Японией и СССР. В этом своеобразном инкубаторе легко вызревали заговоры против нашей страны, формировались и финансировались группы боевиков и хунхузов, совершавших налеты на дальневосточную землю с целью диверсий, а чаще всего - для откровенного грабежа и контрабанды.
Летом 1929 г. войска маньчжурского диктатора Чжан Цзолина совершили убийство советских служащих, работающих в управлении и службах. Разгрому подверглись торговые и культурные учреждения. В отражении военных операций в сентябре 1929 г., предпринятых китайцами на Амуре, в устьях Сунгари и в Забайкалье, приняли участие Окружная дальневосточная армия (ОКДВА) и Амурская флотилия. В декабре 1929 г. на КВДЖ был восстановлен «статус кво». Однако еще до начала конфликта и даже после подписания мира параллельно с боевыми операциями ОКДВА и Амурской флотилией в приграничных районах дальневосточного края шла другая, не менее ожесточенная война - война с бандитизмом [7, с. 124].
Следует отметить, что выявление банд и дальнейшее расследование совершенных ими преступлений не всегда приводило к прекращению их криминальной деятельности. Это было связано с тем, что к уголовной ответственности привлекалось низшее звено преступного формирования. Банды разоблачались не сразу после своего образования, имели тенденцию к делению и к новообразованию. Преступления, совершенные ими в прошлом, так и оставались латентными и, как правило, не учитывались при совершении правосудия.
В целом, бандитизм, будучи одним из корыстно-насильственных деяний, повышал опасность
общей уголовной и политической преступности в регионе. В этих условиях происходит объединение всех силовых структур в борьбе с бандитизмом и хунхузничеством. Создается центральная межведомственная комиссия по борьбе с бандитизмом, военные советы и политические совещания при губернских прокуратурах. Основные действия по ликвидации бандитских групп и отрядов предпринимались частями Красной Армии, войсками ГПУ и ЧОН. Во второй половине 1920-х гг. одновременно с совместными действиями правоохранительных органов проводятся специальные операции органами милиции, при уголовном розыске организуются секретные отделы, основной задачей которых являлась борьба с бандитизмом. При краевом и губернских отделах образуются специальные активные группы милиции по руководству деятельностью отрядов, занятых борьбой с вооруженными формированиями и уголовными бандами.
В целом, несмотря на сложную социально-экономическую обстановку на Дальнем Востоке СССР, близость границ с Манчжурией и Кореей, которые служили опорными базами бандитизма, были приняты меры, в результате которых значительное число банд было уничтожено и многие из них рассеяны. Значительный вклад в дело борьбы с бандитизмом и хунхузничеством был внесен органами дальневосточной милиции.
В условиях классового подхода к решению крестьянских проблем проходило формирование особого вида преступности - политического бандитизма (в понимании советского уголовного права).
Положение, сложившееся в дальневосточной деревне, существенно отличалось от центральной части страны, так как на Дальнем Востоке сформировалась значительная прослойка зажиточного крестьянства. Дальневосточное крестьянство не испытывало недостатка в земле, поэтому не всегда принимало лозунги рабочего класса и занимало выжидательную позицию [1, с. 69]. В этих условиях одной из основных ставок белоэмиграции стало привлечение крестьянства на свою сторону. С этой целью из Гензана руководителям бандитских группировок Приморья была направлена инструкция, в которой предписывалось не производить ревизий и конфискаций крестьянского имущества: «... за самовольные действия в этом отношении виновных расстреливать на месте» (Российский государственный архив социально-политической истории, далее - РГАСПИ. Ф. 372. Оп. 1. Д. 158. Л. 155).
