CC BY
5615. кузьминых А. В., монина Г. Б. Взаимосвязь индивидуально-типологических особенностей личности и стиля поведения в межличностных конфликтах // РИ и социальное управление: экономика, политика, культура: Мат-лы VII межвуз. конф. (17 мая 2007 г.). СПб.: Изд-во Санкт-Петербургской академии управления и экономики, 2007.
16. квинн В. н. Прикладная психология. СПб.: Питер, 2000.
17. Лютова-Робертс е. к. Тренинг начинающего консультанта. СПб., 2007.
18. Шарухин А. П. Психология менеджмента. СПб., 2005.
УДК 14
Л. Э. Сутягина
Социально-этические аспекты воззрений С. н. Булгакова
в начале XX столетия
L. E. Sutyagina. social and ethical aspects of s. N. Bulgakov views in the beginning of XX century
В статье анализируется творчество известного русского религиозного философа Сергея Булгакова (1871-1944), его конкретные суждения и концептуальное осмысление общественных идеалов, этических и социальных аспектов в период, предшествовавший Первой мировой войне. В ней рассматриваются попытки С. Н. Булгакова выработать на базе социальных учений и христианских представлений некий объединяющий их тип знания — «христианскую социологию».
ключевые слова: социальная этика, христианская социология, историософия, прогресс, проблемы зла и насилия, идеализм и всеединство
контактные данные: 190103, Санкт-Петербург, Лермонтовский пр., д. 44, лит. А
In this article creativity of known Russian religious philosopher Sergey Bulgakov (18711944), its concrete judgements and conceptual understanding of public ideals, ethical and social aspects during the period preceding the First World War is analyzed. In it are considered S. N. Bulgakov's attempts to develop on the basis of social doctrines and Christian representations a certain type of knowledge uniting them - «Christian sociology».
Keywords: social ethics, Christian sociology, history, progress, harm and violence problems, idealism and unity
Contact information: 190103, Saint-Petersburg, Lermontovskiy pr., 44, lit. A
Анализируя общественно-экономические идеалы и проблемы социума, Сергей Николаевич Булгаков (1871-1944) еще в начале XX столетия отказался от стереотипов во взглядах на социализм. В его творчестве была предпринята попытка выработать на базе социальных учений и христианских представлений некий объединяющий их тип знания — «христианскую социологию» [1, с. 55-56].
В идущей от В. С. Соловьева русской религиозно-философской традиции на рубеже XIX в. сложились принципиальные подходы и основополагающие идеи по вопросам социальной этики, справедливости и общественного прогресса.
Людмила Эдуардовна Сутягина — ведущий специалист Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого РАН (Санкт-Петербург), кандидат философских наук. © Л. Э. Сутягина, 2011
Историософским контекстом, в котором рассматривалась эта тематика, стали представления об истории как едином поступательном процессе нравственно-религиозного совершенствования человека и социума на пути к «Царству Божьему на земле». На такой общетеоретической «платформе» и развивались конкретные суждения и концептуальное осмысление общественных идеалов, религиозного и социального аспектов в трудах С. Н. Булгакова в период, предшествовавший Первой мировой войне.
Проблема российского общества начала XX века заключалась в том, что многие представители его образованных слоев предчувствовали надвигавшуюся трагедию, но среди них не было внутренней единой нити, которая связала бы и примирила разные точки зрения ради спасения страны. Параллельно с Сергеем Булгаковым о том же думали Николай II, протоиерей Иоанн Кронштадтский, Л. Н. Толстой, С. Ю. Витте, П. Б. Струве, Н. А. Бердяев, П. А. Столыпин, творческая интеллигенция, демократические партии и многие-многие другие, но каждый «тянул» в свою сторону, что и привело страну к социальной катастрофе.
В «Предисловии издателя» к сборнику «Из глубины» Петр Струве писал: «Сборник „Вехи", вышедший в 1909 г., был призывом и предостережением. Это предостережение, несмотря на всю вызванную им, подчас весьма яростную реакцию и полемику, явилось на самом деле лишь робким диагнозом пороков России и слабым предчувствием той моральной и политической катастрофы, которая грозно обозначилась еще в 1905-1907 гг. и разразилась в 1917 году. Историк П. Б. Струве отмечал, что русское образованное общество в своем большинстве не вняло обращенному к нему предостережению, не сознавая великой опасности, надвигавшейся на культуру и государство» [2, с. 19].