Руководители бандитских групп Овечкин, Пичуев и другие имели опору среди местно-
го населения в лице казаков и зажиточного крестьянства, что давало им возможность снабжения продовольствием и одеждой, укрытие, получение сведений о состоянии района, настроениях местного населения, передвижениях войск. Кроме того, руководители бандитских групп использовали с целью агитации недовольство населения налоговой политикой, тем самым укрепили свое влияние не только в Приханкайском районе, но и в Никольск-Уссурийском уезде в целом. Так, когда банда из 13-ти человек находилась в селах Воздвиженка и Раковка, население не только не поставило в известность власти, но и укрывало этих людей, снабжая всем необходимым (Государственный архив Приморского края, далее - ГАПК. Ф. П. 61. Оп. 1. Д. 508. Л. 19). От участия в банде следует отличать пособничество банде, которое совершается эпизодически, одноразово [8, с. 4]. В этом случае крестьяне, укрывавшие бандитов, не были ее членами. Участие в банде - это не только согласие лица вступить в банду, но и активные действия, совместно с соучастниками, в совершаемых бандой нападениях. Крестьяне скорее являлись их пособниками, что выражалось в предоставлении транспорта, оружия, жилья, доставке соучастников к месту совершения нападения. Они не принимали участие в нападениях. По оперативным данным на октябрь 1924 г. 250 семей, проживавших только в Спасском и Никольск-Ус-сурийском уездах, помогали бандитам (РГАСПИ. Ф. 372. Оп. 1. Д. 974. Л. 60).
По состоянию на 20 августа 1925 г. на территории Приморской губернии дислоцировалось несколько банд, состоящих из крестьян. В Спасском уезде совершала грабежи и убийства представителей власти банда Малахова (20 человек). На территории Хабаровского уезда действовала банда Румянцева по кличке «Степочка Молоднян». Количество участников банды не было точно установлено. В Забайкальской губернии оперировали банды бывших казаков Пыхолова, Декина, Шай-дурова, состоящих из 3-15 человек (Государственный архив Российской Федерации, далее - ГАРФ. Ф. 393. Оп. 59. Д. 14. Л. 186-188). Характерная тенденция деятельности этих банд состояла в том, что она была направлена исключительно на грабежи и убийства, после чего банды распадались и формировались новые для очередных преступлений. Несмотря на уголовно-политическую окраску этого движения, оно носило неустойчивый характер.
Сложность ситуации заключалась в том, что, с одной стороны, крестьяне оказывали пособничество белобандам и, в некоторых случаях, сами
являлись организаторами банд, с другой стороны, крестьянство Дальнего Востока, особенно бедняки, принимали активное, непосредственное участие в борьбе с бандитизмом. Так, в Ивановской волости Никольск-Уссурийского уезда борьбу с белобандитами вела крестьянская дружина. В Спасском уезде в разгроме банд принимали участие бедняки (РГАСПИ. Ф. 372. Оп. 1. Д. 974. Л. 59). В сводке приморского губисполкома за январь-март 1925 г. отмечалось, что «борьба с бело-бандитизмом протекает при активной поддержке со стороны беднейшего и середняцкого крестьянства» (РГИА ДВ. Ф. 2422. Оп. 1. Д. 399. Л. 73). Однако государственная политика по отношению к крестьянству в изучаемый период приводила к значительным его колебаниям «за советскую власть» и «против советской власти».
Сопротивление проводимой государством политике выражалось не только в участии и пособничестве бандитским группам, но и в организации крестьянских восстаний.
Восстания крестьянства, недовольного своим положением, считались (в понимании советского уголовного права) политическим бандитизмом и жестоко подавлялись. Для предотвращения возможных попыток восстаний, особенно в хлебных плодородных губерниях, были сформированы милицейские отряды. На территории Амурской губернии, наиболее неблагополучной по бандитизму, был развернут конный милицейский отряд в 100 сабель (ГААО. Ф.П. 9. Оп. 2. Д. 182. Л. 12). Развертывание такого крупного (по тем временам) мобильного милицейского отряда было обусловлено сложностью обстановки в деревне под влиянием неурожая и кампании по взиманию продналога. Во всех губерниях значительно увеличилась численность и активность белобанд.
Ставка белой эмиграции на крестьянство имела особый успех в Амурской области и Приамурье, где в начале XX в. сформировался многочисленный слой зажиточных крестьян. Крупный мятеж крестьян был организован в селе Москви-тино Больше-Сазоновской волости Свободнен-ского уезда, где председатель волнарревкома Козлов (бывший белоофицер) и секретарь Пасынков (бывший пристав) поддерживали тесную связь с белоорганизациями за рубежом (ГАПК. Ф. П. 361. Оп. 3. Д. 13. Л. 59).