В середине XIX в. России сложился подход к рассмотрению исторических процессов и судеб Отечества через призму взаимоотношений Востока и Запада. Поколением философов начала XX в. он осмысливается уже с новой силой, предваряя возможные объяснения грядущей мировой войны.
Можно утверждать, что именно религиозно-историософская мотивация стала лейтмотивом в трактовке социально-исторических событий начала XX в. русскими философами — продолжателями идей В. С. Соловьева. Прежде всего, это относится к трудам Сергея Николаевича Булгакова.
Путь С. Н. Булгакова к религиозной философии был тернистым. В начале своей научной деятельности он стоял на позициях легального марксизма. Революция 1905-1907 гг. окончательно развеяла для Булгакова революционные утопии. Он полностью пересматривает свое мировоззрение. Именно в эти годы С. Н. Булгаков начал писать «Два града» — сборник религиозно-философских статей. Исследуя природу общественных идеалов, он пытается доказать невозможность их обоснования в рамках просто позитивного знания, вне религии и умозрения.
Булгаков глубоко воспринял идею всеединства В. С. Соловьева, его незаконченное учение о Софии. Работая над «Философией хозяйства», он изложил систему своих религиозно-философских взглядов, дал первый набросок софиологии. Рассматривая антиномию абсолютного и относительного, Бога и мира, Творца и творения, Булгаков стремился постигнуть Бога в обращенности к миру, а мир познать в его предстоянии к Богу [3, с. 374].
В своем сборнике статей «От марксизма к идеализму» (1903) Булгаков писал: «Идеализм в России родился и стоит под знаком социального вопроса и теории прогресса. Он нужен его представителям не затем, чтобы уйти от земли и ее интересов — на небо ли, или в „болото реакции", или куда-нибудь еще, — но чтобы придать абсолютную санкцию и тем непререкаемо утвердить нравственные и общественные идеалы; поэтому он не мирит с действительностью, а зовет
к борьбе с ней во имя абсолютного идеала. Между марксизмом и идеализмом, при всей противоположности их в области „теоретического разума", существует поэтому значительная близость в сфере „разума практического", социальных стремлений и идеалов» [4, с. 3-4].
Для С. Н. Булгакова идеалы социальной справедливости и общественного прогресса, свободы и равенства, политического либерализма и социального демократизма или социализма не являются монополией марксизма или какой-нибудь другой доктрины, но вытекают и обосновываются из основных принципов философского идеализма.
В статье «Христианский социализм прот. Сергия Булгакова» игумен Вениамин (Новик) пишет: «Именно так в духе этического универсализма, включающего в себя и социальную этику, не знающей жесткого разделения на религиозное и светское, понимали христианство П. Чаадаев, В. Соловьев, С. Булгаков, Г. Федотов, С. Франк, Н. Бердяев. Они были теми немногими, которые совместили в своем сознании христианскую и социальную парадигмы в их иерархическом соподчинении, предложили концепции христианских гуманизма и социализма» [5, с. 4].
Раздумья Булгакова в духе христианского социализма главной нитью пройдут через все работы и творчество. Размышляя над наследием С. Н. Булгакова, игумен Вениамин считает, что «вместо старого, изрядно одряхлевшего и бессильного идеализма С. Булгаков предлагает волевой, действенный идеализм, как философско-этическую проекцию универсально понятого христианства, как глобального проекта. Такой идеализм не отворачивается ни от материи, ни от политики, а ставит задачу преображения этих сфер» [Там же, с. 7].
Сущность христианского социализма, таким образом, состоит в концептуальном сочетании «правды социализма» и христианской этики.
Работу «Основные проблемы теории прогресса» С. Н. Булгаков посвятил анализу прогресса и роли социализма в свете христианского взгляда на свободу выбора. Размышляя над темой развития отдельной личности и целого государства, Булгаков выясняет, каким образом движение науки и прогресса повлияло на развитие философии, метафизики, проблем этики и идей социальных реформ общественной жизни. Причем, размышляя над прогрессом, современной наукой и проблемами метафизики, Булгаков делает ряд интересных заключений и выводов, которые сегодня очень важны для осмысления той эпохи и понимания многих причин событий, происходивших в России сто лет назад.