В Приморье сложность установления советской власти находилась также в прямой зависимости от социального состава населения. Например, в Приханкайском районе большая часть населения района состояла из казаков, которые, по словам старых партизан, «никогда не были в полной мере
лояльны к советской власти. Даже в период организации в Приморье советской власти сочувствующих ей было больше на 25%, остальные были ко всему пассивные» (Архив УВД Приморского края, далее - Архив УВД ПК. Т. 25. Л. 97). Результат отношения крестьян к советской власти и ее нововведениям проявлялся в организации крестьянских восстаний. Так, в октябре 1923 г. было подавлено восстание крестьян против советской власти в селе Ляличи Приморской губернии (Архив УВД ПК. Т. 25. Л. 263).
Самое крупное крестьянское восстание на территории Дальнего Востока произошло в Амурской губернии в начале 1920-х гг. Именно здесь было наиболее крепкое крестьянство на Дальнем Востоке. Опираясь на наличие плодородных земель, пользуясь интендантскими закупками, применяя дешевую рабочую силу, крестьяне в Благовещенском уезде широко развернули зерновое производство. Здесь создавались мощные крестьянские хозяйства фермерского типа, хорошо обеспеченные сельскохозяйственными машинами. В этом районе сложились хозяйства так называемых «заимочников-кулаков», имевших до 40-60 лошадей, сельскохозяйственные машины, широко применявших наемных рабочих и засевавших до 500 десятин пшеницей и овсом. Амурское крестьянство характеризовалось высокой товарностью хозяйств, постоянным применением наемного труда, занятием торговлей, различными поставками и подрядами, ростовщичеством, ссудой под высокие проценты семян, поборами за прокат сельскохозяйственных машин и орудий и т.д. [5, с. 396].
Восстание в Амурской губернии произошло в 1924 г. и было подавлено силами регулярных частей Красной Армии и ЧОНа вместе с работниками губернского отдела ГПУ, милиции и отряда рабочих-добровольцев. Во время восстания погибли помощник начальника милиции 3-го района Благовещенской уездной милиции Савич, старший милиционер 4-го района той же милиции Майоров, старший милиционер Завитинской уездной милиции Овчинников, были ранены начальник милиции Черкасов и другие милиционеры (ГААО. Ф. 481. Оп. 3. Д. 54. Л. 52). Для подавления восстания Амурским управлением губернской милиции был сформирован эскадрон конной милиции под командованием А.В. Макарова-Зубарева [6, с. 144-145].
О тяжелом положении, сложившемся в деревне в этот период, свидетельствуют многочисленные записки Ф.Э. Дзержинского, поданные им в Политбюро ЦК РКП(б) Г.Г. Ягоде, В.Р. Менжинскому с июля 1923 по февраль 1925 гг., а также письмо
наркома НКВД А.Г. Белобородова Ф.Э. Дзержинскому по вопросу «О борьбе с уголовным и политическим бандитизмом, о терроре против советских работников, селькоров, о ходатайстве перед ЦК о расширении прав ОГПУ в этой борьбе» (РГАСПИ. Ф. 76. Оп. 3. Д. 294. Л. 5-8). В Дополнительной инструкции комиссии ЦК РКП(б) на Дальнем Востоке Политбюро ЦК РКП(б) рекомендовало «внимательным образом изучить настроения местных крестьян и рабочих, их материальное положение, причины восстания в Приморье и на Амуре» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162/1. Д. 28. Л. 45). Это свидетельствует о внимании руководства страны к положению на Дальнем Востоке. Однако предпринимаемые действия не предотвращали причины сложившейся ситуации, борьба велась с последствиями проводимой политики по отношению к крестьянству.