Задумываясь о судьбе России, Булгаков полагает, что для обычного человека важнее не вопросы истины и бытия, а знание будущего и ответы на простые вопросы — а что же дальше? Человеку необходимо иметь целостное представление о мире, он не может ждать удовлетворения этой потребности до тех пор, пока будущая наука даст достаточный материал для этой цели, ему необходимо также получить ответы и на некоторые вопросы, которые уже совершенно выходят за поле зрения положительной науки и не могут быть ею даже и сознаны.
Вместе с тем человек не способен заглушить в себе эти вопросы, сделать вид, что они не существуют, практически их игнорировать, как, в сущности, предлагают сделать позитивизм и разных оттенков агностицизм. Булгаков уверен в том, что компетенция метафизики больше, чем положительной науки, так как метафизика решает более важные проблемы, нежели вопросы опытного знания; и пользуясь умозрением, метафизика дает ответ на вопросы, которые не под силу опытной науке.
В чем же видит цель исторического процесса С. Н. Булгаков? Рядом с новыми источниками наслаждений человечество получает и новые источники страданий, новые болезни и заботы. Вечная погоня человечества за всеобщим счастьем как
целью истории — невозможное предприятие, ибо цель эта совершенно неуловима и неопределима.
По мнению Булгакова, «социальный эвдемонизм, в сущности тот же эпикуреизм, осуждается развитым нравственным сознанием и благодаря низменности его основного принципа. Счастие есть естественное стремление человека (хотя оно и не зависит от его воли), но нравственным является лишь то счастие, которое есть попутный и непреднамеренный результат нравственной деятельности, служения добру» [6, с. 67].
Осмысление истории заключается в познании той провиденциальной мысли, которая выражена в историческом процессе. История в смысле целостного представления есть не что иное, как раскрытие и выполнение одного творческого и разумного плана. Поэтому все, что только было и будет в истории, необходимо для раскрытия этого плана, для целей разума. Если мы, по мысли Булгакова, признаем, что история есть раскрытие абсолюта, то тем самым мы уже принимаем, что в истории не царит лишь мертвая закономерность причинной связи, ибо в ней выражается закономерность развития абсолюта. И в этом смысле причинная закономерность истории получает значение служебного средства для целей абсолюта. Развивая эту точку зрения, Булгаков пишет: «...наши свободные стремления и поступки в известном смысле оказываются средством для целей абсолюта. Гегель на своем своеобразном языке называл это лукавством разума (List der Vernunft)» [Там же, с. 78].
Для Булгакова понимание сущего доступно лишь всеведению Божию. Он считает, что события нашей собственной жизни и истории в целом навсегда останутся иррациональны.
Иррациональность действительности и заключается в борьбе добра и зла. Зло иррационально по самому своему понятию; и если оно, по тем или другим причинам, существует в истории, ей имманентно, то ей имманентна вместе с тем и известная иррациональность, закрывающая от нас трансцендентную рациональность всего сущего, хотя она и может постулироваться метафизикой и составлять предмет разумной веры [Там же].
Булгаков видит проблему возможности и значения зла в истории и человеческой жизни, в его преодолении человечеством. Он считает, что все исторические события представляются с положительным или отрицательным показателем, где сама история является постепенным, «зигзагообразным прогрессом, совершающимся посредством борьбы добра и зла, движения противоречий» [Там же, с. 79].
Булгаков уверен: поступками человека должен руководить нравственный закон, полагая, что абсолютный закон добра должен быть и законом нашей жизни. При этом он указывает, что «...мало героев, которые ни пред чем не отступят и пойдут на смерть за то, что они считают своим долгом. Но у тех, кто не в силах следовать нравственному велению, боль совести свидетельствует о том, что здесь нарушено это веление, совершен грех. Позитивная теория прогресса является своего рода эсхатологией, призванной воодушевить борцов и поддержать религиозную веру в добро» [Там же, с. 80].