На рубеже 1920-х - 1930-х гг. с изменением экономической политики государства, принятием курса на «построение социализма» и проведением политики коллективизации деревни возникают дела «о кулацком терроре». Зачастую основным поводом для ареста крестьян было их имущественное положение до октябрьского переворота: количество обрабатываемой земли, наличие домов, амбаров, мельниц, магазинов, крупного сельхозинвентаря, лошадей, коров, свиней; усугубляющими вину обстоятельствами являлось использование наемного труда, постоянного или сезонного, сдача земли в аренду корейскому населению, занятия контрабандой (при открытой до 1925 г. границе и отсутствии товаров в сельских магазинах) [2, с. 90]. Так, например, в ноябре 1929 г. на заседании Владивостокского окружко-ма ВКП(б) был поставлен вопрос «О кулацком терроре». Органам ОГПУ было предложено «в срочном порядке закончить следствие по делам, связанным с кулацким терроризмом на селе для передачи в суд и организации ряда показательных процессов» (ГАПК. Ф. П. 67. Оп. 1. Д. 221. Л. 1). Только в Александровском районе за выступления крестьян против политики коллективизации в 1929 г. было привлечено к ответственности 400 крестьян (Государственный архив Хабаровского края, далее - ГАХК. Ф. П. 2. Оп. 1. Д. 131. Л. 28). По мере углубления заготовительных трудностей стало возрастать количество крестьянских волнений. Так, если в 1928 г. в Амурском округе было совершено 60 террористических актов, то за первую половину 1929 г. - 232 [3, с. 96].
Летом 1929 г. в стране был провозглашен лозунг «сплошной коллективизации» крестьянских хозяйств. На Дальнем Востоке, несмотря на то,
что сплошная коллективизация началась позднее, чем в центре, ее проведение шло ускоренными темпами. В январе 1930 г. 26 районов края были объявлены районами сплошной коллективизации. Главная ставка делалась на середняков, хозяйства которых составляли 47%. За отказ вступить в колхоз им угрожали раскулачиванием, лишением избирательных прав, выселением, отказом выдачи дефицитных товаров и т.п. Против тех, кто осмелился осуждать насилие, в ход пошла статья 58-10 УК РСФСР (контрреволюционная агитация) [4, с. 144].
В Дальневосточном крае во время хлебозаготовительной кампании и начавшейся массовой коллективизации в 1929-1930 гг. только за саботаж, вредительство, террористические акты и другие враждебные действия были осуждены 1254 зажиточных крестьян и кулаков, 558 крестьянских хозяйств - оштрафованы на 438 745 руб., у 1524 хозяйств конфисковано имущество, выслано 638 семей (РГИА ДВ. Ф. 2413. Оп. 4. Д. 1671. Л. 69).
Во второй половине февраля 1930 г. округа получили директиву Далькрайкома ВКП(б) от 18 февраля с разъяснением этапов и методов проведения ликвидации кулачества. На Дальнем Востоке, как и по всей стране, все кулаки были разделены на три категории, к которым применялись различные меры воздействия. К первой категории относились организаторы и участники антисоветских мятежей, террористических актов. Они подлежали аресту и суду с конфискацией имущества. Наиболее крупные кулацкие хозяйства были отнесены ко второй категории. Эта категория лиц подлежала высылке из районов сплошной коллективизации в северные малонаселенные районы края. Все остальные кулацкие хозяйства расселялись за пределами колхозных массивов, для ведения хозяйства им оставляли минимально необходимые средства производства. Раскулачивание проводили уполномоченные по коллективизации, представители из органов милиции и ОГПУ, сельские коммунисты и часть бедноты.
Милиция, как неотъемлемый элемент государственного аппарата принуждения, была обязана принимать участие в проводившихся массовых репрессивных акциях. Действия ее органов стали в большинстве случаев регулироваться не нормами права, а подзаконными актами, издававшимися партийно-государственными органами сталинского режима. С переходом к административным методам управления жизнью страны многие акты государственной власти вступили в противоречие с избранным курсом. В практику правоприменительной деятельности милиции вновь возвра-
тились принципы времен гражданской войны и политики военного коммунизма - «революционная целесообразность» и «революционная законность» в их полном объеме. Возникли новые вне-конституционные органы - «тройки», «пятерки», всевозможные «штабы», Особое совещание и прочие, наделенные чрезвычайными полномочиями.
Отделы уголовного розыска, согласно секретному приложению к протоколу заседания коллегии НКВД от 11 июня 1930 г. и директивы комиссариата внутренних дел, должны были создавать осведомительную сеть среди батрачества и бедняков, колхозников и общественных организаций села (ГАРФ. Ф. 393. Оп. 1. Д. 281. Л. 3). Для ареста достаточно было одного-двух донесений секретных сотрудников - осведомителей НКВД или заявлений охваченных страхом граждан о политической неблагонадежности того или иного колхозника или единоличника.