Для С. Н. Булгакова частью теистического мировоззрения являются нравственная свобода человеческой личности (свобода воли) как условие автономной нравственной жизни; абсолютная ценность личности и идеальная природа человеческой души, способная к бесконечному развитию и усовершенствованию; абсолютный разум, правящий миром и историей; нравственный миропорядок, или царство нравственных целей; добро не только как субъективное представление, но и объективное и мощное начало. Все это, в свою очередь, является по Булгакову неотъемлемой частью христианской теории прогресса.
Что касается общественных наук, изучающих различные формы социального бытия в прошлом и настоящем, то, по мнению Булгакова, они призваны освещать добро и зло в социальной жизни.
Задумываясь о роли личности в истории и свободе воли, С. Н. Булгаков пишет о том, что психологическая причина постоянного и настойчивого искания законов социального развития коренится в стремлении человека опереться на объективную закономерность внешнего мира, приурочить свои свободные стремления к естественному ходу вещей. Причина такого хода событий в том, что человек, будучи свободен желать чего угодно, не чувствует себя всемогущим для выполнения своих желаний.
Если бы человек был всемогущ, тогда свобода совершенно сливалась бы для него с необходимостью; противоположности между ними не существовало бы. Но человек подчинен необходимости.
Основная проблема теории прогресса заключена в философском сочетании свободы и необходимости. Поэтому одним из главных аспектов этических оценок является теистическая позиция Булгакова. «На атеистическом фундаменте не была еще воздвигнута ни одна цивилизация в истории, — пишет Булгаков, — по моему убеждению, и не может быть воздвигнута. Атеистическая культура может быть только паразитным растением на чужом столе и притом губящим корни дерева, к которому присосалось» [7, с. 205].
Тема свободы воли и свободы выбора всегда была интересна Булгакову. Уясняя природу социальных революций и преобразований, которые редко бывают не насильственными, Булгаков замечает, что «введение в душу народную яда материалистического человекобожия поможет быстрее двинуть пролетариат на капиталистов, мобилизовать социальную революцию, вырвать важные социальные реформы. Ио какою ценою будет куплена эта победа, с какими духовными силами вступит это человечество в следующую эпоху истории?» [Там же].
По мнению С. Н. Булгакова, нельзя уповать на экономическое провидение и всемогущество стихийных сил в истории и при этом отрицать человеческую личность. История, полагает Булгаков, творится живыми силами, а не мертвыми стихиями.
Человеческая личность является творческим началом истории. «Человек — сын вечности, брошенный в поток времени, сын свободы, находящийся в плену у необходимости, в зависимости от законов естества... природного мира. Он творит историю, лишь, поскольку он свободен, а свободен, поскольку служит идеалу, возвышается над необходимостью, отрицает над собой ее определяющую силу» [Там же, с. 206].
Анализируя кризисные процессы в России, «ветром с Запада» называет их Булгаков. Он предупреждает о том, что за решением проблем о хлебе насущном не стоит забывать о душе народной. Ибо, по мнению Булгакова, «с растлением души народной мы утрачиваем фундамент, на котором зиждется настоящее и будущее России, — и ее государственность, и народное хозяйство, и национальная культура.
Будем хранить грядущим векам святыню души народной, ее сердце, совесть, веру, возгоревшуюся от светильника катакомбы. И тогда нам не страшны все исторические испытания, и не дрогнет наша вера в будущее народа, который своими страданиями создал великую Россию, но взлелеял в своей душе иной, высший идеал, завещанный первохристианством, и в мысли о нем наименовал свою отчизну: святая Русь!» [Там же]. Эти строки, написанные Булгаковым в 1909 г., можно расценить как манифест, судя по той пафосной патриотичности, которая пронзительно звучит у философа.
В начале XX столетия С. Н. Булгаков был один из главных выразителей «ве-ховства» как идейного движения, призвавшего интеллигенцию к отрезвлению, отходу от стадной морали, утопизма, оголтелого революционерства в пользу работы духовного осмысления и конструктивной социальной позиции.
Мотивируя христианизацию земной жизни, С. Н. Булгаков полагает, что мир есть обнаружение или воплощение Бога. И для его развития и оправдания необходимо утверждение ценности и осмысленности бытия во всей материально-телесной полноте.
В работе «Апокалиптика и социализм» Булгаков показывает, что общественные науки не знают концепции светлого будущего. Наука не может утверждать достоверно, что общество и мир развиваются в положительную сторону. Более того, исторический опыт показывает, что человечество без конца вращалось по кругу, от демократии — к тирании, от тирании — к олигархии, потом опять к деспотии, потом опять — к демократии. Не было поступательного развития общества от менее справедливого порядка к более справедливому.
Для Булгакова идея прогресса, заложенная во всех видах социализма (не только марксистского, но любого), является не научной, а религиозной. Причем христианство, в отличие от всех религиозных учений, открывает миру впервые тайну о том, что воля Творца ведет мироздание (и венец мироздания — человека) к совершенству. Ведет к высшей жизни, ведет к тому, что в Библии называется Царством Божиим. Для него гораздо важнее нравственный закон, при действии которого стремление к политической и экономической демократии из простой борьбы за существование превращается в борьбу за освобождение личности. И это является этической аксиомой.
Публицистика С. Н. Булгакова всегда выходила на первый план в критические моменты жизни России: революция 1905-1907 гг., начало Первой мировой войны, 1917 год. Спектр ее необычайно широк: религия и культура, христианство, политика и социализм, задачи общественности, путь русской интеллигенции, проблемы церковной жизни, проблемы искусства и др.
Протоиерей А. Мень, задумываясь над творчеством С. Н. Булгакова, писал: «...Булгаков анализирует трагедию русской интеллигенции. Утративши религиозную основу, веру, она сохранила стремление к добру, к служению народу. Вот этот раскол между верой и жизнью создал трагедию» [8, с. 5].
Через ретроспективу судеб русской интеллигенции Булгаков пытается разобраться в наболевших и порой неразрешимых проблемах российского общества. На страницах «Вех» С. Н. Булгаков пишет не только о ложном героизме, о жизнеспособности русской гражданственности и государственности и ее судьбах, но и о духовной подоплеке исторических событий в России в начале века.
С. Н. Булгаков согласен с Н. А. Бердяевым в том, что характер русской интеллигенции складывался под влиянием двух основных факторов — с одной стороны полицейского пресса, сформировавшего «подпольную» психологию, с другой — особого духовного склада и отношения к религии [9, с. 167].
В страшном отходе от православия и «бесновании» русской интеллигенции сказались, как полагал Булгаков, чувство виновности перед народом, атеистичность, подозрительное отношение к философии, особенно к метафизике, «догматическая спячка» и нежелание услышать не только религиозных мыслителей, таких как В. С. Соловьев, но даже, несмотря на внешнее признание, Ф. М. Достоевского и Л. Н. Толстого [10, с. 50-51].
В то же время интеллигенция встала по отношению к русской истории и современности в позицию героического вызова и героической борьбы. По мнению Булгакова, «героизм — вот то слово, которое выражает основную сущность ин-
теллигентского мировоззрения и идеала, притом героизм самообожания» [Там же, с. 55].
Главной чертой такого героизма является максимализм, последствия которого — нигилизм, революция, террор, идейная одержимость, черносотенцы и красносотенцы и т. п. Большинство представителей русской интеллигенции не хотели слышать сентенций религиозных мыслителей. Интеллигенция, страдающая «якобизмом», стремящаяся к «захвату власти», к «диктатуре» во имя спасения народа, неизбежно разбивается и распыляется на враждующие между собой фракции.
Главный акцент всех размышлений Булгакова в том, что русской интеллигенции не хватает глубокой народной веры. Большая часть русской интеллигенции отвернулась от «мужицкой веры», отсюда духовное отчуждение между нею и народом.
Размышляя над теми процессами, которые происходили в России в начале века, экономическими и революционными реформами, попытками демократических преобразований, Булгаков пишет: «...человеческая личность хотя и зависит от еды, экономической обстановки, вообще условий своей материальной жизни, но есть, прежде всего, то, во что она верит, чем живет, чего хочет, что чтит; исходя же из такого понимания, правильнее заключить, что и в новом строе личность тоже может оказаться опустошенной и морально разлагающейся. Потому сколь бы высоко мы ни ставили заботы о материальных нуждах обездоленных классов, нельзя забывать и о духовных нуждах человека» [11, с. 259].