Нередко следственные бригады НКВД прибывали в села с заранее заготовленными списками на арест конкретных граждан, ордерами на производство у них обыска и даже политическими характеристиками, составленными на основе агентурных данных, принуждая председателей сельских советов и приглашенных «свидетелей» подписывать компрометирующие невиновных людей данные. Полученные таким образом данные становились впоследствии обвинительными материалами [2, с. 90].
Для предварительного рассмотрения дел, передаваемых на Особое совещание, на местах были образованы тройки УНКВД, так называемые милицейские. Они имели право разбирать дела об уголовных и деклассированных элементах. Тройки эти создавались на уровне краев и областей в следующем составе: председатель тройки - начальник УНКВД или его заместитель, члены: начальник управления милиции и начальник соответствующего отдела, представляющего материал на рассмотрение тройки. Инструкцией предусматривалось обязательное участие в заседании тройки прокурора и привлекаемого к ответственности. Отмечалось, что решение тройки приводится в исполнение немедленно, а протокол направляется на утверждение Особого совещания НКВД СССР (Архив УВД ПК. Ф. 12. Оп. 1. Д. 28. Л. 191).
С началом кампании по выселению «кулачества» на органы милиции официально были возложены функции по назначению мест ссылки и этапированию ссыльных. В селе Жариково Гроде-ковского района были арестованы органами НКВД многие добросовестные, трудолюбивые хлеборобы, многодетные крестьяне - И.П. Лутченко, А.П.
Лутченко, П.Ф. Скороход, С. Акуленко, Г.А. Макаренко, А.А. Макаренко, А.С. Шакалов, К.П. Герман, Я.Т. Глинский (19 лет был в заключении в Магаданской области, в начале 1960-х гг. добился реабилитации), К.И. Чеботарь и др.
Некоторые жители села из первых переселенцев начала 1880-х гг. были подвергнуты административному выселению как социально чуждый, социально опасный элемент, проживающий в пограничной полосе. Значительная часть арестованных жителей села были расстреляны как враждебно настроенные против советской власти, другие приговорены к длительным срокам заключения в исправительно-трудовых лагерях, где погибли от непосильного труда, голода и холода. Ныне все они реабилитированы за отсутствием состава преступления [2, с. 92].
Этот пример свидетельствует о том, что «раскулачивания» и выселения крестьян приобрели огромные масштабы. На заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б) неоднократно рассматривались вопросы «О мерах по отношению к кулачеству» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 8. Л. 60; Ф. 17. Оп. 162. Д. 8. Л. 84). Тем не менее, несмотря на глубочайшую политизированность этого вопроса, К.Е. Ворошиловым на заседании Политбюро ЦК ВКП(б), состоявшемся 24 ноября 1930 г., было высказано пожелание смягчения репрессивной политики по отношению к бывшим партизанам и участникам гражданской войны. При опросе членов Политбюро принимается решение о том, что «не подлежат выселению и конфискации имущества бывшие красные партизаны и действительные участники гражданской войны (участвующие в боях, имеющие ранения или какие-либо другие заслуги). По отношению к ним меры выселения применяются только тогда, когда они превратились в кулаков, ведущих активную борьбу с коллективизацией, или участвующих в контрреволюционных группировках». В связи с этим решением, во избежание ошибок, было рекомендовано «стремиться к тому, чтобы каждый отдельный случай был обязательно рассмотрен в местном руководящем партийном органе» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. Д. 771. Л. 7).
Массовая коллективизация спровоцировала сопротивление властям. Методы сопротивления были самые разнообразные, начиная от агитации и заканчивая избиениями и даже убийствами коммунистов, колхозных активистов, поджогами их имущества. Часть крестьян выступала против насильственной коллективизации и хлебозаготовительных кампаний, опираясь на помощь белогвардейских отрядов, устраивавших набеги из-за границы. В Амурском округе зажиточное
крестьянство заявляло: «Хлеба не дадим. Можете забирать, потом вернете сторицей, когда придут наши братья из-за рубежа» [4, с. 145].