В понятие мир и само понимание мира Булгаков вкладывает глубоко религиозный смысл. В работе «Апокалиптика и социализм. Религиозно-философские параллели», возвращаясь к проблеме прогресса и хилиазма, Булгаков рассуждает о том, что если в «если в хилиазме человечество видит впереди для себя историческую цель, то в эсхатологии оно усматривает над собою и за пределами этого мира с его историей сверхприродную цель» [12, с. 221].
Мир созревает для своего преображения творческой силою божества; это сверхприродное, чудесное вмешательство в представлениях человечества получает характер мировой катастрофы.
Преображение мира создается происходящим в нем духовным процессом борьбы противоположных сил. Мировой, а в нем и исторический процесс и в эсхатологии рассматривается как процесс теологический, ведущий к разрешению мировой трагедии и тем устанавляющий ее цель и смысл, но для человека цель эта остается совершенно трансцендентна и в этом смысле от него независима [Там же, с. 222].
Размышляя над ценностью человеческой жизни, Булгаков пишет о том, что многие нравственные поступки и взгляды людей переоцениваются перед лицом вечности. Приводя в пример Андрея Болконского — героя известного произведения Л. Н. Толстого, — Булгаков уверен в том, что трансцендентное мы переживаем только в глубине своего духа в общении с Церковью. Но разгадка нумена истории трудно поддается, оставаясь закрытой от человека [Там же, с. 221].
В начале XX в. с новой силой вспыхнули споры между неослафянофилами и неозападниками. Для Булгакова эта эпоха представляла критический и поворотный момент в русской истории. Он считает, что конец XIX в. подготовил рост политического самосознания, а начало нового столетия Булгаков называет критической эпохой в культурном самосознании. «Перед нами, — пишет он, — опять стоит антиномия славянофильства и западничества, в новой лишь ее постановке. ...Тогда, как и теперь, западничество, т. е. духовная капитуляция перед культурно сильнейшим, остается линией наименьшего сопротивления, и стремление
к культурной самобытности, конечно на основе творческого усвоения мировой культуры и приобщения к ней, тогда как и теперь, может утверждаться лишь подвигом веры, казаться лишь некоторым дерзанием. ...Русская боль и русская тревога за нашу культуру не должны ослабевать в это трудное и ответственное врем, когда задачи так огромны, культурные силы так разрозненны и слабы, а национальное самосознание так придавлено. И в грядущее, к будущей молодой России, обращено наше упование, наша вера» [13, с. 14].
В 1911 г. в Москве было организовано книгоиздательство «Путь». Булгаков активно сотрудничает с издательством, выступая в качестве не только сотрудника, но и редактора. На страницах «Пути» впервые и была издана работа С. Н. Булгакова «Два града».
Размышляя о судьбах России, проблемы национальности Булгаков затрагивает в более широком, философском аспекте, замечая при этом, что государство является своеобразной скорлупой, облегающей национальность. Он считает, что национальное чувство следует держать в узде и никогда не отдаваться ему безраздельно.
Идея избранности легко перерождается в идею особой привилегированности, а не ответственности за нацию. При правильном развитии национального чувства, им должно порождаться историческое смирение, несмотря на веру в свое призвание. Высота христианского идеала и «возвышенность обетований не надмевает, но смиряет их подлинных носителей. Одним словом, национальный аскетизм должен полагать границу национальному мессианизму, иначе превращающийся в карикатурный отталкивающий национализм» [14, с. 338-339].
С. Н. Булгакова беспокоит то, что национальность следует не только смирять, но и защищать, так как нации существуют под историческим покровом или скорлупой, которую мы именуем государством.
Нация первичнее государства, но именно она родит государство как необходимую для себя оболочку. Национальный дух ищет своего воплощения в государстве. Даже те государства, которые в своем окончательном виде состоят из многих племен и народностей, возникли в результате государствообразующей деятельности одного народа, который и является в этом смысле господствующим или державным [Там же, с. 339].
Во всех произведениях С. Н. Булгакова начала XX столетия сквозит глубокая озабоченность по поводу духовного кризиса русского общества. Будучи депутатом II Государственной Думы, Булгаков писал о том, что в раскаленной атмосфере Думы, силясь разгадать подлинную природу русской интеллигенции, иногда ясно видел, «как в сущности далеко от политики, в собственном смысле, т. е. повседневной прозаической работы починки и смазки государственного механизма, отстоят эти люди».