В условиях обострения экономической ситуации часть крестьянства связывала свои надежды с возвращением дореволюционных порядков. Представителем ГПУ на Дальнем Востоке Дерибасом и начальником УРКМ Торопкиным в Москву было направлено донесение следующего содержания: «Милиционерами Быстринского районного отдела Читинского округа раскрыта контрреволюционная организация под названием «Отроки». В ее составе: бывший станичный атаман К. Елагин, крестьяне - Бурундуков, Вешняков и другие. Всего 9 человек. Участники преступной группы проводили в селах антисоветскую агитацию, имели там свою агентуру и поддерживали связь с белой эмиграцией в Китае» (ГАХК. Ф. П. 2. Оп. 21. Д. 483. Л. 465).
Таким образом, в условиях глубоких преобразований в социально-экономической и политической сферах государства в 1922 - 1930 гг. на Дальнем Востоке в общей структуре преступлений значительно активизировался такой вид преступности, как бандитизм. Бандитизм (и его особое проявление - хунхузничество) в изучаемый период занимал достаточно устойчивое место в числе совершаемых в Дальневосточном регионе преступлений и имел тенденцию к росту. По характеру деятельности банды подразделялись на уголовно-политические, уголовные и хунхузни-ческие шайки. Происходит изменение характера бандитизма, перерастание политического бандитизма не просто в уголовно-политический, а более того - в уголовно-грабительский, изменяются формы и методы борьбы с ним. Правоохранительными органами было предпринято объединение всех силовых структур, во второй половине 1920-х гг. имело место проведение операций большими вооруженными соединениями. Все большее значение приобретают уголовный сыск с его методами розыскных действий.
Борьба с бандитизмом и хунхузничеством на Дальнем Востоке прошла несколько этапов: 1) ноябрь 1922 г. - середина 1923 г. - активное формирование белоэмигрантских центров в Маньчжурии, Корее, Китае и их финансирование США, Францией Японией и др.; подготовка и осуществление террористических акций на территории России; 2) конец 1923 г. - середина 1920-х гг. -прекращение централизованного финансирования белоэмигрантских центров; снижение активности террористических групп, посылаемых из-за границы; 3) середина 1920-х гг. - 1928/29 гг. - ос-
лабление активизации бандитских группировок, уменьшение их численности; изменение характера бандитизма (с уголовно-политического на уголовно-грабительский); 4) с 1928/29 гг. - активизация бандитизма в связи с изменением внутриполитической обстановки и событиями на КВЖД.
Трудности по борьбе с бандитизмом были связаны с организационным становлением самих аппаратов милиции и уголовного розыска: недостаточностью штатов и средств на оперативно-секретные расходы, отсутствием транспортных средств и др. Вынужденные участвовать в акциях по ликвидации бандформирований вследствие малочисленности штатов милиция и уголовный розыск меньше внимание уделяли охране общественного порядка и борьбе с другими видами преступлений.
В 1920-е годы, и особенно на рубеже 1920-х -1930-х гг., органы милиции совместно с ОГПУ становятся организаторами и координаторами репрессий против крестьянства. Перегибы, форсированные темпы коллективизации крестьянских хозяйств, сворачивание новой экономической политики привели к разгрому наиболее дееспособной части крестьянства: зажиточных, середняков, а иногда и бедняков. Анализ источников позволяет сделать вывод, что во время проведения политики раскулачивания на Дальнем Востоке со стороны крестьян было оказано активное сопротивление проводимым репрессивным мероприятиям, вплоть до вооруженных восстаний. Органы милиции и уголовного розыска в это время были «приведены в боевую готовность» и принимали непосредственное участие в подавлении крестьянских выступлений. Кроме этого, при их непосредственном участии проводились аресты, конфискация имущества, выселение и переселение «кулаков», которые в 1950-е - 1990-е гг. в большинстве своем были реабилитированы.
список литературы
1. Берляков А.А., Шеронов В.С. Становление и развитие советской милиции на Дальнем Востоке (1917-1926 гг.). Хабаровск: ХВШ МВД СССР, 1985.
2. Макаренко В.Г. Применение незаконных методов ведения следствия органами НКВД в Приморской области в 30-е гг. // Политические репрессии на Дальнем Востоке СССР в 19201950-е годы: Материалы первой Дальневосточной научно-практической конференции. Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 1997. С. 83-93.
3. Проскурина Л.И. Деревня двадцатых... // Россия и АТР. 1995. № 3. С. 92-98.
4. Проскурина Л.И. Коллективизация и сельскохозяйственное производство на Дальнем Востоке в 30-е гг. XX в. // Исторический опыт освоения Дальнего Востока. Вып. 3. Проблемы истории, социально-экономического и культурного развития. Благовещенск: Амурский гос. ун-т, 2000. С. 140-148.
5. Флеров В.С. Дальний Восток в период восстановления народного хозяйства. Т. 1. Томск: Изд-во Томск. ун-та, 1973.
6. Ходасевич А.П. Милиция таежного края. Хабаровск: Дальневост. кн. изд-во, 1969.
7. Ходасевич А.П. Отблеск истории. Книга очерков о дальневосточной милиции. Хабаровск, 1993.
8. Шмаров И., Мельникова Ю., Устинова Т. Ответственность за бандитизм: проблемы квалификации // Законность. 1994. № 5. С. 4-10.
9. Дальневосточный путь. 1922. 14 мая.
references
1. Berlyakov, A.A. and Sheronov, V.S., 1985. Stanovlenie i razvitie sovetskoi militsii na Dal'nem Vostoke (1917-1926) [Formation and development of the Soviet militia in the Russian Far East, 19171926]. Khabarovsk: KhVSh MVD SSSR. (in Russ.)
2. Makarenko, V.G., 1997. Primenenie nezakonnykh metodov vedeniya sledstviya organami NKVD v Primorskoi oblasti v 30-e gg. [The use of illegal methods of investigation by the NKVD in the Primorsky region in the 1930s]. In: Politicheskie repressii na Dal'nem Vostoke SSSR v 1920-1950-e gody: Materialy pervoi Dal'nevostochnoi nauchno-
prakticheskoi konferentsii. Vladivostok: Izd-vo Dal'nevost. un-ta, pp. 83-93. (in Russ.)
3. Proskurina, L.I., 1995. Derevnya dvadtsatykh... [The village of the 1920s...], Rossiya i ATR, no. 3, pp. 92-98. (in Russ.)
4. Proskurina, L.I., 2000. Kollektivizatsiya i sel'skokhozyaistvennoe proizvodstvo na Dal'nem Vostoke v 30-e gg. XX v. [Collectivization and agricultural production in the Russian Far East in the 1930s]. In: Istoricheskii opyt osvoeniya Dal'nego Vostoka. Vol. 3. Problemy istorii, sotsial'no-ekonomicheskogo i kul'turnogo razvitiya. Blagoveshchensk: Amurskiy gos. un-t, pp. 140-148. (in Russ.)
5. Flerov, V.S., 1973. Dal'nii Vostok v period vosstanovleniya narodnogo hozyaistva [The Russian Far East during the period of restoration of national economy]. Vol. 1. Tomsk: Izd-vo Tomsk. un-ta. (in Russ.)
6. Hodasevich, A.P., 1969. Militsiya taezhnogo kraya [Militia of the taiga region]. Khabarovsk: Dal'nevost. kn. izd-vo. (in Russ.)
7. Khodasevich, A.P., 1993. Otblesk istorii. Kniga ocherkov o dal'nevostochnoi militsii [Reflection of history. A book of sketches about the militia of the Russian Far East]. Khabarovsk. (in Russ.)
8. Shmarov, I., Mel'nikova, Yu. and Ustinova, T., 1994. Otvetstvennost' za banditizm: problemy kvalifikatsii [Responsibility for banditry: qualification problems], Zakonnost', no. 5, pp. 4-10. (in Russ.)
9. Dal'nevostochniy put' [Far Eastern way], 14 May 1922. (in Russ.)
2016 • № 3 • ГУМАНИТАРНЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В ВОСТОЧНОЙ СИБИРИ И НА ДАЛЬНЕМ ВОСТОКЕ
77