Россия выражает идею богоборчества гораздо прямолинейней, чем Запад. В этом смысле, считает Булгаков, современная ему эпоха не имеет себе подобной в истории. Такого «сознательного и убежденного стремления... свести человека на землю и опустошить небо» [11, с. 253] еще в истории не было. Это, по выражению Булгакова, — «самоубийство человечества». Почему же похороны Бога неизбежно обращаются в похороны самих похоронщиков? Да потому, что, хороня Бога в своем сознании, люди вынуждаются хоронить божественное и в своей душе, а божественное, с точки зрения Сергея Николаевича Булгакова, есть действительная, реальная природа человеческой души.
Свои размышления С. Н. Булгаков выдвигает в качестве аргументов в споре с оппонентами, доказывая материалистам, что человека можно назвать кем угодно — и обезьяной, и материей, и механической необходимостью, но вопреки
всем этим мнениям он не перестает быть тем, чем сделали его «руки, сотворившие и создавшие его» и наделившие его запросами высшей духовной природы. Булгаков уверен в том, что «человек рожден для вечности и слышит в себе голос вечности, он слышит его тонким ухом ученых и поэтов, своим чистым сердцем праведников, творческим гением своих художников...» [Там же].
С. Н. Булгаков жил в предчувствии войны, в предчувствии трагедии. Он глубоко был убежден в том, что причины военных конфликтов кроются в нравственной природе человека.
«Русская история богата крайностями, но едва ли можно себе представить крайность большую, чем это сообщение неграмотному, бедному крестьянину, не выходившему из своей деревни или за пределы своей фабрики, результатов работы мысли Юма и Вольтера, энциклопедистов и просветителей, Фейербаха и Ницше и т. д.» — писал он в свете событий русской революции [Там же, с. 265].
Булгаков не умаляет экономических и политических причин трагических событий 1905 г., и того, что народ нуждается в просвещении и знаниях. Однако это просвещение должно быть христианским, всеобъемлющим, развивающим и воспитывающим личность, а не обрывочным и употребляемым как средство агитации. Чрезвычайное развитие преступности в патологической обстановке своеобразной идейности есть симптом болезни народной души [Там же, с. 266].
Историческое будущее России, по мнению Булгакова, или окончательное ее разложение, «быть может политическая смерть, находится в зависимости от того, разрешим ли мы эту культурно-педагогическую задачу: просветить народ, не разлагая его нравственной личности» [Там же]. История вверяет эти судьбы в руки интеллигенции. Булгакова беспокоит та борьба добра и зла, которая происходит в сердце и голове русской интеллигенции. А поскольку происходящее в России имеет, несомненно, и мировое значение, то и борьба эта мировая.
Сравнивая русский народ с ребенком, которого должна просветить интеллигенция, Булгаков задает вопрос: «Два электричества, когда они соединяются, что дадут они — благодетельный свет и тепло или разрушительную и испепеляющую молнию?» [Там же, с. 266-267].
В этих размышлениях Булгакова о судьбах народа и интеллигенции кроется один из ответов на наболевшие вопросы. Проблема в духовности и религиозности русского народа. Как религиозный мыслитель, Булгаков в своих умопостроениях опирается на нравственные ценности народа и его глубокую религиозность, традиционные основы русского общества. При этом Булгаков уверен в том, что следует искать новые пути, учитывая исторический опыт и анализ ошибок, накопить творчество культуры и духовные силы. Новый человек может родиться лишь на почве такого самоуглубления.
С развитием исторических событий все яснее раскрывается религиозный смысл русской драмы, которая, выражаясь в политическом и социальном кризисе, коренится в духовном распаде и внутреннем раздоре русского народа. Булгаков уверен в истине евангельской заповеди: «Ищите, прежде всего, царства Божия и правды Его, и вся прочая приложатся вам» (Мф. 6, 33).
Порой безжалостно критикуя интеллигенцию, С. Н. Булгаков считает, что будущее России — в ее руках. Одной из причин национального кризиса он считает шаткое равновесие этических воззрений общества.
Философско-религиозное кредо русской интеллигенции — атеистический нигилизм. Слишком часто переступается граница между дозволенным и недозволенным, свободой и деспотическим или анархическим своеволием, партийной дисциплиной и общечеловеческой моралью, что, в свою очередь, порождает сомнения и тревоги.
Кодекс атеистической догматики и отсутствие духовного здоровья для исстрадавшегося народа разрушительны. Как следствие этих глубинных процессов в обществе — разложение личности, глубокий паралич воли и нравственного чувства, что, в свою очередь, способствует развитию внутренних противоречий и конфликтности в обществе в целом [Там же, с. 263-264].
С. Н. Булгаков убежден в том, что прогресс человечество не спасет. Признаки тупика, к которому ведет прогресс — мещанское благополучие, равнодушие капитализма, внутренняя безысходность. Прогресс не побеждает главного врага, обесценивающего жизнь, — смерть, страшным нигилизмом уничтожающую все ценности [Там же, с. 271].
Здесь кроется одна из причин вражды и войн человечества, которое, по мнению Булгакова, «никогда не считало и не считает свою, лежащую во зле и грехе, отравленную ненавистью и преступлением, искаженную слабостью и ограниченностью жизнь должным, нормальным уделом человечества» [Там же, с. 270].
В чем же видит спасение человечества Булгаков? Только в вере в Воскресение Христа. Он приводит строки из Апокалипсиса: «отрет Бог всякую слезу, и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (Откр. 21, 22) [Там же, с. 271].
Подведем небольшой итог вышесказанному: в начале XX столетия С. Н. Булгаков в своих размышлениях делает акцент на нравственные законы жизни людей и общества в целом.
Рассматривая проблемы социума и анализируя общественные идеалы, Булгаков мыслит социальную онтологию и методологические подходы с точки зрения христианской этики. Постепенно у С. Н. Булгакова формируются та внутренняя позиция и убеждение, которое позже станет лейтмотивом его религиозно-философского учения.
В событиях революции 1905-1907 гг. Булгаков отмечает симптомы многих опасных болезней, которые через несколько десятилетий, вполне развившись, поставят нашу страну на грань катастрофы. Это и надежда на «социальное чудо», и «разрушение в народе вековых религиозно-нравственных устоев», что «освобождает в нем темные стихии, которых так много в русской истории, глубоко отравленной злой татарщиной и инстинктами кочевников-завоевателей», и «духовная педократия» — «величайшее зло нашего общества», и многое-многое другое, к осознанию чего мы приходим теперь, спустя столетие.
Страшные потрясения русской революции, изгнание и эмиграция не сломили С. Н. Булгакова и его мировоззрение. Реалии современной России лишь подтверждают актуальность многих социально-нравственных и экономических идей выдающегося русского религиозного мыслителя.
Литература
1. смирнов м. Ю. Социология религии: Словарь. СПб., 2011.
2. Cтpyвe П. Б. Предисловие издателя // Из глубины: Сборник статей о русской революции. М., 1990.
3. Елена, монахиня. Профессор протоиерей Сергей Булгаков. Приложения // Булгаков С. Н. Два града. СПб., 1997.
4. Булгаков с. н. От марксизма к идеализму // Булгаков С. Н. Труды по социологии и теологии: В 2 т. Т. 1. М., 1997.
5. Вениамин (новик), игумен. Христианский социализм прот. Сергия Булгакова // Библиотека «Вехи», 2002.
6. Булгаков с. н. Основные проблемы теории прогресса // Булгаков С. Н. Сочинения: В 2 т. Т. 2. М., 1993.
7. Булгаков С. Н. Два града. Первохристианство и новейший социализм. СПб., 1997.
8. Мень А. С. Н. Булгаков // Библиотека «Вехи», 2002.
9. Сутягина Л. Э. Русская интеллигенция и российская ментальность: взгляд Н. А. Бердяева и С. Н. Булгакова // Вестник молодых ученых. Исторические науки. № 1. СПб., 2006.
10. Булгаков С. Н. Героизм и подвижничество // Вехи. Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909-1910. М., 1991.
11. Булгаков С. Н. Два града. Религия человекобожия у русской интеллигенции. СПб., 1997.
12. Булгаков С. Н. Два града. Апокалиптика и социализм. Т. II. СПб., 1997.
13. Булгаков С. Н. Два града. Исследования о природе общественных идеалов. СПб., 1997.
14. Булгаков С. Н. Два града. Размышления о национальности. Т. II. СПб., 1997.
